These Arms Of Mine

Париж не расслабил Курякина. За завтраком Соло отметил привычное состояние напарника, который всегда напоминал баллон со сжатым газом, нагнетая напряжение в их и без того не самой душевной компании. Благо сам Соло умел расслабляться даже в присутствии такого хмурого товарища. Им с Курякиным Уэверли организовал заселение в одну гостиницу, а Габи — в милый маленький отельчик через квартал, прямо с видом на Эйфелеву башню. Но на завтрак все они явились в это кафе — такая была договоренность. По легенде он и Илья — деловые партнеры из Канады, прибывшие в Париж для переговоров по поставке грасского мыла в их молодую сеть парфюмерных магазинов. Габи — богатая наследница, прилетевшая прожигать состояние почившего недавно родителя. Уэверли, мягко говоря, был не в ударе в момент генерирования их ужасно правдоподобных историй. Но это вообще не было его сильной стороной. Из Габи кутила была такая же, как из Курякина — канадский бизнесмен парфюмерного дела. И только сам Соло чувствовал себя уверенно, хорошо вписываясь в образ. Они завтракали на веранде, под мягкими солнечными лучами; их столики находились друг от друга на приличном, не внушающем подозрений расстоянии, с достаточным количеством посетителей между. У Габи остался только кофе; она достала из сумочки сигаретку и попросила молодого мужчину за соседним столиком прикурить ей. Бывшая замарашка могла притвориться настоящей кокеткой, когда это было в ее интересах. А в ее интересах было хорошо следовать легенде вертихвостки, желающей в полной мере насладиться всеми прелестями жизни новоиспеченной тусовщицы. Уже сегодня вечером она должна была мягко склеить их несговорчивую цель. Наверное, поэтому Курякин не притронулся к своей бриоши и молчал, отвечая на вопросы так, словно они были партнерами не деловыми, а постельными, тщательно скрывающими свои взаимоотношения на публике. Лично Соло было все равно, как с ним разговаривает его загадочный советский товарищ, но это вредило делу. Как они в нужный момент убедят окружающих в своей легенде, если даже сейчас от Курякина не дождаться ничего, кроме односложных ответов? — Может, нам стоит пересесть к ней? — предложил Соло будничным голосом. Это возымело эффект. Курякин едва заметно вздрогнул и поглядел вопросительно. — Ты и так уже прожег на ее месте дыру. К чему разыгрывать весь этот спектакль, будто мы с ней незнакомы, да? Курякин посмотрел на свои руки, на сжатые кулаки, покоящиеся на столике по сторонам от завтрака, нагнал ещё напряжения, но качнул головой. — Нет, не пересядем, — ответил он на том безупречном английском, в котором всегда будет эта едва уловимая жесткость. Напряженность. Но как знать, может, дело вовсе и не в языковых различиях. Может, Курякин и на русском выражается с той же тяжелой нервозностью. Двигался русский легко и по фигуре был высоким, не грузным. Но на словах всегда оказывался тяжеловесным, даже когда отвечал кратко. Курякин еще раз бросил взгляд туда, где за дымкой сигаретного дыма стекла солнцезащитных очков скрывали от них выражение глаз милой, но такой убийственной девочки из мастерской… Весь день они провели вдвоем, гуляя по городу и изображая праздных туристов, отдыхающих перед завтрашней деловой встречей. Курякину не нравилась Эйфелева башня, не нравился Тюильри, не нравилась Триумфальная арка. Он не выражал мнение словами — он просто ничего этого не замечал, и Соло предпочел сделать вид, что прогуливается один: он израсходовал всю пленку на новеньком Кодаке и потратил не особо щедрые командировочные, накинув сверху приличную сумму, чтобы пригласить на ужин двух девушек, встреченных в холле отеля. Курякин покинул ужин еще до десерта, но