Край суровый, море льда

- Хочешь, спою тебе колыбельную про реку? Вопрос Пабу повис в тишине, так как Тонфьяль что-то напряженно обдумывала и не сразу обратила внимание на выжидательное выражение морды пандаренки. Их окутывали мягкие и прохладные сумерки Пандарии. Ноги гудели от долгой ходьбы, а спина неприятно ныла. Тонфьяль сидела, прислонившись к шершавой коре дерева, погруженная в свои невесёлые мысли. Рядом уже потрескивал костёр, заливая прогалину, где они устроились на ночлег, уютным тёплым светом. Эльфийка почувствовала укол совести за то, что Пабу снова разбила лагерь, не говоря ни слова и не тревожа спутницу вопросами и просьбами. Тонфьяль сняла с плеча мелкого паучка, который спустился с кроны посмотреть на незваных гостей. Потом встряхнула головой, прогоняя оцепенение, и потянулась. Гакталу, который очень удобно устроился на её коленях и наверняка видел десятый сон, скатился на траву и защёлкал зубами от негодования. Она рассеянно погладила его и посмотрела на пандаренку. - Хочу. Это снова ты сочинила? Пабу неопределенно пожала плечами. - Не. Эту мне мама в детстве пела. Иногда вместе с папой. Я не очень хорошо помню слова, да я и родителей почти не помню... Ну, ты знаешь, - Пабу улыбнулась, как бы извиняясь, - но общий смысл и мотив... Сегодня в голове сложились строчки и я немного побренчала, пока ты медитировала. Мне кажется, получилось неплохо. Тонфьяль завозилась, устраиваясь поудобнее, а бесенок, воспользовавшись моментом, прильнул к ее ноге, примостив обе лапки на подол платья хозяйки. Пабу бережно извлекла из походного мешка инструмент. Тонфьяль не слишком хорошо разбиралась в музыке пандаренов, поэтому даже не представляла, к какой категории следовало отнести то, на чем играла шаманка. Он был точно струнным, но не похожим на гитару, круглым. Иногда Пабу могла и играть и отстукивать на нем ритм одновременно, и инструмент, благодаря корпусу, обтянутому кожей, выдавал глухие удары, похоже на звуки барабана, а струны его звучали металлически жестко, точно пение цикад, которые перекликались то тут, то там в диких зарослях. Но была в этом и своя прелесть. Пабу умела извлекать из него нежные трели, знакомые или совершенно диковинные мелодии. И пела довольно неплохо, медленно и хрипловато. Почти все пандарены, встреченные ими здесь, любили пропустить кружечку-другую крепкого напитка и после певуче рассказывать всякие древние легенды. Однако музыкальные знания шаманки были намного более искушенными и обширными, поскольку она уже успела попутешествовать по Азероту и послушать огромное количество наречий, песен и сказаний. Отчего ее музыка имела неизъяснимую прелесть, и слушать ее любил даже непоседливый бес Тонфьяль. Чего уж говорить о других. Нелегкие на подъем и прикипевшие сердцем к традициям пандарены и те одобрительно покачивали головами, стоило Пабу затянуть какую-то незамысловатую или наоборот проникновенную песню под аккомпанемент своего неизменного товарища. Вот почему именно сейчас, когда подступающая ночь несла с собой тоску и ворох тяжких мыслей, эльфийка как никогда была рада услышать что-то новое. То, что могло занять ее и хотя бы на время отвлечь. Пабу подкрутила колки инструмента, попробовала струны, покачала головой (заменить бы, а то эти совсем растрепались) и выпрямилась, сидя на месте. А потом закрыла глаза. Мелодия закружилась в воздухе, заставляя окружающий мир примолкнуть и внимать. Тонфьяль почувствовала, что мало помалу начинает впадать в новое оцепенение, но не тревожащее и не сонное. А очень похожее на легкий бег волн, на песню ветра, пока летишь, тесно прижавшись к чешуйчатой спине пандаренского дракона, который будто танцует в воздухе. Она слушала и не слышала слов, не ощущала мотива, хотя он проникал прямиком в ее сердце, исстрадавшееся и сейчас ликующее, будто молодой росток под палящим солнцем, который наконец одарили благословенным дождем. Широко распахнутыми глазами она смотрела на колеблющуюся гладь пруда, в котором отражались звезды, колебались блики костра, их тени, горные громады... Музыка, потрескивание веток, шорох ветра. Вся эта юная и одновременно древняя прелесть заставляла душу эльфийки сжиматься от непонятной тоски. И петь от необъяснимого чувства свободы.