Hear me!

      Слух ребёнка формируется ещё до рождения. Поэтому с самого начала каждый из нас, не считая редких исключений, погружается в глубокий мир звуков, который совсем непросто покинуть или отпустить. Шумы транспорта на оживлённых городских улицах, пение соловья в уединённом саду, инструментальная музыка, плывущая под сводами залов в филармонии, шелест деревьев в горном лесу, плеск ручья в ущелье и всё заглушающее шипение водопада, гудение проводов в тихой ночи и пронзительные крики чаек – эти примеры составляют даже не сотую часть из того, что способно различить человеческое ухо. Но что значит «слышать»? Казалось бы, всё просто. Если слуховой аппарат человека способен воспринимать звуки, они будут проходить беспрепятственно. Но одно дело, когда кто-то сконцентрирован на услышанном звуке и осмысляет его, а совсем другое – когда он не обращает на звук абсолютно никакого внимания или не придаёт ему должного значения, чтобы извлечь из него информацию. Одним словом, людям доступен и дар, зовущийся пропусканием всего мимо ушей. Это, разумеется, касается и речи.       В наше время стало довольно легко избавиться от того, кого нет желания слушать, только если он не находится в паре метров и не кричит (тогда это будет проблематично). Достаточно просто бросить трубку, убавить звук, внести абонент или контакт в чёрный список. В общем, можно нажать одну кнопку – и всё, собеседника как и не бывало. Он замолк, и больше никогда вас не побеспокоит, если только случайно не встретится на улице или не является вашим коллегой. Поток его гневных речей или слёзные мольбы не будут раздражать нежные уши, а зрение моментально улучшится, когда электронные буквы его длинных посланий перестанут рябить перед глазами. Приятная и облегчающая иллюзия для того, кто хотел разговора избежать, в некоторых случаях даже спасение. А для другого… Что ж, иногда и катастрофа, сущая погибель. Первый ставит крест на мнение второго, для него такового больше не существует. Он вздыхает и идёт заниматься своими делами: пить чай, кататься на мотоцикле, писать отчёт, может, смотреть фильм с друзьями. Через час он, вероятно, даже не вспомнит о человеке, которого заблокировал. А тот, кто остался на ином конце оборванного провода, может в этот самый момент рвать на себе волосы, истошно плакать и лезть на стенку от безысходности. Потому что невысказанные слова засели в горле и в пальцах, они всё распирают и скребут.       Помимо блокировки, существует и несколько подручных средств для игнорирования собеседника в реальной жизни: беруши, наушники, изоляция. Данные средства хороши тогда, когда вы не в состоянии не обращать на говорящего внимания. Если его слова могут на вас повлиять. Совсем по-другому обстоит дело с человеком, речам которого вы не придаёте значения, поскольку его мнение вас совсем не интересует. В таком случае, даже если он будет жужжать вам на ухо или безбожно скандалить, велика вероятность, что он так и не будет услышан. К сожалению, существует даже определённый слой людей, подобное отношение к которому весьма распространено и уже в древние времена приобрело глобальное значение, если не появилось ещё у самых истоков человечества. Когда-то доходило даже до того, что их называли плодами греха и изничтожали лишь за одно существование, что не поддаётся никакой здравой логике. Это те, кто в современном демократическом мире не имеет формального права голоса. Над чьим мнением беззаботно смеются, принимая за фантазии и шутки. К кому не прислушаются даже тогда, когда они выскажут нечто действительно существенное. Дети.       