Кого мы любили — с нами навечно

“Прости, я не всегда успею вспомнить тебя Увидев силуэт в пустом портале окна. Но ты по прежнему веришь в меня, И смотришь в ночь гоня осколки сна. И ты дождись меня из темноты, Из сотен сонных лиц иных миров, Я принесу тебе воды, напиться от моих костров.”

Белоперый вехлин часто ловил себя на мысли, что почти ничего не знает о прошлом Мики. Спрашивать напрямую он не хотел, поэтому довольствовался некоторыми историями, которые Мика время от времени рассказывал у костра. Такая неизвестность лишь еще больше заставляла Мицара считать своего юного спутника… особенным? Он утверждал, что ему лишь двадцать два, выглядел еще моложе, но все таки как обычный вехлин, не обладал какими – то необычными способностями или артефактами, порой слова или движения его были глупы, но было в нем что – то захватывающее, словно подчеркивающее что он не от мира сего. Вполне вероятно, он был намного старше самого Мицара и прожил уже множество жизней, а их совместное путешествие – лишь часть одной из них. Это вызывало странное благоговение. Не спрашивал он и о небольшом металлическом кольце на безымянном пальце юноши, обычно скрытое под перчаткой и совершенно случайно замеченное старшим. Мика любил всякие украшения и к тому же был обладателем нескольких магических колец, но это было единственным, которое он никогда не снимал и не использовал на практике. Однажды в начале зимы Мицар заметил в руках у Мики небольшой талисман: аккуратное перышко, вырезанное из куска дерева. Кожаный шнурок был украшен голубыми блестящими бусинками, а сама фигурка выглядела очень старой, уже потемневшей от времени, но тем не менее на ней не было ни единой трещинки или скола. Видимо, молодой вехлин крайне бережно хранил этот талисман, иногда любуясь им и предаваясь воспоминаниям. Что это? Подарок возлюбленного? Члена семьи? Лучшего друга? Мицар изредка бросал взгляд на сидящего поодаль вехлина наедине с талисманом, не осмеливаясь даже спросить об этом. Он чувствовал, что некоторые личные вещи навсегда должны остаться лишь в душе и памяти Мики, и даже если бы тот досконально рассказывал свою биографию, этот эпизод своей жизни он бы скромно умолчал. Может, оно и к лучшему. Зимы в Лиоде обычно были достаточно теплыми и эта не стала исключением. Однако, не имея даже палатки, вехлины были вынуждены ютиться под широкими лапами елей, спрятавшись у самого ствола и по-птичьи прижавшись друг к другу. Зима щедра на метели, неприятно ерошившие перья ветра и многометровые сугробы, являющиеся огромным препятствием не только для охоты, но и для банального костра, из – за чего отшельники были вынуждены временно осесть на опушке леса, где по счастливому стечению обстоятельств небольшой снег еще не успел образовать сугробы, а окружавшие поляну огромные ели (чем ближе к Эвасану – тем больше становилась окружающая растительность) давали неплохую защиту от ветра. Охота была затруднительна даже с воздуха: добычи просто не было, ловушки были пусты, а единственная живность – шуршащие под снегом мыши. Иногда Мика на полном серьезе пытался выкопать их или по-совиному броситься из засады. Мицар лишь скептически наблюдал за его попытками. Он предпочитал забраться вглубь леса и неподвижно проводить по несколько часов у самой верхушки дерева, прижавшись к стволу и зорко следя за малейшим движением среди ветвей. Зайцы легко скакали по блестящему на солнце насту, то и дело оглядываясь и, едва заслышав шорох, бросались прочь, ломая тонкую корку. Сидящему в засаде вехлину часто приходилось идти в угон подобно ястребу, когда, камнем падая с дерева, его когти уходили в снег, а заяц бросался в другую сторону. Такая охота чаще всего кончалась удачей лишь из – за того, что заяц сам начинал вязнуть в снегу, замедляясь, и вехлин легко хватал его, ломая хребет длинными когтями, и взмывал ввысь уже с добычей. По вечерам Мика любил сидеть у костра и время от времени перебирать свои запасы трав, попутно рассказывая о них и сетуя о том, что сможет пополнить свои запасы лишь к лету. Мицар часто сидел позади, обнимая юного травника со спины, и, положив голову тому на плечо, наблюдал за бесконечными холщовыми мешочками и связками. Он не был уверен, что при случае сможет в них разобраться, ведь казалось, отличить их друг от друга можно лишь по запаху (ведь Мика как-то разбирается), а совать нос в каждый мешочек, когда времени на это может не быть, он считал весьма непрактичной затеей. Но Мику все устраивало. Время от времени юноша варил из своих трав странные отвары и предлагал их своему спутнику. И каждый раз Мицар с легким подозрением принюхивался к стакану, но разобраться в хитросплетении ароматов он не мог и не знал как. Или просто не запомнил. Мика упрямо делал вид, что