это не могло разочаровать Соло, потому что в этот раз Уэверли позаботился о раздельных номерах, а две женщины всегда лучше, чем одна. *** Соло сказал бы, что затея того не стоит. Нет, Илья был уверен, что Соло использовал бы иронию. Но, слава богу, он этого уже не услышит. Время было за полночь. Узнать, успешно ли прошло задание Габи, не представлялось возможным до завтрашнего утра. Но по крайней мере, если Александр с ними не связался, с ней все было в порядке. Никто не требовал, чтобы она спала с кем-то ради информации, — такого даже вслух не произносили, — но он все равно не мог просто лечь спать, сделав вид, что его это совсем не беспокоит. Она его беспокоила. Она была маленькой заразой, по-тихой задиравшей его — так, чтобы выцеживать из него гнев по капле, а не поджигать фитиль сразу. Она была не знавшим благополучия баловнем; умницей с повадками хулиганки. Итак, Соло сказал бы, что он затеял авантюру. И закатил бы глаза в своей псевдоаристократической манере. Хорошо, что Соло остался в своем номере, в компании, которая до утра не отпустит его проверять своего напарника. Глянув время на наручных часах, Илья подхватил куртку и направился к выходу из апартаментов. Он просто удостоверится, что она у себя и с ней действительно все в порядке. И он совершил бы задуманное, если бы, стоило ему только распахнуть дверь, не обнаружил Габи у себя на пороге. Если она и удивилась тому, что не успела даже постучать, то хорошо скрыла изумление. Это была еще одна ее черта — скрытность. Скрывать чувства, сведения… пристрастия. — Куда-то собрался? — спросила она, повиснув в дверном проеме, словно загораживая ему проход. Совсем не элегантно, с учетом маленького черного платья на ней. Туфли-лодочки она держала в руке и, кажется, была слегка пьяна. — Ты пила? — Не будь таким строгим. Это для дела. Илья посторонился, приглашая её пройти внутрь, но Габи не торопилась. Она с явным превосходством улыбнулась одними губами, а взгляд оставался пьяным, тяжелым. — Ты шёл ко мне. — Шел, — согласился он. — Хотел проверить? — Хотел узнать, в порядке ли ты. — Она начинала раздражать. Снова. Она испытывала его выдержку. — Я не преследую тебя. — Но... почему? — Габи прошла все-таки внутрь, скинув туфли прямо на низкий столик в гостиной. — Почему? — с наигранно обиженным выражением лица повторила она свой вопрос. — Что почему? — Он так и стоял, вцепившись в дверную ручку до побелевших костяшек. Она не нравилась ему в его номере. Габи имела привычку трогать его вещи с собственническим равнодушием. Ровно так же, как обращалась и с ним: как будто когда-то давно они были хорошо знакомы, а теперь ей плевать на него. Именно поэтому он предпочитал, чтобы все их собрания вне заданий проходили на территории Соло. Он тоже не собирался к ней заходить. Он. Просто. Хотел. Проверить. Как. Она. — Почему ты меня не преследуешь. Вот что. Габи лениво прохаживалась по номеру и так же бесцельно рыскала глазами по обстановке в ночном сумраке, подсвеченном лишь уличными огнями, — совсем не глядя на него. Он закрыл дверь, провернул замок и прошел за ней вглубь комнаты. — А должен? — сдержанно уточнил он. — А хочешь? — спросила она, вдруг остановившись и поглядев ему в глаза с тихим вызовом. Так было всегда. Все те несколько месяцев, что они работали вместе. Но если раньше эти нападки касались их работы, операций или редких минут общего отдыха, то сейчас это происходило у него в номере, в темноте. Не так уж она кстати была пьяна. Молчание длилось, он не отвечал. Энергия, которая требовала направить её вовне, была направлена внутрь, медленно испепеляя его на месте. Габи разочаровано вздохнула. — Я в порядке, теперь ты знаешь. Пренебрежительно