Мы часто видим и с лёгкостью можем вообразить такую картину, когда родитель – мать или отец – идёт по тротуару вместе с ребёнком, разговаривает по телефону и бездумно поддакивает малышу, жаждущему внимания старших и говорящему что-то о дяде в дверном глазке, который стучится и говорит непонятные вещи, пока родителей нет дома. Или возьмём ситуацию, когда маленький человечек нарисовал весьма неплохую фантастическую сценку и идёт показывать её маме. А та, даже не глядя в его сторону, гладит по головке, бормочет что-то вроде «Ага, очень красиво» и просит уйти в свою комнату, потому что нельзя её отвлекать, её работа важнее. Но на самом деле на каждом этапе личностного развития существуют свои первостепенные дела. И очень может быть, что в глазах ребёнка сооружение уютного шалаша из подушек приобретает вселенскую важность, а те же переводы с немецкого, пусть они и значительны для общества, являются лишь рутиной для его уставшей мамы. Мнение детей редко учитывается. А рыдающий маленький мальчик или плачущая девочка порой жестоко караются за капризы, вместо того, чтобы быть в действительности услышанными. Что уж говорить об исторически сложившихся постоянном унижении и пренебрежительном отношении со стороны старших. Да, в некоторых ситуациях бывает даже необходимо применять строгие воспитательные меры, дети зачастую ещё глупы и неопытны, но они в этом не виноваты. Им предстоит долгий путь, на котором их необходимо поддерживать и хоть как-то поощрять их успехи и стремления. Но многие просто не понимают этого, не умея поставить себя на их место.       Так и с Каем. Вряд ли кто-то прислушался бы к маленькому мальчику, внешне имеющему сходство со смешным карапузом. Наверняка даже его самый неистовый гнев мог лишь позабавить жизнерадостных родителей. Так, в основном, и было. Они не прислушивались к его желаниям и мечтам, порой выполняя прямо противоположное. К слову, одна такая оплошность и, по их мнению, сущая мелочь однажды обернулась против них самих же, заставив жестоко поплатиться. Сверх того, чистая и впечатляющая гениальность ребёнка не получала от них и десятой доли тех внимания и одобрения, что она по праву заслуживала. Да, они были не лучшими родителями и для него, и для его сестры, которая ценила возможность экспериментировать. Банальные обида, неудовлетворённость и не находящий выхода потенциал соединились воедино и копились до тех пор, пока не переросли в желание властвовать, подавлять и не достигли гигантских размеров в своём материальном проявлении. Он смог взять реванш. Теперь нерадивые родители мерно поблёскивают за толстым слоем прозрачного льда в навсегда застывших позах и с неизменными фальшивыми улыбками. Фальшивыми ли? Они отмечали Новый год во дворце с другими полярниками, и совсем ничего не предвещало беды. А стоило ли оно того? Кто задаёт эти вопросы? Конечно, стоило. Теперь они с Гердой могут делать, что захотят. Никто не сможет запретить есть сосульки, свисающие ныне в изобилии с каждого карниза и каждой арки их дворца-холодильника. И никто не уложит спать в десять часов вечера. Пожалуйста, резвись хоть до утра (хотя и утра-то здесь давно не видели – бесконечная ночь). Более того, теперь в их детских руках сосредоточена власть если не над всем миром, так над Арктикой и Антарктидой, соединяющихся между собой колоссальным ледяным тоннелем, который при этом является символом дружбы между животными этих двух холодных материков.       Любой угнетаемый ребёнок, для которого все взрослые вокруг намертво глухи, позавидовал бы Каю. И не только из-за его свободы. А ещё потому, что он смог построить для себя гигантскую стереосистему, мобильную магнитолу, этакий ходячий громкоговоритель, который мог разнести его ужасающе искажённый властный голос на многие десятки метров, если не на километры, который заставлял сотрясаться заснеженные верхушки ледяных гор, а огромные льдины — раскалываться и двигаться в одухотворённом страхе. Это его самодельная кукла. Игрушка, подаренная когда-то родителями. Только вот тогда она была столь же мала и пузата, как и сам Кай. Маленький заводной мышонок из классических диснеевских мультфильмов, подаренный по ошибке (но как будто нарочно) вместо большого сильного медведя. От него изначального практически ничего не осталось, кроме одной детали, когда-то заменяющей сердце и почему-то общего образа. Мальчик начал с винтиков, перешёл к отдельным частям, а затем увлёкся и стал постоянно перевооружать своего Микки, увеличивая и увеличивая его размеры, пока не довёл до своего идеала, такого внутреннего Альтер-Эго – титанического управляемого робота.       