***
Чанёль полагает, что день не может стать хуже, когда получает извещение о том, что сегодня из-за переноса пятничной фотосессии у них вечер снова будет забит подчистую. Но он заходит в сушилку и замечает сначала груду отчего-то розового белья, а потом цепляется взглядом за свою новую толстовку, которую сейчас в своих загребущих ручках довольно теребит Бэкхён. Чанёль вспоминает, что она стоит, как два билета в вип-ложу на их концерт, а потом спрашивает. Устало и как-то обреченно. — Что ты сделал с моей любимой толстовкой? Тот довольно ухмыляется уголком губы (никто бы и не приметил, но Чанёль слишком хорошо знает с каким выражением лица эта падла делает ему гадости), а потом строит на лице такое удивление, что Чанёль вдруг смекает, почему его взяли сниматься в дораму: сложно не поверить такой актерской игре. Но Чанёль не ведётся. — Ой, слушай, а ты, кажется, её в тёплую воду случайно засунул, вот она и села. Зато теперь это явно мой размерчик. Не возражаешь, если я её заберу? Чанёль глубоко вдыхает влажный горячий воздух, и, пересилив в себе желание схватить наглого соседа за шкирку и хорошенько встряхнуть пару раз, говорит с прищура ровным, едва слышным шёпотом: — Забирай и катись отсюда. Будем считать это платой за твой синяк на плоской заднице. Но теперь мы квиты, усёк? Так что только попробуй выкинуть подобный трюк снова и ты очень об этом пожалеешь. — И что же ты сделаешь? Побежишь жаловаться на такого мерзкого хёна мамочке Чунмену? Представляю, как комично ты при этом будешь выглядеть, — со смешком бросает Бэкхён и панибратски хлопает Чанёля по плечу. А потом замирает в проходе и добавляет, уже не скрывая победного блеска в глазах: — И ещё, будь лапочкой, когда начнёшь разгребать свои постиранные белые вещи, захвати из груды своего белья мои красные носки. Я их, кажется, забыл вытащить ещё с прошлой стирки. Бэкхён успевает избежать возмездия только потому, что вовремя хлопает дверью прямо у Чанёля перед носом***
Чанёль лояльно относится к розовому. Но иметь полгардероба лососёвого цвета, когда ты вроде как брутальный репер — это просто ужасно. И, стоя перед зеркалом, он уже битый час задаётся вопросом: стоил ли синяк на копчике Бэкхёна его испорченного красными носками гардероба и любимой толстовки? И, вроде бы, даже близко нет. — Брось, тебе очень даже идёт этот цвет, — довольно вставляет Бэкхён, свесившись с верхнего яруса кровати. — Он, знаешь ли, подчёркивает твою… как же там было… Бэкхён обновляет комментарии под последним видео и цитирует: — «Чувствительную и ранимую душу истинного музыканта» А потом фальшиво хохочет. — Фанатский твиттер закрой, придурок, — сквозь гладь зеркала бросает Чанёль, разглаживая складки на розовой футболке. Он ещё пару секунд безуспешно пытается убедить себя в том, что выглядит сейчас не так уж нелепо, а потом психует и просто скидывает испорченную футболку на пол в остальную груду теперь ненужной одежды. — Воу-воу, давай только без сцен, а? А то реально портишь концепцию весёлого мальчика, — усмехается хён, сверкая глазами. — Тут о тебе столько всего занимательного пишут, что трудно остановиться. Я уже даже начал фоловить девушку с ником «Пак Чанёль, как смысл биться моему сердечку», потому что ни от кого другого, даже от нашего любящего сыпать застольные комплементы менеджера не слышал столько хвалебных од о тебе. Чанёль понимает, что это просто одна из обычных бэкхёновских провокаций. Он видит её в чужих глазах за наигранным весельем. Он знает, что Бэкхёну, на самом деле, совсем не весело, и что всё равно ему на твиттер, на эту девушку, на её влюблённые нелепые посты. Ему не всё равно только на чужие агрессивно суженные зрачки и сжатые кулаки. Чанёль знает, что это просто очередная провокация, но снова ведётся, будто слышит подобное не каждый день. Потому что только Бэкхён из раза в раз бесит его, как в первый. Именно поэтому он разворачивается и, в одну секунду забравшись наверх, падает на чужую кровать, придавливая хохочущее тело своим торсом к постели. И тянет руку к чужому телефону, вот только всё равно не успевает. Бэкхён взвизгивает и прячет его в карман толстовки, а Чанёль про себя отмечает, что тот юркий, как сурикат, и выхватить телефон из его цепких пальцев из раза в раз становится всё труднее. Но Чанёль не любит проигрывать. И именно поэтому они ещё пару минут дерутся за чужой гаджет, и лишь после, устав, замирают друг против друга. Оба взмыленные, взлохмаченные и красные. Чанёль от гнева, а Бэкхён от хохота. — Я очень надеюсь, что сейчас мне в бок упирается твой телефон. Или ты с утра не передёрнул? — Бэкхён дышит ему почти в губы и игриво подёргивает бровями. Чанёля поражает и обездвиживает чужая бестактная прямолинейность, когда он понимает, что даже держа чужие руки над головой и имея более выгодную позицию, он уступает Бэкхёну в этом умении держать себя начальником положения. И будь Чанёль чуть менее милосерден к фанатам, он бы зарядил пощёчину по этому сахарному личику и получил бы хоть каплю удовлетворения от чужой взбешенной мордашки. Но бренд портить нельзя. — А знаешь, с меня хватит, — вдруг внезапно растеряв весь свой яростный запад, бросает Чанёль, отпуская чужие запястья. — Мне всё равно, какую подлость ты ещё собираешься устроить мне сегодня. Вот только запомни, что месть — это блюдо, которое подаётся холодным, однако в твоём случае оно не заставит себя долго ждать. Бэкхён только снисходительно улыбается в ответ на хлопок двери.***
А вот Чанёль слов своих на ветер не бросает. И поэтому на следующий же день рано утром Бэкхён залетает в столовую взбешённой кошкой. Все отмечают, что глаза у него сияют как два сапфира, и волосы дыбом встают на загривке. При виде него столовая погружается в пугающую тишину. Сехун удивленно роняет ложку обратно в мюсли. Чонин отрывается от своего телефона и подслеповато щурится на чужую фигуру. А Чунмен едва ли не седеет за пять как никогда долгих секунд. Ещё вчера идеально выбеленные волосы Бэкхёна безнадежно испорчены пятнами чёрной краски. Чанёль же с трудом гасит смешок в кулак и довольно откидывается на спинку стула, довольный чужой реакцией. — Ну ты и гадина, Пак Чанёль. Не мог что ли выбрать день для мести поудачнее? — яростно сверкая глазами, на пониженных тонах спрашивает Бэкхён, пуская по телу сидящих мурашки. — Ты знал, что именно сегодня у меня фотосессия в Вог Корея и решил отомстить по-крупному? Чанёль лениво пожимает плечами, не пытаясь отрицать свою вину. — Просто решил забрать должок разом. — Сейчас что-то будет, — комментирует Чондэ, доставая телефон из кармана. Кенсу устало встаёт из-за стола и, прихватив йогурт, выходит. За ним следом боязливой тенью выскальзывают Кай и Сехун. Чондэ занимает наиболее выгодную для съемки позицию, Минсок самозабвенно доедает овсянку, а Чунмен на всякий случай набирает номер менеджера, ещё не зная, как будет объяснять ему, почему съёмка месяца грозит сорваться из-за их самого продающего отп. — Меня же для этого только вчера в блондина выкрасили! — А мыслить как блондинка ты начал намного раньше, — парирует Чанёль и откусывает большой кусок яблока. — На кого из-за тебя, тупая башка, я теперь похож? — проигнорировав шпильку в свой адрес, возмущается Бэкхён, кидая в Чанёля полупустой флакончик из-под лже-шампуня. Чанёль хмыкает и ставит в своей виртуальной табличке пару баллов напротив его «счёта мести», как раз рядом с красными носками и севшей толстовкой. Только вот он всё равно понимает, что волосы можно выкрасить заново, а кофта теперь лежит у самого Бэкхёна в гардеробе, как напоминание о том, кто кого на самом деле сделал. — Ну, как по мне, ты выглядишь словно Стервелла Де Виль, собравшаяся травить несчастных щенков, — со смешком выдаёт Чанёль, склоняя голову к плечу. — Вполне себе отражающий твой характер образ. — Знаешь что, лопоухий бигль, — говорит Бён пугающим шёпотом. — Тебя я сейчас стравлю первым. Бэкхён скалится и совершенно неожиданно для всех бросается прямо на Чанёля, падая вместе с ним на пол под треск ломающегося стула и отборного мата залетевшего в столовую менеджера. Так, в этот день Чанёль тоже получает второй синяк на копчик и минуту настоящего мстительного удовлетворения от вида разъяренного Бэкхёна, которого насильно оттаскивают в четыре пары рук и чуть ли не в их общей гостиной сразу же коротко стригут и перекрашивают в неуместно лиловый.***
