Часть 1
26 апреля 2020 г. в 00:57
Материя жизни сложна и тонка, в ней бывают мелкие стежки трудностей, неровные линии мелких ошибок и прорехи ошибок крупных, которые могут перекроить, а то и вовсе разорвать эту материю, поэтому нужно быть максимально внимательными и осторожными, чтобы не допускать таких проколов. Но ведь это не всегда в нашей власти, как бы мы ни хотели обратного.
В разных краях ткань жизни кроится из разных ниток, разного материала и в больших городах эта материя зачастую обрывочна и почти не видна, ведь их ритм жизни настолько сбит и часто просто заглушён гулом бесконечного транспорта, закрыт густыми клубами дыма домов, заводов и машин, что многие прекрасные светлые жизни идут под откос или вовсе стремительно обрываются, хотя могли бы длинными тонкими нитями вплетаться в иногда неаккуратную картину мира. Таким большим городом с шумными улицами и миллионами непростых судеб стала и наша великая столица.
По широким и пока сонным осенним улицам спешили редкие пешеходы, направляясь на давно надоевшую, но необходимую для мнимо нормальной жизни работу, кто-то с пустыми руками, кто-то с пакетами, кто-то с сумками, а кто-то с аккуратным кожаным портфелем для документов, зябко кутаясь в не такой уж тёплый чёрный плащ и даже сейчас продолжая что-то считать, бормотать себе под нос показатели и пытаясь сообразить, где же был допущен просчёт и как медленно его будет за эту ошибку убивать директор фирмы, ведь на носу собрание и от этих цифр зависит судьба компании. Уже в сотый раз проклиная свою самоуверенность, с которой два года назад были открыты двери этого офиса юным выпускником факультета экономики самого престижного института города, этот самый выпускник, Дмитрий Колдун, уже привычно миновал охрану, поднялся на второй этаж, не забывая коротким кивком приветствовать коллег, по серым коридорам просторного здания прошёл к своему кабинету, холодно улыбнулся секретарше Елене, типичной блондинке, которую взяли сюда явно не за профессиональные навыки и неизвестно за какие прегрешения навязали на его голову, открыл тёмную дверь и, оказавшись наконец в своём кабинете, спокойно скинул с себя плащ, оправил рукава классической белой рубашки, надел поверх неё чёрный пиджак, застегнул его на пару пуговиц и у дорогого деревянного стола остановился, собираясь с мыслями. Надо идти к начальству, ведь ему конец, если он сейчас не отнесёт туда верный вариант отчёта, которого, кстати, и в природе то нет, но его ещё вернее прикончат, если узнают, что ошибка так и не была найдена. И что же делать? Непонятно. С тихим вздохом парень присел в своё кресло и закрыл глаза руками, будто это могло помочь и перенести его домой, хотя, и дома ему не будет покоя, но там от него требуют хотя бы не отчёты, всего лишь собачью верность, какие мелочи. Прохор Андреевич Шаляпин куда страшнее Виктории, девушки, с которой по юной глупости захотелось пять лет назад связать жизнь, а теперь не известно, как избавиться, ведь он директор, он может одним махом уволить тех, кто ему не угодил, в том числе и оставить без средств к существованию ещё совсем молодого парнишку двадцати пяти лет, имел крутой нрав и редко думал о чужих судьбах, интересовался только своей, что естественно для людей его склада характера. Ну а вдруг повезёт, вдруг в нём всё-таки осталось хоть что-то человеческое? Остаётся надеяться только на это, ничто другое уже не спасёт незадачливого бухгалтера. Чуть усмехнувшись своим мыслям, Колдун извлёк из недр своего формуляра старый отчёт, покинул кабинет и спокойно прошёл два поворота, такое короткое расстояние до плахи или индульгенции, именно таким всегда представало логово директора, закрытое прочной металлической дверью, будто бы ему было, от кого прятаться.
В свои двадцать семь Прохор отличался от своих сотрудников только космически дорогим костюмом, таким же парфюмом и вечно холодным властным взглядом, от которого неприятный холод пробирал до костей сотрудников, которые в чём-то провинились, который заставлял их желать только провалиться сквозь землю от страха и стыда за свою глупость, нерасторопность или же невнимательность, всегда сами безошибочно угадывали, в чём их промах и что нужно сию же секунду исправить, чтобы хотя бы остаться на своём рабочем месте, а не вылететь на улицу, успевая только пересчитать ступеньки в лучшем случае под ногами. При всей внешней грозности и непроницаемости, он был только молодым человеком, которому необходимо разобраться в себе, но на это совершенно нет времени из-за работы, которая является главной его бедой. Парень обязан отдавать ей практически всё своё свободное время и от этого не успевал научиться жить, но это, конечно, никто не мог разглядеть, Шаляпин никому не давал ни единого шанса это сделать. При встрече с подчинёнными всегда мгновенно и умело надевалась одна и та же маска холодного эгоизма и именно её вновь примерил директор, наконец-то переставая мерить шагами более чем просторный кабинет, останавливаясь у чёрного широкого стола и глядя своими зеленоватыми глазами на весьма перспективного сотрудника бухгалтерии, который вошёл привычно нагловато, без стука, но с подчёркнуто вежливым обращением, которое, конечно, сглаживало многие острые углы его непростого характера, как и ясный взгляд небесно-голубых глаз, и этот мягкий, будто обволакивающий голос, который, кажется, можно слушать вечно... Но это лишние мысли, он здесь наверняка не просто так.
— Прохор Андреевич, можно? — он вошёл, запирая за собой дверь и остановился у неё, было слишком заметно, что он не знает, что дальше делать или говорить, а точнее, ничего делать и говорить не хочет, опасаясь того, что его сейчас как минимум повесят, но, как знать, верны ли его опасения.
— Дмитрий, верно? — при вполне насыщенной жизни иногда Шаляпину становилось безобразно скучно и он начинал притворяться, будто считает себя богом и простые смертные недостойны его внимания и памяти, и только один человек во всей компании никогда не вёлся на эти дешёвые фокусы, даже забавно, что человек этот сейчас стоит прямо перед директором, даже немного смущённый, это только в радость Прохору, наконец-то настоящие эмоции в этом противно кукольном мире.
— Верно. — и снова эта слегка кривая усмешка и почти наглый взгляд сверкающих голубых глаз, Диме захотелось напоследок немного поиграть с директором по его правилам, ведь теперь ему уже наверняка нечего терять, по крайней мере, в этой компании.
— Так что у вас за дело? — с искусно изображённым равнодушием директор легко обошёл стол, присел в своё тёмное, отделанное натуральной кожей кресло и наконец решил сдаться, дела фирмы не ждали и не было никакого смысла продолжать эти игры сейчас, хоть эта усмешка на чужих губах и забавляла, и только из-за этого очень хотелось продолжить. — Ах да, наверное, вы с отчётом. И как, исправили ошибку?
— Мой ответ остаётся прежним. — стараясь и дальше держаться максимально уверенно, парень медленно подошёл ближе к столу, будто к змеиному гнезду и спокойно опустил туда папку с бумагами, замирая рядом со скрещенными на груди руками, будто знак, что защищаться от упрёков или иных нападок он абсолютно готов. — Ошибки нет, я проверил.
— Но если налоговая нашла ошибку и вернула отчёт нам, значит, наверное, она есть. — медленно проговорив это и лениво перелистав отчёт, Шаляпин холодно улыбнулся и отложил ненужную больше папку на край стола, пришла идея куда интереснее, чем наконец просто уволить этого строптивого мальчишку, как давно уже хочется. — Что ж, будь по-вашему. Ничего не исправляя, я верну это сейчас же в налоговую. Если ошибки и правда нет, если они не вернут нам отчёт обратно снова, то так и быть, в знак извинения я веду вас в ресторан, в какой выберете сами. Если же прав я и ошибку вы всё же не обнаружили, то... То за одну ночь вы должны будете сверить показания всех отделов и написать мне от руки этот отчёт в трёх экземплярах, думаю, справитесь. А теперь свободны, ступайте на своё рабочее место.
Совершенно довольный собой, Прохор уткнулся в какие-то ещё документы, тоже, конечно же, крайне важные, а Колдуну оставалось только покинуть кабинет, спокойно вернуться в свой и там остановиться у белого пластикового окна в лёгкой растерянности. Ресторан, серьёзно? Он что ему, девица какая? Какой нормальный человек будет приносить извинения подчинённому походом в такое место? Это выглядит довольно странно. Не зная, что думать, он присел в кресло и попытался расслабиться. В конце концов, откуда такая паника? За один вечер, один поход ничего не случится. Да и кто сказал, что ошибки действительно и совершенно точно не было? Конечно, ничего плохого он к директору не испытывал... Но лучше бы эта ошибка там была. Или... Это же только лишь спор, пари, верно?
Ткань мироздания сплетается и из рабочих дней, ярких и серых, скучных и насыщенных. Этот день вышел совершенно средним для всего офиса довольно крупной фирмы и остался бы таким, если бы не одно маленькое "но". А если быть точнее, одно маленькое блондинистое "но" в мини юбке, с бюстом четвёртого размера и кукольным личиком, которое ровным счётом ничего не смыслит в своей работе и этим уже успела довести до белого каления своего непосредственного руководителя и ещё пытается хоть как-то оправдаться.
— Дмитрий Александрович, но я же... — этот голос нынешних инстадив, которым будто наглухо заложило нос, ещё больше вывел из себя обычно довольно спокойного Колдуна и, не сдержавшись, он со всего размаху ударил по столу, скидывая оттуда документы и переходя на крик, делал это очень редко, но всякому терпению бывает предел.
— Нет Костикова, это же не вы! Не вы зачем-то трогали мой личный компьютер и случайно очистили мне жёсткий диск, на котором были очень важные рабочие файлы, сами же это утверждали минуту назад! Ваших куриных мозгов не хватило, чтобы запомнить даже это?! — он был страшен в гневе, голубые глаза начинали метать гром и молнии и будто прожигать объект злости, но запал проходил быстро, особенно когда результата не было никакого, например сейчас, только дрожащие губы, перекачанные ботексом, и слипающиеся от влаги огромные накладные ресницы, смотреть на это не было никакого желания и выход нашёлся сам. — Вон из кабинета и не закатывайте истерик, меня это не берёт.
— Но Дмитрий...
— Я сказал вон! — рявкнув погромче напоследок и дождавшись, пока захлопнется дверь, Дима закатил глаза к серому потолку, почти сразу взял себя в руки и попытался привести мысли в порядок.
Простое женское любопытство подтолкнуло Елену к ноутбуку молодого красивого начальника отдела, а тот факт, что в отношении подобной техники она полнейший дилетант, и привёл к тому, что аккуратные пальцы с вульгарным цвета фуксии маникюром одним лёгким движением стёрли с компьютера данные о показателях всех отделов фирмы и восстанавливать их придётся несколько дней минимум, тогда парень никак не сможет выполнить волю директора этой фирмы, ведь ошибка в отчёте явно была и ему придётся теперь в одну ночь всё сделать заново, вручную подбить в один отчёт, да ещё и в трёх экземплярах. Думая, что проще убиться и ослабляя надоевший галстук в знак приближения конца рабочего дня, он было уже почти расслабился, но резко встрепенулся и заинтересованно глядел на открывшуюся вновь дверь, ведь за ней стоял директор и больше никого, вполне хватало и его одного.
— И что это за сцены, Дмитрий? Зачем кричать на даму, доводить её до слёз? — Прохор, видимо, обладал неплохим актёрским даром, раз сумел изобразить интерес к подобной глупости, но вышло это слишком наигранно, это не укрылось от зорких голубых глаз и стало ясно, что пришёл он совсем не за этим, но за чем же тогда? Это пока было непонятно.
— Дама, Прохор Андреевич, во всём виновата сама. — уставший от домашних женских истерик, он прекрасно понимал, что на работе меньше всего хотел бы такое видеть и сейчас уже не думал ни о чём, например о том, что его могут и не понять, наконец-то говорил то, что чувствовал, что считал нужным. — Если б вы знали, где уже у меня все эти дамы с их слабостями, глупостями... Зачем вы дали её мне в секретари?
— Я думал, вас развлечёт эта милая особа. — усмехнувшись с каким-то странным пониманием, директор подошёл совсем близко к столу начальника отдела маркетинга и с привычно ледяным эгоизмом и обыкновенно неприятной улыбкой произнёс то, что и собирался, ведь действительно пришёл сюда никак не из-за заплаканной секретарши, на которую, собственно, было глубоко плевать. — А сейчас хотел сообщить вам, что вы были абсолютно правы. Я связывался с налоговой, отчёт идеален, это они то ли увидели что-то лишнее, то ли наоборот, чего-то не доглядели. Я, как и обещал, приношу вам свои извинения за ложные упрёки и взваленный на ваши хрупкие плечи объём работы, и поручаю вам до завтрашнего вечера выбрать хороший ресторан, я всегда держу своё слово. И да, это не рабочая встреча, скажем так, без галстуков, так что, форма одежды вольная. И не только одежды.
Произнеся последнюю пару фраз на выходе, Шаляпин спокойно покинул кабинет, а Дима завис, глядя в одну точку, совершенно растерянный, снова не знал, что думать и, главное, что теперь делать. Дома явно не поймут этот поход, будет сцена часа на два, а такое и так уже невозможно достало. Может лучше ничего и не говорить? Задержался на работе и всё, и никаких поводов для ревности. Да, пожалуй, этот вариант самый оптимальный. И может тогда хоть этот вечер будет тихим и спокойным, впервые за долгие годы их совместной жизни? Верится с трудом, но, в конце концов, почему бы и нет.
Всё рано или поздно заканчивается, и часы работы, к счастью, не исключение из этого правила. В среднем стандартные двадцать минут на то, чтобы должным образом покинуть офис и добраться до дома, кому-то пешком, кому-то на транспорте, иногда и на общественном, и вот он, милый дом. Только не всем и не всегда так уж хочется туда возвращаться и у всех свои причины в большей или меньшей степени не хотеть этого возвращения. Были они и у директора фирмы, как это ни странно. Да, доезжая до никак не скромной квартиры в хорошем районе на своём Мерседесе, Прохор слишком часто хотел в последний момент развернуть автомобиль и поехать куда угодно, только не туда, куда-нибудь, где будут люди, много людей, гудящие толпы, которые он, на самом то деле, терпеть не может. Только бы не возвращаться день за днём к этой противной оглушительной гнетущей тишине. Удивительно, но факт — красивый обеспеченный молодой человек одинок, потому что раньше слишком этого хотел и умудрился в короткое время отогнать от себя всех друзей, знакомых, девушек, выработав этот иногда ему самому отвратительный характер, конечно, сработало безотказно, ведь общество не выносит людей, которые выставляют напоказ его усердно скрываемые под маской добродетели недостатки. Только сейчас он понял, как это глупо, но исправлять что-то уже слишком поздно. Наверное. Может и можно было бы кого-то найти, милую девушку себе в пару, но была одна маленькая проблема. Парень так насмотрелся на этих однотипных секретарш кукольного типа с мусорником вместо мозгов, что потерял всякое желание иметь что-то общее с прекрасным полом. Но в самих отношениях он не совсем ещё разочаровался, всё ещё надеялся найти свою судьбу и поэтому, проходя по широким светлым комнатам своей квартиры и скидывая жутко надоевшие галстук и пиджак, оставаясь в одной кремовой лёгкой рубашке, усаживаясь в мягкое пурпурное кресло и чуть взъерошив такие же мягкие короткие каштановые волосы, хранил одну маленькую тайну. Эта тайна давала вполне явную надежду на будущее, может даже светлое, если всё действительно сложится так, как хочется ему, такое ведь возможно.
Да, каждому своё, свой жребий и свои причины чего-то не хотеть, того же прихода домой и может поэтому у Колдуна эти причины, точнее, причина, была куда более прозаична и встретила его прямо на пороге скромной двухкомнатной квартиры — именно двухкомнатной, ведь находиться с этой женщиной в одной комнате, а тем более на одной постели он не мог уже давно, поэтому два года назад они и переехали в эту квартиру — притом встретила с очередной порцией упрёков, стандартный сценарий их "семейной" жизни уже не первый год.
— Дима, ты где шлялся, время видел?! — старательно сдерживая ответ, который следовало бы дать давно, но по культурным обычаям не положено, ибо Вика всё-таки женщина, он только спокойно раздевался, устраивал на вешалке в коридоре плащ и в углу около шкафа чёрные кожаные туфли, оставаясь в одной рубашке, галстуке и чёрных деловых брюках и иногда закатывая глаза на эти вопли, но на последний "аргумент" никак не мог промолчать, это не входило уже ни в какие рамки. — Ты понимаешь, что наши дети отца совсем не видят, ты же всегда ночью практически приходишь!
— Во-первых, привет, Вика, здороваться, если ты не знала, положено, когда видишь человека даже не в первый раз за день. — всё ещё пытаясь сохранять спокойствие, Дима закончил с одеждой и обувью, прошёл на кухню, чтобы заварить себе кофе покрепче и тихим холодным голосом продолжил, пока его не перебили, делали это с завидной регулярностью. — Во-вторых, сегодня я пришёл ровно вовремя, сейчас не ночь, а только семь часов вечера. И в-третьих, у нас с тобой нет никаких детей. Нет и, кажется, не будет уже никогда.
— Ну конечно не будет, ты там по секретуткам своим нагуливаешься и я уже совсем тебе не нужна! — она была очень упорна, а ещё скучала дома одна, ведь работать не хотела, в домашнем хозяйстве не смыслила ровным счётом ничего, подруг с таким кошмарным характером не имела, вот и отыгрывалась на некогда любимом человеке за "бесполезно потраченную молодость", давно ничего к нему не чувствовала и оставалась с ним только из-за этой квартиры, мелкая корыстная стерва. — И где твоё обручальное кольцо, опять снял, чтобы все видели, что ты свободен?!
— Господи, дай мне сил и терпения... — проговорив это полушёпотом, он тяжело вздохнул и, плавно отпивая крепкий горячий кофе, решил закончить этот глупый разговор, ещё не хватало тратить нервы на тех, кто в принципе подобного не достоин. — У меня нет никакого кольца, я не делал тебе предложения. Запомни это наконец, легче будет.
— Вот именно! Мы живём вместе пять лет, пять и ты до сих пор не удосужился сделать мне предложение! — встряхнув копной тёмных каштановых волос, спадающих до плеч, Вика фактически нависла над светлым широким кухонным столом, за которым и сидел, вроде как, её парень, но сидел недолго, допил кофе, помыл за собой чашку и молча ушёл в спальню, закрывая за собой дверь на задвижку, сил слушать это всё у него больше не было. — Хватит от меня прятаться, поговори со мной наконец, как мужчина, хватит быть трусом!
— Не понравится тебе, если я наконец-то поговорю с тобой, как мужчина, как и следует давно уже с тобой и такими, как ты... — это Колдун сказал уже для себя, прямо в рабочей одежде заваливаясь на скромных размеров кровать, заправленную тёмно-сиреневым покрывалом, прежде всё-таки стянув с себя удавку галстука и вставив в уши беруши, чтобы не слышать ничего лишнего, что мешает отдыхать и думать о немаловажной вещи.
Завтра после работы нужно будет всё-таки идти в ресторан. С Шаляпиным. А может это не так уж и страшно? Всяко лучше, чем снова прийти сюда и слушать одни и те же крики, проклятый замкнутый круг. Да и может наконец-то удастся найти общий язык с директором, при их обоюдной сложности такой непростой трюк может выйти, наверное, только в именно неформальной обстановке, хоть и такое пожелание несколько смущает. Встреча без галстуков, вольная форма одежды... И не только одежды. Это прозвучало слишком странно, непонятно, как это толковать. Непонятно, прежде всего, как форма одежды может быть вольной, если они поедут в ресторан из офиса? Хотя, это не так важно. Стоит ли парню ждать какого-то подвоха? Неизвестно. С другой стороны, к чему искать проблему там, где её нет? От одного вечера никакого вреда не будет. И, чего скрывать, это уже даже становится интересно. Осталось только выбрать ресторан. Пара вариантов у Димы уже была, поэтому, приняв верное решение сделать выбор завтра, на свежую голову, он смахнул с уже закрытых глаз чёрную густую чёлку и погрузился в более мирные отстранённые от этого грешного мира мысли о вечном, это всегда помогало ему привести в порядок нервы, эмоции и всего себя, ведь перед столь интересным и важным днём нужно ладить с собой во всех возможных смыслах, это поможет поладить и с другими, ведь цель завтрашнего похода для него, конечно же, только в этом.
Новое серое утро пришло, как всегда, рано и нужно было снова спешить, торопиться на работу всем без исключения, поэтому двое прекрасных молодых людей с удовольствием покинули свои квартиры, прощаясь один с тишиной, другой с не такой агрессивной с утра дамой, и уже совсем скоро были на своих рабочих местах, занимаясь своими прямыми обязанностями, но при этом не забывая о планах на этот вечер. Безо всякого беспокойства парни пытались представить, как это будет и если Прохор в самых светлых надеждах думал о грядущем с довольно коварной улыбкой, которая иногда появлялась на розоватых чуть пухлых губах не ко времени и ставила в полнейший тупик всех окружающих сотрудников, которые уже даже представить боялись, каких бед им ждать на этот раз, то Колдун словно тень проскользнул мимо своей секретарши, закрылся в своём кабинете и до обеда напряжённо размышлял, куда же им нужно пойти сегодня, какое заведение подойдёт идеально. Нужно было что-то достаточно солидное, но не слишком престижное, иначе неизвестно, как директор фирмы, а вот начальник отдела маркетинга точно будет чувствовать себя там, как крыса в мышеловке, этого никак не хотелось бы. Таких мест в столь огромном городе было, на самом деле, не так уж и много, но одно место, как оказалось, Дима знал точно, оставалось только сообщить о выборе начальству и спокойно ждать вечера. Верно решив сходить до кабинета директора, пока перерыв ещё не закончился, юноша принял максимально спокойный вид, покинул своё убежище и широким быстрым шагом отправился на очередное испытание, вроде сказать что-то кому-то совершенно ничего не стоит, но ведь совсем другое дело, когда говорить надо со своим начальником, к тому же, говорить о вечере, который вы с ним собираетесь провести вместе, притом в неформальной обстановке. Таким разговорам положены своё место и время, и, к счастью, сейчас Шаляпин был совершенно свободен, сидел в своём кабинете у окна, спокойно потягивал коньяк из красивого гранёного стакана и с интересом взглянул на вошедшего, как всегда, без стука, парня, догадывался, зачем он сейчас пришёл и хотел поскорее узнать, какой же выбор был сделан, куда предстоит им двоим ехать этим вечером.