Да, практически каждое дитя хотело бы обзавестись такой игрушкой, с помощью которой можно по-настоящему выразить своё мнение и уж точно быть услышанным, получить всё, что только можно пожелать, и заставить строгих, желающих всё контролировать родителей содрогаться в страхе. Но далеко не каждое способно позволить её себе. Потому что, во-первых, сконструировать её под силу единицам даже среди зрелых людей, а, во-вторых, и содержать её не так-то просто. Огромные системы требуют постоянной энергетической подпитки и не справляются со своей грандиозной работой без охлаждения. Поэтому материальная база требуется немыслимая. Но, к счастью, Кай располагал и непомерным для своих лет умом, и возможностью обслуживания своих обширных механизмов: у него был весь снег Арктики. Поэтому парнишка гордился своим изобретением, и плевал он на последствия.       Подобно стражнику королевства своей сестры Герды (какая ирония, в этой сказке девочка Герда, победив Снежную Королеву, заняла её место), он с шумным скрежетом расхаживал по полярным просторам, оставляя в снегу глубочайшие рельефные вмятины от своих тяжеленных стальных ботинок и никогда не смотря под ноги. На него работало целое предприятие по выработке чистого льда. Ряд страшных машин-жуков, как будто пришедших из антиутопии, которые жадно загребали внушительные порции снега и, трясясь, изрыгали крупные ледяные блоки. А также прочие устройства, составляющие целый конвейер. Использовался на данном производстве труд сотен невинных взрослых пингвинов, которых до помутнения рассудка накачивали неким «джусом», если судить по названию, соком, на который они быстро подсаживались, как на наркотик, и уже сами были готовы ради него пахать. Во дворце образовался настоящий цирк, безумный и живодёрский, как он есть на самом деле. Из развлекательного зала то и дело доносились удары хлыстов и мерзкий смех браконьеров, кажется, подчинённых Герды. Это жестоко? Жестоко. Что ж, способность к сопереживанию у детей, тем более, таких беспризорных и раскрепостившихся, как наши герои, как правило, слабо развита. Им невдомёк, что теперь те же малыши, детёныши этих пингвинов, страдают гораздо сильнее, чем когда-то они сами.       Существует тип детей, относящиеся к которому стремятся повзрослеть как можно скорее, даже если старших они не уважают. Хотят походить на крутых персонажей из своего любимого кино или на каких-то других авторитетных личностей. Возвышают себя над сверстниками, задирают нос так, что он мало-помалу вздёргивается и может настолько изогнуться, что они необратимо станут курносыми. Как случилось и с Гердой. Такие ребятишки рано отказываются от своих детских игрушек, притом в глубине души их, конечно, тянет к заброшенному плюшевому кролику, управляемому миниатюрному внедорожнику или глазастой кукле как магнитом. Когда душа ещё полна энергии, жажды к наслаждению невинными развлечениями и познанию мира через игры, так свойственному детям, сложно отвязаться от любимых игрушек, которые дитя к тому же наверняка одушевляло. Но этот тип людей пересиливает себя и, зачем-то мужественно проходя через мучения, забрасывает старые увлечения и надеется вступить уже в другие, большие серьёзные игры. Да, Герда была из таких. К тому же несозревшие личности порой бывают жестоки, расчётливы и категоричны в своих действиях и убеждениях. Иногда чересчур. И этот грешок тоже можно записать на её счёт.       Поэтому, вследствие данной своей особенности Герда напрочь забыла о том, что такое дружба. У неё осталась только вера в предательство, которую девочка настойчиво насаждала Каю, которого, впрочем, тоже не считала приятелем, скорее, соперником, не упуская возможности с ним повоевать. Само понятие дружбы сестрой и братом было искажено. «Друзья – это такие люди, которые могут тебя предать», – часто повторяла Герда. А иные аспекты дружбы начисто искоренились в её памяти, оттого о них она и умалчивала. Кай – нет. Он не мог сформулировать, в чём заключается суть дружбы. Он тоже заучил ту ошибочную фразу и иногда произносил её по просьбе Герды как мантру. Но! Но на подсознательном уровне Кай умел дружить.       