Чанёль чувствует, что что-то не так, когда проходит мимо своей (уже чужой) толстовки в пятый раз. Ему бы поторопиться, потому что Чунмен просил не задерживаться, ведь минивен, который должен отвезти их в аэропорт, приедет буквально через полчаса. Но от его бывшей толстовки пахнет так знакомо, будто она до сих пор ему принадлежит. Он наклоняется и, не заботясь о том, как выглядит в эту минуту со стороны, начинает обнюхивать линию крепления капюшона изнутри. И потом, смекнув в чём дело, пулей влетает в ванную. Бэкхён как раз чистит зубы мятной пастой, рукой проводя по подбородку, проверяя по ощущениям: пора ли бриться или это может подождать до завтрашнего концерта. И потому успевает кинуть через зеркало в сторону Чанёля лишь один вопросительный взгляд перед тем, как его хватают за грудки и резко прижимают к стене. Чанёль прищуривается и, наклонившись вперёд, тянет воздух за чужим загривком словно ищейка, улавливая аромат своего парфюма даже через приторный запах мяты. — Эй-эй-эй, что это за интим вне фансервиса, — со смешком выдаёт Бэкхён, стараясь оттолкнуть от себя Чанёля. Но тот, вопреки чужому сопротивлению, утыкается носом за ухо, туда, где запах становится наиболее отчётливым, и шепчет чуть ли не угрожающе: — Ты, я так понимаю, решил помимо вещей уже начать забирать и мои запахи? Бэкхён дергается в чужих холодных после улицы руках и непонимающе хмурится. — Если ты о своей зубной пасте, то ты не бойся, я куплю тебе новую, розовую, с клубничкой, брутальную, как ты любишь, и… — Заткнись, ты же прекрасно понял, что я про парфюм, — нетерпеливо перебивает Чанёль, отпуская того на пол и делая шаг назад. — Как тебе вообще в голову пришла идея забрать мой любимый аромат? — Просто мой прошлый парфюм тебе не нравился, — пожимает плечами Бэкхён, разворачиваясь обратно к зеркалу. — И позапрошлый, и поза-позапрошлый. Ты все критиковал и говорил, что от них у тебя начинает болеть голова. А я устал слушать твоё нытьё. — Голова у меня от тебя начинает болеть, а не от парфюма, — хмыкает Чанёль, плечом приваливаясь к косяку двери. — Ты, видимо, плохо меня слушал. — Да я вообще едва ли тебя слушал, — сплевывая мяту, отвечает Бэкхён, перехватывая чужой недовольный взгляд в отражении. — Твои претензии в мою сторону это всегда сплошное бла-бла-бла. Бэкхён не так, Бэкхён не эдак. Если бы я знал тебя чуть хуже, то подумал бы, что ты влюбился и просто не знаешь, как привлечь моё внимание, потому и пытаешься докопаться до каждой мелочи. В конце концов, именно так и поступают маленькие глупые мальчики. Чанёлю в первую секунду снова хочется просто взбеситься от этого нелестного сравнения, а потом в нём что-то щёлкает. И идея, пришедшая в голову, кажется настолько безбашенной, что Чанёль, недолго думая, решается её осуществить. — Вот тут ты прямо в точку попал, — Пак умышленно понижает голос до интимного шёпота и делает нерешительный шаг вперёд к Бэкхёну, стыдливо опуская глаза. Он краем глаза замечает, как напрягается чужая спина и даже успевает уловить подозрительный взгляд, направленный в его сторону. Чанёль едва сдерживает ухмылку и, закусив губу, становится за чужой спиной так близко, что чувствует, как против воли вздрагивает и сжимается Бэкхён, рукой хватаясь за бортик раковины, когда ощущает чужое дыхание на своей шее. А Чанёль, осмелев, аккуратно обхватывает чужую талию, успевая увидеть ошарашенный взгляд, мелькнувший в отражении зеркала, и аккуратно кладёт подбородок на чужое плечо, поднимая глаза. Увидеть сбитого с толка Бэкхёна удаётся так нечасто, что Чанёль позволяет себе насладиться этим моментом сполна прежде, чем продолжить. — Да, ты прав. Именно так и поступают маленькие глупые мальчики, — повторяет он, когда почти нежно проводит пальцами по чужому подбородку, разворачивая Бэкхёна к себе лицом, и тут же усиливает хватку, принуждая Бёна немного запрокинуть голову, чтобы встретиться с вмиг похолодевшими взглядом. — Но так они пытаются привлечь внимание миленьких девочек, а не смазливых парней, которым нужно каждое утро проверять: не отросла ли щетина, — выплёвывает Чанёль, крепче сжимая пальцами чужой подбородок. — Ведь эти женоподобные парнишки, наверное, боятся, что если отросла, то она не сочтётся цветом с их бабской подводкой. Но это, Бэкхён, тебе, наверное, лучше меня знать? На секунду ему кажется, что в глазах Бэкхёна что-то вспыхивает и рушится мелкой крошкой, но это «что-то» тут же исчезает при напускной, лживой улыбке, от которой его глаза становятся снова такими бесстрастно-отрешенными и пустыми, как у куклы. Бэкхён хмыкает уголком губы, выдыхая ухмылку в чужие губы, и, с силой надавив на тюбик пасты, выбрасывает струю мяты в чужое лицо, а потом, оттолкнув жмурящегося и шипящего из-за жгучей пасты Чанёля к стенке, гордо выходит из ванны. — Если ты хотел задеть меня, — бросает он уже в коридоре. — Тебе стоило придумать что-то более оригинальное, чем сравнение меня с объектом своих мокрых снов. И громко хлопает дверью. В минивен Чанёль, конечно же, опаздывает. Как и, впрочем, Бэкхён. Поэтому до аэропорта они доезжают на одном такси, преисполненные взаимной неприязнью и развернувшись каждый в сторону своего окна, создавая при этом в салоне такую напряженную атмосферу, что водитель за полтора часа так и не решается ни спросить у них о погоде, ни попросить автограф.***
Любой многочасовой перелёт Чанёль всегда переносит с трудом. И это не из-за последующей акклиматизации, не из-за турбулентности и даже не из-за кресел, явно не рассчитанных на его рост, обычно это происходит из-за Чондэ, который отчего-то почти всегда оказывается сидящим рядом. Обычно он весь полёт любит развлекать себя недвусмысленными расспросами о тайных грешках Чанбэков, которые, на самом деле, есть разве что у него в голове. Чанёль больше всего на свете хочет хотя бы эти пять часов не думать о Бэкхёне, вот только, по иронии судьбы, Ким снова приходит по его душу. — Да господи, Чондэ, сколько раз тебе повторять, что фанфики по нам, написанные Сехуном в приходе ночной музы — это просто фанфики, а на самом деле между нами, вот клянусь тебе, ничего, абсолютно ничего кроме неприязни нет, — Чанёль вздыхает и бессильно откидывается на жёсткую спинку кресла. Он хочет стакан апельсинового сока, который стюардесса забыла принести ещё полчаса назад, а не пытаться утихомирить коварных чертей в чужой голове, которые только и делают, что строят догадки об их тайной любви. Он хочет под тёплые струи душа в отеле, чтобы смыть с себя запах аэропорта, а не ютиться на узком кресле под чужим прожигающим дыры взглядом. Он хочет спать, а не вот это вот всё. — Я вижу, как ничего нет, — Чонде закусывает край стакана с апельсиновым соком и смотрит как-то совсем уж в душу. Чанёль неловко передёргивает плечами и, приспустив козырёк кепки, отчаянно пытается притвориться спящим. Потому что под взглядом Чондэ он действительно вечно чувствует себя за что-то виноватым. Он бы очень хотел провести пятичасовой полёт с Кенсу за просмотров серии с пингвинёнком Пороро, но Божья милость обошла его стороной ещё в детстве, если ему в отп достался человек типа Бэкхёна. Чанёль вздыхает и косится на него из-под длинного козырька. Тот как раз сидит, уткнувшись в телефон Кенсу и, мягко улыбаясь, смотрит какое-то видео. Чанёль скрепит зубами и отворачивается к окну. Почему-то Бэкхён может вести себя терпимо со всеми, кроме него. Он не ненавидит Бэкхёна, потому что это слишком категоричное слово для их взаимоотношений. Бэкхён его скорее бесит. Да. Точно. Бэкхён его просто бесит. Причем он даже не уверен чем конкретно. Просто существуют же такие люди, в которых, вопреки логике, раздражает всё, даже если ты сам склонен делать эти же вещи. Тем более, если ты склонен делать эти же вещи. Бэкхён, на самом деле, больше всего бесит его даже не тем, как смеётся или дурачится, а тем, что, если быть честным, на самом деле очень смешно шутит, по пятницам любит смотреть те же сериалы, фоловит тех же людей в инстаграм и даже марку хлопьев обожает ту же что и Чанёль. Чанёля бесит не сам Бэкхён, а то, что они, вопреки различиям в характере, так похожи. И что их взаимная неприязнь ничем, по сути, не обоснована, кроме простой годами выработанной привычки цепляться друг к другу по малейшему поводу.***
Чанёль не знает, почему их с Бэкхёном в отелях часто селят вместе. Да он, в принципе, привык, а может просто устал сопротивляться. Пару раз он, правда, пытался поменяться с кем-то и жить с Кенсу, однако его чистоплотность очень быстро начинала Чанёля угнетать. Ведь на Бэкхёна хотя бы можно было поорать за то, что он снова не выкинул упаковку из-под растворимого рамёна и отвести душу. А вот к Кенсу придраться было не за что, да и не особо хотелось за критику получить неплохую оплеуху. Он пытался пару раз ещё пожить с Сехуном, но тоже как-то не срослось. И вернуться к Бэкхёну Чанёль был очень даже рад. В глубине души, конечно. Просто к Бэкхёну он привык. Поэтому в этот раз Чанёль заходит в ванну их номера, не проверив замка. Бэкхён судорожно хватается за полотенце, желая прикрыться. По его телу течёт вода и еще несмытый поплывший макияж напоминает грим ненормального клоуна. Чанёль смотрит на него: такого мокрого, разозленного и уставшего после перелёта. И вообще не понимает, что фанаты находят такого удивительно прекрасного в его внешность. — Стучаться тебя, видимо, не учили? — выдавливает из себя Бэкхён, раздраженно сверкая глазами сквозь гладь зеркала. — Ой, да будто мне есть там на что смотреть? Серьёзно, ты, думаю, можешь даже не прикрываться, мы все видели, что у тебя под футболкой месяц уже, как от кубиков одно лишь упоминание. Бэкхён ожидаемо вспыхивает, разворачиваясь лицом к Чанёлю. — А не пойти бы тебе… — И ещё, — перебив Бэкхёна взмахом руки, продолжает Чанёль — Ты, конечно, и с косметикой не подарок, но без неё так вообще, словно страдающая бессонницей чихуахуа. Я всё задавался вопросом, за что тебя вообще взяли в ехо, и вот теперь вдруг понял, что точно не за внешность, — хмыкает Чанёль, нагло застыв в дверном проёме. И тут впервые видит, как Бэкхён теряется, не находя ответа, а его плечи на секунду как-то нервно дёргаются и подавленно опускаются вниз. — Выйди, пожалуйста, — звучит следом настолько тускло, что Чанёль прикусывает язык. Он привык, что Бэкхёну всегда есть, что сказать в ответ. Он