— Прохор Андреевич, как вы и просили, я выбрал место. Что вы скажете насчёт ресторана "Ветка сакуры"? — это заведение уже много лет славилось средними ценами и при этом отличным качеством, редкое место, где зажиточные слои населения пересекались с простыми смертными, идеальное место для такой встречи.
— Я там бывал, место действительно очень даже неплохое, мне нравится ваш вкус. — водрузив наконец стакан на стол, Прохор глянул на дорогие, как и весь костюм, наручные часы, заметил, что до конца обеда остались считанные минуты и вернулся к своей работе, перед этим всё же бросив пару фраз. — В конце рабочего дня мы с вами встречаемся у выхода из офиса и едем туда на моей машине. А пока можете быть свободны, не смею вас задерживать.
Понимая, что пока ждать и вправду больше нечего, разве что конца рабочего дня, Колдун на последние фразы спокойно кивнул и вновь удалился, вернулся на своё место. Всё больше казалось, что этот вечер ещё принесёт свои сюрпризы и, неизвестно, приятные ли, но, как знать, может всё равно оно будет того стоить. Пока нужно работать дальше и, собираясь этим и заняться, он попросил у непутёвой секретарши хотя бы чашку кофе и даже не успел её дождаться, как сотовый телефон взорвался пронзительной трелью. Это было как минимум странно, ведь звонить ему некому.
— Чего трубку не берёшь, опять с бабами своими изменяешь мне, да? — снова Вика, этот отвратительный голос и тон. Как же он мог про неё забыть, упустить, что она давно уже знает его номер.
— Вика, я на работе. И русским языком просил тебя сто раз мне в это время не звонить, но ты же меня не слышишь. — с трудом сохраняя спокойствие, парень попытался отвлечься и вместе с тем узнать, в чём причина такого внимания и бурной заинтересованности к его мелкой персоне. — Что ты хотела?
— Хотела сказать, что сегодня ты будешь дома ровно в шесть, минута в минуту. — она не впервые пытается ставить ему условия этим будто ледяным тоном, никогда не срабатывает, как ни велики обычно на это надежды.
— Ты же знаешь, я работаю до шести, раньше семи быть дома не могу никак. — Дима уже начинал терять терпение и еле сдерживался, чтобы не послать "свою" девушку прямым текстом, а потом не выкинуть из окна проклятый телефон, она будто так и просила это сделать. Но отказывать в таких просьбах сродни таланту и, к счастью, парень им обладал. — И сегодня я должен задержаться, очень много работы.
— Работы, опять налево собрался, можешь вообще больше не... — на этот раз перебил её сам юноша, устал слушать этот бред и его вполне можно было понять.
— Извини, мне пора работать, поговорим дома.
Не пытаясь услышать ответ, который был наверняка агрессивным и громким, он сбросил вызов, отложил телефон и отпил горячий кофе из простого пластикового стаканчика, не понимая, что делать с этой домашней катастрофой. Выгнать её не хватает духа, она не местная и идти ей будет некуда, с его стороны неприлично и даже оскорбительно так с ней поступать. Но что же тогда? Терпеть эти сцены дальше невозможно, это давно уже перешло все возможные рамки и границы. Выхода нет, по крайней мере, так кажется сейчас. А может это только знак, что сейчас не время думать о подобном. Когда будет нужно, выход найдётся, а пока лучше дальше работать и морально готовиться к уже совсем не такому далёкому вечеру, ведь он по-прежнему обещает быть насыщенным.
Часы работы всегда льются противно медленно, как патока, но всё равно рано или поздно заканчиваются, так вышло и сегодня. На большой и пока что шумный город опускались тяжёлые тягучие сумерки, их будто можно было потрогать рукой, так они были близко и, в то же время, непередаваемо далеко. Уже пробило шесть часов вечера и коллектив офиса стал неспеша разбредаться по домам, бросая по сторонам простые "до свидания" и "до завтра", а директор фирмы в всё том же сером костюме и надетом поверх него тёмно-синем кардигане, и начальник отдела маркетинга в таком же, только более дешёвом деловом костюме и прежнем чёрном, как плавно надвигающаяся на эти улицы ночь, плаще, сели вдвоём в бордовый Мерседес и в абсолютной тишине доехали до того самого ресторана, наконец-то всё состоится и об этой истории можно будет забыть. Наверное. Оставив верхнюю одежду в гардеробе и заняв один из лучших столиков, соответственно статусу пригласившего, парни заказали бутылку не самого дешёвого виски, пару блюд из горячего и отпустили официанта на волю, по глазам Шаляпина было видно, что он очень хочет о чём-то спросить или просто поговорить, но пока момент не кажется ему подходящим и поэтому Дима взял всё в свои руки, проявил инициативу и очень надеялся, что сейчас не ошибается.
— Прохор Андреевич, вы... — и его тут же перебили, ведь об одном элементе этой встречи начальник совсем забыл предупредить подчинённого, так почему бы не сделать это сейчас.
— Ты. И просто Прохор. — видя, как округлились необыкновенно красивые голубые глаза, а длинные тонкие пальцы наконец перестали издеваться над серебряной салфеткой, молодой человек задумчиво усмехнулся и только сейчас решил объяснить, но ведь лучше поздно, чем никогда. — Я как-то упоминал, что это не официальная встреча. И имел ввиду именно это. И наверное ты хотел спросить, почему именно этот ресторан, почему с тобой. Мне захотелось только узнать тебя получше, больше ничего.
— И неужели нельзя было это сделать на... — и снова юношу перебили, будто угадывая его мысли, кажется, говорить лучше начать позже, когда об этом хотя бы попросят.
— Нет, на работе ни в коем случае нельзя. Хотя бы из-за субординации. Боюсь, нас неправильно поняли бы, если бы мы начали разговор о наших жизнях прямо у меня в кабинете, во время рабочего дня, ведь во время обеда у всех нас есть личные дела, я не хотел бы мешать твоим и ты моим, наверное, тоже. А здесь нам никто и ничто не сможет помешать обсудить то, что действительно важно, ты со мной согласен?
— Да, наверное... Наверное да, согласен. — всегда решительный и бойкий Колдун сейчас выглядел немного растерянным, он сам не знал, чего ждал от этого вечера, но явно не подобных разговоров, хотя, как знать, может это и неплохо, что всё пока складывается именно так, а не иначе. — И что вы... Что ты хотел бы узнать?
— О, как можно больше. — спокойно улыбнувшись, Прохор отпил виски и смотрел на парня несколько иначе, чем всегда на работе, не холодно, не выжигающе, а с лёгким интересом и даже почти незаметной каплей тепла, на самом деле большая редкость, только об этом никто не знал, некому, ведь друзей у него давно не осталось. — Например, чем ты занимаешься после работы и в выходные дни, у тебя есть хобби? Не бойся, я не кусаюсь, ты можешь сказать мне, на нашей работе это никак не отразится.
— Да я и не боюсь. — думая, что бы соврать, ведь не о Вике же и её вечных скандалах сейчас рассказывать, он на миг помрачнел, но лишь на секунду, вновь принимая спокойный вид и открывая только часть правды, так лучше всего. — Прихожу домой и слушаю спокойную музыку, смотрю что-то лёгкое по ящику или просто о многом думаю. Люблю тишину и покой. А ты...
— Как и положено человеку моего социального статуса. Клубы, банкеты, мероприятия, стоит только выйти из офиса. — и на них быть обязательно, и даже там не оставляют "важные" знакомства и прочая мишура, от которой временами тошнит, но об этом лучше не знать никому, по крайней мере пока. — Но твой стиль жизни мне нравится, иногда тоже хочется чего-то такого. И что же, дома некому отвлечь тебя от отдыха вроде... Семьи, родителей или кого-то ещё?
Пока не придумав, как верно ответить на такой личный вопрос, парень задумчиво уставился куда-то в стену, понимал, что о своей "девушке" не то что говорить, даже думать не хочет... И тут же раздался громкий звонок телефона. Она, конечно она. Не взять трубку сейчас, значит нарваться на очередную сцену дома. Если ответить, она будет кричать сейчас и это, чего доброго, могут услышать. И что же с ней делать? Ладно, пусть орёт сейчас, может так ей хоть легче станет.
— Вика, я же предупреждал, я задерживаюсь на работе и... — его голос звучал максимально тихо и спокойно, но её крик едва не разнёсся эхом на весь зал, одним чудом это услышал только Шаляпин, хоть для Димы в этом, конечно, хорошего мало.
— И не смей мне врать, а то я не слышу, на какой ты там работе! — слыша эти вопли, директор не подал и вида, но где-то в глубине души захотелось рявкнуть на эту прекрасную даму, как тогда начальник отдела маркетинга на свою секретаршу, чтобы она наконец заткнулась и не портила им прекрасный вечер. — Я знаю, что ты в ресторане, наверняка с очередной.... Где вы находитесь?!
— Это не твоё дело. А мне пора. — не давая ей ответить, он сбросил вызов, выключил телефон, убрал его и взглянул на начальство максимально непроницаемо, даже после этого не собирался рассказывать абсолютно всё. — Прости, это был как раз ответ на твой вопрос. Больше об этом не могу сказать ничего.
— А ничего больше и не надо. — перестраиваясь на более мирный лад, Прохор улыбнулся спокойно, без обычной едкости, даже немного хитро сверкнул зеленоватыми глазами, и вспомнил, о чём ещё хотел побеседовать с молодым красивым подчинённым, пока есть возможность это сделать. — Вот скажи мне, объясни одну вещь. Ты безусловно перспективный сотрудник, твоей работой я более чем доволен. Но тебе разве никогда не хотелось большего, чем этот серый офис и вечные бумаги? Не хотелось вырваться на свободу и всё изменить?
— Признаться, об этом я даже никогда не думал. Я живу, работаю... И мне кажется, что я на своём месте. — чуть пожав плечами, юноша наконец-то мило улыбнулся и понял, что ему в кои то веки почти спокойно, это даже придало немного прежней наглости и помогло сразу ей воспользоваться. — Но теперь довольно обо мне. Поговорим о тебе. Такой молодой и уже директор. Ответственность на плечи не давит, жить то успеваешь?
— На своём месте... Так кажется многим из нас, но, как знать, верно ли это. — разглядев и ощутив чужой покой, он повторил эту почти тёплую улыбку и слегка кивнул на такой перехват инициативы, любил иметь дело с хоть примерно равными себе. — Моя жизнь в этой компании. И ей жить я успеваю вполне. К ответственности себя приучил давно, ей трудно меня испугать.
— Это прекрасно. Но замыкаться на работе... Не стоит. — уже немного не трезвый, Дима отодвинул от себя стакан, прекрасно зная свою меру, точнее, умея её ощущать, внимательно посмотрел на директора и понял, что ещё сейчас хотел бы спросить, хоть и плохо понимал, зачем ему это знать. — Вот ты говорил, клубы, банкеты, мероприятия. И тебе никто не названивает на них постоянно, не говорит, что ждёт дома, не орёт в трубку, что ты и так почти не бываешь дома? Ты живёшь один?
— Да, именно так. И живу, как кажется, прекрасно. — думая, что же ещё захочется узнать этому любопытному мальчишке, Шаляпин ждал любых подвохов, но никак не резко похолодевшего взгляда голубых глаз, направленного куда-то в район входа в ресторан и вновь сжавших салфетку сильных рук, будто желающих сжать до хруста что-то совсем другое.
Обернувшись туда, он заметил весьма воинственного вида темноволосую особу со светлой кожей, неплохой фигурой и горящими злостью глазами, а голос, прозвучавший на нереальной громкости через пару минут прямо над их столиком, ясно дал понять, что звонила именно она и конец разговора, видимо, её совсем не устроил.
— Вот я и нашла твою работу, как же просто это оказалось! Показывай, где эта блондинистая швабра, я её по стенке размажу и скажу, что это новое основное блюдо этой забегаловки! — едва подавив смешок от таких сравнений, Колдун окинул истинно ледяным взглядом сожительницу, с трудом набрался терпения и заговорил с ней как всегда, холодно и спокойно.
— Тут нет никакой швабры. У меня деловая встреча и моего директора лучше бы постыдилась, хотя, слово стыд тебе незнакомо вовсе, как же я позабыл. — к концу фразы он всё-таки немного гадко ухмыльнулся и тут же сдался, любой настрой уйдёт, когда на тебя орут так, что в лучшем случае можно оглохнуть.
— Ну значит твоя блондинка ещё и твой директор, прекрасно, то-то я понять не могла, откуда твоя премия взялась! Покажи мне её и едем домой, пьянь! — не желая больше это слушать и видя, что парень от такого хамства уже лишился дара речи, поднял глаза к потолку и пытается взять себя в руки, чтобы никого не убить, Прохор взял на этот раз всё на себя и прежде всего заставил Викторию обернуться к себе лёгким касанием до тонкого локтя, выглядывающего из под тёмного простого платья.
— Мадам, директор это я. Да-да, мы бываем и такими, представьте себе. — оглядев молодого привлекательного юношу с крайним подозрением, она сделала голос на три тона тише, но всё равно не успокоилась и, видя это, директор продолжил, хоть и сам не знал, на что рассчитывал и не заметил, как его сотрудник поник и будто осторожно коснулся своего лба, от такой обстановки ему уже явно было нехорошо. — И у нас здесь деловая встреча, мы говорим о делах фирмы и скоро уже заканчиваем. Ещё полтора часа и ваша пара будет дома, обещаю.
— А то я его не знаю, с вами закончит и по бабам поедет, десять лет одно и то же... — больше сказать было нечего, второй раунд скандала был намечен через полтора часа, если к тому времени никто не вернётся домой, поэтому сейчас можно было уходить с чувством выполненного долга касательно не только этой сцены. Она знала, что иногда её вопли так доводят её "любимого" и была только рада провоцировать подобное, знала, что это предел его реакции на неё в целом, поэтому с самодовольной улыбкой перешла на рык, не такой уж тихий, знала, как сейчас ударить больнее. — Ладно, сидите сколько влезет, решайте свои рабочие вопросы. Но через полтора часа чтоб был дома, ясно тебе?
Прорычав это напоследок, Вика гордо покинула ресторан, довольная результатом, а Шаляпин, оказавшись в тишине, наконец-то заметил, что уже несколько минут Дима сидит, прикрыв глаза и склонив голову, и напряжёнными круговыми движениями массирует свои виски, стараниями Вики от этого крика снова разыгралась мигрень, ничего серьёзного, но вещь мерзкая и избавиться от неё не всегда легко. Понимая, что вечер действительно уже пора заканчивать, директор осторожно коснулся его руки, словно боялся испугать, и в кои то веки с трудом подобрал слова, как знать, может это всего лишь действие виски.
— Дим, эй... Лучше домой, да? — говорить он тоже теперь старался как можно тише, знал, какую боль при таком приносят любые, хоть сколько-нибудь слышимые звуки, и поражённо округлил зеленоватые глаза, когда в ответ парень резко покачал головой, чуть поморщившись и только осознавая неосторожность этого движения, налил себе ещё стакан, в миг осушил его, коротко глухо откашлялся и почти сразу облегчённо выдохнул, подобное иногда неплохо работало, хоть и только на время, сейчас идти никуда не хотелось.
— Нет, не надо... Я в порядке, полном, спасибо. — услышав этот не очень трезвый и даже хрипловатый голос, Прохор только вздохнул, что-то подметил для себя и всё-таки позвал официанта, чтобы расплатиться по счёту, верно считал, что на сегодня и правда достаточно. — О чём ещё побеседуем?
— Найдём тему в машине, тебе правда надо домой. То, что ты сделал — не решение проблемы, пойми. Ты протрезвеешь и это вернётся, и в этот момент тебе лучше быть в тишине и покое. — отпустив получившего оплату официанта на волю, парень поднялся, проследил, чтобы спутник так же благополучно покинул своё место и твёрдо решил проводить его до дома, хорошо знал, каково ему сейчас и как будет потом, и не хотел оставлять одного, не хотел, чтобы и он остался наедине с этим. — Так что не спорь, я тебя подвезу, я сам этого хочу.
— Ладно... Ты прости такой финал вечера, она прекрасно умеет всегда всё портить. — горьковато усмехнувшись, Колдун вместе с начальством добрался до гардероба, немного неумело натянул на широкие плечи тёмный плащ, даже не пытаясь застегнуть его, и хитро поглядывал на своего спутника, алкоголь просил озвучить ещё хоть пару вопросов, но пока юноша держал себя в руках, хоть и одним лишь чудом, и это ненадолго.
— Да ладно, зато я в полной мере увидел всё то, о чём не спросил. — забрав кардиган, даже не пытаясь надеть его и заметив этот любопытный, какой-то детский взгляд, Шаляпин вывел подопечного за руку на свежий, немного морозный воздух, у своей машины остановился на минуту, поправляя высокий ворот рубашки и радовался, что тоже немного пьян, иначе пожалел бы, что так пренебрёг верхней одеждой. — Ты хочешь спросить ещё что-то важное? Спрашивай, не стесняйся, хотя, тебе это и не свойственно.
— Да, особенно сегодня, я тоже заметил. Я, конечно, в твоих навыках не сомневаюсь... — свежий воздух помогал быстрее протрезветь и слова директора сбывались, чем дальше отступало опьянение, тем ближе снова подкрадывалась мигрень, поэтому, чуть поморщившись от боли и привычно сжав переносицу, чтобы снова стало легче, как и пару секунд назад, парень вновь расслабился и с обычной, немного хамоватой улыбкой взглянул на своего руководителя, раз уж эта встреча не официальная, пусть не обижается на подобные вопросы. — Но ничего, что нетрезв здесь не я один?
— Не волнуйся, я водил и в худшем состоянии и вот, живой. К тому же, с таким ценным грузом точно не позволю себе аварий. — проговорив это так же тихо, но уже с лёгкой усмешкой, директор снял автомобиль с сигнализации, отвлёкся на открытие водительской двери и упустил от этого одну важную деталь.
Тёмный бордовый мерседес, удачно припаркованный недалеко от входа, показался Диме шикарным и, возможно, поэтому пробудил его интерес именно с такой стороны. Дело в том, что, заметив, что дверь уже открыта, он попробовал сесть сам, без поддержки, без опоры, что сейчас было минимум наивно, и, конечно, с его ростом нынешней неловкости оказалось достаточно, чтобы очень даже ощутимо стукнуться лбом о крышу автомобиля и с тихой руганью всё-таки сесть, забывая закрыть злосчастную дверь, это уже сделал непосредственный руководитель, после сразу занимая место водителя, заводя мотор и успевая отчитывать нерадивого работника.
— Неужели не мог подождать, пока я тебе помогу? До крови поцарапался... Сильно больно? — всё это время мерседес только прогревался и, честно сказать, Прохор не знал, куда его сейчас везти, потому что к той змее пока никак нельзя она может сделать только хуже. — И куда едем, не к ней надеюсь?
— Да ладно, всё хорошо, не так уж ударился. Мне не больно, правда. — это была не совсем правда, об этом говорила несколько поддельная насмешливость его голоса и немного бессмысленный взгляд, чему больше виной выпитый алкоголь, но ему действительно очень не хотелось окончательно испортить этот вечер, расклеившись из-за такой глупости. — Нет, не к ней... Ко мне.
Адрес был назван более чем точно и, давая парню отдых, он поехал, чётко следуя правилам ПДД и даже не подозревая, что именно сейчас становится первым человеком, кого Колдун впустит в свою отдельную квартиру, так называемое убежище от некогда любимой, найденное и созданное больше года назад, после одного из самых крупных скандалов. Шаляпин и думать не хотел, какие и когда были скандалы, и к чему они приводили, было достаточно одного последствия, уже спокойно дремающего на соседнем сидении и сидящего только благодаря надёжно пристёгнутому ремню безопасности. Дороги были почти пустыми и ехать надо было совсем недалеко, поэтому, миновав несколько запутанных разворотов и тёмных улиц, скоро они были на месте и начальник вдруг понял, что сейчас действительно готов проводить подчинённого несколько дальше парковочного места и даже ненадолго задержаться, это было даже почти интересно с приходом лёгкой трезвости. Возникал один вопрос, как его разбудить, не очень встревожив при этом? Сейчас реакция практически на всё может быть излишне резкой, а лишний раз неаккуратно беспокоить, вдруг испугать... Рискованно, но как-то разбудить надо. В любом случае, давно уже пора действовать, если что-то пойдёт не так, с последствиями всегда можно будет разобраться. Но как же подступиться? Может как-то бережно, как-то... Нежно. Да нет, бред, с чего это вдруг? Хотя... Можно попробовать. Набраться смелости и... Раз, два... На несколько секунд задержав дыхание, Прохор почти ласково тронул его немного бледную или в темноте казавшуюся такой щёку, провёл по ней осторожно, одними кончиками длинных пальцев. Какое же глупое чувство, как давно он ни с кем так не обращался. Как ни странно, всё сработало и голубые глаза медленно открылись, с некоторым трудом фокусируясь хоть на чём-то, пока парень только начинал понимать и вспоминать, что происходит, а потихоньку приходящая вновь головная боль очень помогла ему в этом непростом деле.
