I'm who now?/Кто я теперь?

— Хорошо, объясни мне ещё раз. Почему я должен ненавидеть бейсбол? Я размышлял про себя, лежа на кровати, которую делил со своим невольным соседом, почесывая рыжую козлиную бородку на нашем подбородке, когда я ещё раз обдумывал вопрос вслух. Я думаю, что проделал хорошую работу, подражая мыслям и действиям моего партнёра перед всеми нашими одноклассниками, но меня всё ещё беспокоили некоторые его решения, и я хотел знать причины его решений. В этом не было ничего загадочного, он хотел произвести впечатление на девушку, поэтому он решил выбрать карьеру, позволившую ему произвести впечатление на неё. Тот факт, что он ничего не знал об этом, не имел значения. Но я не знаю, это чувствовалось слишком лёгким ответом на вопрос. Это никак не объясняло настойчивость, с которой человек, прославившийся бейсболом, испытывал такую непреодолимую ненависть к тому, чем он знаменит. — Это… сложно, чувак. — Его голос эхом отдался в наших головах, когда он вздохнул. — Я просто думаю, что бейсбол — это не мое призвание в жизни, понимаешь? — Что ж, тогда позволь мне спросить. — Я задал вопрос, даже отдаленно не заботясь о том, кто мог слышать, поскольку общежития были звуконепроницаемыми. — Почему бы просто не превратить твоё желание быть певцом в дополнение? Типа, играй в бейсбол в течение сезона и зажигай в межсезонье. У многих звезд есть несколько концертов, которые они проводят, когда они не занимаются спортом. И я имею в виду, черт возьми, ты все равно не ходишь на репетиции, так что ты мог бы использовать это время для работы над своей музыкой. — Я имею в виду, я догадываюсь. — Я слышал его уклончивый ответ благодаря нашей связи. — Я серьезно. Технически бейсбол принесёт больше пользы, чем музыка. — Произнёс я прежде чем он сможет прервать меня. — Аккредитация Пика Надежды или нет, для меня имеет больше смысла, если ты будешь придерживаться того, в чем ты хорош, даже если ты используешь это как отправную точку. Кроме того, людям было бы более интересно, если бы ты рекламировал это с точки зрения профессионала, уходящего на пенсию и начавшего музыкальную карьеру, а не делать это сейчас. Найти стиль в котором ты хорош, понимаешь? — Я думал о своем стиле. — Попытался он поправить, но я знал, что он почувствовал, как я с сомнением поднял бровь. — Ты выбрал панк-рок, потому что думал, что это проще всего. — Я невозмутимо поправил. — Ты даже не знаешь, как читать музыку, не говоря уже об игре. Это не стиль, это бег из крайности в крайность. Я чувствовал, как он бормочет, пытаясь придумать оправдание, но все, что он мог придумать, звучало бы пустым звуком. Он мог лгать себе сколько угодно. Он не мог лгать мне. — Ты просто не понимаешь. — Наконец он фыркнул, надув губы у нас на затылке, где он был вынужден оставаться с тех пор, как мы впервые проснулись в этой дурацкой игре. Я вздохнул. Я не хотел, чтобы он был врагом, но я не мог просто оставить его вот так дуться. — Тогда позволь мне перефразировать вопрос. — Выдвинул я компромисс. — Тебе когда-нибудь нравилось играть в бейсбол? Я почувствовал, как он пошевелился, и возникло что-то похожее на чувство счастья, прежде чем оно было быстро подавлено его чувством отвращения. — Я… — Я имею в виду, в какой-то момент он тебе нравился? — Сказал я. — Чтобы стать Абсолютом, ты должен был много играть. Никто не играет в игру так много, если в ней нет чего-то, что ему нравится. — Ну, я имею в виду… — Я почувствовал, что был близок к чему-то, потому что эти чувства на мгновение нахлынули снова. Тем не менее, он снова удвоил ненавистные чувства, которые он развивал с течением времени, и превратился в сердитое раздражение. — А, черт возьми! Ты не понимаешь, чувак! — Тогда объясни. — Я предложил. — Скажи мне правду. Он колебался, и на мгновение я подумал, что он просто собирается надуться и замолчать. Однако затем он заявил: — Это просто… я не знаю, может быть? Я мог бы, когда был ребенком. Люди всегда говорили мне, что я прирожденный игрок, и мне это нравилось. Но через некоторое время… Я не знаю, мне надоело играть. Я… — Прирожденный игрок? — Сказал я. — Я имею в виду, да. — Он согласился, но я почувствовал обиду на это слово. — Я был нападающим, боже, большую часть своего времени в средней школе. Я также был питчером, и почти никто не мог отбить мой звездный фастбол. Куда бы меня ни отправили на поле, я нагибал всех; Меня никто не мог остановить! Я чувствовал радость в его голосе, волнение от хороших времен, улучшая настроение. Он еще немного рассказал, почти не подсказывая, о некоторых своих любимых моментах на поле, о всевозможных случаях, когда он и его команда выигрывали благодаря чему-то, что он делал. Он упомянул несколько случаев, связанных с другими членами его команды, и, к моему удивлению, я почувствовал гораздо большую концентрацию радости и гордости, когда он говорил о других членах своей команды, чем когда речь шла только о его достижениях. Тем не менее, к концу эти чувства быстро иссякли, и он выдал: — …Но, я имею в виду, в конце концов, я всегда брал