One man show

Жилин отчаянно храбрился, хотя атмосфера в «Канарейке» не слишком этому способствовала. Ладони вспотели, пистолет в кобуре сбился почти под мышку и больно давил, но поправлять было не с руки. В одиночку полковник немного робел перед «Железными рукавами» в полном составе, глазевшими на милиционера, явившегося в их «логово»… э-э-э… штаб, «поговорить». Закончив рассказ, Жилин утёр лоб ладонью и выжидательно уставился на Лидера. Глаза за чёрными очками были непроницаемы. Синтезатор давно умолк — бандит, игравший на нём заслушался полковника, дивясь наглости и вероломству «коллег» из конкурирующей банды. — Значит, — медленно начал Главарь, — Явились внаглую к девочке, чтобы она уговорила тебя, полковник, крышевать их… вместо нас? Занятно… Слыхали, парни? — он повернулся к стоявшим за его спиной членам банды — их кислые лица явно свидетельствовали о том, что парни всё слышали. — Как говорят американцы, — сообщил Лидер, вновь разворачиваясь к Жилину, — Враг моего врага — мой друг. Правильно, что пришёл, товарищ полковник. Девочка-то цела? — Цела, — кашлянув, ответил Митя, — Только напугана… Я её… ну, спрятал пока… Мало ли. — Правильно, — одобрил Главарь, — С ними мы разберёмся. Только уж ты, товарищ милиционер, не обессудь, — он нехорошо ухмыльнулся, — Нам потом не вздумай предъявить за… правосудие. Сам пришёл. Жилин всё понимал. И то, чем обернётся его визит, и то, что ради спокойствия и безопасности Алёны готов закрыть глаза на любой акт «правосудия» от «Железных рукавов», с которыми у него, во-первых, давняя договорённость, и которые, во-вторых, хочешь-не хочешь вынуждены бороться за свою власть. В этой ситуации было бы глупо идти на чужую банду в одиночку — управу на них найти сложновато, а «Рукава» в этом случае просто постоят в сторонке — не их война. Но сейчас, когда Жилин продемонстрировал им, что он на их стороне, они не дадут его Алёнку в обиду. В этом Жилин не сомневался. — Здесь можете не сомневаться, — окрепшим голосом подтвердил полковник, — Если чего — спишем… куда-нибудь. — Молодец, — одобрил Главарь, — Уважаю. — Так… я пойду? — уточнил Митя. — Ступай, — разрешил Лидер, — Никто твою женщину больше не тронет. Моё слово твёрдое. Жилин ретировался поспешно, но с достоинством, даже не подумав оспаривать то, как Лидер назвал Алёну. Утренние сумерки были прохладны. Разговор с ОПГ, а также дорога туда-обратно заняли почти всю ночь. Митя хотел было сразу пойти в отделение — что там осталось до начала рабочего дня — но потом всё-таки решил заскочить домой, узнать, как там Алёнка. Квартира встретила Митю тишиной — не гнетущей и скучной, как обычно, а какой-то уютной, по-настоящему домашней. А ещё в квартире поселился тонкий запах её духов… «Шанель», что же ещё… Алёна обнаружилась на тахте. Она свернулась калачиком, прямо в одежде, завернулась в тонкий плед, и Мите нестерпимо хотелось подойти, прикоснуться, убедиться, что это не плод его воображения, но он не посмел нарушить её сон. В конце концов, запах духов был более чем красноречив. Какие ему ещё нужны доказательства? Осторожно прикрыв дверь, Митя прокрался на кухню, и тут его ждал сюрприз. На столе возвышалась целая гора крохотных румяных сырников. Они едва умещались на огромном блюде. Жилин припомнил, что в холодильнике ещё с прошлой недели кис целый мешок творога, невесть зачем купленный полковником на рынке, а в ящике вроде стояло полпачки муки, чей возраст определить не представлялось возможным. Видимо, Алёне было очень скучно. И страшно. Митя почувствовал укол в сердце. — Привет. Ты вернулся. Жилин вздрогнул и резко повернулся, словно забыл на секунду, что он в квартире не один. Заспанная Алёна, укутавшись в плед, часто моргая, стояла на пороге кухни, потирая глаз кулачком. — Как всё прошло? Ты в порядке? А я тут… Похозяйничала немножко… Ничего? А то в холодильнике мышь повесилась, а ты голодный, наверное? Мить… Ну не молчи. Ты с ними разобрался? У полковника в горле стоял ком, Жилина едва