— Прохор Андреевич, спасибо, что подвезли, я... — привычно закатив глаза на такое обращение, он снова перебил Диму и наконец-то заглушил мотор, уже пора было идти.
— Ты сейчас дождёшься, пока я провожу тебя до дома, позволишь обработать твоё боевое ранение и спокойно уснёшь, до утра, завтра всем нужно на работу. — со спокойной улыбкой директор выбрался из машины, обошёл её и подал руку своему сотруднику. — И я же говорил, вне работы на ты и просто Прохор. Как ты чувствуешь то себя, как голова?
— Спасибо, терпимо. И какое ещё... — не совсем отчётливо помня своё попадание в этот автомобиль, он машинально провёл тонкой рукой по лбу, смахивая чёлку, и, коснувшись того самого "ранения", максимально спокойно выругался мысленно и, приняв чужую руку, всё-таки выбрался из машины, захлопнул, как полагается, за собой дверь и от такого резкого звука едва сдержал не такое уж тихое словесное возмущение, только на секунду прикрыл глаза, жалея, что всегда трезвеет так быстро, сейчас от этого голова опять на всё реагировала более чем резко и оставалось только сказать огромное спасибо "любимой" за, казалось бы, испорченное окончание вечера. — Какой я неуклюжий иногда. Точно уверен, что хочешь пойти со мной?
— Точно. Без чужой помощи ты умеешь только причинять себе вред разной степени тяжести, а я хочу тебе помочь. И не волнуйся, за этот вечер моё мнение о тебе ничуть не испортилось, скорее даже наоборот. — почти тепло усмехнувшись, Шаляпин поставил машину на сигнализацию, ругая весь свет за то, что звук от этого такой громкий, и спрятал ключи в карман брюк, заинтересованно оглядываясь по сторонам, в этом районе никогда прежде не бывал. — И какой дом твой? Веди, будем считать, что я этим вечером твой гость.
Юноша почти рассмеялся от абсурдности этой ситуации, чудом сдержался, не желая лишний раз провоцировать свою больную голову, да и было желание сохранить достойный вид, припомнил точный адрес и медленно побрёл в сторону нужного дома, не было ни холода, ни иного дискомфорта кроме противно давящей головной боли, к которой при желании можно привыкнуть, только желания это делать, конечно, нет, кроме того, до сих пор очень нравится проводить время в такой компании, хочется максимально продлить этот прекрасный момент... И не следует забывать, что всё это в них обоих сейчас вполне может говорить и делать исключительно выпитый ранее виски. Так или иначе, нужный дом оказался буквально напротив того места, где молодые люди оставили дорогой для этого района автомобиль и, найдя в этой скромной девятиэтажке второй подъезд, подслеповатый в темноте Колдун с первого раза не попал ключом по замку домофона, но совместными усилиями они оба попали внутрь и забрались в лифт, идти на девятый этаж пешком сейчас никак не хотелось. Лифт был на удивление чистым, светлым и это сейчас было минусом, освещение неприятно резало глаза и поэтому на пару минут их пришлось плотно закрыть, далеко не в первый раз за вечер проклиная эту мигрень. Лифт гудел мерно, ровно, почти монотонно, хорошо, что только пару минут, иначе скоро этот звук точно усыпил бы кого-нибудь из пассажиров. Через минуты парни оказались на вершине этого небоскрёба и, замерев у приятной на вид бежевой простой железной двери в не менее аккуратном подъезде со светлыми стенами и окнами, уставленными цветами в горшках, хозяин квартиры всё-таки снова нашёл ключи в своём кармане и распахнул дверь гостю, вежливо пропуская его вперёд и произнося хоть что-то впервые с их приезда сюда.
— Милости прошу в мои покои. Не хоромы конечно, но живу иногда, когда слишком хочется покоя. — не было смысла спрашивать, от кого Дима здесь прячется, всё было и так понятно, поэтому Прохор не стал задавать лишних вопросов, молча прошёл в небольшой коридор, аккуратно пристроил в углу туфли, которые явно стоили дороже, чем двухмесячный съём этой квартиры, повесил на крючок всё тот же тёмно-синий кардиган и, не теряя времени, отправился в путешествие по комнатам, точнее, по комнате, которая, признаться, выглядела не так уж и плохо.
Сразу за оклеенным нежными кремовыми обоями коридором находилась небольшая гостиная с высоким серым потолком, тёмными бирюзовыми стенами и минимальной мебелью: одноместной довольно узкой кроватью с голубым лёгким покрывалом и одной серой небольшой подушкой, средних размеров комодом светлых тонов и небольшим, но светлым окном с белой тонкой занавеской. Всё это не очень то навевало уют, скорее говорило о том, что бывают здесь редко и только в случае крайней необходимости, но это не помешало ему почувствовать здесь себя, как дома, с самых первых минут пребывания. Слева от этой комнаты была небольших размеров на удивление светлая кухня, но она пока интересовала гостя меньше всего, главное было, скорее всего, в комоде, но пока стоило уделить внимание ориентировке в пространстве хозяина квартиры, который, кажется, заблудился в своих же трёх соснах, точнее, двух поворотах. Вместо нужной сейчас гостиной, Колдун как-то забрёл на кухню и задумчиво смотрел в окно, оперевшись одной рукой на серый подоконник и не замечая слегка спустившейся на одно плечо светлой рубашки, видимо, ему стало жарко и он решил расстегнуться. Значит на лёгком морозе они оба так и не протрезвели до конца. Что ж, возможно, тем лучше. Полный искреннего желания помочь, Шаляпин двинулся к парню и на секунду остановился у стены, с почти ласковой усмешкой созерцая эту картину. А ведь что-то в нём есть, что-то очень привлекательное... Но сейчас не до столь глупых мыслей, он ведь здесь не за этим. Кое-как собравшись с мыслями, юноша подошёл к своему сотруднику достаточно близко... А может даже ближе, чем следовало.
— Дим, приём. Помнишь ещё, зачем мы сюда приехали? — от чужого голоса совсем рядом он резко обернулся, припоминая, что дома не один, окинул немного рассеянным взглядом начальство и с лёгкой усмешкой опустил взгляд на свою рубашку, поправляя её и даже не думая застёгивать обратно несколько верхних пуговиц.
— Да... Да, конечно помню. — даже по его пьяной улыбке было видно обратное, на ум пришла только смена места дислокации и, не подумав хоть немного отстраниться от парня, он сделал шаг вперёд и не оступился, нет. Только врезался в него и даже не возражал, когда на его талии сжались чьи-то сильные руки.
— Я, конечно, не против, ты можешь и так показать мне, где у тебя аптечка. — краем сознания понимая, что это не то, что сейчас нужно, но пока почему-то никак не желая отпускать и чувствуя, что его самого уже нахально и мягко обнимают, Прохор в меру осторожно развернулся вместе с ним так, что сам оказался у окна, повинуясь невиданному доселе желанию, запрыгнул на подоконник и притянул Диму за широкие плечи ближе к себе, принимая ещё одно важное решение и посылая далеко и надолго мысль об аптечке, она была ни к чему.
Не давая времени передумать ни себе, ни подчинённому, он осторожно приподнял эту тёмную голову и пока довольно робко коснулся тонких, но мягких податливых губ с привкусом того самого дорогого виски, забывая о том, кто они, что так нельзя, не положено, посылая к чертям все формальности, всё, что может остановить их сейчас. Смея надеяться на ответ только где-то в глубине души, парень ощутил колоссальный прилив тепла и даже что-то вроде облегчения, когда он всё-таки ответил, не размыкая пока губ, но крепче сжимая руки и через секунду опуская голову на чужое плечо, пока достаточно, даже эти секунды были против всяких правил и они не знали оба, почему позволили себе это и почему сейчас не могут отстраниться, точнее, не хотят делать это. Наставшая тишина не была неловкой или неправильной, но первым как-то пришёл в себя Шаляпин и осмелился заглянуть в немного потерянные голубые глаза, снова с трудом подбирая слова.
— Прости, мне не стоило... — его приглушённый голос звучал слишком правильно и приятно, это путало мысли и без того запуташевгося сейчас в себе Колдуна, поэтому он осмелился перебить начальника и таким же несколько севшим голосом произнёс то, чего не ожидал ни один из них.
— Наверное нам тогда уж не стоило... Забавно, у меня даже голова почти прошла. — едва сдержав не очень уместный сейчас смех, директор спокойно улыбнулся и с неохотой всё-таки разжал руки, надо было идти, хотя бы в другую комнату и то ненадолго.
— Жаль, что царапина ещё не зажила. Но с ней я тебе помогу, как полагается. — следовало бы добавить "и поеду домой", но это говорить совершенно не хотелось, поэтому, дождавшись кивка с совсем некстати виноватой улыбкой, Прохор ловко спрыгнул с подоконника и в этот раз отвёл юношу с собой в гостиную за руку, чтобы снова не потерялся по дороге, иначе так он никогда отсюда не уедет.
Снова оказавшись в комнате, он хотел включить свет, но вовремя одёрнул себя, вспомнил, что хоть пока боль и отступила, всё равно может этим сделать хуже, знал, как обманчиво бывает облегчение, благодаря хорошему зрению в темноте спокойно нашёл в одном из ящиков комода перекись, вату и пластырь, таким результатом был вполне удовлетворён и присел на мягкую кровать рядом с уже несколько минут обитающим там подопечным, аккуратным движением убирая со лба его чёлку, почти машинально смачивая вату перекисью и касаясь ей не такой уж глубокой, но не маленькой царапины с подсохшей на ней кровью, жалея, что не имел с собой влажных салфеток, хотя бы протереть сразу, хотя, сейчас это уже не так важно. Это было не так уж безболезненно, но Дима несколько ушёл в себя и поэтому спокойно терпел, только как-то нелепо улыбаясь и пытаясь понять, что происходит, что произошло минуты назад и что будет дальше. Казалось бы, чужие люди, такие далёкие, они вдруг оказались вместе на краю пропасти, если он, конечно, всё правильно сейчас понимает. Такое их общение — глубокая пропасть для них обоих, это необходимо понимать. А жить так хочется нормально, как было... А было ли нормально хоть когда-то? Это большой вопрос и ответа на него нет и не будет. И к чему сейчас эти мысли, к чему такая тревога? Ведь пока ничего страшного не случилось. Не случилось же, правда? Конечно правда, они просто пьяны, оба. Всё нормально, более чем. Только тонкие нежные губы до сих пор горят огнём. И такого не было никогда, хотя с Викой они раньше целовались практически каждый день и то, что при этом толком ничего не ощущается, не казалось проблемой, казалось, что всё так и должно быть. А теперь было, о чём подумать. Но это позже. Пока непосредственный руководитель уже почти заботливо закрепил на обработанной должным образом царапине пластырь и быстро поднялся с таким же быстрым бормотанием, совсем ему не свойственным, через секунду передшим в обыкновенно спокойный голос и теперь резкие попытки поправить рукава рубашки, казалось, что он очень куда-то торопится, но ведь ночью торопиться некуда даже ему.
— Вот и всё, не собирай больше лбом углы и потолки, будь осторожен. Жду завтра в девять на работе, закрой дверь и ложись спать, уже поздно, тебе нужно выспаться, как следует. — наконец оставив в покое рукава, Шаляпин развернулся к выходу, пытаясь не оставить здесь ничего из вещей по рассеянности и не смотреть в эти светлые голубые глаза, они слишком тянули обратно к себе, у него было много девушек за эти годы, но такого тоже не было никогда и это несколько настораживало, но думать об этом сейчас не было времени.
— Да, конечно. Спасибо, что проводил... И за этот вечер. — немного неловко улыбнувшись, парень поднялся, решив всё же проводить его, прошёл до коридора и с той же улыбкой наблюдал, как сосредоточенно директор надел туфли и открыл дверь, на ключ её никто не запирал, не до того было. — И осторожнее на дороге, всякое ведь выйти может.
— Тебе спасибо, давно у меня не было такого интересного вечера. — чуть усмехнувшись на последнюю фразу, Прохор мягко кивнул и закрыл за собой дверь, направляясь сразу к лифту, как можно скорее к машине, чтобы не было желания вернуться и задержаться ещё хоть немного.
Заперев дверь за гостем на ключ, Колдун вернулся в гостиную, погасил свет и вновь позволил себе задуматься. Его начальник сейчас просто сбежал, это факт. Но, вот вопрос, от чего? Может, пожалел о поспешности в воплощении минутного желания? И решил это забыть. Если всё так, завтра юношу спокойно уволят, чтобы не мозолил глаза. Но, может, всё не так плохо, может директор действительно нормальный человек? По крайней мере, явно показался им сегодня. К чёрту панику, нужно верить в лучшее в людях, даже если это практически невозможно. Укладываясь под голубое покрывало с этой мыслью и почти засыпая, начальник отдела маркетинга кое-что понял и замер с огромными голубыми глазами, не веря своим выводам. О том же думал в своём доме, в тёплой мягкой постели его начальник, немного странно улыбаясь уже воплощённой идее, которая сейчас кажется минимум гениальной. Вчера утром отчёт снова вернулся в офис, он сам исправил его и вернул обратно, уже слишком не желая менять планы на следующий вечер, радуясь сообразительности, которая подтолкнула к такому "пари". Ведь ошибка в отчёте всё-таки была. А то, что показалось сотруднику пари, на самом деле было приглашением приятно провести вечер вместе без права на отказ. И, кажется, всё получилось более чем прекрасно.
Ночь была мирной и спокойной, пускай только от того, что телефон был предусмотрительно отключен, и на утро Дима проснулся бодрым, полным сил, о не самой приятной части прошлого вечера не осталось и напоминания, за исключением, конечно же, пластыря на лбу, но это ведь такие мелочи. Исключительно по привычке поднявшись за десять минут до будильника, он не сразу выпутался из кокона одеяла, всегда заворачивался в него во сне, как гусеница, умылся прохладной водой, причесался, убирая это забавное гнездо на голове, поправил несколько помятый костюм и присел на кровать, подбирая с неё телефон и в деталях вспоминая прошлый вечер. Ресторан, виски, Вика, мигрень, царапина, дом... И поцелуй на кухне. А может это был сон? Нет, губы до сих пор помнят, что всё было на самом деле, их не обманешь ложными, хоть и довольно здравыми доводами, один из которых заключался в том, что спьяну просто примерещилось. Но ведь это же бред какой-то. Такое не может показаться, это невозможно. Но если это правда, то ехать на работу как-то... Жутковато. Хотя, что за детский сад, не уволят же его из-за такой глупости. Надо вести себя, как всегда, хорошо работать и, главное, никак не напоминать начальству о произошедшем, может он сам уже ничего не помнит. Конечно не помнит, он взрослый привлекательный парень, у него такое было миллион раз, с кем только не было, с кем-то явно лучше простого сотрудника. Лишнее волнение совершенно ни к чему, вечер прошёл прекрасно, а то, что случилось... Только досадная ошибка. Ошибка, о которой лучше забыть и как можно скорее. А лучший способ забыть — перестать думать об этом. Но было бы это так легко. Солнце уже почти поднялось, освещая пока редкими бледными лучами небольшую комнату, нежно коснулось стен цвета морской волны и побежало дальше, ведь у него масса дел. Пора было бежать и начальнику отдела маркетинга, поэтому он отмёл все лишние мысли, буквально прокрался до коридора, будто боялся потревожить покой дома, обнаружил уже в пороге, что так и не снял туфли по рассеянности, и по ней же сейчас покинул квартиру без плаща, без пиджака, в одной тонкой белой рубашке и привычных деловых брюках, нашаривая в карманах мелочь на проезд и думая уже только о рабочих делах, фирма жила своей жизнью и за ней необходимо было успевать, хотя бы чтобы сохранить за собой рабочее место.
Стандартный офис для такого большого города жил своей особой жизнью и с самого утра был наполнен цокотом каблучков о серый линолеум на полу и тихим женским шёпотом, штат секретарей обожал посплетничать в свободное от рабочих обязанностей время и если бы не прекрасный слух и, иногда поразительная внимательность, директор фирмы не знал бы и половины новостей из жизни офиса, как и ставок на правдивость событий, связанных, непосредственно, с начальством милых дам. Именно так до Шаляпина долетела новость, что сегодня начальник прекрасной Елены явился на работу без верхней одежды в довольно прохладную погоду, ни с кем не говоря, заперся в кабинете и роется там в каких-то бумагах, приказав секретарю без крайней необходимости его не тревожить. Вслед за этим дамы высказали тысячу и одну версию такого его вида и поведения и из них была самая забавная, но в то же время самая реалистичная для них, что Колдуна выставила из дома его девушка и даже не дала забрать вещи, и теперь ему негде жить, и, конечно, нашлась куча желающих приютить и обогреть, кто бы знал, что красота для парня — настолько страшная сила. Тихо посмеявшись в кабинете этим доводам и намерениям, директор присел в кресло и позволил себе задуматься об этих сплетнях, что делал крайне редко. В том, что пришёл парень именно в таком виде, сомневаться не приходилось, подобное секретариат всегда передаёт в точности. Но в чём же на самом деле причина, почему он так странно себя ведёт, зачем прячется и, главное, от кого? Версия не менее глупая, но... Может он просто испугался того, что было вчера? Да, он прекрасно всё помнил и не знал, что сам об этом думает. Глупо и неосторожно было идти на поводу у минутной слабости, но теперь нет пути назад, нельзя притвориться, что ничего не было. Или... Или всё-таки можно? Наверное да, ведь они только отдыхали вместе и всего-то позволили себе лишнее, исключительно из-за лёгкого опьянения и усталости. Звучит убедительно, даже очень. Тогда можно спокойно продолжать работу. Только... Наверное, надо кое-что проверить. Отложив папку с документацией, Прохор припомнил пару рабочих моментов, которые стоит обсудить с подчинённым и вызвал его к себе через всё ту же Елену, ведь так положено. В том, что юноша явится, сомневаться не приходилось, ведь подчиняться начальству входит в его непосредственные обязанности. И правда, не прошло и пяти минут, как тёмная стеклянная дверь открылась и в кабинет вошёл Дима, будто незаметно растирающий слегка занемевшие от холода руки — в офисе была не лучшая обстановка с отоплением и поэтому все одевались официально и тепло, но сегодня ведь не судьба — но с прежним внимательным взглядом, ни капли страха или смущения, это несколько успокаивало, хоть тишина и настораживала, обычно он начинал говорить первым в любом случае, но, кажется, всё меняется, это неизбежно. Ну что ж, тогда первым голос подаст директор, ему не привыкать во всём быть первым.
— Дмитрий, вы восстановили данные, которые Елена неосторожно удалила с вашего ноутбука пару дней назад? — привычно ровный голос и внимательный холодный взгляд заставили молодого человека опустить руки и окончательно сосредоточиться на работе, без опаски поднимая красивые голубые глаза, главное ведь хорошо работать и не напоминать о былом.
— Сейчас занимаюсь этим, максимум пара дней и всё будет готово. — голос вышел несколько более напряжённым, чем планировалось, это заставило зеленоватые глаза подозрительно сузиться, но лишь на секунду, они же говорят о работе и находятся на работе, остальное совсем не важно. — Я могу идти? Чем быстрее я вернусь к делу, тем быстрее закончу и смогу заняться своими прямыми обязанностями.
— Да, конечно, можете быть свободны. — Колдун легко развернулся к двери и застыл, взявшись за ручку, после ещё одного короткого вопроса. — Скажите, вы перепутали осень с весной, поэтому пришли в такой одежде?
— Нет... Я скорее торопился на работу, даже не понял, что пошёл так, дошло только после того, как оказался в своём кабинете. — не весело улыбнувшись, он обернулся к начальнику, снова доказывая и ему, и себе, что всё нормально, что никто никого не боится, что бояться нечего, ведь ничего же не было.
— Рассеянность не порок, но иногда большая проблема, с ней нужно бороться. Если не хотите мёрзнуть и завтра, советую перед выходом лишний раз проверить, в чём вы выходите из дома. — вновь уткнувшись в бумаги с совершенно равнодушным видом, Шаляпин краем глаза подметил его усмешку и, тихонько чему-то улыбнувшись, наконец отпустил юношу на волю, он и вправду был занят крайне важным делом, не хотелось и дальше ему мешать. — Теперь точно можете идти и простите уж моё любопытство.
Только кивнув на это, Дима быстро покинул кабинет директора, вернулся на своё место и они оба подумали об одном и том же. Нет ни страха, ни отвращения. Так значит всё нормально? Это, к сожалению, покажет только время. Но теперь то они готовы ждать. И жить, как раньше. Тихо и спокойно, всегда в работе и редком общении только на рабочие темы. Так правильно, так им положено и большего они никогда не хотели и не хотят, и не захотят. По крайней мере, в это хотелось бы верить. А точнее, только в это и остаётся верить. Иначе они ввяжутся в опасную игру и крупно пожалеют о том, что позволили себе такие слабости. По крайней мере, сейчас им кажется именно так. Но кто сказал, что они правы?
