чистый холст

NCT 127 — Not Alone Сыншик просыпается, как обычно, от звонка на телефон. Так уж получилось, что просыпаться с утра он не научился за всю жизнь, а работа хоть и дизайнером, но всё ещё в офисе, требует чёткого графика и не терпит опозданий. Ещё со школы его пробуждениями кто-то занимался: то мама, то отец, то соседи в общаге, то бывший, с которым он жил два с половиной года, пока они оба учились в универе и были безумно влюблены, то Сыну, когда Сыншик стал самостоятельным, сильным и холостым. — Доброе утро, солнышко! — в ответ Сыну получает нечленораздельное ворчание в подушку. — Проснись и пой! Сегодня очередной замечательный день, так что встречай его начало с улыбкой. Повод улыбнуться следующий: сегодня моя очередь покупать нам утренний кофе. — Шик действительно улыбается и наконец вылезает из объятий одеяла и тёплой кровати. — Доброе утро, хён. Спасибо, что разбудил, увидимся в офисе, — он отбивает звонок и шлёпает босыми ногами в сторону кухни варить кофе и курить. Сыну в его жизни появился очень давно, около десяти лет назад, а может, и того больше, но считать года ему уже тошно, да и смысла вообще нет. Сыншик предпочитает думать, что Сыну в его жизни был всегда: они вместе росли, вместе учились жить, вместе влюблялись, вместе принимали странные решения. Хан всегда восхищал его своей тягой к жизни, яркой улыбкой, умением вести себя, как ребёнок, когда обстановка того позволяет, и многим другим. Хан Сыну действительно незаменимая часть его жизни, и без него будет трудно передвигаться и функционировать в принципе, будто он жизненно важный орган. Кофе едва не убегает, Сыншик матерится себе под нос, оставляя недокуренную сигарету в пепельнице, и бежит спасать свой третий якорь, держащий в этом бренном мире (первые два — сигареты и наушники). Плита всё же не загажена, кофе на вкус не паршивый, даже приятный (Шик благодарит себя мысленно за то, что научился его варить, и не давится теперь растворимой бурдой), весеннее солнце проникает на маленькую кухоньку и делает её чуть более светлой. Он возвращается к сигарете, понимает, что та истлела, и, тяжело вздыхая, прикуривает новую, усаживаясь на маленький диванчик с ногами. На его коленке стоит чашка с кофе, которую он придерживает левой рукой — чтобы не упала, в правой руке дымится сигарета, светлая чёлка спадает на лицо, а в глаза светит из-за яркости солнца. В целом это утро даже можно назвать сносным (если не считать, что на работе его ждут очередные унылые заказы, которые он будет рисовать из-под палки). Он выбегает из дома за час до начала рабочего дня: этого достаточно для того, чтобы спокойно доехать, несколько раз покурить по дороге, попялить на что-то и поговорить с Чаном по телефону (они, конечно, могут поговорить и на работе, потому Хо работает вместе с ними, а филиал у них не такой большой, поэтому все умещаются: и бухгалтеры, как Чан, и менеджеры по работе с клиентами, как Сыну, и дизайнеры, как сам Сыншик, и кого у них там только нет, поэтому контактируют они часто, но им обоим нравится болтать перед работой, пока они добираются до офиса). Сыншик достает из кармана брюк помятую пачку сигарет и вновь закуривает. Именно этот офисный костюм ужасно неудобно сидит, ему хочется расстегнуть пару пуговиц и снять к чёрту галстук, но сегодня последний день проверок начальства, которые хотят видеть образцовых работников. “Раз хотите, то получите и распишитесь,” — думает Шик и обреченно выдыхает дым, двигаясь в сторону своей станции метро. Остался один день, дальше он снова сможет ходить в чуть более свободной одежде и временами отлынивать от работы, когда глаза уже болят от компьютера и макетов. Начальник их филиала замечательный, позволяет