Возвращение

      Вообще-то, с их «грандиозного» возвращения прошло не так много времени, и, казалось бы, ему стоило навоеваться на жизнь вперёд. И с демонами, и с братом. Однако последствия не собирались исчезать самостоятельно, а пацан и девчонки при всём желании не могли быть во всех местах одновременно. И ему нужно было платить за счета. Теперь-то уж точно. Поэтому заказ из самого Редгрейва, который каким-то чудом, не иначе — он видел, во что превратился город, проще было оставить и забыть, — отстраивался и постепенно оживал, не стал такой уж неожиданностью. И, судя по всему, он даже обещал быть совсем плёвым. Даже скучным. Он обычно спихивал такое на других, но в этот раз отчего-то согласился, несмотря на сопутствующую перспективу возвращения в город, с которым было связано столь многое.       Редгрейв встретил его мутным серым небом с ватными облаками, искорёженными улицами, глазницами пустых окон, смотрящих чёрными дырами под неестественными углами, и почти звенящей тишиной. И ему было бы дико идти по пустынным улицам, по которым не сновали даже бродячие кошки и облезлые вороны, если бы не было так привычно. Там, куда приходили демоны, не оставалось никого. Заказчик дал лишь примерное описание места, где, как он думал, обосновались остатки прорвавшихся сквозь разрывы тварей, что не прочь полакомиться кровью тех, кто осмелится вернуться в этот, без сомнения, проклятый город. «Думаю, это там, где всё началось. Ну, вы же знаете, да? Где-то там. Правда, не знаю, где теперь это на самом деле искать… Сам-то я там не был, но мои рабочие туда ни ногой, пока там снуют эти твари. Их же ничто не берёт», — кажется, что-то подобное бормотал старик-прораб по телефону, когда просил его разобраться. «Вы, говорят, лучший. Вы знаете, что случилось. Вы поможете?» — о, да, он знал. И на какой-то миг ему захотелось не то отказаться, не то перекинуть это…нет, не на мальчишку. На того, кто действительно знал, что случилось. А потом он согласился. И вот теперь стоял посреди руин, вспоминая, откуда же поднялся ствол треклятого дерева. Тогда не особо смотрелось по сторонам, а теперь разрушенные здания походили одно на другое, окончательно сливаясь в череду будто скопированных друг с друга улочек.       Впрочем, особенно долго гадать не пришлось. Его ли это везение или просто так совпало — будто бывало иначе, — но почуявшие знакомую кровь твари не заставили себя ждать. Эмпузы, шипящие и расползающиеся в разные стороны, будто тараканы, вылезали из трещин, стремясь окружить и не рискуя нападать. Слишком глупые, чтобы понимать опасность, они, очевидно, знали больше, чем он. И боялись того, о ком знали. Заказчик ничего не знал о том, какие именно твари повылезали на улицы на этот раз. Да и его это сильно не волновало. Мало было вещей, с которыми он бы не справился. Только одна. И он никогда не отличался осторожностью.       Что-то грохнуло, и у него мелькнула мысль, что у этого выводка, должно быть, есть своя Королева. Это объясняло осторожность. Они как муравьи, без приказа единого разума, не совершали никаких действий. Так и вышло. Уродливая, жирная, с уже кем-то потрепанным телом, Королева выползла вслед за своим воинством. Одна из ног, отчего-то не зажившая, волочилась по земле — похоже, люди пытались справиться своими силами, — а серое брюхо было чем-то изрыто-исцарапано. На всё это ушло не больше минуты, и теперь монстры, на миг замерев, оценивали добычу. А после бросились в атаку. Грохнул выстрел, гулко разнесясь по пустым улицам раскатом грома. Похоже, ему всё ж понадобится меч.       