Незаметно минула неделя и иногда она напоминала хождение по раскалённым углям. Колдун стал слишком часто ночевать на второй квартире, а Прохор внимательно наблюдал за ним в офисе, приглядывался, изучал, пытался понять, какие же струны его души тронул этот парень и чем, что с каждым днём к нему хочется присмотреться всё больше и больше, оказаться как можно ближе, довериться и убедить его поверить, как же называется это странное, неведомое доселе чувство. Ответ пришёл к концу недели, неожиданный и невероятный, верить в него действительно не очень то хотелось. Ход времени нельзя остановить или замедлить, как бы ни хотелось это сделать, людям подобное не под силу и, честно сказать, часы работы никому не хочется растянуть или задержать. К всеобщему счастью, они имеют свойство заканчиваться, так вышло и сегодня. Радиостанции объявили ровно шесть часов и люди потихоньку стали собираться домой, конечно, когда им было, что собирать. Диме брать было нечего, денег на проезд у него уже не оставалось, до дома осталось только идти пешком и, хоть на улице был холодный ветер, а верхняя одежда снова была по рассеянности оставлена в другой квартире, это никак не остановило парня, ему по большому счёту уже было всё равно, ведь он примерно догадывался, что ждёт его дома и не очень то хотел так скоро туда возвращаться. Слишком долго его не было, без скандала явно не обойдётся, а они уже, мягко говоря, достали, но других вариантов всё равно не было. Конечно, можно было снова пойти на вторую квартиру, но сегодня это было рискованно. Раз Вика достала их в кафе, тогда, неделю назад, значит может достать и там, а терять последний оплот покоя в этом буйном море жизни уж точно не было никакого желания. С восстановлением документов по всем отделам было покончено, поэтому начальник отдела маркетинга с чистой совестью покинул рабочее место и, выйдя из офиса, зябко поёжился от морозных порывов ветра, и только припомнил пеший маршрут до дома, как знакомый голос сзади заставил его резко обернуться, скрыть удивление не вышло, ведь такого он точно не ожидал.
— Значит ты так и собрался, раздетый и пешком, в такую даль? — да, это был Шаляпин и он стоял у своего автомобиля с видом почти равнодушным, только голос его звучал чуть насмешливо, какие-то черты характера просто неистребимы и с этим надо смириться. — Да, и не надо делать такие огромные глаза. Весь коридор слышал, как ты выходил из своего кабинета и ругался, что все деньги остались в пиджаке и ехать тебе теперь не на что.
— Собрался. А вас... — сдерживая раздражение от самого себя и этой ситуации, он всё же припомнил былую просьбу и продолжил уже так, как следовало, и, конечно, гораздо спокойнее. — А тебя это интересует?
— Ещё как. Я могу тебе помочь, так почему бы мне это не сделать? Хоть жестом благотворительности. — директор прекрасно знал, что его все считают человеком мелочным и корыстным, виноват в этом только он сам и сейчас это может даже сыграть ему на руку. — Ну же, смелее. Твой адрес я помню, пять минут и на месте, пока доедем, согреешься. Да, я, может, гордый и мелочный, но никак не слепой, вижу, как ты замёрз, как дрожишь.
— Благотворитель значит... — задумчиво усмехнувшись и подозревая начальство в чём угодно, но только не в элементарном сочувствии, а это было именно оно, как это ни странно, Колдун с минуту подумал и понял, что вынужден согласиться, ведь холод и вправду пробирал до костей, а болеть сейчас было очень не выгодно, стоимость лекарств всегда выходила много значительнее оплаты больничного. — Ну хорошо, будь по-твоему. Только мне нужно в другое место, по другому адресу.
— Так значит теперь к ней? — этот голос был холоднее ветра и к такому давно все привыкли, никому и на ум не пришло бы, что за этим льдом прячется не только сочувствие, но и непонимание, а у Прохора до сих пор стоит перед глазами сцена в ресторане и, чёрт знает, почему, но он не хотел, чтобы сегодня было что-то подобное, в кои то веки ему было по-человечески обидно за кого-то, таких искренних эмоций он не испытывал очень давно.
— Именно. Так нужно, иначе будет хуже. — парень сам не понял, почему это всё напомнило попытку оправдаться, решил не зацикливаться на этом и всё-таки тронуться в путь, пока снова не начались звонки и крики, а они обязательно начнутся, если в ближайшие полчаса он не окажется дома. — Так мы едем?
— Да, конечно. Садись. — из приличия открывая пассажиру дверь, он занял в этом транспорте своё законное место и молча завёл мотор, понимал, что всё это не его дело и его мнение никого не интересует, хоть и очень хочется его высказать, сейчас лучше прогреть машину и сделать то, что собирался, подвезти сотрудника домой и не более того.
Какие-то минуты и в светлом просторном салоне мерседеса ощутимо потеплело, Дима немного расслабился, чувствуя, как отступает этот противный холод, уже больше напоминавший озноб, откинулся на сидение и ушёл в свои мысли, пока не желая о чём-то говорить, после того, что произошло тогда, дома, было немного неловко, хоть они оба и решили для себя, что на самом деле ничего не было. Вроде бы. За чистыми окнами автомобиля мелькали улицы, светофоры и фонари, сумерки сгущались и темнота эта будто давила на прохожих, на пассажиров общественного транспорта, будто в воздухе витало ожидание чего-то неприятного, нехорошего и не у всех хватало терпения молча это вынести. Не хватило терпения и у Шаляпина, только выразилось это под стать его характеру, спокойным тактичным вопросом, начиная издалека, хоть и хотелось, почему-то, поехать в другое место или хотя бы припарковаться на первой же обочине и нормально поговорить, рассказать наконец о понятом, но пока было не время.
— Как твоя голова, больше не тревожила? — таким же ледяным взглядом продолжая следить за дорогой, директор спокойно и плавно вошёл в очередной поворот и продолжал делать вид, будто его по-прежнему не волнует даже факт существования подчинённого и неважно, что действия его говорят строго об обратном.
— Нет, ничуть. — за малым не задремавший в таком тепле и уюте Колдун сонно осмотрелся по сторонам, узнал район, что был совсем недалеко от его дома и даже успел подумать, что скоро его начнут искать, в общем, думал о чём угодно, только не о том, в чём причина такого внимания со стороны начальства и, может, так пока только лучше для них обоих.
— Прекрасно. Уверен, что сегодня ничего не повторится? — не понимая, зачем продолжать этот разговор и отгоняя понимание, почему стало так важно знать, что этому яркому смелому мальчишке больше не причинят вреда, он уже присмотрел место для парковки и, пока занимал его, окончательно укрепился на одной очень важной мысли, но её пока решил не озвучивать и, кажется, это решение станет самым верным за всю его карьеру и большую часть жизни.
— Полностью. И спасибо, без тебя я без жертв не добрался бы. — холодно улыбнувшись, юноша дождался остановки и покинул автомобиль, даже не подозревая, что дома его ждут с таким нетерпением. И ждут теперь, оказывается, не только дома.
— Не за что, обращайся. — проводив спутника такой же улыбкой, Прохор отъехал из его поля зрения, но только в соседний двор. Что-то ему подсказало, что водительские услуги ещё могут пригодится и, возможно, не только они.
После нового попадания в объятия холодного ветра, Дима максимально быстро добрёл по осенней ранней темноте до нужного подъезда, уже ни о чём не думая, пытаясь отделаться от не самого хорошего предчувствия, нашарил в кармане ключи и уже через пять минут был на пятом этаже, у знакомой тёмной двери, привычно распахнул её и не имел возможности даже войти, ведь на пороге его терпеливо поджидала Виктория и её кровожадный взгляд несколько неумело и даже вызывающе накрашенных чёрными тенями карих глаз совершенно ни о чём хорошем не говорил.
— Милый, и где же тебя носило всю неделю? — её елейно ласковый голос только раздражал, попытка всё-таки проникнуть в квартиру была сразу пресечена, оставалось и дальше находиться на холодной площадке, и если дама была в тёплой кофте и в целом тёплом домашнем костюме, то парню предстоит мёрзнуть и дальше, а так хотелось наконец-то в тепло. — И где твой плащ, пиджак? По дороге потерял?
— В офисе оставил. А жил у брата. Пропусти. — и так уставший, он начинал терять терпение, одним чудом ещё держал себя в руках, понимал, что если сейчас сорваться, последствия придётся разгребать и терпеть ещё долго.
— Ты, сказочник, долго ещё будешь мне истории рассказывать? — начиная с рыка, она медленно переходила на крик, совершенно забыв, что они в подъезде и соседи всё прекрасно слышат, на соседей ей вообще всегда было плевать. — Я прекрасно знаю, что после делового разговора со своим директором ты поехал на другой конец города, к той курице, с которой изменяешь мне уже пять лет! И твоя верхняя одежда осталась у неё, потому что с ней ты так заспался, что чуть не опоздал на работу, у неё ты жил неделю!
— Прекрати орать на меня, ты... — в один момент захотелось дать волю эмоциям и наконец высказать всё, что накопилось за долгие пять лет, всё, что он о ней думает, но его снова перебили, привычки часто не меняются.
— Заткнись! Хватит врать, я устала от лжи. Убирайся отсюда, немедленно! И не появляйся больше никогда!
Не давая ответить, дама оглушительно захлопнула дверь и оставила Колдуна в лёгкой растерянности, произошедшее никак не укладывалось в голове, которая на этот хлопок отозвалась более чем ясно и этим дала понять, что лучше отойти к окну, на всякий случай. Повинуясь инстинкту самосохранения, он сделал пару шагов назад, нашёл опору в подоконнике и на пару минут закрыл глаза, стараясь держать боль под контролем и всё-таки что-то понять. Его сейчас.... Выставили из дома? Из дома, который он оплачивал из своей никак не огромной зарплаты. А теперь это делать незачем. Пусть её выселят, хоть в рабство продадут, его это теперь ни коим образом не касается, это ведь её решение, так разойтись. Ему есть, куда идти и теперь нужно как раз дойти туда, практически на другой конец города, по холоду и темноте. Он уверен в себе, уверен, что доберётся. Только бы эта боль хоть ненадолго отступила или стала чуть тише, добираться с ней будет гораздо сложнее, она неплохо сбивает выбор верного направления движения, проще говоря, дезориентирует в окружающем пространстве, сейчас это недопустимо. Стараясь ни о чём не думать, молодой человек открыл холодные голубые глаза и плавно подошёл к лестнице. Всё не так уж плохо, главное смотреть под ноги и крепко держаться за перила, чтобы вдруг не проглядеть ступеньку и не упасть, хоть пока даже это непосильный труд. Несмотря ни на что, упрямства парню всегда было не занимать, поэтому через мучительно долгие десять минут он оказался на улице, не глядя, бросил в лужу ключи от этого дома и, почти ничего не видя, побрёл совсем не в ту сторону и неизвестно, куда пришёл бы, если б не вышел скоро на проезжую часть и не замер бы от сигнала автомобиля и более знакомого голоса из него, который немного успокоил, мало ли что может в такой темени подуматься.
— Эй, ты куда? — да, это был именно Шаляпин, уже успевший быстро съездить на очередное мероприятие, оправдать своё отсутствие там этим вечером и быстро направиться обратно, в тот самый двор, кто же знал, что решение это окажется столь верным. — По темноте, холоду, опять раздетый. Дим, ты меня видишь вообще?
— Не вижу... Ты меня преследуешь? — насмешка в вопросе вышла слишком уж болезненной, он ненавидел показывать свою слабость, но скрывать её должным образом никогда не умел.
— Ни в коем случае. Только снова оказался рядом, когда нужен. — пока толком ничего не понимая, не имея возможности разглядеть его лицо в отблесках фонарей, но догадываясь по голосу, что сценарий повторился, парень лишился последнего терпения и, ничего больше не спрашивая, мигом припарковался, вышел из машины, за руки довёл Диму до неё, усадил на место рядом с водительским, занял своё место, включил свет и, видя эти закрытые глаза, буквально искажённое болью лицо и сжатые в кулаки руки, едва подавил полный злобы, почти ярости рык, машинально пристегнул ремни безопасности и резко тронулся с места, больше не хотел оставаться в стороне и плевал с высокой колокольни на все правила и порядки. К чёрту съёмное жильё, они едут прямо к нему.
— Куда, зачем... — он еле проговорил это, сжимая голову руками, видеть и слышать такое спокойно очень сложно, но ведь директор фирмы кремень, все эмоции дома, точнее, только допустимые, ведь они до сих пор друг другу никто. Наверное.
— Мы едем ко мне. Ещё немного, мы почти на месте. — парковка и правда была уже в ста метрах, сомнений не было и близко, всё более чем правильно. Людям надо помогать и хоть иногда делать это бескорыстно, из одного сочувствия, ведь сейчас дело было, конечно, только в нём.
Колдун на это ничего не ответил, говорить уже не было сил, да и не хотелось, поэтому парковались они в тишине. Понимая, как юноше сейчас непросто, Прохор заглушил мотор, максимально тихо открыл двери и даже немного растерялся. Как же его вести, боль забирает силы, нельзя точно сказать, сможет ли невольный гость сейчас пройти хоть пару метров. Нарушать его личное пространство не хотелось, поэтому начальник пытался найти хоть какой-то выход, а его подчинённый тем временем немного оправился за поездку, сам приоткрыл глаза и выбрался из машины. Выбрался, приземлившись прямо в грязь, и притих, больше не хотелось ничего. С тихими мысленными ругательствами закрыв машину и поставив её на сигнализацию, Шаляпин в очередной раз за этот вечер плюнул на всё и присел рядом, помогая ему подняться, крепко удерживая за руки и понимая, что отпускать его совсем не хочется. И не только из-за сочувствия или инстинкта помощи ближнему. Было что-то ещё, в чём он до сих пор боялся признаться даже самому себе и на что сейчас совсем нет времени.
— Больше так не делай. Держись за меня, только крепко, я проведу. — у юноши не было другого выхода, можно было только снова делать, что велят, и он поддался, крепко ухватился за сильные руки своего директора и они вместе медленно направились к подъезду, хоть идти надо было совсем недалеко.
Пять минут по хорошо освещённой улице и скользкой грязи, будто два фигуриста по льду, тёмная красивая дверь и вот, необыкновенно светлый, просторный и опрятный подъезд с диковинными рисунками на стенах, лифт уже без декора, но тоже светлый, почти белый, сейчас это слепило, поэтому на седьмой этаж Дима ехал, плотно закрыв глаза, из лифта его вывели снова за руки и почти сразу завели в тёплую просторную квартиру, не снимая обуви по коридорам и сразу на мягкий широкий персиковый диван, хозяину квартиры было совершено неважно, что от грязной белой рубашки пачкается обивка, пока главным было другое. Как известно, от мигрени не помогают никакие таблетки, можно только ждать в темноте, тишине и покое, пока боль не спадёт, поэтому Прохор не стал включать свет, только тихонько помог сотруднику прилечь, сам опустился рядом на пол и заговорил полушёпотом, чтобы можно было разобрать слова, но не стало больнее, хуже делать никак не хотел.
— Не волнуйся, отлежись немного, когда станет полегче, примешь душ, одежду я тебе дам. — уже больше не пытаясь сесть, Колдун притих и удивлённо округлил глаза, совсем как тогда, в ресторане, в первый раз не слышал в голосе своего начальника холода и насмешки. Только тревога, покровительство и... Тепло. Невероятно, но факт. — Да, сегодня ты ночуешь у меня, до работы подвезу, если утром будет всё хорошо. А дальше посмотрим.
— Что ты делаешь... И зачем? — боль действительно стала понемногу отступать, но понимание происходящего всё никак не приходило и, кажется, давать ответы ему пока что никто не собирался, а вот команды легко и просто.
— Отдыхай. Поговорим потом. — Прохор хотел дать ему отдых и покой, поэтому быстро поднялся и ушёл на кухню, хотел дать и себе время хоть немного разобраться в происходящем, в своих чувствах. Ведь они всё-таки есть.
Оказавшись в светлой, почти яркой комнате и задумчиво пройдясь длинными тонкими пальцами по горке перемытой вчера посуды, он присел за тёмный широкий пустой стол и только теперь признал то, что понял не так давно. Дима ему нравится. Очень нравится, с этим спорить уже бесполезно. Кто бы знал, что его вкусы окажутся именно такими. Назад пути давно нет, надо признаваться. И сегодня он это сделает. Получит отказ — будет ненавязчиво опекать юношу, пока это нужно, всё сделает для того, чтобы ему жилось хорошо, приставать конечно не будет. А если он согласится... О таком можно лишь мечтать, а Шаляпин, к своему несчастью, был законченным реалистом, поэтому даже не надеялся на ответ. Если честно, пока надеялся только на то, что его объект симпатии достаточно пришёл в себя и не споткнётся где-то в ванной, ведь уже туда пошёл. Нужно найти ему одежду, как же можно было об этом забыть. Задвинув чувства подальше и быстро взяв себя в руки, он прошёл к огромному чёрному шкафу, немного порылся там и скоро выудил из недр простые трикотажные серые штаны и однотонную белую шёлковую футболку, самое простое, что было в этом гардеробе. Двадцать минут и Колдун спокойно сидит на диване, несколько утопая в той самой одежде, пришлась немного не по фигуре, и слегка неловко озираясь по сторонам, чувствовал себя в таком богатом доме не в своей тарелке, как ребёнок, попавший вместе с родителями в ресторан на шикарный банкет. Голова уже почти не болела, было видно, что ему уже гораздо легче и это придало Прохору, снова сидящему рядом, решительности наконец-то сказать то, что сказать необходимо и неважно, каким будет ответ.
— Ты спрашивал, зачем я делаю это всё. Я действительно пытаюсь о тебе заботиться, потому что... — впервые за много лет он почувствовал себя школьником у доски, не знающим урока, но собрал всю свою храбрость и быстро выпалил самое главное, совершенно по-детски закрыв глаза, чтобы не было так страшно. — Потому что ты мне нравишься, как человек... Как парень.
В глазах Димы за секунду промелькнули недоверие, непонимание, изумление и растерянность, но ответа так и не прозвучало, поэтому, выждав для надёжности ещё пару минут, Шаляпин уже медленно и спокойно произнёс то, что ещё считал важным, таковым оно и было, могло помочь гостю верно всё истолковать и в итоге принять верное решение.
— Не бойся, я ничего от тебя не требую, это ни к чему помимо твоей воли тебя не обязывает. Я легко приму отказ и преследовать тебя не буду, только обеспечу всем необходимым для нормальной жизни. Думай над ответом сколько сочтёшь нужным, я ничего от тебя не прошу. — сказав всё, что считал нужным, он поднялся и подошёл к солидных размеров окну, останавливаясь у него и как бы вскользь бросая последнее, что стоило сказать сегодня, разговора, видимо, всё-таки у них не выйдет. — Я постелил тебе в спальне, сам буду здесь. Если что, зови, помогу, расскажу и покажу.
Не зная, что на такое ответить, Колдун коротко кивнул и, осторожно поднявшись, прошёл из гостиной в спальню, оформленную в светлых тонах, присел на просторную кровать, будто на пуховую перину и спать пока точно не собирался, нужно было разобраться хоть в чём-то, слишком многое случилось за этот вечер. Он теперь свободен, Вика ведь отказалась от такой пары. И, кажется, он всерьёз понравился своему начальнику и совсем не знает, как к этому относится. Прохор столько хорошего для него сделал, оказался на деле не таким уж ледяным, даже довольно приятным, даже немного... Привлекательным. С ним совсем не страшно и даже интересно говорить не только о работе, но и о многом другом, а тот единственный поцелуй... Это было даже больше, чем круто. Это хотелось повторить. И не раз. Если сложить всё это воедино, напрашивался один вывод. Он тоже нравится Диме, даже очень. И ещё не поздно об этом сказать, и даже думать не хочется, что скажут на это другие. Осторожно поднявшись и уже в темноте с трудом найдя гостиную, парень присел на пол у заправленного дивана, едва заметно коснулся руки Шаляпина и с совсем другой улыбкой наблюдал, как холод его глаз сменялся недоверием, а затем радостью и теплом от двух простых фраз, сказанных почти шёпотом.
— Ты тоже мне нравишься. Очень нравишься.
В этом шёпоте было столько тепла, а в бездонных голубых глазах столько нежности и ласки, что отказали последние тормоза и, присев на диване, Прохор подтянул парня к себе, сажая рядом, пока робко обнял и почти невесомо коснулся губами его губ, тёплых и мягких, а когда ясно чувствовался ответ, крепче сомкнулись объятия, немного глубже стал поцелуй, они сливались воедино, потихоньку растворяясь друг в друге... И пропали без шанса на возврат. Потому что сердца отстучали знак, что это то самое, что вот она, судьба. Сейчас они впервые засыпают в одной постели, немного растерянные, но по-настоящему счастливые, но кто знает, что будет завтра.
Новое утро пришло так плавно, мягко и привычно, что парням показалось, будто они прожили вместе всю жизнь, все двадцать с лишним лет нехотя выпутывались из объятий друг друга с сонными тёплыми улыбками и рядом готовили завтрак с милыми шуточками об утреннем гнезде на голове Колдуна и привычке Шаляпина пить перед работой минимум три кружки кофе или один стакан коньяка, чтоб быть бодрее и спокойнее. Именно так образцовый домик для птиц и энерджайзер с наклонностями алкоголика провели начало этого прекрасного дня и поехали не на работу, а на квартиру теперь уже снова не такого свободного юноши, чтобы он наконец нормально переоделся в костюм и собрал по карманам мелочь на проезд, до работы его сегодня довезут, а вот подвезут ли обратно, будет ясно только в конце дня. Но сейчас они оба об этом совсем не думают, им пока немного не до того.
— Дим, а где у тебя здесь галстуки хранятся? — чтобы не терять зря время, Прохор решил хоть чем-то помочь своему, наверное, уже почти парню, чуть ускорив его сборы, но выходило это не очень, в этом доме он не ориентировался совершенно.