сообщив это, она подобрала свои туфли и, словно напуганная, поспешила к двери. И он успел схватить её до того, как она схватила ручку. Дернув её вот так, Илья должен был сказать что-нибудь, показать, что думает или хотя бы то, что она правда выводит его из себя. Вместо этого он просто вцепился в её запястье и склонился к ней, словно собирался пригрозить. — Я тебя не боюсь, большой русский парень, — все с тем же показным вызовом заявила она. Она потянула руку на себя, но он держал крепко. Тогда Габи с выражением ненависти на лице дернулась сильнее — он сильнее потянул, она оказалась ближе на шаг. Дернулась — потянул: еще шаг. Еще шаг сквозь сопротивление. Еще, последний, когда она, скинув туфли на пол, смогла запустить руку ему в волосы, больно оттягивая их. Илья попытался стряхнуть её, но у Габи были сильные, пусть и маленькие пальчики. И последняя гадость, которую она сделала, не дав ему зарычать, это вцепилась зубами в его губы. Она почти укусила, но в последний момент разжала зубы, просто оттягивая нижнюю губу. А затем отстранилась, глядя ему в глаза, упрямо, исподлобья. Он замер. Зараза. Он обхватил её лицо руками и притянул к себе, повторяя её трюк с нижней губой, только нежнее. Он может быть мягким, он не дикарь, которого нужно воспитывать. Габи сначала обмякла на нем, обняв за шею. Но потом подтянулась и обхватила ногами его бедра, и он был вынужден помочь ей, поддерживая под сползающий зад. — Чего ты ждал? — не прекращала издеваться она. — Пришествия Христа или ядерной войны? Может быть, пока я сделаю тебе предложение? Но как ей было плевать на него, так ему было плевать на то, что она говорила. Пусть говорит все, что хочет, если ей так нравится. Он опустил её на кровать, а сам опустился рядом на пол, на колени, запуская руки ей под короткий подол. — Что ты там ищешь? — засмеялась она, откинувшись на спину и вытянув руки, как будто зная, что все это для ее удовольствия. — Всего лишь снимаю чулки, — ответил он спокойно. Илья беспрепятственно справился с первым чулком, стягивая его так медленно, что Габи даже приподнялась на локтях, чтобы с непокорным удивлением наблюдать за ним, скидывающим тот в сторону и проделывающим то же самое со второй ногой. — Ты все ещё в куртке, — повелительным кивком указала она. Он поднялся на ноги и скинул на пол куртку. — Рубашку, — приказала Габи. — Майку. Иногда ей нравилось командовать: её темные глаза блестели в этой обнадеживающей, обещающей полутьме. — Брюки!.. — Белье. Последнего он не выполнил, а вместо этого опустился на кровать. Габи перекинула ногу, так, чтобы теперь он оказался между её ног. Но Илья ничего ещё не делал, он просто сидел на пятках. Потом опустил руку ей на колено и медленно повел вверх, лаская мягкую кожу, то прихватывая крепче, то ослабляя хватку. — Я уже достаточно наигралась. Габи потянула его за руку и повалила на себя, притягивая для глубокого поцелуя. Она не дала ему раздеть её до конца. В конце концов она оказалась сверху. Она ведь давно хотела завалить его. Она так и сказала: — Хочу видеть тебя таким беззащитным. Всегда знала, что ты именно этого хочешь. Эти твои взгляды... Она могла болтать все, что угодно, продолжая наклоняться и подолгу целовать его, сбиваясь с темпа. А он, наконец-то имея возможность гладить её под платьем, мог делать вид, что она не выводит его из себя. По крайней мере, не тогда, когда она такая ласковая, будто прирученная. *** Ничто не могло укрыться от глаз Наполеона Соло. Данные, собранные за завтраком, требовали немедленного предъявления их Курякину, требовали изобличить некоторые факты, а вернее, события. Одна надкусанная бриошь, одни приспущенные на кончик носа очки.