привык к тому, что они придумывают глупые прозвища друг другу по поводу и без, критикуют внешность, навыки и таланты. Он привык, что они каждый день прикапываются друг к другу, словно всё не могут найти самый верный изъян, что ругаются, ссорятся, но никогда не переходят дозволенной грани. Никогда не бьют по больному, прицельно, настолько зло. Но сегодня, кажется, Чанёль перегнул палку. Он отмирает и послушно закрывает за собой дверь, чувствуя себя внезапно так паршиво, как будто в душу человеку плюнул. Он привык шутить, но обычно не так грубо. И уж точно не привык говорить того, о чём на самом деле совсем не думает. Говорить что-то, лишь бы задеть. Они, кончено, друг друга не переносят, но ведь не повод это кого-то намеренно унижать? Чанёль часто шутил про что-то похожее, но Бэкхёна, казалось, нельзя было вообще ничем задеть. Он будто отмахивал от себя любые язвы, никогда не принимал хейтеров всерьез и часто откровенно смеялся в лицо комментаторов. Чанёль ему даже немножко в этом плане завидовал. Вот этой вот чужой стойкости и боевому духу. Но сейчас… Чанёль заворачивается в кокон из одеял и отворачивается к окну, надеясь притвориться спящим. Бэкхён выходит из ванны через пару минут. Чанёль видит его в отражении стекла и прикусывает губу, когда замечает, насколько тот выглядит подавленным. Он в атмосфере давящей тишины выключает свет и поворачивается к Чанёлю спиной, сворачиваясь в позу эмбриона. И Чанёль понимает, что, кажется, в своём стремлении его задеть в этот раз перешёл какую-то невидимую грань. — Эй, Бэк. Прости. То, что я сказал — неправда. Я просто издевался. Говорит и понимает, насколько отвратительно это звучит. Бэкхён не отвечает, только шуршит одеялом, кажется, накрываясь им с головой. — Я серьезно, — Чанёль садится на кровати, сбрасывая одеяло с плеч. — Не обижайся, пожалуйста. — Иди ты знаешь куда, — огрызается Бэкхён, впрочем, без тени привычной угрозы в голосе. И Чанёль, вздохнув, встаёт. И, подойдя к чужой кровати, садится рядом, сдёргивая с головы одеяло. — Я не имел в виду ко мне, придурок! — возмущается Бэкхён, а Чанёль замечает размытую черноту под глазами из-за плохо смытого макияжа. И этот Бэкхён: такой хрупкий, уязвленный, душу напоказ выставивший в своих влажных глазах — такой настоящий, что у Чанёля сердце щемит и от своего длинного языка. — Прости меня, я не думал, что это тебя заденет. — О, да что ты. Мне же откровенно в кайф слушать какая я страшная бездарность, у которой везде вместо мышц жирок. Ты продолжай, продолжай, я просто в экстазе захожусь от этих слов. Это же не ты перед очередным концертом начинаешь каждый чёртов день сдавать менеджеру каллораж съеденной за день пищи, как какая-то помешанная на диетах блондинка, это же не ты отказываешься от кружки пива за общим столом или самой афигенской пиццы в городе, потому что через неделю очередной концерт. Это не ты каждый раз в лепёшку разбиваешься, чтобы что-то кому-то доказать. Доказать, что петь без фонограммы умеешь, что танцевать не только в задних рядах, что есть в тебе что-то помимо острого язычка и тонны косметики, что-то помимо безмерных амбиций. Доказывать это каждый год, каждый месяц, каждый чёртов день. И… господи, ты думаешь, я не вижу, как другие смотрят на меня, стоит мне отвернуться, ты думаешь, я не вижу раздражения, неприязни и зависти в их глазах? Ты думаешь, что я не чувствую их презрения? Ты знаешь, почему я общаюсь с тобой? Потому что они искренне ненавидят меня, Чанёль, но продолжают улыбаться в глаза, а ты единственный, кто остаётся со мной честным. Потому что тебя я тоже раздражаю, но ты этого не скрываешь. Потому что ты единственный, кто мне не врёт! И, знаешь, я бы давно забил на всё это дело, притворство и пиар-лист, бросил бы, да уехал из алчного столичного города куда-нибудь в глушь, да только тут вся моя жизнь, понимаешь? Я ведь реально музыку, как и сцену, всем сердцем люблю. Да только стал бы кто меня слушать, не будь я эгоистичной стервой, всё время перетягивающей одеяло на себя? Просто подумай, если бы я со своей довольно непримечательной внешностью, не вгрызался во всё так, как я это делаю, достиг бы я чего-нибудь? Но я тоже человек, и терпеть эту змеиную желчь в мою сторону мне тяжело и порой очень больно. И я… я… ты просто не представляешь, как я уже устал от всего этого дерьма, — Бэкхён жмурится и закусывает край подушки, чтобы не разрыдаться от бессилия. А Чанёль замирает, сраженный этим монологом. И ему кажется, что это впервые, когда Бэкхён произносит ему столь длинную речь с их дебюта. А ведь Чанёль всегда думал, что это у Бэкхёна нет никаких проблем. Что он ни к чему не относится серьезно. Что дурачится и балуется, пока Пак работает над собой. А Бэкхён просто никому никогда не открывался, никогда не показывал, что он, вообще-то, не меньше всех познаёт иную сторону популярности. Чанёль ведь помнит, как они вдвоём пытались начать смотреть дораму Бэкхёна, где тот снимался. Бэкхён предложил ему как бы между прочим, когда в какой-то вечер у них был выходной. А Чанёль повёл себя как последний придурок. Он помнит, как они сидели на кровати, и Бэкхён, стараясь, чтобы он не заметил, заламывал пальцы, ожидая своего момента. Вот только Чанёль то планировал всё раскритиковать. Так, как всегда у них и было. Он раскритиковал игру Бэхкёна в пух и прах, сказав, что это вообще дурацкая затея наряжать айдолов в костюмы и пытаться тем самым набить рейтинги. Бэкхён тогда, испустив немного нервный смешок, согласился и закрыл ноутбук. Больше они к этой дораме не притрагивались. А Бэкхён ещё несколько дней ходил разбитым. Только ведь Чанёль не слишком волновался почему. Он был так увлечен в их игру кто кого победит, что совсем забыл о чувствах. Чанёлю становится паршиво. От знания того, что Бэк цепляется за него, лишь бы не потеряться в этом фальшивом мире ненастоящих улыбок и накрученных рейтингов, а Чанёль, у которого с группой хорошие отношения, и не знает. Чанёль вздыхает и, встав с чужой кровати, отходит. Бэхкён прикрывает уставшие глаза и ему хочется провалиться сквозь землю, потому что ну какого чёрта он сорвался и высказался Чанёлю. Почему не перевёл всё в очередную шутку, почему его впервые так задели чужие слова. А потом он чувствует, как под весом вернувшегося Чанёля прогибается вторая половинка его узкой кровати. — Что ещё? — устало спрашивает Бэкхён, разворачиваясь к соседу лицом. — Я хочу сказать кое-что. Бэкхён хмурится и бросает: — Если это будет чем-то, что ты забыл добавить мне в ванной по поводу моих талантов или внешности, то это подождёт до утра. — Прости, — со вздохом перебивает Чанёль, поворачивая свою голову в сторону чужого лица. — Я не должен был всего этого говорить. Я… я так не думаю. Я просто… господи, как это низко… я бил по больному, понимаешь? Я ведь всегда в душе завидовал тебе, Бэкхён. Тому, что, несмотря на все твои недостатки в моих глазах, тебя всё равно фанаты любят больше, менеджеры ценят сильнее, да и пиарят гораздо чаще, в то время как я, скача по сцене с улыбкой весельчака, получаю в разы меньше признания. Кровать узенькая и Чанёлю не очень удобно. Он ощущает кожей чужое тепло, несмотря на то, что Бэкхён отодвинулся от него едва ли не к стенке. И ему вдруг очень хочется шутливо взлохматить чужие волосы на затылке, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу. — И знаешь, на самом деле, как ни тяжело мне это признавать, ты красивый и талантливый. Я потому, наверное, и раздражался, потому что понимал, что ты круче, что ты выше (не буквально конечно), но что есть в тебе что-то, чего у всех других нет. Тебя люди за это на руках носят и за это же ненавидят. — Да ну. И что же это? — навострив уши, тихо и заинтересованно спрашивает Бэкхён, не сводя с Чанёля своих блестящих глаз. — Я не знаю, — смутившись, неуверенно испускает смешок Чанёль. — Наверное, за то, что ты — это ты. Такой вот потрясающий Бён Бэкхён. Они ещё какое-то время лежат в молчании и просто смотрят друг другу в глаза. И это так ново для Чанёля. Вот так вот просто лежать рядом и не кричать друг на друга, не язвить, не драться. Что Чанёль даже вздрагивает, понимая, что не дышал всё это время, когда Бэкхён, вдруг отмерев, первым отводит взгляд. А потом Чанёль, перегнувшись через Бэкхёна, берёт стоящий на тумбочке ноутбук и, повернув голову, с неуверенной улыбкой на губах предлагает: — Слушай, раз уж такое дело, то давай хотя бы на сегодняшний вечер забудем о нашей вражде и посмотрим вместе смешные вайны про Чунмена на ютюбе, что скажешь? Бэкхён подвисает на несколько секунд, пялясь на Чанёля во все глаза, а потом едва заметно кивает и в неоновом свете монитора Чанёль успевает увидеть, как он на секунду искренне улыбается кончиками губ в ответ.***