всем работникам ходить чуть менее официально, чем пиджак, рубашка, брюки и галстук, когда начальство свыше не требует этого, устраивает раз в полгода тимбилдинг, позволяет отдыхать от работы не только в обед, помогает много и поддерживает весь коллектив, но при этом сильно расслабляться не даёт, и всё работает так, как оно должно работать без заминок и запинок. Сыншик благодарен Сыну за то, что тот предложил ему устроиться сюда, когда они оба искали работу, он хотя бы может прокормить себя с этим бесполезным дипломом дизайнера. Единственное, что у него всегда хоть немного сносно получалось — это рисовать. В школе у него никогда не было выдающихся талантов, ему ничего не было интересно, он просто пытался как-то доучиться и параллельно рисовал. Его бесило это, он знал, что не сможет этим прокормить себя (а родители об этом весьма ненавязчиво напоминали каждый день), он прекрасно знал, но не умел больше абсолютно ничего, поэтому выбрал из всех зол наименьшую — образование дизайнера (даже если пришлось зарыть глубоко некогда заветную мечту стать знаменитым художником). Ему на самом деле нравилось учиться тогда, творческие люди всегда интересные, с его одногруппниками было весело, но он всё время ощущал себя белой вороной: недостаточно талантливый, чтобы делать всё с лёгкостью, привыкший действовать в рамках (даже если всегда хотелось проявить максимальный креатив, он не делал этого; он никогда не был гением, ему бы такое не спустили с рук, он был уверен), не выполняющий что-то сверх, он всегда был ни рыба ни мясо, серое пятно на фоне всех этих ярких людей. Сыну же всегда считал по-другому, часто просил показывать свои рисунки, искренне восхищался, но Сыншик никогда не верил в это. Он не видел в своих работах то, чем можно восхищаться, честно говоря. В метро многолюдно, как обычно это происходит по утрам, Шик вставляет в уши наушники, чтобы не слышать жужжание всех этих людей. Он набирает Чану сообщение в какао, в котором говорит о том, что скоро ему позвонит, и безразлично озирается по сторонам, смотря на людей. В ушах играют какие-то баллады. Сыншик начинает думать о том, что пора бы начать в дороге заниматься чем-то полезным, но точно знает, что отбросит эту мысль, как только выйдет на свежий воздух. Он выходит на нужной станции и не чувствует примерно ничего, лишь стойкое ощущение пустоты и усталости, преследующие его постоянно в последние годы. — Чан-а? Доброе утро. — Доброе, Шики-хён. Как ты сегодня? — Сыншик вновь закуривает и двигается по пути к офису. — Я хорошо. Сыну-хён сегодня тащит кофе, так что можно сказать, что даже замечательно. Макеты остались не особо запарные, может, к обеду или чуть позже закончу, а новое мне скинут только в понедельник, так что могу сегодня позволить себе расслабиться, — он говорит это всё между затяжками, во время которых он думает, что сказать дальше. — А ты как, солнце? Конец квартала ведь, не загоняли тебя? — Устал, честно. Отчёты, отчёты, посчитай, пересчитай, еще раз. Голова уже болит. Жду, когда следующая неделя закончится, чтобы вздохнуть посвободнее. — Чан почему-то замолкает на одно мгновение. — Хён, хватит курить так много, я переживаю. — Я постараюсь, Чан-а. Спасибо тебе за заботу. — он вновь затягивается. До офиса осталось пара минут пешим шагом. — Постарайся отдохнуть на выходных и не задерживаться сегодня в офисе, как ты любишь это делать. Если предпримешь хоть какие-то попытки, я заберу тебя к себе на квартиру и заставлю спать. Или Сыну скажу, и тогда ты точно не отвертишься от отдыха, работяга. — Шик улыбается ярко и наконец доходит до здания, где находится их офис. Сигарета летит в урну. — Понял меня? — на другом конце провода слышится