хватило, чтобы слабо кивнуть, но Пантелеева этого в потёмках, видимо, не рассмотрела. Она медленно шагнула к застывшему полковнику, для которого мир сузился до размера её невероятных глаз. — Мить, всё хорошо? — Да, — Жилин отмер неожиданно даже для самого себя, — Я там… договорился, в общем, и… Там разберутся… И всё хорошо будет… Точно! Алёна сделала ещё шаг и порывисто обхватила Митю за шею. Жилину пришлось согнуться в три погибели — иначе эта невеличка не дотянулась бы. Плед так и остался на плечах Алёны, и Жилин прижимал её к себе укутанную, как подарок… Как самый главный подарок… Запах духов опьянял Митю сильнее, чем Катамаранова — скипидар. Жилин не выдержал. — Это «Шанель»? — хрипло шепнул он. Алёна замерла. Митя, испугался — она сейчас оттолкнёт его, покрутит пальцем у виска и убежит по своим актёрским делам… Ну что он за человек такой! С перепугу Митя ещё крепче прижал девушку к себе и с ослиным упрямством повторил: — Духи у тебя… «Шанель»? — А… Да, — как само собой разумеющееся, тоже шёпотом, подтвердила Алёна, и внезапно потёрлась щекой о небритую щёку полковника, — А у тебя «Шипр», да? Митя впервые почувствовал, как теряют сознание. Впрочем, его хватило, чтобы кивнуть. — Тебе другой подойдёт, — так же шёпотом продолжила Алёна, — Я знаю, какой. Если бы любой из них двоих повернул бы голову ну хотя бы на миллиметр — этого хватило бы. Митя с ужасом осознал, что всей его милицейской доблести и отваги недостаточно, чтобы сделать это. Алёна оказалась смелее. Ресницы девушки скользнули по его скуле, и в следующую секунду Алёна коротко прикоснулась губами к его губам. Это продлилось всего миг, но этого оказалось достаточно, чтобы Митя забыл, как дышать. Ещё одно прикосновение — к Жилину начали возвращаться чувства. В первую очередь — обоняние. Чёртова «Шанель»! Осязание — плед под его ладонями старый, колючий, под пледом — Алёна — тёплая, смелая. Родная. Вкус — она прижимается к губам Мити в третий раз, теперь уже серьёзно. Митя закрывает глаза — зрение сейчас ни к чему — прекрасные карие глаза он видит и зажмурившись. Первое, что воспринимает вдруг включившийся слух — шёпот Алёны: — С восьмого класса мечтала об этом… Второе — телефонный звонок. Алёна деликатно отпускает Митю и пропускает его в коридор к разрывающемуся телефону. Жилин, проклиная всё на свете и пряча глаза, спотыкаясь спешит туда. «Железные рукава» сработали на диво оперативно. Заспанное начальство в трубке сообщило полковнику о перестрелке, имевшей место не более получаса назад. Пять трупов. По расчёту Жилина, одна из конкурирующих «Рукавам» банд только что прекратила существование. Теперь дело за ним. И действовать, увы, нужно без промедления. Повесив трубку, Митя медлит ещё пару секунд. Алёна уже трясёт его за рукав кителя — что там? — Начальство срочно вызывает, — сухо и отрывисто сообщил Жилин, не глядя девушке в глаза, — Надо ехать. Ты… отдыхай… Ночь на дворе. Часы показывают четыре утра, раннее летнее солнце уже вовсю лезло в окна. В отделение Жилин приплёлся к одиннадцати. Утро было длинным и тяжёлым, но плодотворным. Полковник умудрился воспользоваться собственным оперативным прибытием на место происшествия и утрясти всё — комар носа не подточит. «Железные рукава» в протоколе даже не фигурировали. Крайними Жилин назначил «неизвестных лиц». Лучше уж ещё один «глухарь», а Митя найдёт, на кого его списать… Позже. Первая чашка очень крепкого чая не успела опустеть и наполовину, как полковника выдернули «в поле» — некто обнёс ларёк… Бесконечный рабочий день окончился с написанием крайнего отчёта и с шестой чашкой чая. Подавив очередной зевок, Жилин натянул сброшенный от жары китель и, аккуратно заперев отделение с пустующей КПЗ, потащился домой. Воротник кителя хранил аромат «Шанель»… Войдя в квартиру, Митя не сразу понял, что не так. Только когда он разулся, до полковника дошло — пол в коридоре подозрительно чистый. У Жилина вечно руки не доходили, а тут… И в коридоре, и… Из до блеска выскобленной