Война их возобновляется резко, но как-то внезапно меняет направление на сто восемьдесят градусов, перерастая во что-то новое. Просто на следующем концерте, завернув за сцену, Чанёль резко вжимает Бэкхёна в стену всем телом и раздраженно шипит, почти упираясь носом в чужой взмокший висок: — Я же вроде тебе тоже открылся. Сказал, что меня задевает, когда ты намеренно отбираешь к себе моё внимание! Мы же вроде на сцене должны работать совместно, когда у нас фансервис по расписанию. Какого чёрта ты лезешь к Сехуну, когда у нас с тобой одно отп на двоих? Бэкхён вздрагивает больше от неожиданности, чем от испуга и после, лениво откинувшись на шершавую стенку, лишь снисходительно смеряет взглядом Чанёля сверху вниз прежде, чем отвечает: — Наше отп такое вялое, что я почти успел уснуть на сцене. Фанатам не интересны твои розовые сопли и робкие попытки задеть мой локоть своим. Им неинтересно то, из чего нельзя порезать гифок в твиттер и настроить теорий о том кто с кем по вечерам тайком спит! — И что же ты предлагаешь, лапать тебя на сцене, словно озабоченный школьник, чтобы подогреть интерес? Бэкхён забавно фыркает, сдувая липнущую ко лбу отросшую чёлку. — «Чанёль» и «лапать» в одном предложении? Я тебя умоляю, кого ты смешишь, ты даже на «типа случайное касание» не способен. Какой там лапать, монашка ты девственная. Чанёль заводится, потому что слова про монашку задевают его эго. Его в принципе бесит, когда его образ того, кто ценит чужое личное пространство, трактуется такими людьми, как Бэк, словно нерешительность и неумелость. Особенно, пока Бэкхён на сцене строит из себя эдакую роковую диву. Поэтому он, переполняемым остаточным адреналином, перехватывает Бэкхёна за плечи и резко подаётся вперёд, грубым поцелуем впиваясь в чужие сухие горячие губы. Это мажущее прикосновение, длящееся пару секунд, если честно, с большой натяжкой можно назвать поцелуем, но в Чанёле вдруг что-то ёкает и он отстраняется, испугавшись неожиданно громко ухнувшего вниз сердца. А потом строит на губах победную улыбку, стараясь за наигранной самоуверенностью спрятать обжигающую неловкость. Благо, шокированному Бэкхёну сейчас совсем не до его красных от смущения ушей. — Что это только что, твою мать, было? — кончики ушей у Бэкхёна тоже внезапно вспыхивают алым, и он на мгновение теряет привычное самообладание, запнувшись на середине фразы. Знал бы сам Чанёль ответ на этот вопрос. Но сейчас он только как-то нервно передёргивает плечами, складывая руки на груди в защитной позе и с нервным смешком выдаёт: — И кто теперь из нас двоих невинная монашка? Зарделся то ты, а не я. Бэкхён же ещё пару секунд пялится на него откровенно растерянным взглядом, переваривая случившееся, а потом как-то слишком неожиданно вступает в игру, сменив непонимание и испуг на хитрый блеск в глазах и привычную усмешку. — Мне просто сты-ы-ыдно, — тянет он, хватая чуть отстранившегося Чанёля за лацканы концертного пиджака и притягивая к себе обратно, — что к своим летам ты даже целоваться нормально не умеешь. Чанёль не успевает вспыхнуть от негодования, потому что Бэкхён, приложив палец у его губам, наклоняется ближе и, совсем осмелев, почти мурчит жарким шёпотом в губы, не отводя взгляда: — Если целуешь Бён Бэкхёна, то, будь добр, делай это на уровне. Чанёль чувствует, как его сердце снова ухает вниз, а потом взлетает вверх и начинает биться где-то в горле. Быстро-быстро, как у колибри. — К тому же, нуна из стаффа не зря же наносила мне вишнёвый тинт на губы, верно? И Чанёль успевает разве что нервно хмыкнуть прежде, чем чувствует, как его утягивают во внезапно глубокий и до чёртиков реальный поцелуй. На который он, впрочем, отвечает весьма охотно. А мысль «Господи, я что лижусь за кулисами с Бён Бэкхёном?!» сменяется на «Да пошло оно всё» где-то в глубине сознания сразу же, как только Чанёль чувствует на языке вкус вишнёвого тинта.***
Они дерутся за пульт, потому что телевизор в номере один, а программ, которые можно глянуть в первый выходной вечер за неделю несметное количество. Чанёль сильнее, но Бэкхён ловчее и выносливей. Во время очередной рекламной паузы они скатываются на скользкий пол. И тут, к сожалению, ловкость не слишком помогает. Чанёль хватает Бэкхёна за лодыжку и тянет на себя, отбирая пульт. — Я не буду смотреть эту кровавую муть! — ноет Бэкхён из захвата Чанёля, когда они устраиваются на полу около чужой кровати. Чанёлю бы отпустить Бэкхёна по его делам и насладиться новым боевиком в одиночестве под попкорн и пять бутылок колы, но есть какой-то кайф в том, чтобы, выиграв битву за пульт, заставить Бэкхёна смотреть то, что он так не хочет. По правде говоря, Чанёлю не так уж и удобно сидеть вместе с Бэкхёном на холодном полу, когда в спину упирается жёсткая перекладина от отельной кровати. К тому же, он понимает, что полтора часа удерживать брыкающееся тело одной рукой в плотном захвате очень утомительно. Да вот только удовлетворение от победы разливается по телу липкой патокой, и Чанёль решает, что он может потерпеть некоторое неудобство ещё пару часов. — Тебе придётся, — на ухо чуть ли не мурчит Чанёль, приживая Бэкхёна к своей груди сильнее, — ведь ты проиграл. Бэкхён ещё какое-то время брыкается, а потом с разочарованным стоном откидывает свою голову на чужое плечо, ёрзая, чтобы устроиться удобнее. От него пахнет мятной зубной пастой (по-прежнему Чанёлевской), каким-то порошком для белья и ванильным кондиционером для волос. И это всё так по-домашнему (с учётом того, что они почти месяц уже не были дома, в родной Корее), что Чанёль зарывается носом в чужую макушку, ослабляя хватку, и, прикрыв глаза, долго вдыхает эту смесь запахов. — Опять пытаешься обвинить меня в краже своего парфюма? — даже не дёрнувшись, лениво спрашивает Бэкхён, сильнее откидывая голову и встречаясь лицом к лицу с перевёрнутым изображением Чанёля. — Не бойся, я, наконец-то, купил свой, а то стрёмно, когда Сехун подходит вплотную и в лицо заинтересованно спрашивает, почему от моих вещей пахнет тобой. Чанёль улыбается и невзначай интересуется: — И что же в этом вопросе тебя больше смутило: уличение тебя в краже или подозрения, вызванные у Сехуна в голове его богатым воображением? Бэкхён молчит пару секунд, обдумывая слова, а потом, пихнув Чанёля острым локтем под рёбра, возмущенно выдаёт: — Да за кого ты меня принимаешь? Будто мне не всё равно, в каких развратных деяниях я предстаю в голове нашего любимого макне… но вот позорить своё честное имя, обвиняя меня в грабеже я не позволю. Чанёль смеётся сквозь боль, а потом случайно скользит рукой чуть ниже, коснувшись оголенной кожи через рубашку. Бэкхён ощутимо вздрагивает и напрягается, не решаясь обернуться. — Ты что ж, сейчас решил притворить в жизнь фантазии Сехуна? — А ты, значит, об этом всё же думаешь? В шею шёпотом спрашивает Чанёль и снова проводит ладонью вверх и вниз. Бэкхён прерывисто вздыхает от лёгкого касания холодных пальцев по теплой коже. — Что, может, ты ещё и просишь у Сехуна ссылки на фанфики ночами, чтобы в холодной постели не было так одиноко? Это немного не похоже на их обычные взаимоотношения. Поэтому оба сразу вспыхивают, вспоминая относительно недавний поцелуй за кулисами, который они как-то замяли, негласно решив закрыть тему. На удивление новый подвид войны не вызывает в Чанёле раздражения. А вот такой вот немного смущенный и растерянный, молчаливый, сбитый с толку, растрепанный и очень домашний Бэкхён вообще пробуждает в его душе чувство, близкое к умилению, как когда он смотрит на щенят в зоомагазине. — Ты довольно много обо мне не знаешь, — похотливо ухмыляется Бэкхён, поигрывая бровями. — Поверь мне, с творениями Сехуна я знаком, но совсем не из-за того, что тебе успел нарисовать твой опошлённый мозг. И, знаешь, у Хунни в голове и так достаточно материала, так что тебе бы лучше убрать свои руки от стратегически важных частей моего тела, потому что я бы не рекомендовал давать макне ещё и озвучку его сценариев, а то его номер по соседству, а я не уверен в звукоизоляции стен и силе своего разработанного голоса. Жаль, что ты у нас, на самом деле, не такой плюющий на общественное мнение брутал, как в фантазиях Хунни или наших любимых фанатов. А то так бы даже отсутствие годной шумоизоляции тебя не остановило, и я бы хоть на что-то сегодня напросился под шумок твоего отстойного боевика. Чанёль заливается краской, чувствуя, как горят кончики ушей и моментально одёргивает руку, включая телевизор. Впрочем, из захвата он (из чувства мести, конечно же) Бэкхёна так и не отпускает. Хорошо, что Бэкхён в его крепкой хватке не может развернуться и увидеть как сильно его чуть ранее сказанные слова Чанёля смутили. Кажется, где-то с этого момента всё окончательно переходит на какую-то новую стадию в их странных отношениях. В стадию, когда подколы становятся чем-то больше, чем способом обсмеять. Чем-то, напоминающую прелюдию к их новой игре. И в этот раз фильм нормально они, разумеется, уже не смотрят. Чанёль, кажется, даже не запоминает названия им же выбранного боевика.***