шумный и обречённый выдох. — Понял, хён. Я постараюсь. — Не постараюсь, а так точно, — усмехается Сыншик и тянет на себя тяжёлую дверь. — Чан-а, я почти на рабочем месте. Если хочешь, приходи на обеде. Сходим куда-нибудь все вместе, перекусим. — Я тоже почти пришёл. До скорого, Шики-хён. — Кан отбивает звонок и идёт в сторону лифта. У них уже достаточно шумно, хотя рабочий день еще даже не начался, но оно и понятно: помимо того, что у бухгалтерии конец квартала, их филлиал в целом славится тем, какие здесь все активные и креативные. Сыншик временами чувствует себя здесь белой вороной, потому что таланта и любви к дизайну у него нет, живой естественный дух он потерял когда-то давно, креативность тоже. Он в целом не чувствует себя здесь правильно, ему пусто и грузно, и он вообще не понимает почему. Мужчина думает, что определённо лишний на этом празднике жизни. Однако, ему всегда говорят, что он, как и Сыну, незаменимая часть коллектива, которые о всех заботятся и поднимают настроение (для Сыншика остается загадкой, как он всё же это самое настроение поднимает, но спрашивать он не решается). И несмотря на это чувство белой вороны, Шик любит то место, где он работает, потому что эти ребята живые, с ними он начинает чувствовать себя немного нужным, они поднимают настроение и являются для него настоящей семьёй. Кан тяжело вздыхает и идёт к своему рабочему месту. Один день. Ему осталось прожить один чёртов день в этом пиджаке, который сковывает все движения, один отвратительный день с этими чёртовыми макетами и невозможностью нормально отдыхать, один усталый день, а после можно провести выходные, не думая о работе и перманентной усталости (от жизни в первую очередь). Сыншик ждёт этих выходных больше, чем что-либо. На столе уже стоит стаканчик с капучино и стикером на крышке, на котором написано “Удачного дня, Шик-а! :)”. Сыншик не может не улыбнуться на этот очаровательный жест, клеит этот стикер на стол и пишет новый для Сыну. “У тебя всё получится, Сыну-я. :)” Он обводит буквы пальцем, а после клеит прямо на монитор рабочего компьютера Хана, пока тот снова куда-то убежал. Он не помнит, когда у них началась эта традиция оставлять стикеры с пожеланиями друг другу, но для Сыншика это очень ценно. Для него вообще ценно всё, что связано с самим Сыну и их долгой дружбой. Он любит выходные, которые они вдвоём часто проводят; любит то, что Сыну каждый вечер его подвозит домой на машине; любит слушать вместе с ним музыку; любит вместе петь; любит их совместные воспоминания; просто любит. И достаточно давно, если так подумать. Сыншик и не знает, как это — не любить Сыну, такого заботливого, светлого, немного идиота, но всё ещё его лучшего друга. Лучшего друга-идиота, который редко замечает очевидные вещи. С другой стороны, так даже лучше, это может их дружбу лишь разрушить, а так он может перетерпеть, да и не отношений ему сейчас, а трепетную любовь в сердце можно просто хранить и беречь. Сыну приходит через час после начала рабочего дня, уже немного уставший и пахнувший кофе. Он, не проронив ни слова, валится на офисный стул, возвращает компьютер к жизни, снимает стикер, читает надпись на нём и, наконец, улыбается, показывая ямочку. — Шик-а, как макет? Дедлайн в понедельник, но ты, вроде, говорил, что сможешь на правки выслать уже сегодня. — Хан что-то усердно высматривает на экране монитора, а Сыншика, кажется, скоро стошнит от попыток сделать из пожеланий заказчика что-то адекватное и не режущее глаз. — К обеду закончу, там немного осталось. — Он массирует переносицу и откидывается на спинку, после тянется за телефоном и проверяет сообщения. — Чан-а пишет, что хочет пообедать с нами. Ты не против? — Я