Раскидать мельтешащую вокруг мелочь не составило труда. Клинок пел в его руках, а пистолеты привычно ложились в ладони. Однако Королева, похоже, всё же была умнее своих сородичей. Она кружила около, клацая жвалами, иногда делая выпад в попытке ухватить передними ногами, чтобы подтащить к себе и впиться клыками в беззащитное горло. Медлительной, ей было тяжело уклоняться от выпадов, однако броня, покрывавшая тело, не сразу поддавалась даже его мечу. Впрочем, ему было не интересно драться в полную силу с тем, кто не мог и на сотую приблизиться к тому, чтобы стать достойным противником. Напившись уже пролитой крови, тварь становилась всё агрессивнее и настойчивей, всё чаще ударяя своими огромными лапами, стремясь поймать, задавить. Внезапно она поднялась, замахнувшись конечностями, и мощно ударила почти рядом. И он понял, что пора заканчивать. Через мгновение он был уже за спиной. Неповоротливой Королеве требовалось время, чтобы развернуться. В два прыжка он оказался у неё на спине, мощным ударом меча обрубая наполненные кровью отростки на голове. Тварь вскинулась, вереща от боли, суча огромными лапами в воздухе. Ему оставалось лишь прыгнуть вниз, с размаху рубя почти беззащитное брюхо. Королева завалилась набок, дёрнулась в последний раз и рассыпалась мерцающим пеплом.       Данте стоял перед собственным домом.       Он узнал его не сразу, пусть и был там совсем недавно. Из всех мест, куда он мог попасть, он оказался именно здесь. «Там, где всё началось». Было что-то едва не мистическое в том, что пережив пожар, демонов, время и Клипот, почти разрушенный, дом всё ещё стоял. И охотник, пожалуй, даже знал, отчего не замечал его до тех пор, пока загораживающая пространство Королева не растаяла, приняв смерть. Он просто не смотрел, даже не думал, что может увидеть. Слишком незаметен он был в этом уничтоженном городе.       Заказ был выполнен, сейчас стоило бы развернуться и уйти. Но что-то тянуло внутрь, и Данте шагнул на дорожку, когда-то ведущую к крыльцу.       От забора и ограды ничего не осталось, кирпичи, выстилающие двор, вздыбились и потрескались, да и сам особняк держался едва ли не чудом. Дьявольские корни, пронизывавшие и его, и землю Редгрейва, высохли, рассыпались прахом, и теперь ничто, казалось, не держало покорёженные стены и покосившуюся крышу. Он и тогда был удивлен, что всё это ещё не рассыпалось в пыль, а теперь и подавно. Но, несмотря на исчезнувшее крыльцо, рухнувшее левое крыло и совершенно дырявую крышу, дом стоял.       Холла теперь не было, и Данте, чуть помедлив, прошёл прямо в гостиную. Под ногами хрустели щепки, всюду валялись деревянные обломки потолка и балок. Покосившийся семейный портрет всё так же висел над камином, однако дожди, попадавшие теперь внутрь, не пощадили краски. Лица поплыли, и спасти полотно было невозможно. Призраком прошлого оно доживало свои дни среди руин. И в этом тоже было что-то символическое. Обычно не свойственная Данте меланхолия тут накатывала, заставляя размышлять и задумываться.       Когда-то фигурно выложенный паркет, так любимый Евой, теперь нельзя было разглядеть под тёмными разводами и слоем грязи и пыли. Ковёр перед камином был залит чем-то бурым, словно кто-то неосторожно разлил вишнёвый сок или вино. Данте знал, что это кровь. Их обоих.       Правое крыло ещё стояло. И лестница, ведущая туда, на удивление была цела. Повинуясь минутному порыву, Данте, не обращая внимания на скрип давно рассохшихся и полусгнивших ступеней, поднялся наверх. Фундамент просел, и ему пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться лбом о потолок на входе в коридор, ведущий к комнатам. Когда-то его окна, тогда казавшиеся огромными, выходили в маленький сад, где росли яблони. Солнце по утрам заливало всё мягким золотистым светом. Теперь здесь царил холодный полумрак, в котором лениво кружилась пыль.       Данте на пробу толкнул ближайшую дверь. Когда-то выкрашенная коричневой краской, теперь она выглядела совсем чёрной. Со второго раза дверь поддалась, оставляя на полу широкий след в многолетней пыли. Данте замер на входе. Он не вздрогнул, у него не перехватило дыхание, только в животе что-то будто свернулось узлом, противной воронкой, тянущей, засасывающей в себя всё. Данте тяжело сглотнул и чуть выдохнул. Тонувшая в полумраке комната когда-то принадлежала весёлому неугомонному мальчишке, не способном усидеть на одном месте, любившем шуточные драки и постоянно придумывающем новые проказы. Мальчишке, которым когда-то был Данте, хотя сейчас казалось, что это был кто-то другой.       