Пролог.
На улице стоит запах копоти и гари; солнце, как и мечты о нём, находятся где-то далеко, за слоем серого дыма, что стал для нас практически заменой небу. Везде грязь и мусор: на земле, на асфальте, в переполненных мусорных баках. Бычки, пустые банки из-под алкоголя или газировки, пластиковые стаканчики, упаковки из-под каких-то видов пищи, осколки стекла, чья-то рваная одежда, проржавевшие брошенные автомобили. На дорогах можно увидеть трупы бездомных и животных. Все они втоптаны в почву, такие же изуродованные и отвратительные, как и живущие здесь люди. Кто-то даже был погребён под землю заживо. Выживали лишь тараканы и крысы. Атмосфера тут настолько загрязнена, что уже забываешь, как выглядит ясное и чистое небо, как сияет яркое, тёплое солнце, как греет оно тебя своими лучами. Забываешь, что ты можешь чувствовать не только удушливый и мерзкий запах мертвечины, перемешанный с дешёвым табаком. Чахнувшие деревья из последних сил вырабатывали немного кислорода, дабы насытить человечество, что борется друг против друга. Мой город переполнен отчаявшимися людьми, выходящими на бунты, которые по-сути являются завуалированным стрельбищем. Хор из множества голосов людей, вышедших бороться, перекрывает все остальные звуки: звук машинного двигателя, крики птиц, звуки многочисленных перестрелок между гражданами и правоохранительными органами. Тут десятки тысяч беззащитных людей, идущих в ряд, словно на параде, кричащих разные политические и активистские лозунги, в надежде, что их услышат. Но их никто не услышит. Ведь другие глухи, слепы, продажны. Все они грязны, испорчены и кровожадны. Никто не думает о тебе, кроме тебя самого. Решишь высунуться и пойти против власти— тебя убьют. Все стали сжигать книги. Старые книги, журналы, газеты— все это обратилось в пепел. Литература, какой бы она ни была: художественной или исторической, вся была уничтожена. Всё это было сделано, чтобы избавиться от многовековой истории. Сносились памятники, разрушались площади. Верховенство не хотело, чтобы граждане вообще помнили о том, что такое свобода, чистый воздух и безопасность. Не хотело, чтобы люди были грамотными, дабы нашим разумом и сознанием можно было удобнее управлять. По телевизору только и делали, что крутили рекламу, сообщали количество погибших, призывали присоединяться против тех, кто борется за свою безопасность и возможность жить, а не выживать. Эти люди боролись за возможность быть образованными***
Я живу здесь с самого рождения. В некогда светлой и богатой столице. Мать работает в эскорте, ранее была журналисткой, а отец — коллектор, в прошлом был учителем по математике. Я всегда мечтала увидеть радугу, чистое голубое небо и солнце. Мама говорила, что я не могу мыслить рационально, и лишь витаю в облаках. Я никогда не видела светлого неба, о нём мне изредка рассказывала мама, но я не верила ей до конца. Ведь у нас крайне редко небо становилось более-менее чистым. И то, даже когда небо становилось не таким серым, чистого голубого неба я не видела: был лишь грязно-синий потолок. Началась эта война между властью и народом за несколько месяцев до моего рождения. В столице массово открывали заводы, что загрязняли воздух отходами производства, и своим шумом мешали людям спать; автотрасс строилось больше, чем жилых домов. Выхлопные газы, шум мотора с быстрым течением времени становились неотъемлемой частью человеческой жизни, пусть и против их воли. Люди стали выходить на мятежи, но их принудительно подавляли в скором времени. Никто не думал о здоровье граждан, всем хотелось исключительно денег, только наживы. А человечество просто хотело жить спокойно и безопасно. Мне становится страшно, так как эта война идёт уже 17 лет. Но она уже не такая масштабная, так как самый пик был в моём детстве, из которого я не помню ничего, кроме сильнейшего страха за маму и папу. Эта кровопролитная бойня оставила отпечаток на нескольких поколениях, а осадок останется и на дальнейших. За это время, естественно, привыкаешь к бесконечному шуму, а тишина становится чем-то действительно устрашающим и нагнетающим. Именно в такой день не вернулась моя мама. Я увидела ее тело возле входа в подъезд. В спине у нее было три небольших отверстия, из которых ещё сочилась свежая кровь. После этого я решила тоже присоединиться к бунту и никогда не подставлять свою спину.***