кухни доносился умопомрачительный запах… даже непонятно, чего. В животе заурчало. Как заколдованный, Митя двинулся в кухню. Там на плите возвышалась ещё тёплая сковорода с жареной картошкой — с золотистыми колечками лука, как делала Митина мама. Рот наполнился слюной, глаза защипало — от лука, конечно же… Сковорода показалась Мите новой, до него с опозданием дошло, что это его собственная, только отскоблённая до блеска… На столе под салфеткой гордо торчала кособокая румяная шарлотка. Митя обожал яблоки. Не прикоснувшись ни к картошке, ни к пирогу, Жилин бесшумно двинулся в комнату, будто хотел найти там ответы на все вопросы. Ответ — один-единственный — нашёлся на прежнем месте — на тахте под пледом. Прислонившись к косяку, Митя, не в силах оторваться, смотрел на Алёну, его сердце грызла беспощадная нежность. Он и не знал, что может быть таким уязвимым. Она проснулась внезапно, точно почувствовала его взгляд. Приподнялась на локте, поморгала, прогоняя дрёму, сонно улыбнулась. — Я забыла вернуть тебе ключи, — услышал Митя, — Я звонила тебе на работу, никто не ответил. В обед зашла — тебя опять нет… Решила занести. Они там… в прихожей… — Спасибо. — Я сейчас уйду… — Нет! — Митя по-настоящему пугается, чуть не подскакивает, отлепившись наконец от своего косяка. Что значит — уйдёт? Совсем уйдёт? От него уйдёт?! — Лежи, лежи… Я… просто… Я только пришёл, — неизвестно зачем поясняет он. — Спать охота — сил нет, — сообщает девушка, — Всю ночь не спала… Ты тоже, да? Потом ещё и на работу пошёл… Я уйду сейчас. Митя слышит возню на тахте — она не шутит. — Не уходи… Пожалуйста. Возня стихает. В полутьме зашторенных окон горят чёрные Алёнины глаза. Несколько секунд полковник и артистка смотрят друг на друга. Наконец Алёна, чуть приподнявшись, протягивает к нему одну руку. — Мить… Иди ко мне… Жилин, как во сне, делает шаг. Или несколько. Он не в состоянии считать. Фуражку он теряет по дороге к тахте. Китель, кажется, слетает сам, не дожидаясь помощи Алёны, которая скользнула к стене, освобождая место для Мити. Прохладные руки обвиваются вокруг его шеи; он тонет в аромате французских духов и ощущении полнейшего счастья. Каждое прикосновение её губ к его коже — как новый глоток жизненных сил, кажется, выпитых за день, за жизнь, работой, преступностью, рутиной, с которыми Митя, нежный, ранимый, беззащитный, борется каждый день… Но теперь, в её руках, в её объятиях, он чувствует себя непобедимым и как никогда живым. Сильным и главное — нужным. Она повсюду — в его голове, в его мыслях, она обвилась вокруг, уместилась в ладонях, пробралась под кожу, течёт по его венам… Митя не знает, как описать вкус её поцелуев, но он уверен — это и есть вкус счастья. И неважно, сколько оно продлится… … Утро Жилин встречает в одиночестве. На столе белеет записка от Алёны, что ей нужно в восемь быть на съёмочной площадке и она желает ему удачного дня и целует (от последнего сладко щемит сердце), и возвышается вчерашняя шарлотка. Картошка заботливо переложена в миску и убрана в холодильник, на сковороде под крышкой — аппетитная яичница. Митя не может заставить себя поверить, что всё это не сон. Рабочий день тянется не так уныло. Сирень за окном цветёт пышно и пахнет особенно сладко. Хулиганьё в КПЗ — сущие мальчишки; по-отечески пожурив их за разбитые витрины, Жилин выпускает их даже не через пятнадцать — через десять минут. Недоумевающие и оттого притихшие мальчишки, подозрительно оглядываясь на аж светящегося мента, чуть не на цыпочках покидают отделение… Алёна появилась на пороге ближе к вечеру, принеся с собой неизменный аромат «Шанель» и интригующую чёрную коробочку. — Никому не скажешь? — хитро сощурилась она, аккуратно пристраивая коробочку на подоконник, — У нас паренёк в съёмочной группе прифарцовывает… Кто — не скажу. Но тебе точно подойдёт… — Алён, — Жилин не знал, как начать, но то, что оказывается мучило его весь день и вырвалось наружу только с появлением Алёны, буквально жгло его изнутри. И, если