Людей, которые способны на искренние поступки и склонны относиться к другим с пониманием и заботой, дружба, а, может, и любовь отыщут всюду, где бы они ни находились. И даже здесь, в вечных льдах на одной из полярных шапок Земли, Кай смог обрести друга. Пусть он… и не был человеком. Мартик ворвался в жизнь мальчика через компьютер, подключившись к сети, которую тот считал своей. Он тоже был гениален в своей области и даже имел над Каем превосходство. В общем, парень был для него достойным оппонентом, как равный по силе злодей для заскучавшего от своего всемогущества героя (или герой для злодея, что больше подходит в их случае), в бою с которым можно оторваться на полную катушку и который разжигает в груди и в глазах нетерпеливое пламя. Это нравилось Каю. Мартик отлично управлялся с цифрой, был умелым хакером для своего возраста и талантливым компетентным игроком. Кай почувствовал ущемление своего достоинства, когда бесцеремонно связавшийся с ним через компьютер незнакомец начал высмеивать его вкусы, называя их устаревшими, а затем затянул играть в шутер нового поколения, в которых наш вундеркинд был абсолютным нулём, так как, вы не поверите, остановился на уровне банального Пакмана. Однако в новой игре благодаря своему гибкому уму Кай быстро освоился, пусть так и не смог как следует наподдать опытному занозе-тюленю.       Всё прервалось в один миг. Друг – это тот человек, который может тебя предать. На экране появились напряжённые пухлые губы устрашающего требовательного босса, затем картинка прояснилась. Герда транслировала брату происходящее в снежной пустыне. На заднем плане белый медвежонок в новогодней шапке и симпатичная девочка-пингвин с хвостиками сопротивлялись стягивающим их верёвкам. Аватар Мартика сразу переменился в мордочке. На экране находились его друзья. Всё было слишком. Слишком жестоко, слишком внезапно. Девочка давила на Кая, заставляя подчиняться её воле. Он не мог воспротивиться и не встать на её сторону. Всё-таки старшая сестра, родня. «Друзья – это такие люди, которые могут тебя предать, — печально произнёс тогда Кай, — Она права. Все друзья рано или поздно предают. И лучше первым это сделаю я». Мир в тот миг погрузился в непроглядную темноту, чернее которой, казалось, не было ничего во Вселенной. Абсолютное отсутствие света, небытие, сплошные нули. Послышался характерный жужжащий механический звук. Мартик быстро обернулся и увидел, как на него опускается гигантская фиолетовая лапа. Кай старался схватить его с максимальной осторожностью, чтобы не причинить увечий такому хрупкому по сравнению с его металлической рукой, но мягкому и обтекаемому телу. На удивление, преданный им друг даже не вырывался. Он был слишком напуган и, сжавшись, так просидел всю дорогу в темноте, закрытый от белого света четырьмя согнувшимися колоннами-пальцами. Чуть позже он был силой воссоединён со своими связанными товарищами. А ещё позже они смогли совершить побег.       Мартик был тюленем, подростком уже без густого меха, с неприятным ломающимся голосом, немного хрипловатым, как у всех тюленей, с забавным ирокезом на голове и неизменным тёплым шарфом, повязанным на шее. Немного скромный, он, как и многие мальчишки, разбирался в компьютерных играх, а также обладал уникальным талантом общения с вычислительной техникой. За то короткое время, что они были знакомы, он сумел научить Кая многому, раскрыть ему глаза на новые грани привычных вещей. Он был одним из немногих, что когда-либо смогли зажечь в сердце маленького гения огонь. Кем бы он ни был, с ним хотелось проводить время сутками напролёт. И теперь он его никогда не простит. Дорога в его мир отныне закрыта для Кая.       