У Бэкхёна потёкший макияж и неаккуратно взлохмаченные волосы. От него пахнет потом и укладкой для непослушных волос. И это вообще ничуть не возбуждающе. Но Чанёль прижимает его к холодной глади зеркала в гримёрке, чувствуя, как трясет тело от накатившего восторга и всё равно ему становится и на вульгарный макияж, и на нелепую причёску. Ведь Бэкхён дышит порывисто, едва ли вообще соображает, что происходит, потому что последний танец отнял у него слишком много сил и смотрит прямо в душу взглядом, от которого у Чанёля подгибаются колени. У Бэкхёна на лице эйфория и жадная, приглашающая улыбка. Чуть смазанный и от того ещё более выразительный макияж и совершенный бардак на и, скорее всего, в голове. А в глазах полный восторг от только что пережитых на сцене эмоций. И Чанёлю думается, что вот в этом они реально похожи. В этой своей любви к бесконечному шоу. — Как ты хочешь? — решив поиграть в заботу, участливо спрашивает Чанёль, рукой пробираясь под рубашку к мокрой спине. — Грубо, — подавшись вперёд, шипит Бэкхён, сдергивая с Чанёля ненужную после концерта атрибутику. Чанёлю хочется рассмеяться от того, как всё вокруг парадоксально. Ещё буквально пару недель назад они коснуться друг друга не могли без того, чтобы не скривить лицо в гримасе отвращения, а теперь для него касаться тела Бэкхёна стало навязчивым желанием. Пока Бэкхён шустрыми пальчиками пытается справиться с замудренной застёжкой на его поясе, Чанёль проводит дорожку мокрых поцелуев по шее, едва сдерживая себя от того, чтобы с нажимом прикусить чужую нежную кожу на шее и оставить свои следы. — Тебе не кажется, что мы делаем что-то противоестественное? — шепчет Бэкхён на ухо, руками хватаясь за чужой ремень на брюках то ли в попытке сорвать, то ли замедлить чужую спешку. И не понятно, чего больше в его голосе: интереса или волнения. — Можем, конечно, проконсультироваться с Чунмен-хёном сразу после концерта, но очень что-то я сомневаюсь, что он нас не пошлёт, — с хриплым смешком выдаёт Чанёль, поднимая голову. А потом, видя, как Бэкхён закусывает губу и отворачивается, становится серьезнее. — Эй, Бэк, — тихо зовёт он, тяжело дыша. — Разве не самое важное, что нам просто хорошо, ммм? Разве мы не можем урвать себе хоть немного наслаждения, если это не переходит допустимые границы и не снижает рейтингов группы? — О границах я и думаю, — не поворачивая головы, выдыхает Бекхён, прикрывая глаза, когда чувствует, как чужие крепкие пальцы аккуратно разворачивают его голову обратно. — Где они, Чанёль, эти допустимые границы, которые не стоит пересекать, чтобы не сломаться? Чанёль вздыхает и, проведя рукой по волосам на своём затылке, мягко улыбается, подаваясь вперёд. — Давай подумаем об этом тогда, когда я не буду стоять с полуспущенными штанами посреди душной гримёрки, хорошо? — тихо спрашивает он, ловя чужой взгляд. Бэкхён согласно кивает, встряхивая головой, и уже увереннее улыбается в ответ, срывая с себя остатки концертной формы. — Не забывай, что, несмотря на всё, что сейчас между нами происходит, ты всё ещё меня бесишь, — шепчет он на ухо, когда Чанёль притягивает его ближе. — Знаешь, трудно забыть, когда ты так заботливо каждый раз мне об этом напоминаешь, — Чанёль подмигивает и тянется за поцелуем, о котором мечтал с самого выхода на сцену. И в глазах Бэкхёна на секунду загорается, помимо непробиваемой похоти, какая-то скрытая нежность. Чанёль моргает и думает, что ему, наверное, показалось. А потом целует. Глубоко, мокро и пошло. И их накрывает темно-тёплая волна удовольствия.***
После череды следующих концертов они уже привыкают урывать минутки нахождения наедине даже между перерывами. И вот сейчас, забившись в какую-то подсобку, снова целуются мокро и голодно, потому что обоим очень хорошо и очень хочется, чтобы стало ещё лучше. Бэкхён на секунду тормозит, упираясь лбом в чужое плечо, и рвано шепчет: — Господи, да что же мы делаем? — Не время становиться истинным христианином сейчас, Бэк, — Чанёль прикусывает его за ухо и тянет пиджак с плеч вниз, кусая шею. Они почти доходят до штанов, но громкий топот ног снаружи оповещает их о приехавшем автобусе. И оба прекрасно понимают, что заставлять менеджера ждать — не самая лучшая идея. — Гадство, — ругается Чанёль, резко дёргая заевшую ширинку вверх, когда чувствует, как разочарование вместе с неудовлетворением липкой патокой растекается по телу. Бэкхён же лишь расслабленно усмехается, снисходительно смотря на его мучения, и быстро поправляет причёску в отражении. А потом делает шаг вперёд, прижимаясь своим телом почти вплотную, и одним махом аккуратно тянет язычок молнии вверх, руки своей не убирая с чужой ширинки. — Продолжим в отеле? — усмехнувшись, жарко на ухо шепчет Пак. Бэкхён закусывает распухшую губу и подмигивает, шепча: — Как и где пожелаешь. К слову о том: «как и где» Чанёль фантазирует всю дорогу обратно. И, наверное, у него это получается даже развратнее, чем у Сехуна. Но Бэкхён засыпает ещё в минивене на обратном пути, доверчиво положив голову Чанёлю на плечо. И спит так сладко-сладко, что у Чанёля рука не поднимается его разбудить, чтобы продолжить. Вместо этого он аккуратно хватает чужое тело на руки и под смешное улюлюканье Чондэ доносит его до их совместного номера. А потом максимально аккуратно укладывает на кровать, стараясь, чтобы Бэкхён не проснулся от резкой смены положения. И только думает о том, как сильно, должно быть, тот устал за день, если вырубился ещё в душном минивене, не дождавшись даже тёплой кровати и заменив подушку плечом Чанёля. — Да уж, таким умиротворенно-невинным и тихим ты бываешь только во сне, — со смешком выдаёт Чанёль, накрывая чужое тело тёплым одеялом и подкладывая под голову свою более мягкую подушку, памятуя о том, как недавно Бэкхён жаловался ему на боли в шее. Он отчего-то не идёт сразу по привычке в душ, а задерживается дольше обычного около чужой кровати, разглядывая спящего Бэкхёна. Судя по напряженной позе и сдвинутым к переносице бровям, ему явно снится что-то тревожное, поэтому Чанёль аккуратно разглаживает хмурую складку на чужом лбу большим пальцем и присаживается на край чужой кровати, поправляя съехавшее одеяло. И Бэкхён, нащупав его руки во сне, и чуть сжав, вдруг расслабляется, носом сильнее утыкаясь в подушку Чанёля. — Дьявол во плоти, а спит, как ангелочек, — вслух говорит он с неожиданной нежностью в голосе, невольно любуясь. А потом, опомнившись, хмурится и поспешно идёт в душ.***
Всё меняется так же быстро, как началось. Просто в один из дней Бэкхён начинает его сторониться. Чанёль воспринимает это как завуалированный флирт ровно до одного момента… — Если опустишь руку ниже, я тебе её отгрызу, — улыбаясь камерам, на ухо Чанёлю шипит Бэкхён. Его жаркое, сбитое дыхание щекочет кадык. Тот хмыкает и ведёт ладонью ещё ниже. Они сидят за длинным столом на подписании автографов после концерта и вспышки камер слепят глаза со всех сторон. Но Чанёлю очень хочется поиграть в бесстрашного нахала. Камерам не видно, но от напряжения и боязни спалиться у всех на виду все его чувства обостряются до предела. Так, что даже волосы под рубашкой встают дыбом. От сидящего рядом Бэкхёна пахнет потом, он мокрый и липкий после концерта. Но Чанёль всё равно зажимает его у стены в темном коридоре, стоит тому с красными от смущения щеками отпроситься в туалет. Такой вот Бэкхён ничуть не возбуждает. В обычное время. Но в последнее время либо Марс встаёт не в том доме, либо звёзды сходятся клином. Чанёль не знает, что действует на него так, но вот только липкие пальцы Бэхкёна хочется ощущать на лице постоянно… И совсем не в виде пощёчины. — Руки свои убрал, я сказал, — шипит тот и сверкает тёмными глазами, когда неожиданно резко отпихивает его от себя и почти рычит в лицо. — Ещё раз такое выкинешь и останешься без своего главного агрегата! — Бэкхён, — Чанёль чуть хмурится и тормозит его за руку, когда тот намеривается вернуться обратно в зал. — Да что с тобой сегодня? Бэкхён руку вырывает и, когда разворачивается, видно, что он злится не в шутку, а всерьез. И у Чанёля вмиг улетучивается шутливый настрой. — Что со мной? Это что с тобой, Пак Чанёль. Какого чёрта ты пытаешься расстегнуть мне ширинку, когда на нас направлены камеры с углом обзора 360 градусов? — Но я же не в первый раз, — растерянно говори Чанёль, беспомощно разводя руки в стороны. Ведь, ну правда. Их никогда раньше не смущала близость ни в каких отношениях. Ведь они же воспринимали любое нахождение вместе, как интересную возможность. Только в глазах у Бэкхёна впервые что-то непонятное. Много-много чувств и на самом дне — паника. — Не надо меня больше так касаться, ясно? Никогда. Мне… мне противно! — Даже вне камер? — Я сказал ни-ког-да, какой именно из этих трёх слогов твои локаторы упустили, или ты оглох от аплодисментов, а? Чанёль отшатывается и выпускает Бэкхёна, рассеяно замирая в проходе от чужой внезапной вспышки агрессии. И Бэкхён, поправив концертную форму, раздражённым шагом уходит в сторону ликующей толпы. А Чанёль не понимает, что происходит.***