слабину для команды, и я… — Ты имеешь в виду, что тебе стало скучно? — Я вмешался, и он сразу же прервал меня. — Да! Это! Это было так скучно! Я ненавидел это! Хм, интересно. — Итак, ты говоришь, что из-за своего профессионализма ты не выдержал давления? — Да…! — Он согласился. Но в ту же секунду, как он осознал последствия, он попытался пойти на попятную. — Нет, подожди, я имею в виду… — Причина, по которой тебе не было весело, заключалась в том, что ты был лучшим в команде. — Я продолжал, мой разум уже слишком глубоко погрузился в разработку теории, чтобы он мог меня остановить. — Причина, по которой ты ненавидишь бейсбол, в том, что ты был лучшим. Ты чувствовал, что тебе больше не бросают вызов и отсутствие сильного конкурента. Ни в вашей, ни в других командах не было никого, кто мог бы заставить тебя выложиться по полной, и я считаю, что отсутствие вызова тебе наскучило. Возможно, факт того, что ты единственный, кто испытывал подобные чувства, либо выкладывайся на всю катушку, либо ограничивай себя, находясь на одном игровом поле с другими, имея возможность веселиться с ними. — Э-э… — Он попытался вмешаться, но я не закончил. — Но ты не мог ограничивать себя, потому что все имели завышенные ожидания. Они знали и видели на что ты способен, поэтому они подтолкнули тебя к успеху, даже если это означало оставить их позади. Они не могли видеть, что это не то, чего ты хотел, ты хотел, чтобы они росли вместе с тобой, а не возводили тебя на пьедестал. Ты хотел, чтобы они играли с тобой, а не позади тебя, подталкивая тебя к вершине горы ценой того, что ты остался позади. Тем не менее, к тому времени, когда ты перешёл в среднюю школу, было уже слишком поздно. Ты не получал никакого удовлетворения от победы с командой, потому что ты был единственным, кто побеждал в команде. — Я… ну. — На этот раз он не унижал меня, поэтому я воспринял это как подтверждение. — Леон, я думаю, что это настоящая проблема. Это не имело никакого отношения к девушке… — Я сделал паузу, пересмотрев эту оценку. — Ну, хорошо, может быть, это имело какое-то отношение к этому. Нет, причина, по которой ты хочешь стать музыкантом, не в том, что тебе нравится музыка, а в том, что она представляет проблему, препятствие, которое нужно преодолеть. Ты играл в одну игру снова и снова так долго, что ты не чувствуешь вызова. Итак, когда тебе наконец дали то, чего ты не можешь сделать, показать им, что они неправы. Ты хотел доказать, что можешь сделать с собой что-то большее, чем следовать тем ожиданиям, которые все остальные возлагают на тебя, которые оставили тебя таким неудовлетворенным. Ты ничего не знаешь о музыке, но это чувство вызова с шансом на награду в конце, которое выходит за рамки простого удовлетворения от победы, вот что дает тебе стимул идти на это. — Остановись! — Он, наконец, закричал, мысль прыгала в нашей голове и полностью разрушила мои мысли. — Что? — Я застонал, чувствуя боль в голове. — Неужели я так далек от истины? — Да! Я имею в виду, нет! Я имею в виду…! Боже! Гах? Я просто… — Я дал ему время собраться с мыслями. — Это чертовски скучно! Ты стоишь в поле, кажется, часами, потный и усталый, и тебе приходится вечно ждать, пока что-нибудь произойдет! И это только поле, когда ты ждешь своей очереди, чтобы нанести удар, может показаться, что ты находишься в пустыне, когда становится жарко, не говоря уже о запахе окружающего тебя пота! И это становится таким навязчивым! Иногда я едва слышу свои мысли! Между звуками удара биты по мячу, одобрительными криками толпы, стуком моего сердца в ушах… — И визгами фанатов, выкрикивающих твое имя? — Да. Кроме того, все становятся такими обидчивыми, когда ты бегаешь на базы. Ты бежишь по чёртовой площади, скользишь по земле и полностью портишь свою одежду; серьезно, ты хоть представляешь, сколько комплектов штанов мне пришлось заменить? А потом все всегда похлопывают тебя по спине или обнимают, ерошат твои волосы и говорят тебе, что ты хорошо поработал… — Похоже, тебе было весело. — Сказал я. Он некоторое время молчал, я чувствовал, что он был в замешательстве по этому вопросу. Я ждал, что он поправит меня, снова отклонит, но этого так и не произошло. Тем не менее, не было никакого подтверждения. Я вздохнул. Ну что ж. Нам придется вернуться к этому позже. В основном потому, что меня прервал звонок в общежитие. — Ах, как раз вовремя. Я подошел и открыл дверь, но никого там не обнаружил. Не то чтобы я ожидал иного, на самом деле я так и думал. На самом деле, я полностью ожидал этого, поскольку кто-то, очевидно, Саяка, оставил записку под дверью, чтобы я нашел. Я даже не потрудился прочитать это, уже зная, что это повлечет за собой. Вместо этого я повернул в противоположном направлении и пошел к общежитию Сакуры в конце коридора. Я мог быть кем угодно, но я не был настолько глуп, чтобы в одиночку идти в смертельную ловушку. — Не думай об этом слишком сильно. — Я сказал своему другу, пока мы шли. — Когда мы выберемся отсюда, я помогу тебе найти ответ. В конце концов, мы теперь партнеры. — …И не говори.