— Галстуки, я не ослышался? — выглянув из кухни с ровно завязанным тёмно-серым галстуком на шее, Дима наконец добрался до пиджака, мирно лежащего на кровати, и, быстро натягивая его, чуть усмехнулся наивности спутника. — Я, конечно, не бедствую, но галстука мне вполне хватает одного, этого.
— Значит на выходных я тебе подберу подходящие и будет их хотя бы три. — заметив его удивлённый взгляд, парень быстро оправил свой костюм и перевёл задумчивый взгляд на довольно грязное мутное окно, почему-то пока было немного неловко. — И не надо так на меня смотреть. Да, я хочу именно купить тебе эту пару галстуков. Знаешь же, для моего бюджета это не страшные расходы, всё в порядке.
— Знаю. И об этом давай поговорим сразу. — его голос резко изменился, стал более холодным и Шаляпин понял, что всё действительно более чем серьёзно, сам не заметил, как сменил властность взгляда на практически полную покорность и внимание, прежде ничто не могло заставить его быть таким, но ведь всё меняется. — Я не собираюсь проматывать твои деньги, уж тем более зависеть от них. На работе и своих мероприятиях ты можешь быть каким угодно, но со мной ты — простой человек с простыми запросами и возможностями, ни больше и ни меньше.
— Разве мой достаток делает меня менее человечным для тебя? — не совсем понимая смысл условия, он внимательно заглядывал в эти бездонные океаны и там было столько льда и какой-то отчуждённости, что в почти изумрудных глазах даже мелькнула тень немного детской обиды. То, за чем гонятся все, он наотрез отказывается принимать и, кроме того, при этом принимает весьма оскорблённый вид. Какие же черти пляшут в этой тёмной голове, как с ними сладить и можно ли это сделать...
— Нет. Я всего-то не хочу стать очередной игрушкой, которая тебе дорого обходится, хоть и очень нравится. — это прозвучало так спокойно и холодно, будто Колдун рассказывал первоклашке, как пользоваться таблицей умножения, зная, что ребёнок цифр то ещё не выучил. — Я не хочу стать только твоей вещью.
— Моей... Чем? — Прохор был настолько удивлён, что с минуту хлопал длинными ресницами, не в силах хоть что-то сказать, такое услышать явно не ожидал. — Ты правда считаешь, что я хочу тебя купить... Просто как вещь? Высокого же ты обо мне мнения. Скажи, а когда ты ночью пришёл ко мне, такой светлый, довольный такой... Ты был готов мне продаться? Если нет, то зачем ты это сделал?
Назревала первая их ссора, парень видел, что ранит того, кто ему действительно очень и очень нравится, но действительно был оскорблён, возмущён и обижен, поэтому считал, что имеет право говорить подобное, хоть это, конечно, было не так. Не стоило сразу так явно указывать на свои принципы и Диме, но желание показать, что в нынешнем общении они должны быть наравне, упрямо толкнуло его к столь не обдуманному шагу, даже неосторожному, всё ведь можно было сказать совсем по другому. Но что было не изменишь, поэтому сейчас они молча сидели на одной светлой кровати и переваривали услышанное. Так значит продался, да? И продаётся до сих пор. Отвратительно. Это совершенно отвратительно. И оба ведь слишком гордые, чтобы элементарно извиниться за резкость и вспыльчивость, об этом нет даже мысли. И гордость же толкнула ответить, хотя неизвестно, так ли верен этот шаг, как кажется сейчас.
— Я хотел... — уже немного растерянный и потерянный, Колдун откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и неосознанно опустил прохладную ладонь на свой лоб, последствия прошлого вечера отозвались на стресс с новой силой, но говорить об этом он, конечно, не собирался, ненавидел быть слабым, не хотел, чтобы его жалели. — Я тебе не продавался. И не хотел этого.
— Этого... Чего? — от этих слов что-то неприятно шевельнулось в душе. Вдруг он вчера солгал? Но зачем же тогда... — Говори. Вчера ты был честен со мной?
— Да. А не следовало? — привычным движением растирая виски, ибо боль вновь нарастала, юноша всё равно как-то вымученно усмехнулся и решил наконец взять себя в руки, обязан быть сильным. Только не всегда это возможно.
— Именно следовало. Но я не понимаю, почему ты... — уже немного болезненный голос заставил Шаляпина обернуться и, мысленно ругая себя и его за эту глупую сцену, как-то осторожно коснуться чужой руки и немного понизить голос. — Я не пойму, с чего ты решил, что я хочу тебя купить. Ты потрясающе упрям, но совсем не глуп. Дима, я не собираюсь как-то тебя присваивать. Только быть рядом с тобой и хоть как-то помогать тебе, когда это нужно, если это будет нужно.
— Мне не нужна помощь, у меня всё хорошо, ты же сам видишь... — голос уже был слишком напряжённым, даже немного неровным, Дима наконец услышал это и практически сдался, заваливаясь на кровать и обхватывая свою многострадальную голову, сколько же от неё проблем.
— Я вижу, да. Что за тобой нужен уход, что тебе нужно хоть немного покоя. — Прохор на миг подкатил глаза в своём фирменном жесте, вспомнил, где в этом доме аптечка и уже через пару минут не без труда втолкнул пару таблеток в укутаного в одеяло и всё равно активно сопротивляющегося парня. — Я всё сказал. У тебя сегодня отгул, такой ты себе только сотрясение заработаешь, когда из-за этой боли не впишешься в какой-нибудь поворот. Меня то не будет рядом, чтобы тебя поймать, а чем выше шкаф... Лежи и отсыпайся, дай лекарству подействовать.
Хитрость директора не знала границ, ведь таблетки были снотворным и подействовало оно быстро, об этом ясно говорило мерное посапывание, доносящееся с другого конца кровати. Наконец поднявшись и оглядывая результат своих трудов, он остановился у выхода из комнаты и с почти ласковой усмешкой смотрел на того, кто ему уже дорог и плевать, как давно они узнали друг друга по-настоящему и узнали ли вообще, на это ведь всегда есть и будет время. Полная расслабленность, светлая тонкая шея за белым воротом рубашки, казалось бы, очень нежные тонкие бледные руки на краю бирюзового одеяла, тихое спокойное дыхание, иногда чуть подрагивающие тёмные ресницы на закрытых глазах. А ведь он такой милый, когда спит. И его нельзя оставить сейчас без присмотра, без защиты. Ещё разозлится, когда проснётся, натворит чего. Нет, начальство остаётся здесь, ведь имеет право хоть на один лишний выходной. Дождётся здесь пробуждения сотрудника, убедится, что ему стало легче... И снова отвезёт его к себе. И на секунду ведь взгляд нельзя отвести. А вдвоём им хорошо, больше ничего и не нужно. Здесь не хочется оставаться, светлые стены будто режут взгляд и отталкивают, говорят о том, что этот дом чужой. К такому предчувствию лучше всего прислушаться и поэтому, уверенный в своей правоте, Шаляпин отправился на небольшую кухню, чтобы заварить себе ещё чашку кофе. И всё-таки образцовый скворечник прав, он точно тот ещё энерджайзер. А вот про алкоголика немного обидно. Хотя...
К вечеру Колдун снова проснулся, уже почти не чувствуя этой противной боли и... Видя у своего окна крайне задумчивое начальство. Так значит, он тоже никуда не пошёл? Сидел и присматривал. Это так... Мило наверное. И они оба слишком устали жить в мире формальностей и обязательств. Пора хоть что-то изменить. И пока они могут только одно. Быть честными. Собрав всю свою решительность, парень выпутался из одеяла, бесшумно прокрался до Прохора и мягко обнял его за плечи, пока высший от него знак доверия и привязанности. Как и простые, но безумно важные сейчас слова.
— Спасибо, что оставил меня дома и уложил спать. Возможно, этим ты меня спас. — призадумавшийся о вечном, он резко обернулся, поражённый такими словами, и не сразу нашёл, что сказать, крепко и тепло обнимая такого важного человека, к таким моментам нежности долго ещё придётся себя приучать.
— Не за что и... От чего спас? Я чего-то не знаю? — уже слегка встревоженный, Шаляпин прокрался вместе с ним до дивана и, только когда они оба сели, Дима подал непривычно тихий голос, будто открывал большую тайну, хотя, так ведь и было на самом деле.
— Этого никто не знает... Я тогда был на пятом курсе института. Все эти курсовые, диплом, да и Вика тоже... Всё это довело меня до очередного обострения, я ходил по коридорам, как робот, толком ничего не видя и постоянно держась за голову, даже осознавать происходящее было немного сложно. А от меня требовали и требовали помощи и внимания, может не видели, что мне самому помощь не помешает. И в одном коридоре сын декана, редкий раздолбай... Он "по-дружески" толкнул меня со всей силы. У открытого окна, когда я присел на подоконник, надо было хоть куда-то, не на пол же. Я пролетел четыре этажа... Заработал сотрясение, небольшой провал в памяти, переломы разной степени тяжести, из-за тогда более хрупкой комплекции частично раздробленный позвоночник, до сих пор хожу с железным штырём в нём, чтобы не развалиться, много трещин в руках, ногах... И, наверное, навсегда засевшие в памяти слова врачей. С такой высоты мог в секунду сломать шею, везучий. Я везучий, ну да... Конечно, тому парню ничего не было. Мне выдали стандартный синий диплом сразу после того, как я вышел с больничного, чтобы никому ничего не рассказал, хотя до конца учёбы оставалось три месяца. А мне и не хотелось. И привычка с тех времён постоять у открытого окна хоть немного перед работой, осталась с жизни месячной в палате. Постоять и подумать о жизни, о том, что то самое везение — вещь очень переменчивая. Как думаешь, мне бы повезло снова, если бы я выпал с девятого этажа на сей раз?
— На такой высоте повезти не может. — он пока старательно переваривал услышанное и не мог поверить, что бывают такие люди, которые могут осознанно вытолкнуть беспомощного человека из открытого окна, но вот, в его руках сейчас невольная жертва такой личности и выход виден только один. — Теперь ты будешь жить у меня. Я буду за тобой следить, чтоб вдруг не выпал из окна. Если вдруг начнёт болеть что-то кроме головы — немедленно в хорошую больницу и не спорь, я знаю, какая сейчас бесплатная медицина, там тебе могли навредить ещё больше.
— Успокойся, к чему такое... Максимум, что у меня болело за эти два года, это руки, когда пытался тяжести таскать, и немного ноги, чуть-чуть. — Колдун резко замолчал и опустил взгляд, а Прохор вдруг понял, как слеп был всё это время, что не замечал уже так долго.
С самого первого дня в офисе парень всегда прихрамывал то на одну ногу, то на вторую, и старался ездить на лифтах, по возможности избегая длинных лестниц. Он ни разу не ходил в здешний буфет, потому что он был немного дальше выхода, а лишние шаги сначала были болезненными, а потом стали даваться слишком тяжело. Буквально вчера эта вечерняя встреча на дороге. Уже в машине он держался за свои ноги, прежде чем схватиться за голову. А директор, как дурак, смотрел только на красивую улыбку, хорошую фигуру и бойкий характер. Характер, который, скорее всего, возник, как защита от окружающего мира и осознания собственной слабости. Но ошибки ещё можно исправить, это очень хочется сделать. Такая кошмарная невнимательность и эгоизм искупляются только заботой, опекой и нежностью. Он готов всё это отдать. Только бы его мальчик был цел и здоров, только бы ему никогда больше не было так больно. Только теперь отмирая и обретая дар речи, Шаляпин осторожно провёл рукой по тёмным спутанным волосам и быстро, будто случайно сорвал короткий нежный поцелуй с слегка дрожащих розовых губ, пытаясь вложить в это больше, чем пока может сказать, чем должен сказать сейчас.
— Мы обязательно разберёмся с твоими ногами, обещаю. Как только появится день, свободный полностью от работы. Зря дёргать тебя из кабинета больше не буду, лучше сам зайду, если будет нужно. И поменяю твоего секретаря, чтоб работать было спокойнее. Ты только сам себя береги, пожалуйста.
— Зачем, что ты, не стоит так... — удручённый собственной беспомощностью, Дима был намерен возражать и доказывать, что вполне справляется сам, но на стороне Прохора были железные аргументы, которыми он поспешил воспользоваться, чтобы вдруг не дошло до ссоры, хватило и того, что было утром.
Не давая всё ещё своему подчинённому сказать хоть что-то, он резко и властно притянул к себе ближе этот теперь ещё более хрупкий силуэт, нежно обнял за плечи, боясь причинить новую боль, и снова впился в его губы, заставляя сдаться без боя и наконец-то замолчать, терпеть не мог, когда с ним кто-то спорит. Этот поцелуй набело стирал рамки между ними, был сладким и горьким от случайных слёз, пролившихся из небесно голубых глаз от осознания того, что его принимают вот таким, в буквальном смысле поломанным и в замен просят только осторожности, после стольких лет с Викторией это было невероятно, но поверить всё равно придётся. Эта близость ясно дала понять одно. Из этой паутины им уже не выбраться. Хотя они, собственно, и не собираются.
С того неудавшегося похода на работу прошло около двух недель. Парни медленно, но верно находили общий язык, точки соприкосновения и Дима больше не оскорблял своего начальника в лучших чувствах, а Прохор в свою очередь не доводил его до новых приступов мигрени, что уже было огромным прогрессом. Они так же работали, разгребали мелкие проблемы фирмы, кстати, обещанный новый секретарь у начальника отдела маркетинга появился — образованная покладистая женщина лет тридцати, прекрасный экономист, с ней работать стало гораздо проще, а Леночка отправилась на ресепшен, который как раз пустовал, там её кукольное личико и такой же кукольный мозг как раз пришлись к месту, что не могло не радовать. После работы, как и было обещано, Колдуна всегда исключительно на машине доставляли домой к Шаляпину и они проводили всё свободное время вместе, узнавая друг друга всё больше и больше, иногда посещая тот самый ресторан, где прошёл их первый вечер и смутно понимая, что привязанность увеличивается в геометрической прогрессии, что они явно не ошиблись в своём выборе тогда, ночью, в уютной просторной комнате богатой квартиры, в которой парни теперь живут вдвоём. Этот вечер был одним из таких и ему суждено было стать несколько иным, чем прошлые, и немного похожим на первый, как бы печально это ни было. Но пока печали нет места за третьим столиком у окна, под приятный шум дождя за стеклом шла тёплая беседа под бокал хорошего красного вина, сегодня напиваться совсем не хотелось, да и тема была несколько иная, чем обычно.
— Милый, ты слышал, что о нас уже шепчутся по углам офиса? — едва не мурлыкая не от выпитого алкоголя, а от практически невесомого счастья и ещё одного сильного, но пока непонятного чувства, Шаляпин смотрел с задорным огоньком в зеленоватых глазах на своего — именно своего, это слово начинало нравиться всё больше и больше, в каком бы смысле ни звучало касательно его — сотрудника и собирался совсем скоро сказать кое-что очень важное, нужен был подходящий момент, а его всё не было, но ждать они оба умели прекрасно, ждать и выжидать.
— Нет, я же не подслушиваю пересуды секретариата под дверями своего же кабинета. — а вот Колдун был уже порядочно пьян, поэтому одним лишь чудом смог не захихикать под стать двум совсем юным дамам, занимающим соседний столик и уже почти час пожирающим их хищными взглядами, бедные девочки, они даже не догадываются, что им и близко ничего не светит, какими бы красивыми они ни были. — Но догадаться могу. Заочно обвенчали парой уже сто раз, да?
— Верно. Но разве они в этом ошиблись? — с почти ехидной улыбкой он решил подразнить дам, тоже давно их заметив, и взял парня за руку, нежно поглаживая прохладную широкую ладонь и закрепляя мысль, что довольно уже садиться всякий раз напротив, лучше рядом, слишком хочется его обнять, а потом целовать, целовать и здесь, и в такси до дома, и везде, показать всему миру, что да, они вместе и совершенно по-детски счастливы, и никто не сможет лишить их этого счастья.
— Ничуть. Но тебе не кажется, что иногда мы ведём себя ну слишком подозрительно? — всё-таки не сдержав глуповатого смеха от этого коварного хода, юноша попытался хоть на минутку стать серьёзнее и сосредоточиться на главном, пока ещё хоть немного соображал, сто раз ведь зарекался так много не пить, а эта бутылка была за этот вечер уже второй. — Ты довозишь меня до самых дверей офиса, хотя парковка в ста метрах от них, по офису чуть не за руку меня водишь, всякий раз провожаешь до кабинета. Я знаю, ты боишься за меня, но может не стоит так уж...
— Стоит. Кто тебя знает, вдруг ты опять упадёшь где, на твои ноги у меня уже никакой надежды. Вспомни, как неделю назад споткнулся на пешеходном переходе на ровном месте, у меня тогда чуть сердце не выскочило от страха.
— А на светофоре были последние секунды... Да, я это помню. Просто не хватило скорости реакции, такой резкой болью ударило, я растерялся... И да, спасибо. Что был рядом и фактически дотянул меня до конца перехода, а потом и до лавки. — слегка растерянный и даже немного протрезвевший, Дима опустил взгляд, чуть сжимая чужую тёплую ладонь, вспоминать подобное одинаково непросто им обоим, но ещё труднее это забыть.
— Как подумаю, что бы с тобой сталось, если бы не моя скорость... И реакции, и всего остального. — тоже несколько встревоженный, Прохор устал сдерживаться и, резко поднявшись, обошёл аккуратный столик с белоснежной скатертью и присел почти у ног своего парня, крепко обнял его, прижимая к себе фактически в защитном жесте и не думал уже ни о чём, кто что может сказать и подумать, главное, чтобы всё было хорошо, чтобы у них всё было хорошо. — Через неделю у меня начинается отпуск, долгий. Тебе его устрою в то же время. И мы поедем в больницу. Так больше нельзя. Я тебе обещал, обещал заняться твоими ногами. Я это обязательно сделаю. А пока буду водить хоть за руки, хоть под руки, абсолютно везде и пусть говорят, что хотят. Ты мой парень и я буду заботиться о тебе, и плевать на всех остальных, они для меня никто и ничто.
— Как мило... Значит, я не ошиблась тогда. — как гром среди ясного неба, откуда-то сзади раздался противный голос Виктории, Колдун крепче вцепился в уже родные широкие плечи, не желая ни видеть её, ни слышать, а молодой человек быстро нашёл выход из положения, не слушая девушку и отыскивая на его шее знакомый серый провод.
— Дима, слушай меня. Спокойствие... Вдох, выдох и наушники. Только спокойную музыку, а не как в прошлый раз. — немного обречённо кивая, парень быстро вставил в уши не самые дешёвые вакуумные наушники, подарок Шаляпина двухдневной давности и их секретное оружие против мигрени, которая трусливо отступала, когда её жертва переключалась на волны расслабляющей спокойной музыки, а сейчас это ещё и неплохая звукоизоляция, до слуха точно не дойдёт ничего лишнего, повернулся обратно к столу и закрыл глаза, видеть эту мегеру тоже совсем не нужно. — А вы, леди, послушайте меня...
— Нет уж, это вы меня послушайте и очень внимательно. — глядя в глаза уже обернувшемуся и стоящему рядом парню, Виктория поняла, что от Димы ничего не добьётся, и решила пойти другим путём со своей подлой мерзкой улыбочкой. — Передайте своему парню, когда он перестанет вести себя, как ребёнок, что с ним очень хотят пообщаться его старший брат и мать. О ваших отношениях.
Больше эта стерва ничего говорить не собиралась и с важным видом покинула ресторан, а несколько растерянный Прохор присел на своё место и ласково тронул юношу за руку, показывая, что можно открыть глаза и снять наушники, что бедствие уже миновало. О семейных делах они никогда не говорили и поэтому было слегка неожиданно узнать, что у Колдуна семья столь невелика и теперь, наверное, ещё и довольно агрессивно настроена, в чём, без сомнения, посильно поучаствовала прекрасная дама, земной ей поклон за это. Разобрать её на весьма привлекательные запчасти всегда можно успеть, сейчас важнее прояснить пару деталей и, глядя на резко изменившийся от простого вопроса взгляд парня, сделать это лучше немедленно:
— Милый, может тебе теперь стоит рассказать мне о своей семье? — видя растерянность, а после и страх в знакомых голубых глазах, Шаляпин снова крепко сжал его холодную ладонь и понизил голос почти до шёпота, чего точно не хотел, так это пугать его. — Только не волнуйся, всё хорошо. Эй, ну чего ты... Дима, посмотри на меня, подними глаза. Что с тобой, что не так?
— Что... Что она сказала тебе? — его тихий глуховатый голос встревожил ещё больше, но стало ясно, что лучше всё-таки ответить, может это хоть как-то приведёт его в себя.
— Что уже растрепала о нас всё, что смогла, твоей матери и старшему брату. — видя, как глаза Димы наливаются настоящей страшной тьмой, юноша снова подобрался к нему поближе, опустил руки на широкие тонкие плечи, чуть сжал их и закончил уже более уверенно, может чтобы подавить свою тревогу, предчувствие, что спокойные дни для них закончились. — И что они очень хотят с тобой поговорить об этом.
— Ах значит им захотелось поговорить... И она не лучше, тварь. Твари, все они, мало им было... — казалось, ещё немного, и парень сорвётся в истерику, как начал срываться его голос, но в следующую секунду он резко вдохнул, накрыл ладони Прохора своими и почти прошептал пару фраз, прикрывая глаза и откидывая голову на его грудь, будто лишился всех сил разом и сейчас нуждается в защите, впрочем, так ведь всё и было. — Поехали домой, на такси. Я знаю, ты трезв, но, пожалуйста, не отпускай меня сейчас...