не замечал этого, ведь даже спустя полгода их пути Мицар не совсем доверял его отварам, хотя и честно объяснял это незнанием. Но опасного в травах не было ничего. Наоборот, они ободряли даже голодной зимой. Применял ли Мика свои травы еще как-то в их путешествии - Мицар не знал, но чувствовал, что этому еще придет свой черед. Но их дела круто поменялись, стоило им наткнуться на стоянку клана Дельтора. Мика говорил, что рано или поздно им придется присоединиться к клану. Пусть даже и временно, но придется. Бывший революционер противился первое время, но все таки вынужден был последовать за Микой. Он постоянно оглядывался, находясь в окружении членов клана, прислушивался, но вокруг все было более чем спокойно: треск костра, ржание лошадей, где - то слышался перебор струн гитары, голоса взрослых и детей. С детьми у Мицара была своя история. В самый первый день, как только они попали в клан, Мицара окружили несколько юных охотников, самому старшему из которых едва исполнилось тринадцать. Они со свойственным им интересом рассматривали его, его перья, навострив ушки и улыбаясь. Парочка маленьких вехлинов держались чудь поодаль: едва совсем растерявшийся Мицар бросал взгляд на них, они быстро отступали назад, распушив крылья и уставившись на пришельца большими светлыми глазенками. Птенцы были куда осторожнее свои не-птичьих братьев. Успевший уйти вперед Мика тихо смеялся, наблюдая за растерянностью своей спутника, любопытством детей и не спешил спасать его из ловушки. Пожалуй, если бы не позвавшие детей охотники, Мицар действительно стал бы их добычей. Мика осторожно, но настойчиво прикоснулся к его белому крылу, ведя за собой к одному из костров. Старший вехлин теперь понимал, почему Мика не любил детей. Для клана они в первую очередь были отшельниками, чужаками, пусть к ним и относились достаточно радушно. Почти сразу после своего прибытия в клан, они начали охотиться вместе с кланом. Уже на рассвете охотники разминали крылья, а едва солнце поднималось над горизонтом и молочно-белый туман рассеивался, они отправлялись в путь. Их добычей уже были не только зайцы да куропатки: работая в команде вехлины выслеживали оленей, кабанов, а порой и рыбу в незамерзающих зимой реках. Мицар учился охотиться не только вместе с Микой, но и с другими охотниками, исполнять роль загонщика, а потом и ловца. Что было для него удивительно - ему нравилось охотиться с кланом, он упивался слаженной командной работой и каждый день отправлялся с охотниками на десятки километров от стоянки клана. Мика не разделял энтузиазма старшего вехлина, просто охотился, делал свое дело. Замечая рвение Мицара, Мика шутил, что тот решит остаться в Дельторе и всю оставшуюся жизнь провести в клане, охотясь со своей стаей. Тот молчал, продолжая задумчиво поправлять перья. Последнее время он ловил себя на мысли, что жизнь в клане не такая уж и плохая перспектива. Дельтора не был похож на “Фантому”, все находящиеся здесь были словно одна огромная семья. Кто-то охотился, кто-то следил за детьми, кто-то мастерил оружие, палатки. У всех здесь была своя роль, а предводитель скорее был больше советником, чем лидером, как казалось Мицару. Он понял, что говоря, мол, он устал от больших коллективов, он скорее подразумевал четкую дисциплинированную организацию, с предводителем и подчиненными, а клан Дельтора почти никак не подходил под это описание. Бывший революционер действительно часто раздумывал об этом. В отличие от Мики, его не прельщала идея вечного пути, дороги, он был далек от этой “философии”, как называл это сам юноша, Мицар чувствовал нужду в приюте, гнезде, где он бы смог осесть если и не навсегда, то на достаточно долгий срок. Мика сумел воспитать в нем доверие к ближнему, но страсть к путешествиям - нет. Да и чего греха таить - Мицар сам не горел желанием провести всю жизнь в странствиях. Может, мировоззрение Мики объяснялось не только воспитанием, но и тем, что он был уроженцем клана Доун, клана кочевников, и жажда постоянно путешествовать у него в крови. Даже если так, Мицар тем более не мог разделять его взглядов. Да Мика и не настаивал. Рассказывая эпизоды из своего прошлого, Мика никогда не называл имен, ограничиваясь лишь некоторыми характерными чертами тех, кто фигурировал в его рассказах. Он никогда не рассказывал все, но желанию поделиться мыслями и воспоминаниями не противился. Из клана Дельтора Мика знал двух реанклуа - менестреля в забавной соломенной шляпке, который ушел в человеческий город и именно благодаря своему творчеству зарабатывал на жизнь, и юную охотницу, пострадавшую от человеческих рук, но даже после такого не оставившую свою стезю - стрельбу из лука. Именно этому менестрелю-из-Дельторы и лучнице Мика, пожалуй, был обязан