так, то лучше сразу… — Вот… то, что было… вчера… Это… Тяжело. Вдох — выдох. Жара… — Ты это зачем? Если из благодарности… то не надо… Я… Он не договорил. Не меняясь в лице, Алёна деловито поставила сумку на край стола и не спеша, но как-то неуловимо-стремительно приблизилась к полковнику. Из глаз Мити посыпались искры, левая щека вспыхнула огнём. — Считаешь, я такая? Как эти твои, в шубах, — она ткнула пальцем в сторону пустующей КПЗ, — Думаешь, ты мне как «крыша» понадобился, а я за это… Алёна даже не повышала голоса, который будто налился свинцом. В её лице не дрогнул ни единый мускул, зато с глазами творилось что-то странное — непонятно было, то ли она сейчас разрыдается, то ли испепелит незадачливого милиционера взглядом… Мите стало страшно. Даже в перестрелках ему не было настолько страшно. Он неуклюже, рывком встал из-за стола. Алёна даже не шелохнулась. — Прости, — прошептал он. Боже, какой я идиот! Страх стальным узлом завязался в животе. Дрожащие пальцы похолодели. — Только не уходи… Страх, что она уйдёт пересиливает всё на свете. Митя неуклюже обхватывает Алёну обеими руками — она не шевелится. Нет, нет, нет… Зажмурившись, Митя целует её куда-то в шею. Прости… Ещё один поцелуй приходится выше, в висок. Прости, пожалуйста… Снова в висок, уже ближе к щеке. Алёна вздрагивает и отстраняется. — Я просто не мог поверить… что я тебе понравился… понимаешь. Я же… ну… просто… А ты… Где ты и где я… Чудовищная догадка хлыстом бьёт по воспалённому мозгу. — Мне Серёга говорил, что я тебе нравлюсь, а я не поверил, — сообщает он и зачем-то поясняет: — В школе ещё… Говорить, что угодно, лишь бы она была, здесь, с ним, у него… — Дурак ты, Жилин. Дурак, ещё какой, кто ж спорит? Смотреть на неё невыносимо, и Митя, собрав последние крупицы того, что осталось от его отваги, привлекает Алёну к себе. Да, чтобы первым поцеловать её, нужна смелость. Смелости, к счастью, хватило. Тютелька в тютельку. Фуражка летит на пол, и Алёна отстраняется. Сердце Жилина успело пропустить удар до того, как полковник увидел, как она поворачивает ключ в замке. Миг спустя Алёна вновь оказывается в его объятиях. Сумка оказывается под столом, туда же отправляется китель. На задворках сознания Жилина появляется мысль о том, что бы он делал, если бы в КПЗ сейчас куковал какой-нибудь правонарушитель… Появляется и тут же отступает, потому что думать ни о чём, кроме Алёны невыносимо… … Обёртка «фарцы» интригующе хрустит. Жилин вытягивает на свет божий продолговатый флакон, чёрный и прохладный. Алёна сидит на столе в одном нижнем белье. Платье закинуто в ближний угол — подойди и возьми, но ей неохота. Вместо этого она кутается в китель полковника и выглядит как воробей в плащ-палатке. Чёрные хитрые глаза с удовольствием следят за Жилиным, расковыривающим заграничный одеколон. — Ну зачем ты… Не надо было… Сил нет слушать этот бубнёж! Не выдержав, Алёна потянула его за полу рубашки (застегнуться он просто не успел), отобрав флакон, ухватила Митю за подбородок — в профиль к себе — и, прицелившись в жилку на шее, нажала кнопку. Митя почувствовал прохладный укус одеколона, а затем — умопомрачительный запах. Привыкнуть к тому, что теперь это его, Митин запах, будет так же трудно, как к мысли, что он нравится Алёне… …- Я вернусь. Честное слово! Я бы осталась насовсем, но у меня театр… Я по распределению ещё год должна отработать… А потом… Я вернусь. Сюда. К тебе. Хочешь? Веришь? Меня Танька обещала на телевидение устроить. Или можно в областной театр попробовать… Только съёмки… Ты же будешь меня отпускать на съёмки? Ну, если меня пригласят… Пару раз в год всего… И всё! Я в сентябре доснимусь — и приеду, хочешь? На пару дней… Ну что ты молчишь? Мить… Сергей тебе неправду сказал тогда. Ты мне не нравишься. Жилину кажется, что он просыпается от дурного сна, который он никогда не забудет. У кошмара Серёгина ухмылка. И запах «Шанель», от которого хочется плакать, не то от горя, не то от счастья. — Мить, я люблю тебя.