— Не бойся, не отпущу. — правильно всё понимая, он не стал ничего больше говорить, только осторожно освободил одну руку и ласково взъерошил мягкие чёрные волосы, их любимый успокаивающий жест, после которого можно немного расслабиться и поискать телефон, в этот район машина должна приехать за две минуты, но какая разница, он всё равно не посмеет отпустить своё сокровище даже на две секунды.
Сервис такси не подвёл и совсем скоро парни уже были дома, на том самом диване с персиковым покрывалом, только теперь Колдун снова лежал на нём и, кажется, пытался этим пустым холодным взглядом просверлить дыру в потолке, а Шаляпин сидел у его ног и всё не решался задать самый главный вопрос, видел этот взгляд и почему-то боялся ответа, может и не зря. Они оба боялись говорить об этом, но молчание слишком затянулось и, оставляя в покое потолок, молодой человек прикрыл глаза и решил начать сам, это рано или поздно всё равно пришлось бы рассказать.
— Я не могу ничего сказать тебе о своей семье, потому что семьи у меня нет. — было видно, как нелегко ему говорить об этом и, буквально ощутив, что сейчас надо быть немного ближе, юноша бесшумно поднялся, обошёл диван и снова опустил руки на плечи сейчас такого беззащитного создания, сбивать с мысли его не хотелось, но вопрос вырвался сам, прежде чем хотя бы был осознан.
— Но почему тогда она так...
— Так тебе сказала? Чтобы лишний раз растравить мне душу через тебя, у неё прекрасно это вышло. Но не волнуйся, я не считаю, что ты в чём-то виноват. Ты ведь пока ничего не знаешь. Я должен был рассказать тебе раньше... Но слишком боялся сам всё это вспоминать. Это произошло в первые же дни после того, как я выпал из окна, то есть, два года назад. Врачи всегда умели сыпать мрачными прогнозами, как из рога изобилия, не удивлюсь, если им за это доплачивают. — эта усмешка вышла слишком горькой, но заставила и Прохора мрачновато улыбнуться, с появления в ресторане той стервы это первый, хоть слабый отзвук смеха его мальчика, на это в любом случае нельзя взглянуть без улыбки, кто бы знал, что скоро вновь пропадёт желание улыбаться у них обоих, от таких то новостей. — Они заявляли, что быть мне теперь инвалидом, хорошо, если хоть с постели поднимусь. Это, конечно, поспешили передать моей "семье", лучше бы этого не делали. В тот же день одна из медсестёр сообщила мне, что моя мать написала отказ от меня, даже процитировала: у меня есть нормальный сын, инвалиды мне не нужны. Считая, что я достаточно крепок эмоционально, она передала так же новость, что дома у меня теперь тоже нет, и ушла, что ей было ещё там делать. Я тогда не плакал, вовсе нет. Я собрался с силами, дотянулся до тумбы и жутко банально наглотался обезболивающих таблеток, других не было. Меня откачали, на радостях чуть не приписали манию суицида и хотели приставить ко мне психолога, сам не помню, как от них отбился, кажется, пару раз приходилось просить соседа по палате мешать им открыть дверь, мне же психолога больше всего на свете не хватало!
По мере рассказа голос Димы становился всё тише и тише, но сорвавшийся под конец вскрик заставил парня присесть на пол, точнее, опуститься на колени и крепко обнять его со спины, в рассказанное верилось с трудом, но открывшиеся и теперь полные страшной боли голубые глаза лучше всяких детекторов лжи говорили, что всё это правда и рассказ ещё не закончен. Немного успокаиваясь от тепла так близко, он тихо медленно выдохнул, будто снова брал себя в руки, и продолжил так же тихо, поведать оставалось совсем немного.
— Они отстали от меня только через неделю, когда я наконец смог им показать, что адекватен и не выпрыгну из окна, если постою у него, хоть подняться было и трудно, ноги только-только начали работать снова, это было действительно больно. Но потом я понял, что бывает кое-что больнее, гораздо больнее. Через эту неделю ко мне пришёл мой брат, он старше меня на девять лет и сильно гладких отношений между нами не было никогда, но не воевали мы с ним точно. Он был просто старшим и на меня ему было слегка наплевать, крутится что-то мелкое под ногами, ну и пускай. Но он пришёл и, наверное, поступил честнее матери, сказав всё мне прямо в лицо. Чтоб я забыл о том, что у меня когда-то была семья, что я всю жизнь только и делал, что п-позорил их... Да, п-позорил золотой медалью, от-тличными оценками в институте позорил...
Ошарашенный этой историей и до боли закусивший губу, чтобы не сказать лишнего, Шаляпин не сразу понял, что что-то пошло не так, когда рассказ резко оборвался и Колдун в его руках задёргался, будто его током бьёт, притом разряд всякий раз минимум вольт на двести. Ещё нервной дрожи сейчас не хватало, в доме же совсем нет успокоительного, максимум травяной чай, но сейчас даже не отойти заварить его, вот теперь парня правда нельзя отпускать, это уже становится опасно. На ум пока пришло только одно и, быстро поднявшись, он осторожно приподнял эту хрупкую фигуру за плечи, присел на подушку и фактически уложил его себе на руки, вновь так же крепко обнимая и начиная тихо нашёптывать что-то милое и нежное, но в основном это был только один звук: тшшш... Сработало то ли тепло, то ли этот шёпот, то ли начавшиеся, наконец, от почти отчаяния плавные покачивания из стороны в сторону, но через пять минут, показавшиеся им обоим жуткой вечностью, Дима притих и, сам испуганный, хватался за свою опору из последних сил, а их было очень мало, поэтому, осторожно усаживая его на своих руках и снова сжимая в объятиях, Прохор понял наконец, почему желание врачей приставить к парню психолога было столь настойчивым. Видимо, что-то подобное с ним было и в больнице, скорее всего, после той попытки суицида. И это, после чудовищного предательства всей семьи, совсем не удивляет. Ощутив сомкнувшиеся, наконец, на плечах слабые и ещё чуть подрагивающие руки, слыша где-то у своей груди частое тяжёлое дыхание и по-прежнему не понимая, как это небесное создание могло вызвать подобное отвращение у своей семьи, он начал плавно, пока почти невесомо гладить юношу по волосам, осторожно опускаясь на плечи, несколько раз прошёлся подушечками пальцев по напряжённому позвоночнику, едва слышно ощущая тот самый металл, всеми силами помогая расслабиться и, оставив напоследок лёгкий тёплый поцелуй на почти ледяном лбу, сказал нежным шёпотом не то, что обязан был сказать, но то, что чувствовал и посчитал нужным донести именно сейчас.
— Сейчас я заварю тебе чая с травами, чтобы стало легче, а на следующей неделе сам съезжу в гости к этим людям, им придётся меня услышать. Я никому и никогда больше не позволю доводить тебя до такого. Уж поверь, они за всё заплатят, за каждую секунду боли и ужаса, что ты пережил. Я тебя не брошу, ничего не бойся. Ничего и никого, я с тобой. Вместе мы со всем справимся.
— Не надо... — с трудом выжав из себя это, Дима приподнял голову и, собравшись с силами, смог произнести слова, которые позже многое изменят в их жизни и нельзя сказать, что в лучшую сторону. — Только не один. Я с тобой.
— Димочка, а тебе не кажется, что это не лучшая идея? Подумай сам, чем это может закончиться, если твоя нервная система так отреагировала на одно только воспоминание о том, что случилось тогда. Я не имею права допустить снова что-то подобное.
— Я не так слаб, как ты думаешь... Я смогу, всё будет хорошо. — верить этому не было ни оснований, ни желания, только отступающая мертвенная бледность даже не намекала, а прямо говорила, что это сейчас утверждает не он, а его жажда, желание доказать в первую очередь самому себе, что беспомощность и хрупкость действительно остались в далёком прошлом и сейчас он совсем другой, но было бы это на самом деле так. — Проша, пожалуйста. Я должен поговорить с ними сам, хочу кое-что понять.
— И ты же не сдашься, да? — на слабый, но уверенный кивок Шаляпин только устало усмехнулся и, сдаваясь, уложил поудобней этого мальчишку на своей груди, позволяя совсем расслабиться, сжимая крепко и тепло его широкие ладони, ласково поглаживая их и точно не собираясь отпускать, ни сейчас, ни позже. Слишком хочется сберечь и защитить, всегда быть рядом, и всё будет так. — Ладно, упрямец, будь по-твоему. Тогда через неделю поедем, буквально на час. Мне кажется, что успеем. А сейчас чай и спать, и не спорь, не поможет. Тебе нужен отдых, этот вечер оказался очень непростым.
Вновь кивнув с притворно понурым видом, Колдун позволил опустить себя на диван и своего парня ждал уже со слабой довольной улыбкой. Бояться призраков прошлого слишком надоело, два долгих года он скрывался от самого себя, своих воспоминаний. Детский сад какой-то, право-слово. Он давно уже не маленький и сможет справиться с такой мелочью, как простой разговор. Тем более, речь ведь о его семье. Бывшей, но всё же. Они предали его и теперь он обязан победить их, победить совершенно иррациональный страх перед ними. И всё точно получится, если он будет не один. По крайней мере, в это очень хотелось бы верить.
С того не такого уж светлого вечера минуло лишь несколько дней, а парни уже решились воплотить план в жизнь, ведь давно известно, раньше сядешь — раньше выйдешь, зачем оттягивать неизбежное. Бояться им, казалось бы, нечего, терять тоже, поэтому в заранее условленной квартире, где до сих пор жила Виктория, и состоялась эта встреча. К счастью, девушки там на тот момент не было, но молодые люди ещё не знали об этом, стоя перед тёмной дверью, поэтому Дима, ещё пять минут назад вполне бодрый и даже уверенный в себе, всё неловко переступал с ноги на ногу, немного нервно одёргивал длинные рукава белой рубашки и не решался даже постучать, но ему придал сил спокойный тёплый голос рядом и родная рука на плече, о большем он и мечтать не смел.
— Не бойся, я с тобой. Всё будет хорошо, нужно всего-то войти. — у Прохора был уникальный дар убеждения, наверное, благодаря ему юноша спокойно кивнул со светлым взглядом, и наконец-то коротко постучал в дверь, она сразу распахнулась и, на всякий случай покрепче перехватив как всегда холодную руку, он сделал первый шаг к этим людям, первый шаг в глубину квартиры и повёл своего мальчика за собой, успевая незаметно изучить ту самую его родню, хотя, откровенно говоря, смотреть там было не на что.
У серой стены коридора стоял и хамовато улыбался парень где-то тридцати четырёх лет, а чуть позади него была светловолосая женщина лет пятидесяти даже без тени улыбки, от них исходила явная угроза и Шаляпину тут же захотелось поскорее увести отсюда своё сокровище, спрятать его и никому не отдавать, но пути назад уже не было, нужно было говорить. И начать решил Георгий, старший брат, должен был быть верным другом и надёжной опорой, а стал предателем и сейчас едва не смеётся над ними, вот так бывает.
— Ну привет, братик. Что же ты даже не поделился со своей семьёй такой новостью, что у тебя заместо Вики парень появился, что вы живёте вместе? Ты удивишься, но нам, как твоим родным, очень важно знать о подобном, чтобы могли хоть чем-то помочь, подсказать, если что вдруг. — в его голосе было столько фальшивой ласки и патоки, что даже младший Колдун проснулся окончательно и был готов к ругани, но всех заставила притихнуть одним простым жестом Татьяна Борисовна и её слова были тихими, искренними и сильными, как удары, она и хотела побольнее ударить, и смогла, глядя на резко леденеющий взгляд голубых глаз и медленно сжимающиеся руки, невозможность ответить, как должно, из-за рамок приличия ещё больше распаляла жуткий огонь ненависти, отвращения и обиды внутри, но пока можно было только ждать, только непонятно, чего ещё ждать, кроме, конечно, новых мерзостей.
— Жора, милый, не будь так строг к младшему брату. Виноват не он, а та молоденькая медработница, с которой я имела честь общаться тогда, пару лет назад. Она, видно, что-то напутала, я просила ему передать, чтобы он забыл свою семью, а не долг чести перед ней и последние рамки приличия. — женщина наконец слегка улыбнулась и от этого пробрало изнутри обжигающим холодом и младшего её сына, и его парня, который, как сильный и уверенный в себе человек, готов был защищать своё, но, как опытный бизнесмен, а значит грамотный тактик, уже просчитывал пути отступления, шестым чувством ощущал, что они могут пригодиться, от того с ответом нашёлся не сразу, быстрее среагировал Дима и пока что парень уступил, это ведь, всё-таки, его война.
— Татьяна Борисовна, поведайте мне, от чего я что-то остался вам должен после вашего от меня отказа? Как было верно замечено, у меня уже два года нет семьи, от неё осталось лишь пустое место, а что, уж простите меня, грешного, можно задолжать пустому месту? Это было ваше желание таковым стать для меня, не моё. Я вас любил. Хотя давно ещё должен был заметить, какая у нас семья и что хорошего она может мне принести в сложный момент. — это была действительно пылкая боевая речь, Прохор даже проникся какой-то гордостью, но вовремя заметил, чего стоил этот запал, каких сил и вовремя придержал юношу за плечи, когда тот пошатнулся и на секунду прикрыл глаза, но только на секунду, хотел и дальше оставаться в глазах врагов сильным, но они, к несчастью, сразу заметили его слабость и решили поступить подло — добить, впрочем, другого от них ждать и не приходилось.
— Какой пассаж, какие огненные речи. — с той же самодовольной ледяной улыбкой женщина, зная слабые места когда-то своего сына, чуть повысила голос и с удовольствием наблюдала за результатом, более удовлетворённая улыбка была наверное только у инквизитора, когда тот наблюдал, как горит на костре очередная найденная им ведьма. — Только ты, сынок, упустил в своей речи кое-что крайне важное. Я отказалась от тебя не просто так, я сделала это для твоего же блага. Чтобы ты при новом статусе мог начать новую жизнь. И новая жизнь это не попытки как можно больше опозорить семью, только ты этого не понимаешь!
Как она и думала, этих слов оказалось достаточно, чтобы раздражение, обида и очередное небольшое эмоциональное потрясение спровоцировали слабую нервную систему и она трусливо сдала последние позиции. Вместо ответа, который был готов, Колдун смог только сдавленно зашипеть, машинально хватаясь за голову и падая в руки Шаляпина, которому уже слишком надоел этот балаган, не этого он хотел для своего мальчика, поэтому собирался съездить сюда один, но он же такой упёртый и спорить с ним так трудно. Родня пыталась продолжить вещание, но уже другим резким шипением с нотками ярости парень заставил их замолчать, снова тепло обнимая слабого и пока беспомощного юношу, мягко усаживая его у стены, опускаясь рядом и подыскивая верные слова буквально полушёпотом, понимал, что громче сейчас нельзя, нельзя делать ему ещё больнее.
— Заткнитесь, живо, иначе я за себя не ручаюсь. — видимо, это прозвучало с должной долей угрозы, потому что бывшее семейство удивлённо притихло, это позволило Прохору наконец обратиться к своему парню, который судорожно сжимал свои виски побелевшими от напряжения пальцами и с трудом подавлял стоны, ведь боль разрывала голову на части куда сильнее, чем в ресторане, чем в институте, от этого темнело в глазах и только родные руки на плечах помогали хотя бы оставаться в сознании. — Тише, слушай меня, только меня... Всё нормально, я сам, сам с ними разберусь, больше они не причинят тебе боли. Лучше закрой уши, мне придётся говорить громко. Потерпи,
мой хороший, совсем немножко, пожалуйста, потерпи.
Дождавшись скулящего звука, походящего на согласие, и опустившихся к ушам ладоней, парень оставил на его лбу нежный короткий поцелуй, наконец поднялся, с тенью отвращения отряхнул дорогие брюки от пыли и повернулся к людям, не достойным и секунды внимания, но с ними необходимо закончить, поэтому властным взмахом изящной руки он прервал их мерзкие смешки и заговорил так, как обычно беседовал с провинившимися подчинёнными — не так уж громко, но холодно, резко, властно, показывая, что их место ниже плинтуса и решает здесь что-то он один.
— А вы слушайте меня внимательно и запоминайте, дважды повторять не стану. Вы не имеете никакого права требовать чего-то от Димы, в чём-то его упрекать. Это уже не ваш ребёнок и ваше желание лишить его, лишить нас только обретённого счастья как минимум непорядочно, как максимум самонадеянно и глупо. У вас ничего не выйдет, и не мечтайте. И да, если вы ещё хоть раз его тронете, оскорбите или заденете как-то иначе — клянусь вам, вы горько пожалеете о своей глупости.
Больше сказать было нечего, по крайней мере сейчас, поэтому он вернулся к своей главной беде и удивлённо распахнул зеленоватые глаза, когда увидел, что Дима достаточно осторожно поднялся и, хоть пока только с опорой на стену, но может стоять, пускай сейчас держится за голову и быстро что-то шепчет. Его нужно вывести отсюда и отвезти домой, для этого вечера событий уже вполне достаточно. И больше не пускать на подобные встречи ни под каким предлогом, никогда. Мысленно укрывая отборным матом всю эту историю и не теряя больше ни секунды драгоценного времени, Шаляпин быстро подошёл вплотную к своему парню, свободно перекинул его руку через своё плечо, чуть наклонившись для этого, крепко обхватил его за тонкую талию, давая самую надёжную опору, и через несколько минут уже посадил на довольно аккуратную чистую лавку около подъезда, присаживаясь рядом и пытаясь рассмотреть почти неприметные в темноте голубые глаза, отыскать в них ответ, есть ли сейчас основания для паники и если да, что именно не так. Может стоило бы всё-таки вызвать скорую, ведь вид его совсем не внушает доверия, эти слегка дрожащие руки и полуприкрытые глаза так уж точно, да и решившая вновь приходить чаще хромота мягко говоря настораживала, но ведь сейчас не о ней.
— Дим, ну как ты, легче? — дождавшись короткого кивка, он обнял мальчишку за плечи и уложил его на своей груди, снова заключая в крепкие объятия, лучше пусть отдохнёт ещё немного, сейчас это точно не будет лишним. — Расскажи мне тогда, с чего вдруг тебе захотелось, чтоб мы сюда пришли пешком, а не на моей машине доехали и как я вообще на это согласился?
— Да ладно тебе, хорошо же прогулялись... — Колдун пробормотал это с немного болезненной усмешкой и накрыл его тёплые руки своими, несмотря на не самый удачный финал похода и пока не идеальное самочувствие, в этот момент парню было действительно хорошо, как никогда прежде. — А согласился, наверное, потому, что я чертовски убедителен.
— Ну да, конечно. А мне кажется, что у тебя просто такие ангельские глазки, я всё не научусь с ними спорить. Точнее, пока не научился, но я работаю над этим. — Прохор чуть не засмеялся от этого возмущённого фырканья под ухом, помнил, что парня бесит, когда он говорит об их отношениях, как о работе, поэтому и подстегнул его так, чтобы немного разбудить, а то пока мутноватые, но до сих пор потрясающе красивые голубые глаза уже начинали закрываться, спать лучше дома. — И объясни мне тогда, мой удивительно убедительный друг, мы пешком и обратно пойдём? Да, именно пойдём, на руках я тебя не понесу, так мы никуда не дойдём.
— Что? Да я вообще тростинка по сравнению с некоторыми! — проговорив это с истинно театральным запалом, он на секунду отвернулся с крайне обиженным видом, но в следующий миг уже смеялся вместе со своим парнем над этой маленькой сценкой, они уже научились прекрасно уживаться с тараканами друг друга, у обоих их хватало и вот лишнее тому доказательство. — А у тебя, я посмотрю, опять склероз обострился и ты кошелёк дома забыл, да?
— Ты поразительно догадлив. Или думаешь, что я бы сейчас тебя заставил идти хоть куда-то, пока ты толком в себя не пришёл? — ласково потрепав это дитя по тёмным мягким волосам, юноша вновь крепко держал его за руки и не смог скрыть удивления в всегда спокойном взгляде, когда из знакомых уст прозвучало несколько необычное предложение.
— Конечно не думаю. Ну, раз так всё сложилось... Может на автобусе доедем? Да, я до сих пор ношу с собой мелочь на проезд, вдруг понадобится. Проша, не смотри на меня так, точно дыру прожжёшь.
— Да никак я не смотрю... — слегка ослабив хватку, Шаляпин опустил взгляд и шёпотом озвучил единственную свою мысль сейчас, не собираясь ничего скрывать, хорошо знал, что большинство проблем возникают именно от того, что кто-то промолчал о чём-то очень важном. — Я думал, ты во мне уверен.
— Паникёр. И это, дорогой мой, диагноз. — Дима уже поднабрался сил, поэтому, на секунду возмущённо подкатив глаза, спокойно сел, специально цепляясь за широкие родные плечи своего парня, хотя это было уже совсем необязательно, наконец полностью повернулся к нему и молодой человек даже пикнуть не успел, как его сгребли в объятия, из которых не вырваться, да и желания это делать совсем нет, очень уж тепло и уютно, как бывает им только дома и вдвоём. — А теперь быстро выбросил эти глупости из своей умной головы. Я даже в полуденном солнце уверен меньше, чем в тебе, понял меня? И моя врождённая запасливость никак не даёт тебе права упрекать меня в подобном. Я тебе верю, очень верю, но перед каждым нашим выходом из дома что-то предусмотрительно напоминает мне проверить, есть ли мелочь в кармане, хватит ли хоть на пару раз на проезд, если вдруг, допустим, что-то случится с машиной. Это не недоверие. Только лишь осторожность. И прекрати паниковать на ровном месте, совсем посадишь себе нервы и со мной, и с работой нашей, мне же придётся по больницам тебя таскать и таблетками кормить. Хотя, максимум валерьянки дам, тебе хватит, ты ж вспомнишь про свои наклонности и коньяком лечиться начнёшь.