Я не слежу за временем. Я не знаю, сколько прошло времени, и на каком этапе наша война. Телевизор разбит, а других источников информации у меня не имеется. Копоть и гарь осели в лёгких каждого мятежника. Количество мусора и трупов с каждым днём лишь увеличивалось. К восстаниям присоединяются люди, и это несказанно радует меня. Пока мы боремся, у нас всегда будет шанс на победу. Я даже нашла единомышленников, и теперь моя спина всегда будет закрытой. Несмотря на мою безрассудную смелость, я всё ещё с трудом перевариваю такую кардинальную смену событий, волнуюсь и пытаюсь выглядеть сдержанно и холодно. Не время плакать. Не время корить себя. Хотя на самом деле хочется спрятаться в какое-нибудь убежище и плакать в подушку по ночам, вспоминая маму. Я никогда не думала, что всё зайдёт так далеко. Чтобы иметь хоть какую-то силу и мизерную возможность бороться с силовиками, приходилось устраивать ночные вылазки и убивать военных поодиночке, так как за всё время и сами военные в численности преуменьшились: кто-то был убит, кто-то перешёл на другую сторону, а кто-то вообще сбежал из страны. Всегда было страшно, что всё пойдёт не так, мы проиграем. Каждую ночь, когда я могла спать, мне снились кошмары с лицами умерших, они спрашивали меня о правильности моих действий принуждали прийти к ним. Даже сквозь сон я слышала крики и выстрелы. Изуродованные трупы нагоняли ужас, в скором времени я заметила, что у меня начали появляться седые волосы. Время резни по-прежнему шло, и казалось, что это никогда не закончится. Я убивала, допрашивала пленных, воровала у других. Воровали у мятежников, убивали их же. Среди мятежников были шпионы, среди военных были шпионы. Обе стороны были примерно равны, но никто не мог на долгое время обладать превосходством в силе. Я испытала много боли, пережила много потерь. Видела, как люди горят заживо. Была свидетельницей того, как у людей летит крыша, они слышат голоса в голове и начинают убивать без разбору, причём с особой жестокостью, как настоящие извращенцы: душить и бить ремнями, обжигать раскалёнными углями, вбивать в кого-то гвозди, пока жертва не скончается от болевого шока. Таких приходилось истреблять самостоятельно. Не скажу, что это не оставило на мне никаких отпечатков. Наоборот. Каждый раз, при виде костра, когда я чувствую запах палёного дерева или жареной плоти, меня передёргивает, а в голове всплывают воспоминания, где сумасшедшие кричат от боли во время самосожжения.***
Надежды почти не оставалось, силовики снова стали набирать обороты, уничтожая наши лагеря. У нас были огромнейшие потери. Они были настолько масштабными, что нам приходилось сжигать горы трупов. Некоторые после такого зрелища сходили с ума и убивали себя, поедая крысиный яд, сбрасываясь с высоток, или же застреливаясь. И я не виню их. Мы все даём слабину, рано или поздно. Я держусь, мною движет лишь два мотива: обеспечить безопасность тем, кто ещё может жить с чистой душой, не неся на своих плечах грех убийств и мучений, и месть. За всё время моего соучастия я никак не могла насытиться. Я понимала, что у меня едет крыша, я становлюсь кровожадной. И вот настал день, когда почти все выбились из сил. Обе стороны боролись как могли, но затишье появлялась всё чаще и чаще. А за тем и небо становилось всё светлее и чище. Я видела далёкое тёплое солнце, пусть оно и были слишком ярким для меня, я смотрела на него, когда был момент и силы. На душе становилось тепло и уютно. Неужели какой-то маленький яркий кружок в небе обладает таким могуществом? Ночью я видела солнце, но белое. Оно было всегда разное: то сияла половина луны, то четверть, то полностью круг, то её не было вовсе. Вроде, её называют Луна. Но я не помню, и сомневаюсь в своих знаниях этого мира. Я чувствовала, как воздух словно становился легче, пусть земля и осталась такой же грязной: трупы, мусор, крысы, нерабочие пулеметы и пистолеты были везде. Факт того, что через серую пелену я вижу Солнце и Луну, что всё вокруг преображается, воодушевлял и давал сил. Я чувствовала себя комфортно и расслабленно. На очередной ночной разведке я не обратила внимания, как мой приближённый пропал, спина осталась открытой. Удар чем-то тяжёлым был направлен мне в шею и успешно достиг своей цели в виде четвертого позвонка. Следующий удар последовал по моему виску. Воздуха в лёгких будто и не бывало, внутри всё жгло, будто я выпила кипятка. В ушах был звон и вата. В глазах помутнело, и я с трудом видела окрестность. Хотелось встать и бежать, но руки и ноги не слушались, всё тело била дрожь. Во рту был привкус крови, кажется, я прокусила свой язык. Контроль над ситуацией пропал, адреналин в крови был на возможном ему пределе. Силы иссякли, и попытки встать пресекались ударами по спине, но уже ногой: давили на спину, вдавливая в сырую почву. Земля казалась мягкой и прохладной, пусть от нее и несло отвратительным запахом гнили. Хотелось спать. Может, если я… Выстрел.