С момента предательства пролетел ничтожный промежуток времени. Не больше двух часов. Однако мальчишке уже хотелось вопить «прости» бесконечно много раз, биться в истерике, катаясь на холодном снегу у… не ног, а ласт, животика, что там у Мартика покоится на земле, и слёзно молить. Конечно, эти желания временны, они детища эмоций. И, возможно, Кай не посмел бы так низко пасть, поскольку имел честь. Но чести этой всё-таки не удавалось перманентно сдерживать его порывы и суждено было пошатнуться. Во что бы то ни стало мальчик хотел вернуть своего единственного друга, только им обретённого и по его же ошибке столь скоро и безвозвратно утерянного. И сделать это практически не представлялось возможным. Найти, догнать и заслужить внимания, заставить к себе прислушаться. Нет, Мартик не захотел бы с ним разговаривать и, возможно, воспользовался бы мудрёным устройством своих ушей, закрыл бы слуховые проходы, как при нырянии, лишь бы не улавливать звуки нежеланной речи. Да, вариантов практически не имелось. Если только…       Усердно завывали двигатели скоростных снегоходов. За друзьями гналось ужасное чудовище, какое не привиделось бы во сне. Иногда инженеры, совершенствуя свою технику, забывают позаботиться о её внешнем виде, и результат получается отнюдь не весёлым. Однако, может, Кай и задумал своё творение так, чтобы наводить на всех ужас, осуществлять поистине страшную месть? Довольно вероятно. Хотя, впрочем, если говорить о сновидениях, одному из полярных товарищей такой робот точно приснился ещё на диаметрально противоположной снежной шапке, подбавив каплю страха в его беззаботный, как и жизнь в то время, сон. Что это было? У Эльки открылся дар предвидения? Конечно, сейчас, когда эта многометровая груда металла с выразительной нахальной рожей устроила за ними погоню, видение не представляло особой важности. Да и сам белый медвежонок о нём успешно позабыл. «Ма-арти-ик, верни-и-ись!» — горестный рёв исполинского робота под звёздами полярной ночи, раздаваясь за их спинами, накрывал с головой, оглушая, рвался далеко вперёд и, казалось, сотрясал ледники и заставлял подскакивать пласты снега, покрывающего горы. Крик металлической махины лишь отпугивал самого Мартика, вызывал у него чувство вины перед друзьями. Ведь это из-за него Макси Маус, как брошенная, но навеки преданная своему бывшему хозяину собака, упорно преследовал их. Это он с ним связался, он один, он привязал его к себе. И теперь из-за его оплошности страдали другие. Вопль пугал, заставлял вздыматься редкую шёрстку на затылке. Но всё же… но всё же где-то в его глубине, замурованное в неистово искажающую голос длинноволновую оболочку, слышалось чистосердечное отчаяние.       Потому что это кричал мальчик. Обычный маленький мальчик, сидящий в голове у колоссальной механической мыши. Прибор преображал его голос в пугающий и неестественный бас, динамики многократно усиливали истошный плач безысходности. И этот чудовищный рёв был как большая и бесконечно правдивая проекция детского горя, всей боли, исходящей прямиком из впервые разбитого юного сердца. Пусть человеческое тело, а в особенности тело ребёнка, мало, однако бушующие в душе ураганы огромны. Они не умещаются внутри и не могут полностью выйти наружу, отчего разрывают на части, потому что ни дикую ярость, ни уничтожающую печаль, ни великую радость или вселенскую любовь невозможно выразить даже самым громким человеческим криком. Но Кай придумал способ выместить все эмоции, опустошить себя основательно. В этих воплях была мольба о прощении, о помощи и о спасении. Он – всего лишь ребёнок, избалованный, гениальный, но такой наивный. Оставшийся без тепла родителей одинокий малыш, для которого незнакомая прежде дружба в короткий срок стала нужнее воздуха.       