жизнью. Рассказывая это вечером ранней весны, юноша и признался, что обладает странной тягой к странствующим поэтам-музыкантам, что все они, появлявшиеся в его жизни, так или иначе повлияли на него, а воспоминания вдохновляют до сих пор, спустя многие годы. “Многие годы”. И вновь Мицар почти убеждался в том, что этот вехлин не так прост, что эти голубые глаза видели намного больше, чем двадцать два года жизни, коими окрестил себя Мика. Спрашивать - неудобно, но если Мика не рассказывает, то Мицару ничего не оставалось, как придерживаться своей теории. Снег начал исчезать уже в начале марта, а к концу месяца голые деревья подёрнулись зеленоватой дымкой. Все чаще многие охотники и ловцы клана седлали лошадей и отправлялись вдоль границы Эвасанских гор, за пределы Солнечных холмов, к западным равнинами, пропадая порой по несколько дней в пути. Несколько сопровождавших их вехлинов проводили весь день в кронах деревьев и над лесом, охотясь и высматривая неприметные лесные тропы, прокладывая маршрут с воздуха. На стоянке клана царило небывалое оживление, что было знаком того, что клан собирался идти на запад. В отличие от кланов истинных кочевников-пастухов, кланы Солнечных холмов порой на многие месяцы оседали на одном месте, особенно зимой. Они были крупнее, лучше вооружены, но время от времени совершали долгие походы в поисках новых мест для стоянки, особенно после зимы. Лишь по вечерам лагерь успокаивался, все было как обычно, но все таки напряжение и ощущение перемен витали в воздухе, смешиваясь с дымом костров, переплетаясь с голосами членов клана. Мицар воспринимал очередную миграцию клана как что-то должное, само собой разумеющееся. Но Мика часто напоминал ему, что их пути с кланом скоро разойдутся и отшельники вновь должны будут вернуться к своему пути в Эвасан. И вновь к старшему вехлину возвращались размышления, мучавшие его в конце зимы. Возможно, его предназначение - остаться в Дельторе и действительно, как говорил Мика, “всю оставшуюся жизнь провести в клане, охотясь со своей стаей.”? За время, проведенное в клане, на бесчисленных охотах и посиделках у костра в компании гитары и очередной баллады, Мицар успел познакомиться со многими и узнать многое, но его привязанность к маленькой серой птице не ослабевала и он не знал как перенесет их расставание. Мика же держался в клане особняком. Он охотился со всеми, был приветлив и отзывчив, но предпочитал наблюдать и слушать и никогда не пытался как-то проявить себя или завести новые знакомства в месте, в котором он не планировал оставаться надолго. Из - за этого Мицар иногда тревожился за своего спутника, но сам себе объяснял это его природой странника и тем, что сам Мика привык так жить. И все же Мика более чем спокойно отнесся к заявлению старшего вехлина о том, что тот остается в Дельторе и попробует построить свою жизнь в этом клане. Мицар ожидал, что тот может расстроиться или наоборот обозлиться на него (хоть сам молодой вехлин и утверждал, что не умеет по-настоящему злиться на кого-либо), но тот лишь с беспечной улыбкой пожал плечами. “Твой выбор. Разве я имею право пытаться отговорить тебя?” - Мика упирался щекой в плечо сидящего рядом вехлина и прикрывал глаза, распушив пестрый светло-синий хохолок. Даже в последний вечер перед началом пути, когда все вещи были собраны, запасы сделаны, а маршрут проложен, Мика вел себя как обычно. Или же мастерски прятал эмоции, к чему Мицар и склонялся. Когда же на рассвете Дельтора оправились в путь, Мицар на некоторое время задержался, смотря вслед замыкающим шествие всадникам на тонконогих саррогосах, чтобы попрощаться с Микой. Тот просто с улыбкой протянул ему длинное перо с белым кончиком, испещренное тонкими черными полосками, и Мицар едва не задохнулся: перья из весеннего брачного оперения дарят лишь тем, кто по-настоящему дорог. И от этого он еще сильнее почувствовал скорую после расставания тоску. Обнимая его и вдыхая запах насквозь пропахшей травами одежды, Мицар обнадеживал себя тем, что они все таки смогут встретиться вновь. От Эвасана до Южного моря тысячи и тысячи километров, но есть вероятность того, что в своем пути Мика наткнется на Дельтору и заглянет хотя бы на пару дней на стоянку клана. В последний раз коротко поцеловав его, Мика со все такой же беспечной полуулыбкой расправил пестрые бело-голубые крылья и, блеснув голубыми глазами, оттолкнувшись, взмыл в воздух. И Мицар отвернулся, не в силах видеть как тот выравнивал полет, все реже взмахивая длинными крыльями и вскоре превратился в точку на светло-голубом полотне неба. Лишь когда взмахи крыльев совсем стихли, слившись с шумом ветра в зеленеющих кронах, Мицар тяжело вздохнул и направился вслед за скрывшимся среди деревьев кланом, ставшим ему новым домом.