Одна
Чонгук смотрит на Тэхёна, Тэхён — на Чонгука. Искра. Буря. Безумие. Резинка? — Хён? Гук возвращает свой взгляд к маленькой цветастой коробочке, которую ему только что вручил Тэхён в качестве подарка по «ну, просто так, Чонгук-и» причине. И Чон бы ещё понял, если бы внутри обнаружил пачку презервативов, замаскированную Кимом таким невинным образом, чтобы он во всех красках успел узреть смущение макнэ — для хёнов, продолжающих по-доброму подшучивать над девственностью самого младшенького, это как кость для голодной собаки, как милые котята для девочек-подростков, как… Ну, в общем, хёны ждут этих мгновений с нетерпением. Чонгук двумя пальцами поддевает чёрное кольцо резинки для волос и скептически смотрит на прикреплённый к её тканевой основе розовый бантик, обшитый блестящими бусинками. Нет, порой, конечно, все они используют резинки. Хотя бы во время длительных тренировок, когда влажные от пота волосы, лезущие прямо в глаза и закрывающие собой обзор на отражение в зеркале, просто необходимо убрать либо с помощью ножниц — за это стилисты грозятся оторвать им руки, но Сокджин, к примеру, каждый раз показывает, на чём он вертел их указания, — либо с помощью различных аксессуаров для волос. Так что их покупку и использование хёны не считают делом зазорным и неловким, но если обычно в расход идут тонкие и нейтральные по цвету резинки, то сейчас Тэхён преподнёс ему нечто… девчачье? — Тебе нравится? — с воодушевлением спрашивает его Ким, а Чонгуку кажется, что всё и без того понятно по его кривовато растянувшимся губам. Это просто ужасно. Но разве позволит ему совесть расстроить Тэхёна, проявившего свою заботу таким странным способом, отрицательным ответом? Ни в коем случае. А гордость… Ну, как-нибудь переживёт разочек. — К-конечно, Тэ-хён, — Чонгук знатно палится из-за своего подрагивающего голоса, однако Ким словно бы и не замечает этого, пока, сверкая широкой улыбкой, отбирает у макнэ резинку и тянется к его волосам. Гук неровно выдыхает. Только не это, чёрт возьми. Одно дело просто принять подарок, другое — его демонстрировать на себе остальным. Хёны засмеют. Тэхён одним слаженным движением отводит его чёлку назад и, помогая себе второй рукой, собирает длинные пряди, доходящие Чонгуку до середины уха, с боков к макушке, убирая волосы в один хвостик. Чон смиренно наклоняет голову, чтобы хёну — пусть тот и был выше самого макнэ на пару-тройку сантиметров — было удобней. Боже, он умрёт от этого позора. Ким, мурча себе под нос мотив какой-то современной песенки, смутно Гуку знакомой, несколько раз обвязывает собранный между длинных пальцев хвост резинкой и чуть отгибается, любуясь завершённой композицией. Чонгук ярко чувствует, как к наверняка розовеющим щекам приливает жар от внимательного сосредоточенного взгляда хёна, и отводит глаза, перед которыми намертво отпечатались острый угол выступающего кадыка, дёргающегося вверх-вниз под слабо загорелой кожей, и полные губы, шевелящиеся от бессмысленной болтовни Тэхёна. Ким тянется обратно и, судя по ощущениям, затягивает резинку посильней, заодно поправляя и бантик, будто бы Чонгук, прикусивший кончик языка от болезненного натяжения с правой стороны, недостаточно посрамлён. Чон понимает: его мучения того стоят, ведь лицо Тэхёна сразу же светлеет, а сам он буквально сияет от радости — Гук готов пойти на любые жертвы, лишь бы только видеть восхищение и чистый восторг в глазах хёна и знать, что виновником этого является один только он. — Айгу, какой милашка, — практически пищит Тэхён своим обычно низким грудным голосом и, обхватив лицо Чона ладонями, приближается, чтобы оставить на кончике его носа влажный звучный поцелуй, — такой послушный для своего хёна. — Ким большими пальцами