Этому крылу не сильно досталось от того пожара, однако часть вещей в комнате была почерневшей от застарелой копоти. И всё тонуло в глубоком слое пыли. Забытые игрушки, раскрытая на середине книжка, страницы которой выцвели за десятилетия, небрежно брошенная на спинку кровати когда-то любимая рубашка. Поблёкшее, оно восставало перед глазами призраками той жизни, о которой Данте почти забыл. Той, что осталась мутным воспоминанием где-то в глубине. Той, где всё было хорошо, все были вместе, все были счастливы. Той, которую не вернуть. Где-то под рёбрами чуть заныло тоской и сожалением.       Данте прошёл вглубь комнаты, паркет поскрипывал под ногами, но о том, что в любой момент всё может рухнуть вниз, он не думал. На полу были разбросаны какие-то вещи. Даже в детстве он не отличался аккуратностью и любовью к порядку. У Данте мелькнула мысль, что, похоже, даже мародеры за столько лет ни разу здесь не побывали.       Куча, сваленная под окном, привлекла его внимание. У закопченной стены со свернувшимися от жара обоями валялось какое-то тряпьё, в котором едва ли можно было узнать оборвавшуюся занавеску, куски штукатурки, обломки с прогнувшегося потолка. И пару сильно обгоревших длинных палок с дощечками ближе к одному концу… Игрушечные мечи? Брошенные когда-то после очередной игры они так и остались лежать, будто вот-вот их хозяева вернутся, чтобы снова сойтись в шуточной борьбе, где не было победителя и проигравшего. После всего, что было, эта находка казалась невероятной и отзывалась тянущей не то тоской, не то светлой грустью где-то под сердцем. Данте помедлил, а потом осторожно поднял уцелевший получше своего собрата меч за рукоятку. На плашке, заменяющей гарду, как и когда-то давно — в другой жизни, — было выцарапано «Вергилий». Данте хмыкнул, хотя больше это было похоже на вздох. Неудивительно, что именно эта вещь всё же уцелела. Ему всегда удавалось выкарабкаться, несмотря ни на что.       Чувство было странным. Они дрались всю жизнь, верно. Но когда-то веселья и игры в этом было больше, чем ненависти и жажды смерти. И теперь, глядя на обломок деревяшки, Данте не мог понять — как они могли допустить, чтобы всё так изменилось. Когда всё окончательно рухнуло, сломалось? Обгорело так же, как старая детская игрушка в его руках. И Данте отчего-то подумалось, что брат его такой же, как этот меч — поломанный, обгоревший в пламени своих кошмаров. Но всё ещё живой, не исчезнувший окончательно, также хранящий воспоминания о прошлом. Таком далеком, что оно кажется чужим. И таком близком, что, кажется, протяни руку и сможешь прикоснуться.       Подумав, Данте осторожно убрал обломок в карман плаща. Человеческая сентиментальность. Глупость, сказал бы он ему. Такая же, как лежащая в нижнем ящике перчатка-напоминание. Быть может, он тоже станет им? Напоминанием о том, что у них когда-то было, о том, кем они когда-то были. О том, что всё ещё можно вернуть.       В доме он больше не задержался ни секунды. Прикрыл за собой дверь и тихо покинул насквозь пронизанное воспоминаниями и прошлым поместье. Что-то подсказывало, что в этот раз навсегда.       Он возвращается в агентство под вечер. Улочки города, за столько лет ставшего почти родным, уже пустели. Кое-где у баров были слышны весёлый смех и громкие разговоры. Был выходной. Почерневшее небо здесь, в отличие от Редгрейва, было ясным, даже в городе, полном огней, были видны звёзды. Издалека, из конца улицы, привычно светила алым неоном знакомая вывеска. А в высоких готических окнах горел свет. И Данте почувствовал, что впервые за долгое время он спокоен. Или, скорее, умиротворён. За то время, что они провели в бесконечных боях, с демонами и друг с другом, там, в другом мире, они, пожалуй, едва ли пытались что-то изменить. Смертельное соперничество ушло, оно больше не имело смысла, но иначе они просто не умели. Просто не помнили как. Но теперь отчего-то он был уверен, что всё, наконец, наладится. Что они смогут, как когда-то давно, найти общий язык. Научиться слышать и слушать. Вернуться к себе прошлым. Снова стать семьёй.       Данте протянул руку и осторожно открыл дверь. Изнутри пахнуло теплом, Данте вошёл и тихо выдохнул: — Я дома.