Sagol

Хрипы не проходили, казалось, что глупые органы решили медленно отказать Анвару. Ему сильно нездоровится, то жар, то холод. Слабость. Омерзительная слабость, которой он даже в далёком детстве не страдал, единожды всерьёз разболевшись после тяжёлой дороги в Боснию. Сегодня и вовсе потерял сознание прямо за работой. Уронил голову на бумаги, перо из рук не выпустив. Пострадал, к счастью, лишь стол от чернил, не пришлось документы переписывать, но факт оставался фактом: Анвар никогда не засыпал на рабочем месте даже после нескольких бессонных ночей. В этот раз спать и близко не хотелось, просто моргнул и всё — лоб нежно повстречался со столом. Это пугало. Хорошо, что пришёл в себя до появления паши, иначе бы неловко и недостойно получилось. Своего патрона Анвар не то чтобы избегал, но изящно находил себе занятия вдали от него. Это было не так сложно, как казалось на первый взгляд. Мидхат-паша изначально давал ему больше свободы, чем делали это прочие чины в отношении подчинённых. Всему виной вряд ли странная симпатия из-за схожести натур, нет. Анвар предполагал, что результаты его работы говорят сами за себя, а паша достаточно мудр, чтобы не навязывать свои правила. Потому в редкие их пересечения по рабочим вопросам Анвар умел придавать себе вид бодрый и здоровый, а ломающую кости усталость относил к чему-то обыденному. Выспаться бы и всё. Всё, что он помнил — несколькими неделями ранее спасал патрона от нападения. И его, как ни странно, укусили. В ближнем бою ятаганом очень удачно наносились именно колющие удары, потому от бесшумно возникшей рядом тени Анвар ожидал именно удара, но никак не стремительного броска на него и сомкнувшихся на шее зубов. Словно со стороны Анвар слышал противный чавкающий звук вошедших в плоть зубов, ощущал раскалённую боль и тёплую кровь, заливающую воротник. Ему потрясающе повезло, что он успел отшатнуться, иначе бы острые клыки — чувство было такое, будто весь рот наполнен рядами мелких клыков, как у акулы — вспороли артерию и Анвар был бы обречён. Тварь натурально пыталась жевать его шею, с омерзительным чавканьем погружая клыки глубже. Страшно представить, сколько заразы должно быть в подобной пасти. Повезло отбиться, стража подоспела, снесли голову нападавшему. Анвар долго в зеркале разглядывал рваную рану на месте укуса с отвратительной зеленоватой пеной по краям. Заодно полюбовался собой-красавцем — весь кровью залитый с налипшими на воротник сероватыми ошмётками мозга. И запах соответствующий. Омерзительно. Кровь они с доктором пустили немедленно, только не помогло. Рана, конечно, затянулась. А вот организм сбоил, и к почти синюшней бледности и плохому общему состоянию присоединились отходящие слоями ногти. На мизинцах цеплялись лишь за тонкую кожицу, это единственное, что не давало ногтевым пластинам окончательно отойти. Перчатками Анвар обзавёлся тут же. Да не может же быть это бешенством? Не может. И кровь пускали, чтобы слить заражённую. С доктором у них уговор, паше он не сказал ни слова. Сам Анвар всячески демонстрировал бодрость и готовность работать. Медленно, словно умирающий организм не причина, чтобы отлёживаться в своих покоях. Только Мидхат-паша пришёл сам с наступлением ночи, когда закат уже отгорел и лежащий в постели у окна Анвар проводил багровые лучи грустным взглядом. — Лежите, — властно оборвал его попытки встать паша и зажёг несколько свечей. — Я знаю, что вам нездоровится. Было глупо скрывать от меня этот факт, гэнси. Анвар гордо вскинул голову, пытаясь держаться. — Я не ребёнок, Мидхат-паша, и при всём уважении прошу соответствующего обращения к себе. Паша не повернулся к нему, только фыркнул, что-то раскладывая на столе. — Если не как к ребёнку, то испугаетесь, — усмехнулся он непонятно чему. Анвар поджал губы. — Я не понимаю вас, паша. — Тебе пускали кровь сразу после того инцидента? — невпопад поинтересовался мужчина, за спинку пододвигая кресло к его кровати и усаживаясь. — Откуда вы знаете о процедуре? — Доктор молчал, если ты об этом. — Когда мы перешли на «ты»? Паша усмехнулся. — Учитывая некоторые события, я решил сократить дистанцию. Реакция у вас уже сдаёт. — Я быстро восстановлюсь. — Даже если бы кровь пустили сразу же, то нет. Процесс уже запущен. — Процесс? — Вас