Мартик не был разочарованным в мире мрачным подростком, пусть и ему в новых условиях приходилось несладко, не был бесчувственным солдатом, чётко и беспрекословно выполняющим свою миссию. Поэтому он, разумеется, не оставался равнодушным. В его душу тоже закрались частицы боли и окропили её печалью, что во время всей дороги до дворца заставляла глубоко вздыхать. И всё-таки к произошедшему он отнёсся гораздо спокойнее. На Кая он глядел немного свысока (как бы в тот момент это ни звучало иронично) как старший и более разумный товарищ, как наставник. Он испытывал лёгкий стыд за раздающиеся позади крики. Но всё-таки Мартик оборачивался. Слушал. Тюлень недолго злился на мальчика за внезапное предательство, по крайней мере, со стороны казалось, что он нисколько не опечален. Он понимал влияние власти обстоятельств и детскую неопытность своего нового друга. Да, его дом и общий штаб недавно был уничтожен многотонным ржавым башмаком этого робота, который будто специально обрушился на обжитую юрту с жутким скрежетом. И ему просто повезло в тот момент находиться снаружи. И даже так, ещё немного, и его бы задело, засыпало. Но отчего-то Мартик не чувствовал ярости. Пожалуй, он совсем не злился. В конце концов, кто ему Кай, брат или давний товарищ, чтобы спрашивать с него безоговорочной верности? Да практически никто. Они буквально только познакомились. Но всё же… свой след это знакомство и зарождение юной дружбы оставили.       Они были как Ромео и Джульетта полярного юга. Враги, которые не ощущали друг к другу ненависти, напротив. Джульетту требовалось высвободить из её излюбленной бронированной камеры на верхотуре и покончить со всеми играми раз и навсегда, пока она себя не загубила. А суждено этому случиться было довольно скоро.       Всё ещё заунывно продолжая звать Мартика, исполин сокрушал великолепный дворец. Дворец-холодильник, напичканный льдом и электроприборами. Стеклянная крыша первой разбилась вдребезги, не выдержав нанесённого мощного удара. Послышались громкие доводы о том, что он собрался отужинать зданием. Внутри друзья метались в панике, наспех составляя стратегические планы. Времени оставалось удручающе мало. И было бы ещё меньше, если бы не одно обстоятельство, не одна искорка, выскочившая на помятую крышу. И только колоссальная пасть распахнулась с угрожающим рыком, как сверкнули оголённые провода, и в следующую секунду сильные разряды тока отправились в путешествие по составляющим дружно ненавидимой всеми игрушки-переростка, начиная с нижней челюсти. Робот затрясся в агонии. Буквально в следующее мгновение все приборы в кабине у Кая взбесились. Они с треском заискрились, заставив его в страхе, гремя падающим креслом, отскочить назад. Но и там продолжалась круговая панель управления, которая упёрлась ему в спину. Слишком тесно. Запахло гарью, а воздух начал стремительно наполняться дымом. Сработала сигнализация, возвещавшая о перегревании систем, как будто мальчик прямо сейчас не осознавал, что у него возникли серьёзные проблемы. Комната залилась раздражающим красным светом. Застыв в полнейшем ужасе, Кай наблюдал за рьяно вращающимися на шкалах стрелками. Казалось, они уже давно преодолели и тригонометрические минус девять пи на два, и все минус тридцать пи. Всё начисто сгорело. Предохранители угрожали не выдержать. Он ещё пытался что-то набить на клавиатуре, когда необходимо было открыть люк и спасаться. Несчастный мальчик. Стереосистемы продолжали работать, и, выйдя из ступора, он как бы вознёс к небу последние мольбы. Совсем ничего, кроме столь быстро ставшего родным имени Мартика, от которого веяло неуловимой прохладой и нежными запахами цветов, не пришло ему в голову в эти критические минуты.       И взиравший снизу, с холодного снега, на котором потухали опускающиеся с подпалённого робота тлеющие стружки, Мартик внимал его раздирающим крикам о помощи. «Держись, друг!» – с решимостью и беспокойством в голосе воззвал он, глядя, задрав голову, на искрящегося гиганта, и метнулся обратно к дворцу, как бы получив мотивирующий пинок. В кабине было жарко, как в аду. Нагретый воздух, шедший от раскалённых стен, обжигал лёгкие. Кай не мог дышать. Он тихо хрипел, печально уставившись в одну точку взглядом, полным безысходности. Он не спасался, не выбирался. Он уже не мог соображать. Его сводили с ума мигающее красное освещение, от которого непреодолимо темнело в глазах, «ошибка», высветившаяся на всех мониторах, готовых с минуты на минуту взорваться. Он взмок. От ядовитого газа у него нестерпимо кружилась голова, отчего он покачивался и был готов вот-вот рухнуть на огненный пол. Герда, Герда, что ты сотворила со своим братом? По-твоему, это и значит быть взрослой? Неужели цена победы в извечной борьбе между сестрой и братом за главенство столь велика? Отбросив обесточенные провода, девочка была готова кинуться в обуглившуюся пасть. Её останавливали Таша и Элька. В её покрасневших глазах блестели слёзы. Всё-таки братоубийство никогда не входило в её жизненные планы.       