Чанёль хочет выйти на разговор, но теперь Бэкхён начинает избегать его уже откровенно. Он всегда первый выходит из минивена и, ни с кем не прощаясь, залетает в свою комнату, закрывая дверь перед носом Чанёля. Он первый уходит с тренировок, не давая Чанёлю даже шанса поговорить с ним, и до последнего засиживается в гостиной с кем-нибудь, типа Чондэ и Минсока, лишь бы не дать Чанёлю возможности поговорить с ним один на один. А утром первый встаёт, завтракая в одиночестве или с ранней пташкой Кенсу, но всегда быстро уходит, иногда даже не доев, стоит сонному Чанёлю появиться в проходе кухни. На обедах и ужинах, когда избежать Чанёля у него нет никакой возможности, он обходится за общим столом парой ленивых шуток. И даже больше на стандартные провокации Чанёля не ведётся совсем, а шпильки Чондэ пропускает мимо ушей. Пару раз Чунмен, проходя мимо, тактично спрашивает у Чанёля (у Чанёля, на минуточку): «Всё ли у вас хорошо?» А Чанёль бесится, потому что: «Ну, а мне то откуда знать, что за муха его укусила?». Ему бы лучше знать, что это ещё за «у вас», вместо «у него», появившееся в арсенале Мёна. В один момент Чанёля даже прошибает холодный пот, когда он думает: «Боже, неужели Чунмен всё знает, но молчит, опасаясь последствий.». И чуть позже он просыпается посреди ночи с ужасающей мыслью: «Боже, а вдруг знает не только Чунмен?» Потому что в одно мгновение и косые вроде бы мимолетные, но многозначительные взгляды Сехуна, и настороженный (едва ли не осуждающий) прищур Чонде и даже, прости господи, какой-то уж слишком многоговорящий взгляд Кенсу на нём и Бэкхёне начинает напрягать. Как много они знают и не потому ли Бэкхён его игнорирует, потому что первым догадался, что за ними двумя реально смотрят? В один момент терпеть игнор Бэкхёна и всеобщую тотальную неловкость становится так невыносимо, что после ужина Чанёль перехватывает в пустом коридоре за локоть Кенсу и, под предлогом того, что ему нужно поговорить с ним о концепте новой песни, отводит его в сторону пустующих залов для репетиций. — Скажи мне, хён, только честно. Что происходит? Почему все странно смотрят на меня и Бэк… — Чанёль запинается, прокашливаясь в кулак, чтобы голос не звучал уж слишком встревоженно, и договаривает, — и Бэкхёна. Кенсу хмыкает уголком губы, засовывает правую руку в карман и, неожиданно выудив оттуда пачку сигарет, пожимает плечами, отворачиваясь к окну. — Как по мне, так тут разворачивается низкосортная дорама с участием двух придурков, которые действуют прежде, чем подумать. Или, — он чиркает зажигалкой, закуривая, — большую часть времени думают тем, что находится у них ниже пояса, а потом жалеют, что не думали тем, чем следовало бы. Чанёль округляет глаза, не зная, чувствовать ли ему неловкость от таких прямолинейных намёков или же шок от того, что до чёртиков правильный в его глазах Кенсу сейчас курит в закрытом зале. Он выбирает второе и, пораженно распахнув рот, спрашивает: — Ты что, куришь? — Нет блин, просто так сигарету зажёг, от нечего делать, — вздёргивая бровь, иронично кидает Кенсу, сбрасывая пепел в открытое окно. — Что, не ожидал такого? Все мы не без грешка, знаешь ли, — он невесело хмыкает, с подозрением покосившись на Пака и со смешком добавляет, рассматривая зажжённую сигарету. — Это всего лишь моя маленькая шалость. Вредная привычка, которая, по идее, недопустима, но от которой трудно отказаться, когда она так приятно щекочет нервы своей «незаконностью» в мире шоу-бизнеса и извечных контрактов. Ты, я вижу, тоже себе такую завёл? Чанёль сглатывает отчего-то горькую слюну и хмурится. — Ты это про что, хён? — Про Бэкхёне, конечно. Он, конечно, потяжелее моих сигарет будет, но кроет тебя от него, наверное, знатно. Аж завидно, — бросает Кенсу и поворачивает голову, простреливая Чанёля насквозь своим тяжелым взглядом. — Ты думал, что если будете тихо трахаться по тёмным углам, как кролики, вас никто не спалит? Господи, святая наивность. Да в шоу-бизнесе у тебя даже чихнуть тихо не получится. А уж если заводишь интрижку с мембером из своей же группы, считай, что кричишь об этом в микрофон с Намсана. Он разворачивается и теперь смотрит на Чанёля в упор. Но в этих черных радужках испуганному Чанёлю совсем ничего не удаётся прочитать. Что он испытывает сейчас к нему и Бэкхёну: отвращение, безразличие, жалость? Чанёля как водой из ушата окатывают, и он едва ли контролирует свой язык, когда тихо спрашивает: — Кто ещё знает? — Кто? — Кенсу затягивается, а потом со смешком выплёвывает, — Да все, Чанёль. Все, ну кроме, может, нового менеджера, которому важнее засунуть нас в очередную дорогую рекламу курочки, чем реально поинтересоваться, что у нас происходит, да может, мечтательного Исина. — Но почему никто не… — Не остановил вас? А ты бы решился остановить летящий на полном ходу бронированный поезд? И если ты хочешь об этом подумать, то предупреждаю заранее — это был риторический вопрос.Так что, думаю, нет. Я считаю, что Чунмен просто ждал, пока этот поезд сойдет с рельс. Тогда с ним хоть что-то можно будет сделать. Когда Кенсу замолкает, они ещё какое-то время стоят в тишине. До разглядывает кончик догорающей сигареты, а Чанёль пялится на носки своих кроссовок, не зная, что больше чувствует сейчас внутри: стыд, страх или непонимание. — Ты думаешь, Бэкхён из-за этого перестал со мной контактировать? Он испугался, что его попробуют остановить? — тихо спрашивает Чанёль через пару минут, с трудом заставив себя оторвать взгляд от кроссовок. В конце концов, это уже не важно, что о нём подумает Кенсу. Гораздо важнее понять, почему Бэкхён с ним больше не общается. — Я думаю, дело совсем не в этом, Пак, — внезапно грустно улыбнувшись, мягко говорит Кенсу. И Чанёлю этот тон голоса не нравится вот от слова совсем. — Я думаю, что Бэкхёна просто первым погубила ваша с ним одна на двоих вредная привычка. — Кенсу затягивается в последний раз и, потушив сигарету об оконную раму, сбрасывает её вниз. — Я думаю, он заигрался в любовь настолько сильно, что, в конце концов, сам в неё поверил. Хотя кому какое дело, что я там думаю, верно? Кенсу улыбается ему на прощание и, похлопав по плечу, выходит из темного зала, бросая уже из коридора: — А по поводу песни: завтра жду от тебя первые наброски. Думаю, тебе будет, чем вдохновиться на её создание сегодня. Чанёль провожает его долгим взглядом. И надеется, что хоть раз в жизни Кенсу изменит его проницательность.***
В следующий раз он остаётся с Бэкхёном наедине только тогда, когда после одного из успешных концертов и, что немаловажно, презентации взорвавшей концерт песни Чанёля и Кенсу, они собираются поехать праздновать в ресторан, но не могут найти Бэкхёна. Чанёль очень хочет верить, что тот пропал не из-за его песни, в которой слишком много было о них самих, и слишком мало о чём-то другом. Когда он отдавал её Кенсу осле бессонной ночи, тот лишь хмыкнул, сбрасывая пепел в окно и, похлопав Чанёля о плечу, сказал: «Хорошая работа. Сплошное стекло, мне нравится.» Он ещё помнит, каким взглядом на втором куплете Бэкхён на него посмотрел. Впервые за долгое время не отвёл взгляда, а посмотрел прямо на него, как бы спрашивая «Зачем?» Зачем что? Чанёль заводит пальцы в волосы и едва сдерживает обреченный стон. Поведение Бэкхёна в последнее время его просто убивает. Сейчас вот, например, он вообще исчезает с радаров менеджера-ищейки, подняв на уши всю группу, и на поиски в добровольно-принудительном порядке первым, конечно же, отправляется Чанёль. И даже неожиданно быстро находит пропажу на крыше в полном одиночества, хотя и понимая, почему это так. Потому что, несмотря на то, что сейчас они меньше всех общаются, Чанёль по-прежнему понимает его лучше всех остальных и, возможно, даже интуитивно чувствует, где тот. А ещё потому, что как-то раз Бэкхён шутил, что знает, где придушит Чанёля, потому что в это место никто не заглядывает. А Бэкхён явно искал уединения. Тот сидит в огромной вроде даже той самой чанёлевской черной толстовке с капюшоном до носа и белыми проводки наушников, жалко свисающих по обе стороны. В позе, от которой грустью веет за километр, с поджатыми к груди коленями и устало сгорбленной спиной. Поза, буквально кричащая: «оставьте меня в покое.» Но Чанёль игнорирует этот скрытый посыл. Вместо этого он, набрав побольше воздуха в грудь, выдавливает из себя улыбку и делает несколько уверенным шагов к нему. — Эй, — тронув Бэкхёна за плечо, тихо зовёт Чанёль, стараясь вытравить из голоса нерешительность. Тот резко вздрагивает, поспешно откидывая капюшон. И даже в сумраке освещения Чанёль успевает заметить дорожку слёз перед тем, как Бэкхён молниеносно отворачивается, начиная незаметно вытирать глаза. Сердце в груди Чанёль пропускает удар и вдруг начинает биться как у колибри. Он снимает с лица приклеенную улыбку и ломает брови в тревожной складке. Потому что понимает, что, кажется, ещё ни разу не видел, чтобы Бэкхён вот так вот плакал. Никогда. И вот теперь слова Кенсу внезапно всплывают в голове снова и на повторе. Но… Он же не может быть прав? — Эй, ты чего? Ну поговори со мной уже пожалуйста, я больше не могу терпеть твой игнор. Скажи мне, что случилось, а? Ты устал или, может, хах, влюбился в меня… Со смешком спрашивает Чанёль, желая приободрить и снять с плеч груз. Потому что почти уверен, что вот сейчас Бэкхён развернётся, ударит его по плечу, съязвит что-то типа: «да ты вообще себя в зеркало видел, лопоухая шпала? Да это вообще не стиль Бён Бэкхёна. Что ты там себе напридумывал?» Но Бэкхён наоборот вздрагивает сильнее, будто от удара и, когда оборачивается, Чанёлю кажется, что он видит оголённые проводки чужой души в бездонных мокрых глазах. И Чанёль, замерев в неестественной позе, сглатывает комок в горле, чувствуя, как каменеет тело. Господи, нет, только не это. Айдолам влюбляться нельзя. Это рейтинги, это скандал, это вся жизнь, не только их, под откос. А Бэкхён плачет. Сидит на крыше и плачет. Так, как плачут только из-за разбитого сердца. Слов нет и Чанёль аккуратно присаживается рядом. С минуту не знает, что делать с напрягшимся рядом телом, а потом притягивает к себе и обнимает. Аккуратно вытаскивает один наушник, видя, как в ужасе распахиваются чужие глаза и замирает сам, слыша слова своей новой песни. — Бэкхён? Тот резко выдергивает наушники и вскакивает. А когда вскидывает голову, то в глазах у него Чанёль всё ещё видит слёзы, но кроме них там зажигается какой-то огонь. Такого воинственного взгляда Чанёль у него ещё никогда не видел. Он смотрит словно волк, загнанный в угол, словно тот, кто понимает, что назад