не зря укусили, Анвар. Вас отравили. Лежите. Анвар нехотя откинулся на подушки. — Вас отравили, — повторил паша, смотря на него внимательным тёмным взглядом, сегодня почему-то особенно завораживающим. — И вы должны медленно сгнить изнутри. — Я не слышал о таких ядах. — О них мало кто слышал, мой мальчик, — позволил себе некоторую сентиментальность мужчина, разглядывая бинты на руке Анвара, прежде чем накрыть ладонью в утешающем жесте, от которого на глаза навернулись слёзы. — Но правда такова, что вы будете умирать мучительно. Анвар почувствовал, как его вновь скрутило слабостью. — Противоядия не существует? — хладнокровно спросил он. Паша глянул на него с какой-то затаённой гордостью. — Вы правы, не существует. — Полагаю, вы пришли, чтобы я передал вам суть последних дел, которые я вёл? Мидхат-паша странно легко отмахнулся. — Успеете. Я за другим. И погладил по руке, Анвар взгляд отвёл, чтобы собраться. Он не хотел умирать, он ещё столько всего не сделал для Турции!.. Столько всего ещё не увидел. И так глупо, бездарно умирать. Хотя бы патрона спас, человека, который почти как отец. Анвар в этом не признавался даже себе, но чувствовал именно так. — За чем же, Мидхат-паша? — Анвар выдохнул и поднял на него взгляд. Мужчина оказался неожиданно близко, так, что можно было разглядеть на его лице морщинки, солнышком отходящие от уголков глаз. — Вы мне дороги, Анвар. Настолько, что стали мне как сын, пусть я этого не показываю, — мягко проговорил паша, пересаживаясь на кровать Анвара и смотря на него с какой-то неумолимой нежностью. Стало почему-то страшно. — Sağolun, — едва слышно выдохнул Анвар, замирая заворожённым кроликом. — Я не желаю вам мук. — Вы сделаете это своими руками, — зрачки Анвара расширились от осознания. — Почему бы не сделать это днём, при солнце? Я не крыса, чтобы умирать в каморке во тьме. Паша крепче сжал его ладонь. — Вы верите в Аллаха, Анвар? Только честно. По глазам вижу, что нет. И правильно, он вам не поможет. А я эгоистично хочу видеть вас живым и счастливым, я эгоистично не хочу лишаться того, кто перевернёт мир и кто чувствует меня. Вы не поняли, ещё не поняли, но уже залезли во многое. В моё прошлое. В мои дела. В мою голову. Я всё замечаю, мой мальчик. Всё вижу. — Я мог бы солгать, что мне стыдно, но не буду, — вздёрнул подбородок Анвар, понимая, что лучше уж паша, чем медленное гниение заживо. Только этого тоже не хотелось. Мидхат-паша посмотрел ласково и рассмеялся. — Вы просто уснёте. И проснётесь совершенно другим, сын мой. У Анвара слёзы навернулись от этого выразительного «сын мой». Паша, кажется, искренне к нему относился. Даже не приказал убить, не шнуром, а вот своими руками. Может, он перережет одним движением горло? — Мне нужно отправить прощальное письмо матери. Паша погладил его по волосам, как маленького мальчика. — Вы сирота, Анвар. Я помню это. — Тогда я могу написать записку? Вам. Говорить сейчас сложно. Мужчина покачал головой, стёкла круглых очков сверкнули в неверном свете свечей. — Не стоит. Это страшно, но я позабочусь о вас, Анвар, не переживайте. Всё будет аккуратно, незаметно. Человек умирает всегда один, но не вы, мой юный друг. Подумайте о солнце, о песках, о том, что вы больше не один. Теперь не один. И сжал горло. Анвар совсем не заметил, когда рука с ладони переместилась на шею. Анвар дёргался, хрипел, но мужчина прижимал всем телом с нечеловеческой силой, гася сопротивление. А потом Анвар почувствовал дыхание на коже и болезненный укус в шею, в израненную плоть снова вгрызлись до крови, разрывая только взявшуюся тонкую корку. Совсем как тот нападавший, только в отличии от него это было аккуратнее, более ювелирно. Зубы проникали глубже, Анвар скулил и рвался прочь, но в его ушах стоял звон, а перед глазами плыло, всё тело постепенно становилось мягким и непослушным. Жизнь медленно покидала его. Раны коснулись словно поцелуем, словно извинились разом за всю боль, а не растравили языком. И почти сразу же отстранились, сжимая горло двумя руками. А на плывущем перед глазами Анвара лице — сочувствие и та страшная нежность. Последнее, что слышал Анвар перед тем, как потерять сознание, это ласковое: — Когда вы проснётесь, то скажете мне sağol. Вы ещё увидите солнце, я обещаю, мой сын.