Голова робота вдруг со скрипом накренилась. Внутри Кая бросило на раскалённый хуже металлической горки на детской площадке в знойный день пол. Он ударился затылком о торчащее колёсико кресла. Это заставило его очнуться. Каким бы расстроенным мальчик ни был, он, как никто другой, сейчас смог в полной мере прочувствовать ценность собственной жизни. Он сильно запаниковал и, обжигая пальцы, приложился к люку, но тот не поддался. «Только бы не приварился, только бы не расплавился!» — в глубокой истерии вопило его сознание. В состоянии тяжёлого аффекта Кай не замечал того простого факта, что люк не открывается потому, что он на нём лежит, удерживает его всем своим весом. Да, у него было плохо с соображением в экстренных ситуациях. Маленький гений ощущал себя беспомощным, словно полено в печи, сгорающим заживо. Будто его поместили внутрь пыточного медного быка, использовавшегося когда-то в Сицилии. По сути это было не так уж далеко от правды. Нынешнее положение дел точно так же располагало к летальному исходу. Из карих детских глаз уже вовсю катились отчаянные слёзы. И в скором времени они обещали начать шипеть и подскакивать на полу, как на подогретом противне.       Он был всего лишь ребёнком, который хотел быть услышанным, как и многие другие. Но он ни в чём не знал меры. Просто переборщил, заигрался. За любое большое счастье судьба взимает свою плату. Значит, для Кая она… такова.       Снизу послышались гулкие удары. Крышка люка под Каем приподнялась. — Я не могу! Там что-то есть, сдерживает! — это был голос того белого медведя, Эльки. — Кай! Ты там как, друг?! Ответь, если слышишь! Да что такое с люком? — слёзы потекли ещё сильнее. Там находился Мартик, сам Мартик, и он хотел спасти его.       От осознания того, что не всё потеряно и от близости спасения в лице друга, которого мальчик, сам же того не желая, предал, он пришёл в себя и догадался слезть с подвижной части пола, и так уже угрожавшей сбросить его совместными усилиями тюленя и медвежонка. В ту же секунду люк с грохотом распахнулся, и на поверхности, скалясь от боли в обожжённых ластах и чрезмерного напряжения слабых мышц, показался Мартик собственной персоной. Всего лишь худощавый подросток, но в затуманенных глазах испуганного и потерявшего всякую надежду Кая его окружал сверкающий ореол, прямо как в комиксах про супергероев. На мгновение тюлень помедлил, чтобы уложить в голове – вот, перед ним тот самый загадочный злодей, тот, кто вечно скрывался за мониторами, кто управлял гигантским, подёрнутым ржавчиной роботом и сеял на огромной площади страх и разрушение. И он был обычным мальчиком, на вид ничем не отличающимся от тысяч таких же. Слабый, даже жалкий. В джинсах с подтяжками, измятой и запылившейся белой рубашке, с прилипшими ко лбу чёрными короткими волосами и редкими напряжёнными бровками, покрасневший. И сейчас он в полуобмороке лежал на покатом полу рядом с валяющимся красным компьютерным креслом, мрачно смотрел своими карими глазами из-под полуопущенных век и больше всего нуждался в помощи. — Скорее, бежим! Пока не полыхнуло, — Мартик взял вундеркинда за запястье и потянул вон из кабины. Тот не сдвинулся. Его взгляд был слишком пустым. Когда же спаситель понял, что тот не в состоянии встать на ноги, обхватил его в районе талии и рывками потащил к люку. Оставалось совсем мало времени, потому что робот, как и его хозяин, готов был бессильно упасть.       