пути нет. Смотрит как тот, кто устал бегать от правды. Такой взгляд сейчас у Бэкхёна, а ещё внезапно очень жёсткая линия рта, как будто, если вдруг что, он не испугается и укусить. Как будто он сейчас сжигает все мосты. Чанёль резко поднимается следом. Холодный ветер с крыши неприятно забирается под тонкую рубашку, ведь, когда он оправлялся искать Бэкхёна — он, если честно, не собирался выходить на улицу. А погода в конце октября примерзкая. — Неужели ты ничего между нами не чувствуешь? — вдруг становится безумно откровенным Бэкхён. — То, что происходит уже давно. Неужели ты настолько толстокожий, что не почувствовал, когда игра перешла во что-то больше. Или для тебя всё это так и осталось лишь вышедшим из-под контроля фансервисом? Чанёль теряется, заводя руку в волосы и честно признаётся: — Я… да я не знаю, Бэкхён, — говорит Чанёль, сбитый с толку. — Я даже никогда не думал об этом в таком ключе… — А так? Бэкхён внезапно подаётся вперёд и целует. Тут холодно, а поцелуй получается мокрый, солёный и какой-то очень робкий. Чанёль чувствует, что он разительно отличается от всех тех, что были до этого. И от этого у него сердце сжимается в маленький дрожащий комочек, потому что он понимает, что Бэкхён чувствует что-то больше, на более глубинном уровне, чем сам Чанёль способен понять и ему больно становится, потому что он осознает, что не уверен, чувствует ли он то же самое. Он закрывает глаза и мягко отстраняется, потому что терпеть чужую нежность очень сложно. — Бэкхён, я думаю, что ты… я просто… ты… — Свали, — Бэкхён сереет на глазах, а взгляд его гаснет слишком заметно, когда он вот так вот разбито тихо просит его уйти. — Просто уйди, пожалуйста. Мне и так до жути паршиво. Бэкхён больше не пытается казаться воинственным и сильным. Создаётся ощущение, будто свою главную битву он уже проиграл. — Прости. Ветер треплет волосы Бэкхёна. На этом огромном небоскребе на фоне неба он смотрится как никогда уставшим и хрупким. А ещё впервые как никогда далёким, когда разворачивается и смотрит в глаза. Прямо, ничего не скрывая. — За что ты извиняешься? — с горьким смешком спрашивает Бэкхён. — За то, что не такой дурак, как я? Всё в порядке. Это, я просто заигрался, — Бэкхён отворачивается, разбито улыбнувшись. — Это у меня пройдёт. Я просто перенервничал, накрутил себя и… Забей. Подождем немного и меня отпустит, а потом … потом продолжим вражду, ладно? Только дай мне сейчас тайм-аут. — Я могу как-то помочь? — беспомощно спрашивает Чанёль, чувствуя себя в эту минуту необычно жалко. — Изобрети машину времени и, когда в потянусь к тебе за первым поцелуем там, за кулисами, хорошенько врежь мне по лицу. — Я же серьезно… Бэкхён поворачивается и Чанёль пугается той решимости, что отражается у него в усталых глазах. — Поверь мне, я тоже. — Бэкхён… Чанёль тянет к нему руку, но Бэкхён отшатывается и отрицательно качает головой. А потом по дуге огибает его, будто близость с ним теперь ему нестерпима, и уходит быстрым шагом с крыши, ни разу не обернувшись. А Чанёль, в одиночестве стоя под порывами холодного ветра, кажется, нутром чувствует его боль, смотря в сторону удаляющейся спины с миллионом невысказанных извинений. В ресторан ни один из них в итоге не едет. Бэкхён извиняется перед менеджером и умело врёт о том, что у него сегодня после концерта разболелся живот и он хочет отлежаться, а Чанёль втирает что-то про то, что ему нужно доработать куплет в песне, которую он снова будет петь завтра. Но по итогу Бэкхён уходит в тренировочный зал, где в темноте плачет тихо и горько от переполняемой его ломающей боли и ужасной участи того, кто может быть любим тысячами, но у кого нет ни единого шанса позволить себе полюбить хоть одного в ответ, а Чанёль заваливается на кровать и, тупо пялясь в белый потолок, пытается понять, в какой конкретно момент его прекрасная жизни пошла под откос.***
Без Бэкхёна холодно и тоскливо. Чанёль смотрит, как ноябрьский дождь умывает серые улицы Сеула и тоска медленно заползает к нему в сердце. Чанёль понимает, что очень сильно без него тоскует. При Бэкхёне, казалось, даже солнце на улице светило чаще. А теперь всё больше идут дожди, потому что Бэкхён всегда есть где-то не здесь. Чанёль открывает маленький блокнот и рисует там ещё одну палочку. Тридцать пять. Тридцать пять дней без Бэкхёна. Чанёль вздыхает и медленно прикрывает глаза. Тридцать пять дней они не обменивались ничем, кроме стандартного официального «привет». Тридцать пять дней для Чанёля длится вечный день сурка. Тридцать пять дней Чанёль засыпает и просыпается с мыслями о Бэкхёне, но так и не решается подойти. Без Бэкхёна он впервые замечает насколько всё вокруг фальшиво. Насколько фальшивы чужие притворные улыбки, смех, аплодисменты. Насколько фальшивы комплименты людей, которые на самом деле его ненавидят за этот успех. Насколько ненастоящее восхищение сверкает в глазах телеведущих при виде них. Насколько искусственно секретарша старается им понравиться, периодически смущаясь от подкатов Чонина. Насколько всё фальшиво в ярком свете прожекторов. Он так же замечает, что каждый из них совсем не идеальный, как казалось вначале. Что Сехун слишком много времени проводит в виртуальной реальности, спасаясь от одиночества, что Чонин слишком много флиртует, стараясь поднять когда-то кем-то опущенную самооценку, что Кенсу слишком много курит в пустых темных коридорах, а Чунмен — нервничает (теперь уже по поводу и без), до крови кусая внутреннюю сторону щеки. И Чанёль искренне не понимает, как не замечал всего этого раньше, как он мог брать за чистую монету чужое восхищение и одобрение со стороны. Да никто с ним не был честен. Никто и никогда. Кроме Бэкхёна. Когда ему удаётся перед выходом на сцену застать Бэкхёна одного в гримерке, ему кажется, что весь мир замирает. Вот только Бэкхён, едва вздрогнув, нервно ворошит уложенную челку, стараясь проскользнуть мимо. Чанёль блокирует проход и, когда Бэкхён вынужденно останавливается прямо перед ним, нежно проводит пальцем по чужое скуле. Мягко-мягко, убирая упавшую ресничку. — Давай поговорим, хотя бы чуть-чуть, — тих просит он и приподнимает чужую опущенную голову за подбородок. Но Бэкхён только отрицательно мотает головой, перехватывая холодными пальцами чужую кисть руки и, подняв взгляд, спрашивает, приклеивая к губам грустную улыбку. — А разве это хоть чуть-чуть что-то изменит? А потом просто обходит его и, встряхнув головой, устремляется к сцене. А Чанёль смотрит ему вслед и не верит, что тот Бэкхён и этот один и тот же человек. А потом понимает, что влюблённость и правда меняет людей. Точнее, она просто показывает то, что где-то было скрыто. Что Бэкхён на деле не слишком-то шумный и на самом деле очень-очень ранимый. Что он сильный, но всё-таки не железный. Он улыбается извиняюще. Как будто виноват в том, что полюбил Чанёля. Но тому от знания правды не легче, чем от незнания. Он видит, как Бэкхён притворяется, будто всё хорошо. Пытается на сцене подкалывать по-старому и шутит. Но у него такая тоска в глазах сидит, когда он отворачивается от зала и софитов, что Чанёль не бесится ни с одной его выходки. Тем же вечером Чанёль, задумавшись, трогает свои губу в отражении зеркала. Понимая, что, наверное, было бы круче, если бы они снова вернулись к тому, с чего начали. Забыли бы все откровения и вернулись к взаимной неприязни, не зная, что каждый ищет в этих мелких спорах повод, чтобы не сорваться по-настоящему, чтобы не перегореть, чтобы выплеснуть эмоции и снова стать «идеальным». Но ведь так не бывает. Бэкхён единственный, с кем Чанёль мог быть настоящем. Потому что он ведь не чертов вирус счастья. Ему тоже бывает плохо, одиноко и грустно, он тоже может взбеситься от вечных однообразных шуток в свой адрес и до жути устать улыбаться. И вот при Бэкхёне он мог позволить себе не улыбаться всё время, особенно, когда на душе скребли кошки, не быть вежливым, когда весь вечер слышал от ведущих только желчь, не быть добрым, когда слова чужих людей били по больному. Он мог быть настоящим и знать, что его не осудят за внезапную вспышку гнева. И за синяк на попе. И за краску для волос вместо шампуня. Что его всегда простят. Даже если он заедет по больному. Что его кто-то поймёт и примет. Чанёль вздрагивает под холодными струями душа и резко открывает глаза, понимая, что не было между ними никогда никакой вражды. Что все эти подколы, угрозы, желчь — это были лишь их обоюдные попытки удержать друг друга рядом, подбодрить, высказаться. Это были попытки привлечь внимание. Заставить думать о себе и только о себе. За всей этой ненавистью, как бы банально это ни было, умело маскировалась забота, помощь и взаимопонимание. Ведь только с Бэкхёном и ни с кем больше он чувствовал себя настоящим, потому что не боялся проколоться, потому что не притворялся кем-то другим, вечно весёлым и счастливым. Не притворялся идеальным. А ссорился с ним, только бы его не потерять, ведь, как он считал, Бэкхён в этих ссорах тоже очень нуждался. Потому что теперь его не хватает. Нет, не жаркого страстного секса в гримёрке, не страстных поцелуев за кулисами, не саднящих меток в местах, о которых приличные люди не говорят. А его заразительного смеха, его улыбок, вечного кокетства на камеру, его этого озорного взгляда. Его присутствия, тела, дыхания. Его бесящих шуток, от которых на самом деле на сердце