— Вот же паршивец, и за что я тебя терплю, наверное, опять за ангельские глазки и милый голосок. — снова рассмеявшись вместе с этим наглым мальчишкой, он всё сидел, уткнувшись в его плечо, идти или ехать никуда не хотелось, но уже действительно пора было домой и идея с автобусом показалась не такой уж и плохой, оставался один маленький вопрос. — За нервы мои не бойся, их хватит ещё лет на двадцать, а там уж видно будет, кто кого и куда будет таскать и чем кормить. Пока поведай мне, где же тут остановка, откуда поедем?
— Ах да, совсем забыл, транспортом простых смертных вы не пользуетесь и ведать не ведаете, как люди каждый день добираются до своих рабочих мест и обратно домой. — еле сдержав какое-то хамское хихиканье, которое так и рвалось на волю после весьма многозначительного тычка под рёбра от снова возмущённого до глубины души Прохора, парень только теперь отпустил его и стал припоминать когда-то обыденный ежедневный маршрут, как же давно это всё было. — За домом переход, на другой стороне наша остановка. Дойдём максимум минут за десять и я за то, чтобы идти сейчас, мне уже немного прохладно.
Пробормотав что-то о том, что этот ребёнок неисправим и коротко засмеявшись от угрозы тоже куда-нибудь ткнуть и попасть, в темноте абсолютно необоснованной, он стянул с себя пурпурную тёплую кофту, в которой был весь этот вечер и, оставаясь в одной чёрной рубашке, тоже довольно тёплой, помог одеться Колдуну, пару часов назад утверждавшему, что на улице очень тепло и в одной светло-зелёной футболке он точно не замёрзнет, и правда детский сад какой-то. Подъём ожидаемо вышел не таким уж лёгким, но вышел и, никуда не торопясь и крепко переплетя руки, парни отправились в нужную сторону и не сомневались в том, что скоро будут дома. Ну или всё же не совсем скоро. Через эти десять минут добравшись только до перехода и сцепив зубы от противной режущей боли в слабых ногах, юноша всё крепче цеплялся за тёплую надёжную руку до сих пор находящегося очень близко Шаляпина, понимал, что жутко хочет домой и у пешеходного перехода огляделся по сторонам. Совсем темно, фонари не работают, светофора нет, но пока вроде не слышен гул мотора и не маячат где-то рядом яркие огни фар, значит можно идти. Снова прихрамывая и заметно поторапливаясь, он сделал несколько уверенных шагов по проезжей части, парень поспешил за ним... И сам не успел понять, как всё вышло, но после ослепительной вспышки того самого света фар совсем рядом, звука резкого торможения и сдавленного вскрика Димы уже за обе руки резко оттянул его чуть подальше, а потом и вовсе подхватил на руки, бегом добираясь до остановки, хоть тот человек уехал, лучше было поскорее покинуть опасное место. Усадив спутника на теперь другую лавку, Прохор присел рядом и только теперь начинал смутно осознавать произошедшее. Сейчас его мальчика чуть не сбили. Из-за темноты и большой скорости не было шанса даже разглядеть номер машины. Так, стоп. К чёрту номер, его же задели, он хоть в сознании? Ругая себя, что не догадался всё проверить сразу, он не успел даже что-то спросить, как рядом раздался то ли стон, то ли всхлип, потом сдавленное шипение и тихий болезненный голос парой фраз дал понять, что дело плохо и лучше всего вызвать скорую, притом как можно скорее.
— Милый, мои ноги... По ним ударили, как же больно...
— Тише мой маленький, тише, всё хорошо. Сейчас нас заберут отсюда и всё будет...
Страх и ярость смешались в адский коктейль, хотелось зарычать и по меньшей мере перегрызть глотку этому водителю-недоучке, но сейчас гораздо важнее другое, поэтому, с трудом подавив природный инстинкт мстить за своё и этот животный рык, Шаляпин быстро нашёл телефон и связался с той самой больницей, в которую давно уже хотел его отвезти, и через пять минут они действительно ехали туда, хоть и планировалось это всё совсем по-другому. Так или иначе, скоро они были на месте, врачам была команда просветить нового пациента рентгеном со всех сторон, на всякий случай, и, сидя рядом уже в обыкновенно белом кабинете, молодые люди слушали результаты и верить в услышанное не очень то хотелось, но всё, к сожалению, было чистой правдой.
— Не удивительно, что на лёгкий удар была такая реакция, ведь трещины в костях очень старые и, кажется, совсем не обрабатывались. Сейчас они стали глубже и больше, кости совсем хрупкие, если немедленно не заняться их восстановлением, они начнут крошиться, ломаться и вы, юноша, рискуете остаться без ног. И балка в позвоночнике поставлена неверно, недостаточно прочно и совсем не под тем углом. Вас в последнюю неделю боль в спине не беспокоила, не было ощущения, что кости обо что-то стираются?
— Было. И ощущение такое, как вы сказали. — проговорив это почти шёпотом, Колдун закрыл глаза и пожалел, что не провалился сквозь землю, потому что даже так чувствовал выжигающий взгляд своего парня, кажется, после этого кабинета их ждёт долгий и серьёзный разговор.
— Собственно, так и есть. Балка сдвинулась на миллиметр и этого достаточно, чтобы при каждом движении, в котором задействован позвоночник, позвонки ездили по краю балки и медленно стирались. И материал не самый качественный, для вашего же здоровья будет лучше всё это заменить. Нужна операция, это дело нескольких дней, но для полного восстановления ног, думаю, придётся задержаться на месяц. И пока не ходить ни в коем случае, вам предоставят инвалидное кресло для перемещений, девятая палата полностью в вашем распоряжении.
— Не надо кресла. Для перемещений у него есть я. — вновь не вполне осознавая происходящее, не замечая своего тихого хрипловатого голоса и понимая только то, что этот мальчишка проклянёт само своё существование, если его усадить на подобное устройство, Прохор очень осторожно подхватил его на руки, стараясь не причинять боли, и покинул кабинет, бросив напоследок одну фразу, полную обжигающего холода. — Благодарю вас, всего хорошего.
До палаты они добирались в тяжёлой гробовой тишине, каждый чувствовал вину за те или иные промахи, ошибки, благодаря которым сейчас всё так, из-за чего они всё-таки оба оказались в этом месте, при таких обстоятельствах. Молчание было прервано только когда дверь очередной белой комнаты закрылась, Дима был устроен на койке и накрыт для тепла покрывалом, а его парень присел рядом, крепко сжал родную холодную ладонь и хотел с ледяным спокойствием спросить пока только одно, сейчас для него самое важное, но не успел, его перебили с обычной нагловатой, но непривычно горькой насмешкой.
— И чего это ты собрался на руках меня таскать? Рассыпешься же, а я виноват потом буду.
— Дим, заканчивай этот балаган. Не рассыплюсь, ты же лёгкий, как пушинка. — невероятным усилием воли подавив желание поддаться на эту провокацию и улыбнуться, он вернул самообладание и всё-таки задал тот вопрос, очень хотелось узнать на него ответ. — И долго ты собирался молчать о своей спине? Я же просил тебя о любом изменении состояния тут же сообщать мне, разве нет?
— Я не хотел зря тебя волновать, думал, что кажется, надеялся, что скоро само пройдёт... — понимая абсурдность таких оправданий, он покачал головой и резко попробовал сесть, но слишком резко двинул ногами и только благодаря колоссальной выдержке смог не закричать от резкой жуткой боли, только зажмурился и почти беззвучно что-то прошипел, сжимая простынь и всё ту же крепкую надёжную руку, наверное, в первый раз за всю жизнь от осознания собственной глупости хотелось плакать, но тогда всё будет ещё абсурднее, больничные палаты и так видят слишком много слёз.
— Тихо, лежать... — почти прорычав это, Шаляпин не выдержал и прилёг рядом, максимально ограничивая возможность лишних движений этого ребёнка перекинутой через талию рукой, благо пространство это позволяло, и продолжая говорить, он ведь ещё не закончил свою мысль. — Теперь о подобном ты будешь мне рассказывать всё и всегда, даже если для этого мне придётся тебя пытать. Поверь, я буду это делать. Я хочу, чтобы ты был со мной, был здоров и чтобы...
— Сколько, Прохор? — сейчас в этом тихом голосе было столько горечи, что он даже немного растерялся и, не услышав ответа, Колдун решил наконец спросить прямо, необходимость знать точный ответ будто сжигала его изнутри. — Сколько тебе это будет стоить, во сколько обойдётся моё здоровье, пребывание здесь?
— Операция пятьдесят тысяч. Долларов конечно. И реабилитация ещё несколько тысяч. — видя, как резко изменился и без того не очень то светлый взгляд, Прохор крепче обнял парня и впервые за долгое время не знал, что сказать, теперь всё будет слишком похоже на оправдания, но ведь пути назад уже нет, нужно сказать ещё хоть что-то. — И только попробуй снова мне сказать, что ты для меня только вещь. Это совсем не так. Да, ты безумно мне дорог. Именно как человек. И поэтому я за твою жизнь и твоё здоровье готов отдать любые деньги. Тем более, когда денег хватает.
— Ты точно со мной раззоришься... — грустно улыбнувшись, Дима только теперь по мере сил крепко обнял того, кого уже успел полюбить всей душой, но говорить об этом пока боялся, и, наверное, поэтому задал этот вопрос именно сейчас. — Скажи, зачем тебе это? Почему ты так хочешь меня спасти, почему я так дорог тебе, почему...
— Потому что у богатых свои причуды. — зная, что этот ответ точно никого не устроит и что признаваться всё равно придётся, хоть и хотелось не здесь и не так, юноша картинно тяжело вздохнул и немного приподнялся, чтобы видеть любимые голубые глаза и чтобы самый важный сейчас в жизни человек видел его честность, если он не поверит, всё потеряет смысл. — А ещё потому, что я тебя люблю.
И в палате снова повисла тишина, только теперь немного другая. Не давящая и не пугающая, а дарующая надежду, сейчас так необходимую. Обомлевший от таких признаний, он быстро анализировал всё, что мог и по хорошо вдолбившейся рабочей привычке сводил дебет с кредитом. О таких вещах не говорят, чтобы успокоить, верно? Верно. А если и говорят, то точно не так. Голос едва не робкий, взгляд очень тёплый. И такой же честный. Но если всё так, если правда... То они полюбили друг друга, у них получилось. Они могут стать счастливыми, хотя, кажется, счастливее уже некуда. На признания принято отвечать, но слов не было, ни одного, поэтому Колдун решил ответить немного иначе и, приподнявшись с опорой на руки, притянул любимого совсем близко к себе и коснулся его губ своими немного не так, как всегда. Не покорно и нежно, а покровительственно, ласково и, главное, с любовью, которую, к счастью, не пришлось и, как сейчас кажется, не придётся скрывать друг от друга и от этого мира, разочаровываться в котором вновь пока не пришло время. Всё ещё до конца не веря своему счастью, Шаляпин растаял в этом прекрасном моменте и не думал уже ни о чём, счастливо пьяно улыбаясь и отвечая со всей нежностью, на которую только был способен. Слаще и желанней такого поцелуя нет ничего на свете, по крайней мере для влюблённых, которые не видят и не хотят видеть никого и ничего кроме своего объекта обожания, и в этом, пожалуй, главное их счастье.
К счастью, операция прошла удачно, а реабилитация проходила уже дома, молодые люди приезжали в больницу только на процедуры по большой просьбе Прохора, он всё равно ушёл в отпуск, как хотел, и видел, как нелегко Диме проводить в больничных стенах всё время, он слишком ценил свободу и хоть призрачное ощущение силы. Стало труднее, когда парень приучился нормально ходить, хоть пока и не очень долго, потому что начались вопросы, когда можно будет выйти обратно на работу, он категорически отказывался слышать, что пока без опоры не доберётся даже от холла до своего кабинета, считал, что прекрасно со всем справится. Такие разговоры чудом не заканчивались скандалом и чудом этим была старая добрая мигрень, которая унимала сразу два непростых характера и извинения успевали прозвучать с обеих сторон раз десять ещё в процессе быстрой смены положения на более комфортное, запирания окон, чтоб никакие лишние звуки не тревожили и практически моментального выключения света во всех комнатах, так было спокойнее всего, притом им обоим. Прошёл почти месяц необходимого лечения, дома было нужно посидеть ещё буквально неделю и об этом нужно поговорить, ведь кое-что изменилось, мелочь, но, как известно, такие мелочи обладают огромной властью над людскими жизнями и могут изменить их в один миг, поэтому недооценивать их по меньшей мере глупо.
— Милый, ты же помнишь, что мы с тобой пока что оба в отпуске? — хорошо зная своего парня, Шаляпин верно решил зайти издалека и держал максимально непринуждённый вид, когда присел рядом на диване и приобнял его за плечи, несколько потерянный вид совсем не обнадёживал, даже немного тревожил, но об этом будет время подумать позже, у них впереди ещё много времени.
— Да, конечно. И я понимаю, ты пока боишься выпускать меня на работу, в этом всё дело, так ведь? — не дожидаясь хоть какого-то ответа, Колдун осторожно вывернулся из надёжных крепких рук и начал довольно медленно подниматься, желая доказать свою правоту, огромная глупость, учитывая, что сегодня он ходил достаточно, но кого это интересует. — Я же миллион раз тебе показывал, я могу...
— Можешь, всё ты можешь, только сядь ради бога, ты и так уставший... — в который раз мысленно ругаясь на его иногда баранью упёртость, юноша быстро поднялся сам и успел подхватить это хрупкое тельце и вернуть на диван, прежде чем оно завалилось бы мимо, этот ребёнок, видимо, не в состоянии запомнить, что пока лечение не будет окончено должным образом, от перегрузок будет кружиться голова, хотя бы поэтому его страшно оставлять без присмотра даже на минуту, и как на работу выходить, непонятно. — Тихо маленький, тшшш... Что, сильно кружится?
— Нет... Да. Да, прости, знаю, что дурак... Но я же хотел только... — пока сказочно путались мысли и действительно дала о себе знать какая-то космическая усталость, хотелось только спать, поэтому Дима, пробормотав что-то ещё виноватым тихим голосом, уткнулся в родную широкую грудь, как бы извиняясь за свою глупость, Прохору оставалось только покрепче обнять его, ласково потрепать по тёмным волосам и остановить этот невнятный бессмысленный поток речи парой простых фраз.
— Тише, знаю я, что ты там хотел. А я хочу только чтобы ты понял, что я добра тебе желаю и просто так тебя дома запирать не стал бы. — нежный ласковый голос любимого всегда успокаивал этого мальчишку, сейчас это было очень кстати ещё и потому, что следом прозвучат не самые приятные новости, скрывать их больше никак нельзя. — У нас с тобой впереди ещё неделя отпуска, но... Но завтра я должен на один день выйти на работу. Скажи, я могу позволить себе оставить тебя без присмотра даже не на день, утром и до вечера?
— Зачем выйти, в компании что-то произошло, что-то серьёзное? — ожидаемо проигнорировав вопрос, Колдун тем самым на него ответил и Шаляпин понял, что завтра будет трудно, но выхода всё равно нет.
— Нет, там всё в полном порядке, не волнуйся. Но мой отец решил ненадолго прилететь из Лондона... И заглянуть ко мне на работу, поговорить там. Да и глянуть, всё ли хорошо на фирме.
— Тогда, полагаю, мне тоже стоит быть там. — заметив слишком округлившиеся глаза любимого, он ласково усмехнулся и всё-таки решил объяснить, пока его снова не начали отговаривать. — И нет, даже не думай, я ни о чём не собираюсь говорить с твоим отцом. Но ведь порядок на фирме тогда, когда на месте все её сотрудники, верно?
— Да, верно. Но ты всё равно завтра никуда не пойдёшь. — прерывая очередную попытку убедить его в необходимости этой глупости, парень отстранился немного, осторожно приподнял со своей груди эту тёмную голову, чтобы видеть уже сонные голубые глаза, и тоже попробовал объяснить, даже не надеясь, что его услышат. — Милый, если отец увидит тебя в таком состоянии, он может подумать, что я позабыл о своих работниках, о их здоровье, а это никак нельзя назвать порядком. И я никогда себя не прощу, если из-за этого похода с тобой что-то ещё случится, понимаешь?
— Понимаю... Ну хорошо, ты прав, признаю. Ты можешь завтра уйти, я буду беречь себя, обещаю. Только возвращайся поскорее.
— Как только он уедет, я сразу домой, вечер даже не успеет настать. — одарив любимого со спокойной улыбкой лёгким поцелуем, Прохор помог ему наконец прилечь и снова устроил на своей груди, крепко тепло обнимая, это всегда позволяло расслабиться им обоим, но всё равно не давало забыть оставить главное предупреждение. — И, пожалуйста, держись подальше от окон.
Ответом послужило тихое насмешливое мычание в знак согласия, мальчик уже почти спал и это было ему только на пользу. Может если он отдохнёт, как следует, завтра хоть раз ничего не натворит, им действительно нужен хоть один спокойный день после всего того, что уже было пройдено. Но кто сказал такую глупость, что покой — лучшее из того, что может выпасть?
Наступил новый день и, так как он был крайне важен, директор фирмы наконец-то оказался на своём месте, притом вовремя, что стало редкостью после того, как он обзавёлся парой, забота о ближнем всегда отнимает много времени, особенно учитывая истинно неуёмный характер того самого ближнего. К счастью, сегодня всё прошло более чем спокойно, на момент ухода Шаляпина этот ребёнок до сих пор спал и, раз был вчера предупреждён, переживать вроде как не должен. И обещал не делать глупостей, надеяться оставалось только на его честность, а эта надежда не так уж призрачна, как сначала может показаться. Рабочий процесс был в самом разгаре, цокот разной длины каблуков по паркету уже был настолько привычным, что считался фоновым шумом и светлые стены просторного кабинета были почти домашними, хоть и казались теперь чужими, слишком давно он не был здесь, не был всецело поглощён работой, как прежде. Это и сейчас было не так. С задумчивым видом перебирая, как всегда, безумно важные документы, которые надо было немедленно заверить, разобрать, просмотреть, мыслями парень был совсем не в этом офисе. Он был дома, у себя дома, конечно. Это слово приобрело для Прохора свой первозданный смысл совсем недавно, чуть больше двух месяцев назад, когда священное одиночество наконец-то было нарушено. Нашёлся тот единственный, что проник в душу, которая всё-таки есть, совсем не ледяное сердце и богатую, но теперь по-особому уютную квартиру. На первый взгляд ледяной и взрослый, но на самом деле огненный мальчишка, что умеет пылко искренне любить и только теперь перестал отрицать, что действительно нуждается в защите, опеке, опоре. Хотя и сам может стать защитником, стремится к этому, но обстоятельства пока не на его стороне. Но только лишь пока. Интересно, чем он занят сейчас? Наверное, уже проснулся, заварил себе кофе... Только бы не подходил к окнам. Седьмой этаж не девятый, но шансы на везение при такой высоте всё равно микроскопически малы. Бессмысленное перекладывание листов могло продолжаться до бесконечности, но Шаляпин резко отбросил их куда-то в сторону, достал из кармана стандартно серого пиджака свой телефон и с минуту нервно крутил его в руках. Позвонить или нет, позвонить или нет... А если он в кои то веки решил поспать подольше? Нет, глупости. Дима совершенно неисправимый жаворонок, позже семи утра не просыпается даже в выходные или на больничном. Сейчас почти полдень, звонить давно уже можно. Да и странное предчувствие не даёт покоя, опыт подсказывает, что к нему лучше прислушаться. Сейчас оно твердит, что позвонить надо, слишком надо. К чёрту работу, она подождёт сколько нужно, любимый человек гораздо важнее любой работы. Решение было принято, номер уже почти набран... Но нажать на кнопку вызова не дал довольно тихий звук открывшейся двери. Прохор был готов как максимум проклянуть, как минимум уволить человека, нарушившего его уединение в столь важный момент, но вовремя поднял привычно ледяной взгляд и застыл с немного растерянной улыбкой, почти полностью расслабляясь от знакомого с детства голоса.
— Здравствуй, сынок, а вот и я. Скажи пожалуйста, ты всех своих сотрудников так встречаешь? Если да, то я понимаю, почему к твоему кабинету никто не решается подойти ближе, чем на десять метров.
— Папа, добрый день. Тебя я и жду. — всё с той же улыбкой он вышел из-за стола, подошёл к невысокому мужчине лет сорока с живыми весёлыми карими глазами и коротко стриженными почти седыми волосами, обнял отца и принял максимально спокойный миролюбивый вид, хотелось поскорее закончить с делами и вернуться домой, к своему любимому недоразумению, хоть бы с ним всё было хорошо. — Да, большинство, но только в особых случаях. Расскажи лучше, как мама, как долетел, нормально, надеюсь?
— Да, всё прекрасно. Мама очень по тебе скучает, волнуется, всё ли у тебя хорошо, всё ли хорошо на фирме. Вот я и прилетел с разведкой, чтобы потом по всей форме ей доложить, что здесь и как. Но я уверен, что паниковать нечего, я ведь знал, кому доверяю второе своё детище. И всё же... Прогуляемся?
— Да, конечно. Думаю, сотрудники будут счастливы видеть тебя и поболтать с тобой, ты ведь помнишь, что у нас не секретариат, а чистый цветник.
— Помню, конечно помню. Я тоже с радостью с ними поболтаю, уже успел соскучиться по нашим милым дамам.
— В таком случае, пойдём скорее, они давно тебя заждались.
