Золотая Чайка

Большие серые горы. Такие большие, что вендиго кажется крошечным рядом с ними. И земля тоже серая. Бесплодная. Или не земля, а застывшая зола?.. Путь Вендиго — так называли эту трещину в похожих на стену горах. То была единственная дорога, ведущая в Земли Мертвых, и никто живой, хоть бы он был здоров и полон сил, не может пройти по ней. И цветные пятна на земле — два человеческих тела. Одно темное, как кора воллы, другое белое, как перья чайки. Люди оказались на земле, и они так и не узнали, нес ли их дух смерти в зубах или на спине. Чайка хотел получше рассмотреть лежащие тела, но Хенадааардада одернул его:  — Не смотри! — он боялся, что мальчик вспомнит о почти исчезнувшем уже кошмаре, окровавленном теле Оро. Шаман поднял глаза на Земли Мертвых, скрытые вуалью тумана. Никого и ничего не было видно. Да и было ли там хоть что-то?.. Вендиго стоял, огромный для людей, но не более чем букашка для гор.  — Дальше вы пойдете одни, если не хотите, чтобы ваши тела истлели. Найдите того, что был зверем, но бродит тут человеком. Идите, и по следам своим вернитесь сюда! И дух смерти лег около тел, как олениха — живая олениха с бегущей кровью и горячим дыханием — ложится верным стражем около своего спящего олененка. Чайка взял шамана за руку, и показалась она невесомой пылью.  — Мне страшно, дядя, — тихо прошептал мальчик, теперь тоже будто сделанный из пепла. А Хенадааардада вдруг улыбнулся и сказал:  — Я рассказывал тебе, как однажды мне пришлось убегать от стреноженной лошади? И шаман начал рассказывать, как, бывало, он рассказывал, сидя на огромных корнях Великого Воллы. Золотая Чайка засмеялся, и от его веселого смеха несколько камней скатились с холодных гор, имя которым — Смерть. Так они шли через туман, и Путь Вендиго уже скрылся в завесе. Если постараться, то можно подумать, что они в родном лесу. Все, что умирает в этом — точнее, уже том — мире, попадает сюда. И в Землях Мертвых так же лежали камни под ногами, и тени деревьев стояли в серости тумана, и порой даже пролетали мимо пепельные жуки и птицы из пыли. Насекомых Чайка поднимал и сажал себе на плечи. Обесцвеченные муравьи, навозники и божьи коровки стали его маленькой армией, усыпающей руки. Насекомые даже не пыталась сбежать, словно их всех только что выкопали из-под снега после зимы.  — Я их тоже хочу забрать. Пусть они тоже живут! — упрямо говорил мальчик, сажая на ладонь очередную гусеницу. Молчаливые животные бродили тенями. Быть может, позовешь их — поднимут голову, да кто знает, что будет, если заглянуть в глаза волчьей душе?.. Мальчик хотел бы посмотреть на зверей поближе, но Хенадааардада не отпускал его ни на шаг от себя.  — Дядя, я хочу, чтобы они пошли с нами и стали нормальными!.. Хенадааардада смотрел на мальчика, и хотелось ему поверить — поверить по-детски светло — что Золотой Чайке суждено стать тем, кто сможет изгонять тьму безумия из любого разума и спасать жизни. В этих местах нет ни ветра, ни дождей, ни солнца, ни, быть может, даже воздуха. Пепельная земля не ранит босые ноги. Само время не имеет тут власти. Темные отпечатки ног протянулись на многие километры — если, конечно, возможно измерить путь в Землях Мертвых. Ни одно существо раньше не оставляло тут следов, но ни зверь, ни человек не хотели идти по странному пути. В этих местах нет усталости, и люди все шли, шли, шли. Наверно, в родных землях они бы уже достигли самых границ леса. Но тут был лишь туман и темные тени. Хенадааардада вспоминал свою деревню, Великого Воллу, реку, и боялся за них всех, и думал, что когда-нибудь они станут частью Земель Мертвых. Он знал: год за годом, век за веком пепел покрывает все больше земли, горы все ползут, сжимая живых в кольцо. Когда-нибудь они сойдутся, и весь мир тогда будет мертв, и скалы будут опоясывать его. И на самой высокой горе — ее имя Пламя — вырастет цветок, что вернет жизнь. И тогда все, что было мертво, оживет вновь, и в мир вернутся все краски, что были раньше. Так говорят легенды.  — Папа!.. — вдруг раздался крик Чайки, угадавшего одну из фигур, бродивших в тумане. Пепельная тень подошла ближе. Да, это он, точно он!.. Ни капли не изменился — только все цвета исчезли, и теперь длинные волосы были ненамного темнее кожи. В умершие души закрадывается ядовитый туман. Он приносит дремоту, от которой все мысли исчезают и остается лишь серая оболочка, что бродит по серому миру. Только любовь может спасти от проклятой этой немощи, да кто ее может дать тут!.. Призраки не плачут. У них нет слез. Но так же, как живые люди, они могут радоваться и страдать. Если бы Хенадааардада был не в Землях Мертвых, он бы зарыдал, и сказал бы все, что хотел. Я скучал по тебе. Я боялся, что потерял тебя навсегда. Я так рад, что я вижу тебя. Но шаман стоял и молчал, смотря, как Золотая Чайка прижимается к Флорену и жуки, сидевшие на детских плечах и казавшиеся полуживыми бусинами, сыпятся на пепельную землю. Да, обними его за меня, если ты можешь двигаться. Счастье переполняет меня, не дает мне пошевелиться. Мальчик не плакал, но кричал, словно от боли. Он хватал папины руки и вновь отпускал их, и они безвольно падали плетями. Флорен смотрел на сына и на друга, как смотрят на давно забытых знакомых — силясь вспомнить их лица и имена. Наконец он заговорил. Тупую дремоту, что затуманила его глаза, рассеял на секунду лучом разума.  — Чайка… — сказал он медленно и неуверенно, словно на чужом языке. — Ты умер? Голос Флорена разбил оковы, что сковывали тело Хенадааардады. Шаман шагнул к другу и взял его руку.  — Флорен. Мы живы. Мы пришли за тобой. Пойдем домой. В лес.  — Да… Лес… — тихо сказал мужчина, будто пытаясь вспомнить, что это значит. — Деревья. Волки. Охота. Река. Хенадааардада кивнул, улыбнулся и зашептал что-то бессмысленное, какое шепчут больному ребенку. Чайка, вновь сажая маленькую армию на плечи и рассказывая про нее безучастному Флорену, схватил отца за одну руку, шаман же взялся за другую. Они вели его по собственным следам. Точнее, вели не Флорена, а лишь его оболочку. Он послушно шел, если его вели, и останавливался, если его руки отпускали. Как те жуки, что неподвижно сидели на плечах Чайки, он тоже был всего лишь куклой сейчас. Но Хенадааардада разговаривал с другом так, словно тот все понимал. Шаман рассказывал о Великом Волле и лесе, вспоминал какие-то истории, иногда даже пел что-то. Быть может, это была самая большая в Землях Мертвых толпа. Чайка, Хенадааардада, Флорен, армия из насекомых. Кажется, даже туман расступался перед ними.  — Мы вернемся домой, пап! Можно же у нас будет жить крот? Как думаешь? Но мужчина молчал — только немного наклонил голову к сыну, да и то скоро отвернулся. Чайка притих.  — Не бойся, там он не будет таким, — прошептал шаман, хотя он не был уверен, что мальчик услышал его. Вдалеке замаячил рассеченный пояс черных гор. Конец пепельных земель. Хенадааардада знал, что гигантские скалы сдвинулись. На человеческий шаг, не более — как обычно они сдвигаются за день. Шаман не хотел думать об этом, он отгонял эти мысли и старался вытеснить их воспоминаниями о доме. Вендиго лежал там же, где и много часов (дней? лет? минут?) назад. Цвет одежды, волос и кожи лежащих тел — боги, какой-то цвет, кроме серого! — бил в глаза, как солнечные лучи. Слуга смерти посмотрел на души, что вышли из Земель Мертвых. Флорен поднял голову на него, но тут же опустил ее вновь, словно обессиленный больной. Не удивился он и тогда, когда Чайка заговорил с вендиго, как со старым другом, рассказывая ему о Землях, о том, как ему было страшно, о маленькой армии. Дух Смерти слушал, наклоня голову, и легко можно было представить, что он улыбался. А затем вновь понеслись по сторонам деревья, озера, травы и, быть может, даже минуты и дни. Они остановились у Реки. От красок вокруг кружилась голова. Листья и травы были зелеными, и в синей воде отражалось голубое небо, тянулись вверх темно-коричневые стволы, и блики солнца дрожали белым с позолотой, и берег был грязно-желтым, и даже камни лежали не обычные серые, но немного красные, черные, даже зеленые. Сколько всего повидал этот берег! Его песок помнил следы больших медвежьих лап и крики ребенка, которого принесли воды. Теперь тут стоял вендиго, который мог бы легко переступить через Реку одним шагом. Никто не видел его, но необычайная для разгара солнечного дня тишина воцарилась вокруг, и даже смешливые прибрежные травы замерли. Лишь солнечные следы на листьях, песке и камнях дрожали по-прежнему да река ласкала свои берега. Все, кто вернулся сейчас из Земель Мертвых, лежали без движения. Вендиго долго смотрел на них, а затем прошептал что-то — его слова завывали таким чужим сейчас осенним ветром и, казалось, даже пахли жухлой травой — и в ту же секунду исчез. Унесся ли он быстрой птицей или растворился, как падающая звезда в небе?.. Чайка открыл глаза и увидел синее-синее небо в живой рамке из темно-зеленой листвы. Но не летний ветер он слышал, а холодный тихий голос. Шептала река, шептали деревья, шептал сам воздух — «Мы еще встретимся, маленький храбрец. Ты будешь видеть меня иногда, и во сне я иногда буду приходить к тебе. Но пока — прощай!..» — и слова затихали, как горное эхо. Чайка огляделся. Рядом лежали Хенадааардада и Флорен — совсем живой, настоящий Флорен, заслуживший право быть настоящим человеком. Около мальчика ползали жуки и муравьи, словно кто-то поднял старое гнилое бревно. Чайка засмеялся. Он знал, что, если не засмеется сейчас, то его разорвет от счастья.