становилось тепло и улыбка трогала кончики губ. Просто его ауры. Чанёль, получается, всегда его любил. Просто за то, что Бэкхён — Бэкхён. И его присутствие, и его смех. И даже назойливость, подколы и язвительность. В глубине души Чанёль находил всё это таким родным и нужным, что сейчас, оставшись без этого, так и не смог отказаться от Бэкхёна. Он как сомнамбула выходит из ванной и замирает на кухне перед холодильником. Внезапно обрушившееся понимание всего происходящего почему-то не останавливает планету Землю, что очень странно, потому что Чанёлю всё ещё кажется, будто этим пониманием его хорошенько огрели в ванной по голове несколько раз. На часах восемь часов вечера и, кроме него и Бэкхёна сегодня в общаге пока никого. Потому что после концерта менеджер повёл всех на праздничный ужин, а у Чанёля внезапно после яркой феерии звуков на сцене разболелась голова, Бэкхён же сказал, что не голоден (хотя всем, кроме самого менеджера, было понятно, что у него просто нет ни сил, ни желания веселиться) Сегодня они одни. Снова. И если уж признаваться Бэкхёну в ответ, то момента идеальнее не найти. Рядом с жужжащим холодильником, разумеется, его ответное признание не прозвучит так романтично, как тогда тот порыв Бэкхёна на крыше, но ведь они и не из дорамы вышли. В жизни нет ни розовых соплей, ни всепонимающих менеджеров, ни волшебных затемняющих эффектов с титрами после финального поцелуя героев. Жизнь — она вообще ведь не такая, как в кино. Но она, наверное, куда прозаичнее. Чанёль открывает холодильник, закрывает его и открывает снова, как будто надеясь, что он обладает какой-то специфической формулой магии и после пятидесятого открытия на пустых полках он увидит решение своей проблемы. Он не знает, как подступиться к показушно уткнувшемуся в телефон уставшему Бэкхёну. Тот, заметив его, вообще первым делом встаёт и собирается было уйти, но, услышав журчание недовольного живота, меняет курс и со вздохом подходит к холодильнику, собираясь взять лапшу. Чанёль аккуратно перехватывает его за запястья, надеясь не спугнуть, и говорит: — Парни обещали захватить для нас что-нибудь вкусненькое из ресторана, куда их повёл менеджер Ким, — аккуратно поясняет Чанёль, забирая из чужих рук лапшу. — Так что лучше закрой холодильник и не перебивай аппетит быстрорастворимой гадостью. Это вредно для организма. — А умереть с голоду не вредно для рейтингов группы? — со смешком спрашивает Бэкхён, но лапшу послушно убирает, а после, схватив яблоко, залазит на барный стул и садится, по птичьи поджав ноги под себя. А потом, хрустнув яблоком, начинает чисто на автомате пролистывать чей-то твиттер, даже не вникая в посты. Лёгкий голубоватый свет в полутьме общей кухни ложится на его лицо холодными бликами и от того оно смотрится ещё более белым и схуднушим, чем обычно. Чанёль вздыхает и, прокашлявшись, бросает в воздух как бы невзначай: — Твоя правда в том, что мы и правда с голоду умрём к тому моменту, как они вернутся. Зная пристрастие менеджера Кима к алкогольным тостам, я уверен, что он не отпустит ребят до тех пор, пока трижды не объявит Чунмену о том, что любит его, как сына. — Скорее уж как гусыню, несущие золотые яйца, — не удерживается от шутки Бэкхён и не успевает скрыть скользнувшую по губам улыбку. А потом, понимая, что Чанёль, видимо, никуда не собирается уходить, всё же спрашивает, отставляя изгрызанное яблоко подальше. — Слушай, Чанёль, ты чего-то от меня хочешь? — Давай, ну, может. Я подумал, что было бы неплохо, если у тебя конечно есть время, да и если ты голоден так же, как я, в общем, — Чанёль неловко трёт кончик носа, внезапно растеряв всю прежнюю самоуверенность и сбивается к концу фразу на неуверенный шёпот. — сходим куда-нибудь? Бэкхён даже блокирует телефон, удивленно приподнимая голову с вопросительно вздёрнутой бровью: — Сейчас? — Ну да. — Вдвоём? — ещё более подозрительно спрашивает он, прищуриваясь. — Почему бы и нет? И Чанёль вдруг ни с того ни с сего замолкает. Внезапно идея признаться во всём Бэкхёну уже больше не кажется такой хорошей. Что, если Бэкхён только-только остыл, а Чанёль снова закинет его в этот океан страданий? Или, что ещё хуже, сам нырнёт туда с головой, если Бэкхён его пошлёт. Что, если Чунмен придёт в ярость, если узнает, что Чанёль решил поставить поезд ЧанБэков не рельсы снова, а может, расцелует в обе щеки, потому что их отп в последнее время значительно потеряло в цене, что отражается, в первую очередь, и на рейтинге группы. И ещё сдесяток таких «что если?» успевает проскочить в голове Чанёля за всё то время неловкого молчания, пока Бэкхён подозрительно сверлит его взглядом. Он даже успевает подумать над тем, чтобы посмеяться и уйти, сказав, что пошутил, но вместо этого вдруг выдыхает едва слышное: — Пожалуйста? И Бэкхён внезапно пожимает плечами. — Что ж, ладно, — следом наигранно равнодушно бросает он, вскакивая со стула. — Я и правда голоден, как волк. Так что, надеюсь, ты сможешь предложить мне что-то более вкусное, чем холодную лапшу из холодильника, иначе я сильно расстроюсь. Подумай, а я пока за курткой сбегаю, окей? — бросает он уже в коридоре. Он, конечно, не позволяет себе даже подумать о том, что это могло бы быть чёртовым свиданием. А Чанёль улыбается его спине во все тридцать два и тут же, ещё не до конца веря в свой успех, начинает гуглить кафешки по близости, где двум айдолом можно было бы поесть без излишнего внимания со стороны.***
На улице не самая лучшая погода для прогулок. Они заходят в какую-то ближайшую кафешку, которую Паку посоветовал гугл, где всем явно всё равно на то, кто они такие. Бэкхён наугад тыкает в спагетти на картинке, а Чанёль даже не запоминает, что он заказывает. Так сильно все его мысли заглушает неровный стук сердца. Потому что вдвоём сидеть отчего-то впервые очень неловко. И начать разговор — тоже. — Хах, надо было всё же дождаться парней, — помешивая принесенную холодную лапшу вместо обещанных спагетти, говорит Бэкхён, отодвигая от себя тарелку. — Пойдём обратно? — Бэкхён я, — Чанёль перестаёт теребить несчастную салфетку и, подавшись вперёд, чуть сжимает чужую руку, потянувшуюся к кошельку, чувствуя, как замирает напротив сидящий Бэкхён. — Я… тебя не ради еды позвал, на самом деле. — Что? — Я… В общем я понял, что тоже чувствую, что… Он замирает и не знает, что должен сказать в этот ответсвенный момент. В его голове этот диалог складывался гладко и как-то сам собой. Но как выразить весь спектр эмоций, что он чувствует, особенно, если они ещё даже не успели уложиться, он не представляет. Но, кажется, Бэкхён понимает его без слов. Так сильно меняется его выражение лица. — Когда? — шёпотом перебивает Бэкхён, округляя глаза. — Всегда? Бэкхён хмурится, но руки не одёргивает, только смотрит в глаза серьёзно-серьёзно, будто желая увидеть там ответы на свои вопросы. — Но… — Не спрашивай, — устало откинувшись на спинку стула, перебивает Чанёль, взъерошивая волосы на затылке. — Я ведь не знаю механизмов любви, ладно? И кнопки такой не существует, благодаря которой люди раз и влюбляются мгновенно, как при взмахе волшебной палочки. Я просто сегодня после твоего очередного отказа вдруг понял, что меня к тебе всегда тянуло. И почему я всегда только на тебя так реагировал. Ты же не один раздражать умеешь, но реагировал я так только на тебя. Типа резонанса, понимаешь? Ты мне резонировал, а я списывал это на что угодно, но только не на свои чувства. И тогда, на крыше, я просто испугался. Ты вывалил на меня всё это одной волной боли и непонимания, в тебе было столько противоречивых чувств, что я побоялся того, что сам почувствовал в ответ. Бэкхён, я не играл в фансервис, как ты тогда подумал, я не играл с твоими чувствами, и тебя я не использовал. Просто для меня всё это было так естественно и реально, будто само собой разумеющееся, что я и не понял, когда всё стало так серьёзно. Бэкхён пару секунд сидит в трансе, просто смотря на Чанёля немигающим взглядом, а потом вдруг начинает расслабленно смеяться, спрятав лицо в сгиб локтя. Чанёль озирается по сторонам, но уставшим от долгого рабочего дня людям явно всё равно на какого-то щуплого заливающегося смехом парня в большеразмерной невзрачной толстовке и кепкой не по сезону на голове. — Чунмен точно свихнётся, — не прекращая смеяться, поясняет Бэкхён, чуть сжимая чужую руку в ответ. — Сначала ему приходилось улаживать проблемы с нашими ссорами и неприязнью. Потом с внезапными отгулами и задержками. А теперь придется разбираться с вышедшей из-под контроля любовью. — Да уж, мне его почти жалко, — в ответ, будто по секрету шепчет Чанёль. Хотя в эту самую минуту ему абсолютно всё равно на всё, что происходит за пределами сверкающих бёновских глаз. Пусть хоть репортёры МНЕТ выпрыгнут сейчас из-за кустов с криком: «СЕНСАЦИЯ!» Чанёль уверен, что мир не остановится и солнце в чужих глазах не погаснет. Больше никогда. Бэкхён же, отсмеявшись, вдруг серьезно спрашивает: — У тебя есть идеи, что нам теперь со всем этим делать? Чанёль втягивает принесенную ему такую же невкусную лапшу в рот и, неожиданно тепло улыбнувшись, отвечает. — Что делать, что делать? Смириться и просто жить! Ведь по-другому такого, как ты невозможно терпеть. — Только если? — прищурившись, уточняет Бэкхён Чанёль дарит ему ещё одну улыбку и, подмигнув, шепчет: — Только если при этом по-настоящему любить.