Тем не менее, ревность была.
Но ревновала Арисава другую рыжую.
Взгляд слишком долго останавливался на Ичиго всякий раз, когда та общалась со своими друзьями, когда просто сидела за партой на уроке или же когда посреди этого же урока она подрывалась с места и сбегала чёрт знает куда, на пороге кабинета выкривая глупую отмазку. А когда на перемене брюнетка краем уха услышала от какого-то второгодки «Мне хочется, чтобы мою голову зажало между бёдер Куросаки-тян», Тацуки весь оставшийся день фонтанировала гневом. Тренировка тогда была куда активней предыдущих, удары были интенсивнее, яростнее. Из додзё её выгоняли уже поздно вечером. Только ночью, устало лежа на кровати, Арисава стыдливо осознала, что, в принципе, понимает того несчастного. День за днём, месяц за месяцем каратистка просто... наблюдала, смотрела за ядерно-рыжим пятном. Не вмешивалась, не старалась как-то показать свои чувства - почему-то думалось, что признание всё только разрушит, и становилось дурно от мысли о том, что «подруга детства» переменится на «любимая». Тацуки собиралась просто переждать эту любовь и уже подумала, что самая вспышка прошла, как внезапно оказалось зажата после уроков объектом своего воздыхания. Куросаки Ичиго нависала над ней, янтарными глазами смотрела на неё (только на неё!) и вжимала в стенку так, будто хотела вдавить в холодный бетон подругу (подругу ли теперь?) всю целиком. - Я тебя тоже. Арисава только смотрела потрясённо снизу-вверх и чувствовала, что всё нутро её перевернулось с ног на голову, что в груди будто кострище пылает и что горячее дыхание рыжей обжигает щёки. В голове тут же зароились мысли: "Как же Ичиго узнала? Где же прокололась сама Тацуки?", и брюнетка вспомнила, как случайно проболталась на посиделках с Орихиме. Надеялась, что Иноуэ не услышит, а если и услышит, то никому не расскажет. Ага, как же! Неизвестно, сколько они так простояли, глядя друг другу в глаза, но когда щёки Куросаки очаровательно покраснели, а сама она наклонилась ближе, Арисава неловко подалась навстречу, отметая свои переживания. Последнее за что она ухватилась, это мысль о том, что отблагодарить Иноуэ всё-таки стоит.