ласково поглаживает пылающие щёки Чонгука и чуть сводит свои запястья, этим действием вынуждая макнэ выпятить губы вперёд. Гук замечает затухающие искорки веселья в глазах напротив и нервно сглатывает, когда посерьёзневший взгляд хёна опускается на его приоткрытый в безысходности рот. Ким, словно околдованный, чуть склоняется, и по мозгу Чона со всего — глобального — размаха бьёт осознание: Тэхён, наконец-то, собирается его поцеловать, и Гук, замученный ожиданием, всеми конечностями своего тела за. Ещё с самого начала они с Тэхёном условились, что их отношения должны развиваться постепенно и естественным образом, несмотря на многолетнюю дружбу, предшествующую их новому статусу возлюбленных, а потому терпение в предвкушении этого момента медленно заканчивалось. — Тэ, ты не брал мои, — буквально влетевший — ага, с чьего-то пинка — в гостиную Чимин запинается на полуслове и без прежнего запала, скорей по инерции, заканчивает мысль, — наушники… Секунда на понимание ситуации, и вот по лицу мягкого и доброго хёна расползается поистине зловещая улыбка, не обещающая флиртующей парочке ничего хорошего. Но ведь им не привыкать, верно? Остальные мемберы частенько дразнят их и называют голубками, а Юнги так вообще утверждает о бесполезности их отношений ввиду отсутствия снимающего стресс регулярного секса. — Боже, Чонгук-и, какая прелесть, — урчит Пак и, встретив непонимание, забавно двигает бровями, едва сдерживая подступающий смех, — всегда знал, что за постоянным ношением бездушного чёрного ты скрываешь свою любовь к какому-то другому цвету. Но не ожидал, что это окажется розовый. Блять. Чёртова резинка. Чонгук обречённо стонет под громогласный хохот Чимина и тихое хихиканье Тэхёна.Две
Чонгук беспрепятственно входит в свою комнату после расслабляющего горячего душа и, услышав мелодичный хлопок двери позади себя, непроизвольно напрягается. Он точно знает, что их общежитие надёжно защищено от нежелательных проникновений слишком рьяных фанаток, мечтающих с головой окунуться в их приватную жизнь и слить в сеть найденный компромат, но отчего-то его всё же охватывает тревога, вызывая нервозность и лёгкую паранойю. Чон, крепко сжимая в ладонях мягкую ткань влажного полотенца, не спешит поворачиваться. Взгляд его цепляется за открытую створку окна благодаря слабым колыханиям плотной шторы, затруднённым ввиду её тяжести, и взволнованность Гука, успокоенная обычным «это просто сквозняк», утихает, пока позади не раздаётся тихое хмыканье и чуть издевательское: — Я тебя напугал? По низкому мужскому тембру голоса Чонгук сразу же опознаёт Тэхёна, но не спешит расслабляться. После того неловкого случая, произошедшего пару дней назад, они всё ещё не оставались наедине. Точнее, Ким всячески пытался: звал Чона посмотреть фильм в свою комнату, куда в итоге завалились все хёны, или подолгу сидел в студии Чонгука, дожидаясь окончания его работы над создаваемой музыкой, но планы постоянно нарушали либо Намджун с Юнги, либо Хосок с Сокджином. Да и сам Гук, смущаясь, бегал не только от Тэхёна, но и от запалившего их Чимина. А ту ужасную розовую резинку, ставшую некой прелюдией той странной ситуации и её последствий, Чонгук спрятал под стопки чистого белья в третьем выдвижном ящике своего комода. Он, конечно, порывался резинку и вовсе выкинуть, но настойчивая мысль «это подарок Тэхёна» давила на совесть. Не успевает Гук с облегчением выдохнуть, как снова чувствует знакомое напряжение: тёплая ладонь Кима опускается на его обнажённую спину, согревая остуженную прохладой уличного воздуха кожу. И Чон, несмотря на охватывающий от незамысловатого действа жар и лёгкий трепет, ругает себя за нежелание надеть футболку сразу после душа. Когда-нибудь эта беззаботность доведёт