Улыбнувшись одновременно и практически одинаково с отцом, Шаляпин младший открыл дверь своего кабинета, пропуская его вперёд, и бесшумно, словно тень, отправился следом. Восторженные визги секретарш при виде такого количества начальства за раз, пересказ всех скопившихся пересудов офиса и полный обход предприятия продолжались, кажется, бесконечно, но, к счастью, наконец-то закончились, Андрею Павловичу уже пора было на важные переговоры, а его сыну, судя по внезапно появившемуся странному предчувствию, уже очень нужно было домой. Интуиция раньше подавала голос исключительно по рабочим вопросам, и то довольно тихо, а сейчас она буквально вопила и толкала к выходу из офиса. Это здорово удивляло и сбивало с толку, наверное, по этой причине он прощался с отцом у лифта торопливо и как-то скомкано, домой тянуло всё сильнее с каждой минутой, с этим уже невозможно было спорить, мысли путались и всё это неприятно сбивало всегда чёткую выверенную грамотную речь, но Андрей Павлович тактично делал вид, что ничего не замечает, этикет в их семье всегда был превыше всего.
— Ну вот, пап, как видишь, всё у нас более чем хорошо. Теперь ты можешь спокойно ехать по делам, я помню, у тебя их всегда очень много.
— Да, сынок, всё прекрасно и мне пора. Прости уж, что ради одного дня выдернул тебя из отпуска и наверняка из объятий какой-нибудь красотки, помню, вкус у тебя всегда был хорошим.
— Да ладно, чего уж. — едва сдержав так и рвущееся хихиканье и слова о том, что ошибся отец в сущей мелочи — не красотки, а красавца — Прохор всё равно никак не мог перестать растерянно улыбаться, может, уже нервное, при столь насыщенной жизни это совсем не удивительно. — Я всё понимаю, ты и так редко приезжаешь, так что, всё в порядке. Удачи на встрече и передавай маме привет.
Обменявшись напоследок ещё пару дежурных фраз, отец с сыном наконец-то окончательно распрощались, Андрей Павлович исчез за створками лифта, а парень облегчённо выдохнул, оборачиваясь обратно к своему кабинету... И замер с огромными глазами, не зная, что сказать от удивления, но понимая, что слишком рано расслабился. В довольно узком коридоре между буфетом и его кабинетом стоял и пытался из последних сил уцепиться за стену жутко бледный, уже порядком ослабевший и почти посеревший в тон стены Колдун, уже явно проклиная свою же глупость и неосмотрительность. Так вот что это было за предчувствие. Пожалуй, на сегодня приключений достаточно с них обоих, домой, только домой и как можно скорее. Шок прошёл довольно быстро и через пару секунд, уже не думая о бродящем по коридору секретариате, Шаляпин на максимальной скорости кинулся к этому мальчишке, прижал его к стене, подпирая таким образом пока так и не восстановившиеся до конца худые слабые ноги своими, и зашептал своему парню на ухо единственное, о чём мог сейчас думать, и они оба уже не слышали заинтересованного шёпота милых дам совсем рядом, было как-то не до них.
— Дима, слушай меня и держись, за плечи мои хватайся, скорее. Ну же, милый, быстрее, ещё секунда и ты упадёшь, хорошо если не в обморок, а я плюну на всех, на субординацию эту и на руках тебя понесу... Либо до такси, либо до скорой, зависит от тебя. — понимая, что сейчас лучше не спорить, Дима послушно обвил слабыми руками крепкие надёжные плечи любимого и так же покорно слушал вполне заслуженные на сей раз нотации, знал, что совершил огромную глупость, но иначе, наверное, не мог. — Кто мне говорил вчера, что я могу спокойно уехать на несколько часов, что ты будешь себя беречь? Это называется беречь, да? Ты зачем сюда приехал, чего тебе дома не сиделось?
— Я надеялся как-то тебе помочь... — его тихий слабый голос вызывал только желание тихонько взвыть и всё-таки донести это недоразумение до дома на руках, а ещё лучше до кровати и глаз больше с него не сводить, но директор ведь кремень, только это помогает сохранять спокойный голос и крепкую хватку, сейчас главное не дать нового повода для сплетен, стоит максимально поспешно ретироваться либо в лифт, либо в кабинет и вариант с кабинетом пока кажется более предпочтительным.
— Да, очень помог, спасибо. И сейчас очень помогаешь. — к счастью, Прохор вовремя понял, что сейчас нужен никак не выговор в рабочем формате, поэтому прекратил наконец отчитывать юношу и решил говорить с ним более мягко, как знать, может это сработает лучше. — Ну что же ты как маленький... Пойдём ко мне, я хоть пиджак свой на тебя накину, такой холод, а ты в одной рубашке, нельзя же так. А потом вызову такси и мы поедем домой, больше я от тебя не отойду.
— Сынок, мой телефон часом не остался в твоём... Прости, это как прикажешь понимать? — голос Андрея Павловича раздался сзади, как гром среди ясного неба, и его сын сначала замер, а потом быстро сообразил, как на это ответить, опережая второй его вопрос и успевая поддерживать на весу это хрупкое тельце, ещё не хватало, чтобы Колдун всё-таки упал здесь, тем более в обморок, до сих пор был недалёк от этого, тогда вопросов будет гораздо больше.
— Видишь ли, я пытаюсь донести до нашего начальника отдела маркетинга, что трудоголизм — это очень плохо и с больничного после операции надо выходить в срок, а не на неделю раньше. — для пущей убедительности он решил изобразить конец поучительной речи и обернулся к парню, выдавая со строгим видом то, от чего он едва не засмеялся, хотя, это действительно выглядело для них двоих довольно забавно. — Дмитрий Александрович, вы меня поняли? Домой немедленно, машину вам я сейчас вызову и чтоб раньше, чем через неделю, вы здесь даже не показывались, нельзя так наплевательски к себе относиться!
— Да, Прохор Андреевич, я всё понял, будет исполнено. — едва сдерживая уже истерический смех, Дима для той же убедительности отпустил начальство и попробовал сделать шаг в сторону, но покорно остановился после того, как его снова прижали поближе и прошипели в самое ухо, что ещё хоть одно движение и кому-то в скором времени точно понадобится гроб, смысла уточнять, кому, не было, иногда Шаляпин умел быть чертовски убедительным.
— Да, ценных работников нужно беречь, молодец. Наверное, отвези юношу домой сам, а потом езжай к себе и догуливай спокойно свой отпуск, имеешь полное право. Я вспомнил, что оставил телефон в машине, так что, больше не отвлекаю. Дмитрий, поправляйтесь и возвращайтесь в наш коллектив, но на сей раз вовремя, берегите себя.
Створки лифта вновь закрылись и парни немного успокоились, теперь оба считали, что уже точно пора домой, но сначала всё-таки в кабинет, тёплая одежда никому ещё не мешала. Всё-таки плюнув на всё и подняв любимого на руки — было видно, что далеко он пока не уйдёт — Прохор донёс его до нужной двери, осторожно усадил в своё кресло и накинул на широкие плечи свой кардиган, сам вполне мог спокойно добраться до машины в одном костюме, не замёрзнет точно и ведь это не он снова был ледяным и едва не стучал зубами от холода, пока тепла не стало немного больше.
— Вот так, всё, сейчас будет теплее... — плотнее укутав этого ребёнка, он присел на свой стол и мягко улыбнулся, мальчик наверное и сам не знает, какой сейчас милый. — Ну как ты, маленький, отогрелся?
— Да, спасибо... Не такой уж я и маленький. — притворно обиженно фыркнув, парень только теперь окончательно расслабился, но кое-что, всё-таки, его тревожило и он решил высказать свои опасения, вдруг они не столь беспочвенны, как кажется сейчас. — Как думаешь, твой отец мог понять что-то о нас? Так невовремя появился, я даже испугался немного сначала.
— А это главная его способность, появляться не в том месте и не в то время. Не бойся, он не должен подумать ничего лишнего, всё хорошо. — отбрасывая не самые приятные воспоминания разгульной юности, ибо от них уже никакого толка, Шаляпин легко спрыгнул со стола и привычно тепло смотрел на своего любимого, всё-таки нужно поскорее домой и сейчас самое время выдвигаться, но вот вопрос, дойдёт ли он до выхода. — Но не будем об этом. Нам пора домой, на тебя взглянуть страшно. Эй, ну-ка посмотри на меня... Милый, ты как? Сможешь подняться? Дима, ты слышишь меня?
Но в ответ не было ни звука. Колдун лишь поднял на него пустоватый взгляд, потянулся к своему парню... И Прохору пришлось очень быстро подхватить его почти у пола, испуганному и проклинающему само это место, эту работу и этот день, лучше было им обоим остаться сегодня дома. Слабость и переутомление сыграли с мальчишкой злую шутку, он всё-таки потерял сознание и, к счастью, быстро пришёл в себя от пары лёгких ударов по щекам. Прекрасные небесные глаза так и не открылись, но с тонких бледных губ сорвалось тихим слабым шёпотом всего несколько слов, но парню хватило и их, чтобы принять одно очень важное решение.
— Забери меня отсюда...
— Конечно, мой хороший, конечно, скоро будем дома. Как ты умудряешься всякий раз так меня пугать... — успевая и дальше тихо ворчать, он аккуратно подхватил любимого на руки и покрепче прижал к себе, его вид беспокоил всё больше и больше, мальчик не мог открыть глаза, не хотел это делать и хотел что-то сказать, но уже мог только тихо стонать и цепляться дрожащими руками за ворот светлой рубашки своего директора, вариантов дальнейших действий было не так уж много. — Сильно голова кружится? Горе ты моё. Ну тш, тшшшш... Всё хорошо, я с тобой. Держись крепче, к чёрту эту машину, поедем на такси. Я не отпущу тебя ни на секунду и пусть думают, что хотят. А может на скорой и снова в больницу, до сих пор на тебя смотреть спокойно невозможно.
Устало покачав головой на слабую попытку возмутиться, юноша наконец покинул свой кабинет, даже не запирая дверь, важнее всего было как можно скорее добраться до лифта, но вездесущий секретариат снова влез туда, где его не ждали и не звали. Та самая Леночка заставила Шаляпина остановиться у ресепшена совершенно глупым вопросом, и остановился он, уже раздумывая, как лучше сообщить этой кукле, что она уволена, терпеть эту несусветную глупость уже не было никаких сил.
— Прохор Андреевич, а вы почему на руках держите Дмитрия Александровича, вы что, всё-таки...
— Мы всё-таки пара, да, и сейчас, если вы не заметили, ему срочно нужна помощь. — прошипев это с плохо скрытой яростью и что-то ласково успокаивающее прошептав чуть громче застонавшему Диме, он всё же прошёл к лифту и, нажимая на небольшую кнопку, добавил ещё кое-что привычно ледяным голосом, это давно следовало сказать. — И ещё один такой глупый вопрос, Елена, и заявление об увольнении по собственному желанию вы сами тихо и покорно положите на мой стол, когда я попрошу об этом, а попрошу я сразу, не сомневайтесь.
Ничего уже не слушая, парень вошёл в лифт, створки за ними закрылись и только теперь пришло на ум как следует осмотреть любимое недоразумение, неизвестно, как он добирался до офиса, вдруг не обошлось без падений, так и до новых травм недалеко. К счастью, никаких явных повреждений не нашлось, сейчас подобное состояние могло вызвать и простое переутомление, для помощи будет достаточно добраться до дома и напоить мальчика всё-таки купленным успокоительным, поэтому такси уже предусмотрительно вызвано и даже ждёт у входа, минуты и всё будет в порядке. И от этого ребёнка действительно нельзя и на минуту отвести взгляд, этот день стал лишним тому доказательством. Под ласковый бархатный шёпот Прохора пролетела дорога до транспорта, а потом и до квартиры, точнее до их кровати, сейчас нужно было только туда, только коснувшись болезненно сжатыми кулаками своей подушки, Колдун немного притих и плавно перешёл в спокойный сон, только после пробуждения в полной мере осознает свою собственную глупость, всему своё время, пока ему нужно немного отдохнуть. Наконец более спокойный, его парень ласково потрепал своё любимое несчастье по мягким тёмным волосам и хотел сам отдохнуть рядом, но внимание привлёк негромкий сигнал телефона, смс. И кому настолько неймётся, кто ещё не понял, что он всё ещё в отпуске? Всех уволить к чертям, терпение не бывает вечным и сейчас оно закончилось. Уже придумывая проклятие покрасочнее, он дотянулся до своего телефона и пару минут только удивлённо вглядывался в текст сообщения, а потом сумрачно усмехнулся, игры совершенно детские, таким не проймёшь. "Сынок, я не дурак и всё прекрасно понял. О ваших с Дмитрием отношениях не объявили ещё разве что по радио и телевидению, но весь офис точно обсуждает только эту тему. Знай, я не одобряю твой выбор, он не серьёзен, не может быть таковым. Ты расстанешься с ним как можно скорее, если не хочешь потерять мою поддержку и своё рабочее место. Будь благоразумен, начни ценить то, что имеешь. На размышления даю тебе оставшиеся шесть дней вашего отпуска". Всё с той же усмешкой Шаляпин присел на кровать, задумался на минуту и быстро набрал ответ на сенсорной клавиатуре дорогого телефона, после откладывая в сторону эту глупую железку, укладываясь на свою половину и крепко тепло обнимая любимого, от чего стало гораздо спокойнее им обоим, вдвоём уже ничего не страшно. "Спасибо за такое беспокойство о моём выборе пары, папа, но выбор этот всё-таки сделал я сам и не собираюсь его менять. Самого главного меня лишить ты всё равно не сможешь, нашей любви, поверь, чистой и искренней. Послушаю тебя в одном, начну, наконец, больше ценить то, что имею. Его. Без него эта жизнь не имеет смысла и я сделаю всё, чтобы остаться с ним навсегда, ты не сможешь помешать нам. Я сделал свой выбор и решения своего не изменю".
Ответа на это сообщение уже не было, отпущенные шесть дней прошли в уюте, мире и согласии, парни больше не ссорились, не вспоминали о плохом, всё наконец-то было хорошо. За одним маленьким исключением. Узнав о такой реакции отца Прохора на их отношения, Дима принял одно важное решение и все попытки поспорить с этим выбором нагло обрывал поцелуем, от которого у его любимого все мысли благополучно вылетали из головы, забывались все порядки и обязательства, пропадал мир вокруг и оставались только они вдвоём, в этих всё ещё робких касаниях нежных губ, в наплывах страсти пополам с невесомой нежностью, в почти горячих объятиях, заставляющих с тихим жарким стоном запрокинуть голову и подставить тонкую нежную шею под эти сжигающие прикосновения мягких тонких губ, раствориться в любви, их любви и больше ничьей, одного этого достаточно, чтобы они, оба такие непокорные, наконец сдались в плен друг другу и даже не желали вырваться, это был самый лучший плен, который только можно придумать, который они смогли придумать сами для себя. Сегодня эти вольные пленники должны, как полагается, выйти на работу и сейчас как раз в пути, теперь пешком, сегодня им так захотелось, благо, идти не так уж далеко, какие-то двадцать минут и уже на месте, и сейчас это время использовалось для решения одного важного вопроса, хоть решить его и не выходит уже почти неделю.
— Милый, скажи пожалуйста, ты уверен? — останавливая любимого за руку у очередного перехода, Шаляпин внимательно смотрел в эти бессовестные голубые глаза и не мог не улыбаться, видя там безграничную любовь, нежность и давно знакомую баранью упёртость, что-то в людях не меняется никогда. — Я ухожу, но тебе не обязательно увольняться следом.
— Ещё как обязательно, неужели ты не понимаешь? — видя отрицательный ответ в одном его взгляде, Колдун понял, что объяснить всё-таки придётся, наконец совсем остановился с притворно обречённым видом, устало вздохнул и спокойно произнёс то, что считал очевидным, странно, что таковым оно было лишь для него. — Я не смогу работать там без тебя, я люблю тебя. Без тебя это место станет моим личным адом, ведь не видеть того, кого любишь, практически целыми днями, пусть и из-за работы или по иным важным причинам, совершенно невыносимо, это мучительно, это заставит меня страдать. Ты хочешь, чтобы я страдал?
— Нет конечно, я бы никогда себе не простил. Да и мне без тебя всё не в радость, приворожил ты меня накрепко, на всю жизнь. Больше ни на шаг от тебя не отойду.
— А я и не отпущу тебя больше от себя, никогда. И руку твою не отпущу, и плевать, кому там от этого неудобно. — видя пьянящий океан счастья в любимых зеленоватых глазах и почти позволив притянуть себя в уже по-домашнему уютные, но сейчас даже обжигающе жаркие объятия, Дима с ласковой усмешкой остановил юношу на расстоянии вытянутой руки, погрозил ему так, как грозят обычно маленьким детям, одним пальцем, и показал для убедительности свои старенькие наручные часы, чтобы почти шепчущий мягкий голос не увёл в не верную сторону, а донёс суть, так отвлекаться они могут себе позволить только дома. — Не сейчас, мы так совсем опоздаем. Да, это последний наш рабочий день здесь, но давай не станем всё заканчивать опозданием.
— Очередным опозданием, если быть точным. А по-другому с тобой невозможно, ты мне крышу сносишь одним взглядом. Люблю тебя, безумно. И даже не думай отпустить мою руку хоть на миг.
С прекрасными смешинками в сейчас одинаково светлых и тёплых глазах, с всё так же крепко сцепленными руками парни дождались зелёного света на светофоре, чтобы перейти последнюю на пути к офису дорогу, и, особо не глядя по сторонам, надеясь исключительно на порядочность водителей, мальчишка поспешил через переход первым, утягивая за собой более осторожного юношу... И снова свою власть показали роковые секунды. Первая секунда — серый капот совсем рядом и резкий визг тормозов. Вторая секунда — вихрь воспоминаний, что уже отпустил когда-то, что и сейчас не сбережёт, а сам точно уже не сможет. Третья секунда — решение. Резкий шаг, разведённые руки, попытка прикрыть. Знает, что смысла нет, шансов нет. Но не хочет так глупо терять снова. Проще самому погибнуть рядом. В последнюю секунду снова сжимая тонкую холодную ладонь. Ведь когда-то...
Многим кажется, что прекрасно иметь младшего брата. Многие хотели бы такое маленькое счастье рядом. А вот юного восемнадцатилетнего Прохора такой подарок судьбы явно не устраивал. Нескладный, несуразный, с постоянной мигренью, изгой, хоть и довольно забавный. Совсем без друзей, от безысходности хвостом за старшим братом. Семнадцатилетний Юра был самой большой проблемой Прохора, мешал ему, красивому, богатому, брать от жизни всё, завоёвывать толпы дам, в общем прожигать молодость, как и полагается богатому наследнику. На Юру он даже не смотрел, мелочь какая-то крутится под ногами, ну и пускай, главное, чтоб не мешал. Не видя от старшего брата ни капли заботы, от занятых родителей ни капли внимания, Юра замкнулся в себе, связался с плохой компанией, стал уходить в загулы и один из них кончился очередным обострением мигрени на почве стресса из-за конфликта, и избиением самого слабого. До смерти. Только через девять лет после похорон Прохор повзрослел и понял, какого удивительного прекрасного человека не разглядел совсем рядом. Понял, наверное, только потому, что в его жизнь неожиданно ворвался такой же яркий, но тихий и уязвимый мальчишка, каким когда-то давно был его брат. Будучи уже не парнем, но мужчиной, опытный бизнесмен и успешный человек не стыдился стоять на коленях в простых брюках на простой земле и тихо шептать чуть подрагивающим голосом то, что вспомнит в последние секунды своей жизни.
— Юр, прости меня дурака... Что кричал на тебя и доводил до той страшной боли. Что музыку на всю врубал, когда тебе было плохо и нужна была всего-то тишина. Что не смог тебя сберечь. Клянусь, больше я не повторю такой ошибки. Не отпущу Диму так легко. Уйду вслед за ним. Но никогда не отпущу.
Друг мой, ты со мною? Не оставь, прошу.
Помоги мне вспомнить... Нет, не смей, прошу.
Слышать не хочу я, что там с нами было,
Ты прости... Прости, но я ещё не в силах.
Знаешь, мир взорвался первым поцелуем
Нашим личный мой. Как понял, что впустую
Я судьбу искал, мне стало ясно: нет пути назад.
А тебе хотелось жизнь вернуть назад...
Прошлую и нашу. Знаю, не хотел бы
Помнить, что сгубило, ты вовек не знал бы
Горя и печали, коль остались б живы...
Но ведь помнишь, не мы так решили.
Ровная дорога, серенькая Волга...
За рулём мой рок, да, лишь одна она.
Мы с тобой спешили, словно два юнца,
Вместе на работу... Вместе до конца.
Думали, прошли все вместе испытанья...
Смерть не угадали. Смерть наши скитанья
Разобьёт в века. Теперь уж точно рядом.
Смерть была мгновенным, очень сильным ядом,
Но не разлучила, просто не смогла
Разнять наши руки... Вместе до конца.
Столько мы боролись, дом, семья, работа...
А ушли так тихо. Нам была забота
Обустроить фирму и построить жизнь,
Жаль мы не успели. Теперь иная жизнь.
А всего-то Волга, резкий тормозов визг...
Дура, не успела. И две жизни вниз.
Даже не раскаялась, слышен только смех,
Смех над нами... Не поймут нас, тех,
Кто готов любви хоть жизнью заплатить.
Но зачем ты прыгнул... Ладно, говорить
Нам уж бесполезно о былом, ушедшем,
Было — отболит. Ты помни о прошедшем
Только яркий, не слепящий свет.
Что ушли мы рядом, что немало бед
Мы прошли вот так вот, крепко сцепив руки.
Нас уж не разлучат. Вспомнят так, от скуки
Горькие улыбки на губах холодных,
Значат те одно лишь... Мы навек свободны.