буду только рад. — Шик тепло улыбается в ответ на это. — Соскучился очень по нему. И по тебе. — Ты буквально видишь нас обоих здесь постоянно. — Кан закатывает глаза. — Да, но мы с Чаном так давно не болтали! — Окей, но со мной ты говоришь постоянно. Наши рабочие места буквально друг напротив друга, хён. — Сыншик на самом деле больше просто подшучивает, чем действительно серьёзно отчитывает друга. — Ты знаешь о чём я, Шик-а. — Он кивает. Да, он действительно понимает, о чём Сыну говорит. Они давно не проводили время втроём. Вдвоём с Сыну они тоже давно не отдыхали: выходные были заняты всяким, а в будни они оба ограничивались обедами и поездками по домам на машине. Общения меньше, чем обычно. Они соскучились. — У тебя что-то неотложное? Мы можем сходить на перекур? — Сыну проверяет почту, пробегается взглядом по электронному ежедневнику в смартфоне и после лишь встаёт и хватает Сыншика за руку, уводя в сторону курилки. Кожу обжигает от привычного прикосновения. Сыншик любит и ненавидит то, насколько Сыну тактильный. Он вообще на медвежонка плюшевого похож: вечно всех обнимает, тискает, поглаживает, держит за руки. И не подумаешь сначала, что эта махина два на два на самом деле самый обнимательный человек из тех, кого Сыншик вообще знает. Касания его всегда были до чёртиков приятные, нежные и заботливые, Шик действительно привык к этому, но в последние пару лет это всё чувствуется остро слишком — он не особенный, Сыну так делает со всеми. Сыншику просто хочется быть хоть в чём-то особенным, но он принимает на себя роль человека заднего плана, вечной мамочки, немного ворчливой и заботливой, с яркой и тёплой улыбкой (у Сыну она лучше). Не сказать, что Кан от этой роли в восторге, но его устраивает, хотя хочется, безумно хочется, быть особенным. Сыну садится на лавочку в курилке, вытягивая длинные ноги, обтянутые брюками, вперёд. Щиколотки его, как обычно оголены, это выглядит достаточно эстетично. Сыншик остается стоять, немного ёжась от ветра и всё ещё испытывая непреодолимое желание снять пиджак. Сыну достаёт пачку сигарет и выуживает оттуда две, одну протягивая лучшему другу. Шик её принимает и прикуривает, после подносит огонёк к лицу своего хёна, задерживая взгляд на губах, обхватывающих сигарету, и подрагивающих ресницах. Сыну красивый. — На тебе снова лица нет. Случилось что? — Хан все же садится прямо, но лишь на мгновение, после он облокачивается о спинку скамейки. — Это так видно? — хмыкает Сыншик и выдыхает дым. — Я слишком хорошо тебя знаю, Шик-а. И твои улыбочки не помогают скрыть от меня то, что тебе плохо. От остальных — да, ты стал профи в этом. Но не от меня, не-а. — Он смотрит как-то серьёзно слишком, Кана бросает в дрожь. — Так что произошло, м? — Ничего особенного, хён. Я просто устал за эти недели, а мы, ну, ты сам знаешь, давно не проводили выходные вместе. Обычно мне это помогает прожить неделю-две. Я тоже по тебе скучаю. — Сыну не отвечает. Он лишь стряхивает пепел и манит к себе лучшего друга, протягивая руку, а после заключает в объятия, утыкаясь носом тому в живот. Сыншик в ответ зарывается свободной рукой в его волосы, перебирая прядки. Ему спокойно. — Шик-а, всё будет хорошо, — начинает Сыну после того, как отстраняется, чтобы продолжить курить, — я тебе это обещаю. Хочешь сегодня после работы сразу поедем к тебе или ко мне? На все выходные. — Буду рад возможности, Сыну-я. — Сыншик широко улыбается и наклоняется к старшему, чтобы чмокнуть того в лоб. — Спасибо тебе. За всё, что ты для меня делаешь. Сыншик думает, что безумно потерян, но предпочитает отложить решение этой проблемы на потом. В конце концов, у него еще целый рабочий день для этого и, возможно, вся жизнь.