Очарованный Ею

      Она кусает губу, набирая ненавистный текст. В голове крутится, что всё затеяно зря, но тонкие пальцы уже коснулись клавиатуры, выводя немного неловкое приветствие. Пусть между ними огромное расстояние, завёрнутые в сотни километров, они оба это чувствуют. Чувствуют, как первая осознала судьбу, принимая изменения чувств и понятий, ведь люди могут попросту стать другими, открывая для себя нечто другое; в то время как второй отпускает, но все ещё держит в лёгких пустыню, в которой каждая крупинка песка — воспоминания о ней и необъятная любовь, распространяющая в горле сухость, а в голове — желание увидеть любимую снова. Они чувствуют, что пора заканчивать поэму, что писали вместе долгие месяцы, и добавлять заключительные, к сожалению, несчастливые строки.       Йерим не знает, почему именно текст. Возможно, если бы она вновь услышала тот сладкий голос, если бы он ласково спросил как у неё дела и если бы звонил раньше, она бы не смогла так поступить. Чувство вины за не являющимся преступлением поступок выросло бы во сто крат, разумножая пульс сердца. Но она настроена решительно, потому что не хочет врать. Она не хочет врать, что дела у неё отлично, поскольку это позиция пятьдесят на пятьдесят. Она «дружит» с Бэмом, а он знает об ещё одном мужчине и знает про щекотливые, выедающие последние силы, противоречивые поступки, потому не давит. Без слов понимает и не ходит дальше дальновидно проставленной черты.      Быть может, если бы Ким ушла бы с омутом в новые отношения, Бхувакуль бы не сдержался. Он бы целовал эти соблазнительные губы, на которые часто засматривается во время разговоров; он бы сжимал её тело в жарких объятиях, когда воздуха для двоих не хватает, что крадут у друг друга; он бы аккуратно держал её руку, мягкую и нежную, даря лёгкие, но крепкие касания; он бы обнимал её со спины, трепетно и с вожделением, разделяя огромную вселенную для миллиардов на маленькую тесную только для них двоих. Но эта история пока не началась, потому что Йерим заботит другое, а время для книги, в которой главным героем будет таец, ещё не пришло.      Не будет ли Югём сломан? Как сложится дальнейшая его жизнь? Зачеркнуть легко какие-то долгие отношения, запрягая близкого человека к статусу «бывший», нельзя; Гём-и дорог для неё и, быть может, привязанность и привычка так и осталась внутри. Быть может, если тот был бы эгоистичным и наглым, уговаривая девушку остаться, она бы осталась. Отрывать частичку от себя трудно, тем более, когда эта частичка была создана для двух людей, чьи дороги разошлись.        Последние буквы, приложение показывает, что абонент их прочитал, и именно тогда девушка закрывает глаза, убирая телефон на полку. Ей страшно читать ответ. А вдруг он будет зол, а вдруг он будет обижен, а вдруг он ощутит предательство, а вдруг, а вдруг, а вдруг.? А вдруг он будет прав?       Она облизывает засохшие губы, садясь на кровать. В душе воет свобода, пытающаяся устроить пир, ведь теперь ей стало гораздо легче, но проклятая совесть лишает рассудка. Настолько, что не хочется никаких отношений, хочется близкую подругу рядом, старые добрые мультфильмы с ванильным концом, где все вторят «жили долго и счастливо» и большую баночку мороженого. Потому что девушке тоже хочется «долго и счастливо», ей тоже хочется порой либо совсем отключить такую функцию как влечение и влюбленность у самой себя, либо утонуть в насыщенной истории любви, страницы которой будет невозможно закрыть.       Только вот историю с Югёмом она уже закрыла. Окончила, разорвала, отрезала ту самую нить, раскромсала сомнения, стараясь сделать всё быстро и принести минимум боли. А получилось ли? Или всё вышло даже резко, будто давно мечтали о такой возможности; немного отчаянно, будто с жалостью даря последнее сообщение; а может с безэмоциональным презрением, будто только вспомнили о существовании какого-то там неудачника в Сеуле?        — И сколько звёзд сошлись тогда, как мы шутили, — начинает говорить Йерим в дребезжащей тишине, — но мы теперь чужие и звёзды разошлись. Им так сказали, — поглаживает мягкое покрывало, осторожно опускаясь на спину и поглядывая на белый потолок, — они, глупышки, добрые, послушались. И мы устали, теперь мы далеко, — глухо смеётся, — начнём поэмы без друг друга. Никого.       Губы сжимаются, а в сердце попадает собственно пущенная стрела. Жестокое оружие, пронзающие насквозь и прожигающее усталую душу. Она закрывает глаза, пытаясь приглушить эмоции, словно держит репутацию. Кому-то важно, чтобы остальные не видали, как жидкость медленно течёт по щёкам, заслоняя взор, как кисти слабые предательски дрожат, не от холода совсем. Как будто остальные всё заметят, осторожно выжидая, когда многие лишь спросят чушь, бестактно врываясь внутрь приевшейся системы. А ведь никому и не надо; они тоже стараются держать лицо. Все ведь знали, что от любви, засранки, отделаться не так легко.      Вдох, выдох; нет больше сил, когда телефон начинает звонить. Она молчит, игнорируя его, всё так же закрываясь. И прямо сейчас ей поможет только она сама и больше никто. Нужно ли ей услышать его голос? Наверное, нет. Он принесёт грохот сомнений, звуча поразительно заботливо, и вновь заставит затеряться в закаулках собственных же ощущений. К нему есть только… жалость? Как иронично, Югём то чувство и не любит, а она не хочет, совсем не хочет.       — Прощай? — шепчет в пустоту дрожащим голосом, после не сдерживая боли.       Ему не холодно, его греют её утешение. И пусть он должен страдать сильнее, чем тогда, но к нему приходит странное умиротворение. Кажется, она в надёжных руках. Пальцы нажимают красную кнопку отсоединения, кидая мобильник в салон и выходя оттуда, а голова поднимается к небу.       Чистое, без облаков, оно напоминает их самих в начале своего пути. Неловкие, а где-то дерзкие и оба наглые, они создавали совместные крупицы облак. Мягких и милых, что напоминают какие-то силуэты, или чёрных туч, что грозят взвалить на твои плечи проблемы. Единственное, что оставалось единым, это их естественность. Как они приходили к компромиссу, как решали одну из ссор, как порой целовались жарко и душно, теряя самообладание, и как не могли улучшить свою погоду, разливая по улицам дожди.       Югём снова на том месте, в тёплой одежде, но уже не в такое позднее время. Наблюдает за проезжающими машинами, стараясь понять, в какой момент они с Йерим оказались на разных марках, что совсем растерялись среди обилия транспорта. Если считать трассу их дорогой жизни, а полосы — краткими моментами, то, значит, все дело в разности душ? Или всё ведь начинается с малого? Они с самого начала сидели на разных моделях?       За последние дни после поездки на окраину ему стало легче, он свыкся с мыслью. С тем, что не всегда получается удержать того, кого хочется видеть рядом вечно. Нельзя заставить человека оставаться близким, когда у того заканчиваются ресурсы и не стоит пытаться сдержать его в клетке. Югём гордится собой, что поступает так мудро, но нутро горит, не желая мириться. Мужчина хочет прийти к ней, крикнуть «моя!» и не допускать ничего, топнув недовольно ножкой, но понимает, что сделав это, потеряет единственные оставшиеся частички привязанности. Йерим — не вещь, она вправе решать самостоятельно, и Ким это понял. Ему стоит уйти с поле боя, где тот сдался сразу же, потому что уважает девушку.      — Прощай? — поднимает бровь и прикасается к кольцу на пальце, создавая образ родной в мыслях; шепчет в последний раз: — Наслаждайся дорогой, прошу, — сглатывает, — потому что поездка лишь одна.       Он молчит ещё долго, просто в отдалении наблюдая за безмятежной природой. Естество готовится к последнему месяцу зимы, раскрывая свою мягкую сторону. Ким улыбается слабо и, кажется, совсем забывает о том, что поставил свой мобильный на беззвучный, пропуская около десятков телефонных звонков. И аппарат замолкает, падая в небытие, перед которым страшно это делать, но, в первую очередь, хочется прыгнуть.   «Прощай..?»