Наконец Кай оказался на свободе и полной грудью вдохнул сильно контрастирующий с тем адским жаром морозный воздух, отчего в носу жутко защипало, и он, издав стон, громко чихнул. Постепенно мальчик немного пришёл в сознание и был в состоянии встать. Все благополучно спустились с крыши. И ожидания оправдались. Не прошло и десяти минут, как погибшее изобретение Кая обрушилось, разнеся по округе чудовищный рокот и подмяв под себя весь грандиозный дворец Снежной Королевы. Что ж, спят усталые игрушки, как говорится. Даже им нужно отдыхать.       Герда взревела, обтирая фонтаны слёз. Спустя долгое время она в полной мере почувствовала себя уставшей маленькой девочкой и начала отчаянно звать родителей. Но те пока не могли прийти и приласкать её, поскольку, как отмечалось ранее, были деликатно заморожены. Тем более сейчас оставалось надеяться на то, что родительские бруски льда были достаточно прочными, чтобы выдержать силу, с которой на них свалилась обгоревшая громада. Кай тоже не без слёз глядел на открывающееся зрелище. Он бросил взгляд на своё поникшее творение и схватился за голову. Конечно, он мог починить его, ведь помнил каждый винтик, закрученный в это тело. Но также он помнил и всё то, что испытал, находясь в тесноте до предела нагретой железной камеры в голове Макси Мауса. Пребывая там почти безвылазно целыми днями, а иногда и сутками, Кай позабыл ощущение скрипящего снега под подошвами, болезненное пощипывание морозной свежести и красоту настоящего, далёкого от технологий мира, роскошь зарождающегося на горизонте узкой полоской рассвета. Кстати... Кажется, полярная ночь кончалась. Да, мальчик в самом деле напоминал какую-то принцессу в башне. Причём башня едва не загубила его. Он помнил, как чуть не погиб в адском огне, и впрямь расстался бы с жизнью, если бы… если бы не друг. Более не заботясь о гордости, Кай обернулся, нашёл взглядом Мартика, подбежал, бросился ему на шею и прижался всем дрожащим телом. — Спасибо! Спасибо, Мартик! Если бы не ты…       Тюлень оторопел от такой внезапности, но улыбнулся и кротко опустил ласты на спину мальчишки. — Да не-е за что. Думаешь, я бы мог бросить тебя в беде? — у этой истории по определению не могло быть плохого конца. Всё-таки созерцать смерть всем детям ещё рано. Особенно смерть ребёнка, от печального вида которой все ангелы проливают горькие слёзы. — Слушай, ты это, ну, прости меня, а? Я не хотел тебя предавать. Просто… — Я всё понимаю. Ты нормальный, просто неопытный и по-прежнему мой друг, — Мартик обнял его крепче и успокаивающе похлопал по спине. Кай влажно шмыгнул. Послание дошло до адресата, он его услышал.       Раньше вундеркинд не ведал другого счастья, кроме, как он думал, возможности наказать родителей и создания робота, позволяющего ему совершать всё, что душа пожелает, и чувствовать себя сильнейшим из людей. Но теперь он сознавал, что через максимализм и странствие по пути насилия успеха не достичь. Лишь добро ведёт к подлинному счастью. Он понимал это, уткнувшись в мягкий белый шарф и приникая виском к тёплой, теплее, чем у людей, щеке единственного и самого лучшего отныне друга, который не побоялся рискнуть жизнью ради него, который видел в нём равного себе и не закрывал уши, когда Кай его звал. Именно в таком друге, пожалуй, нуждается каждый человек. И мальчику было всё ещё совестно, совестно оттого, что он посмел подставить такого верного самоотверженного че… тюленя. Поистине человечного тюленя.

***

      И наступил день.       Родители подо льдом оказались целы. На свой страх и риск их решили разморозить. И всё получилось. Семьи воссоединились, а бедным замученным пингвинам более ничего не угрожало. Как-никак иметь живых родителей и соседей всё же лучше, чем скитаться по миру в одиночку. А неисполненные мелкие мечты и запрет на сосульки можно и потерпеть.       Открывшаяся клаустрофобия Кая и впрямь переросла в серьёзную проблему. Однако юный гений и не подумал сдаться. Он починил робота и немного усовершенствовал его, что позволило управлять им дистанционно, с помощью пульта. Долго находиться в злополучной кабине с панелью приборов он уже просто морально не мог.