его… — Чонгук-и, — макнэ резко втягивает носом воздух, дрожа от тихого проникновенного шепота Тэхёна, и чувствует пробегающие по коже мурашки, а следом прикосновение горячих губ к своей шее, отчего его буквально прогибает и подбрасывает. Чонгук, отправив полотенце в свободный полёт, отстраняется так быстро, насколько ему позволяют перенапрягшиеся во время упражнений мышцы ног, и, вцепившись в оставленную на краю заправленной постели футболку, судорожно натягивает её на себя, не заботясь о влажности своих невысушенных волос. Это просто Тэхён, но они, чёрт возьми, наедине, и это придаёт некую интимность обстановке. Чон вроде и не прочь, вот только никак не может справиться со своей стеснительностью. Чонгук поворачивается, когда ему удаётся взять эмоции под контроль, а себя в руки, но в действительности он оказывается абсолютно не готов к встрече с Кимом лицом к лицу. Гук ожидает увидеть его смятение или возбуждение, однако, судя по взгляду Тэхёна, поблёскивающему некой маниакальностью, и растянувшейся на губах слегка сумасшедшей улыбке, похоже, именно Чон будет тем, кто будет пребывать в замешательстве. В руках хён сжимает маленькую коробочку, и Чонгук, без особого желания принимая её, уже знает, что спрятано внутри. Может, ему следует обратиться к местному парикмахеру Ким Сокджину? Старший просто сострижёт — что, в общем-то, вряд ли, ведь Джину так сильно нравятся его отросшие кудряшки — тёмные вьющиеся волосы и избавит его от странных подарков Тэхёна. Макнэ целую минуту взвешивает имеющиеся варианты, и всё же открывает свой подарок, принимая это за неизбежность. — Красивые, правда? Чонгук не понимает, как щепетильный и внимательный к своему внешнему виду Тэхён, с дотошностью оценивающий любое произведение искусства, может называть ЭТО красивым. Две маленькие одинаковые резинки с прикреплёнными к ним плоскими пластиковыми фигурками в виде ярко-жёлтых уточек, красные клювики которых почему-то Чонгуку напоминают о пухлых губах Чимина. Эти резинки можно назвать милыми и подарить какой-нибудь пятилетней девочке, получив в ответ море восторга и счастливый писк, но Чонгук — парень, причём двадцатитрёхлетний. И подобные сюрпризы его скорее оскорбляют, чем радуют. — Я завяжу их? — с явной надеждой спрашивает Ким, и, боже, Гук не способен расстроить его своим отказом. Он улыбается натянуто и, переборов сухость в горле, выдаёт стандартное «конечно, хён». Чон способен перетерпеть это ещё раз. Тэхён, подцепляя одну резинку, растягивает её между пальцев и собирает маленький хвостик из половины чёлки и височных прядей Чонгука, без ругани распутывая до сих пор влажные после мытья головы волосы. Когда эта резинка оказывается на своём законном — макнэ бы поспорил — месте, то Ким повторяет всё те же действия с другой стороны, затягивая идентичный первому хвостик, и с широкой улыбкой отстраняется, кивком головы указывая Гуку на зеркало, прикреплённое к полотну высокого шкафа, по правую от него сторону. Чонгук не хочет видеть своего отражения, но почему-то голову покорно в указанную сторону поворачивает и не удерживает в себе шумного выдоха. Уточки, ярко контрастирующие с его потемневшими от воды волосами, действительно выглядят мило, но его угрюмая мина явно портит всю картину. — Ты просто прелесть, Гук-а, — уверяет Тэхён и, скользнув пальцами по шее Чонгука, в привычном жесте поддевает его подбородок. А Чон почти смиряется, что хён считает его либо девчонкой, либо ребёнком. Ниже ему падать некуда.Три
Чонгук почти не вздрагивает, когда рядом с ним тихо скрипит диван и проседает под весом хёна. Какого именно — Чон не знает, потому что ему слишком лениво менять положение головы и отрывать взгляд от развлекательной программы, идущей по телевизору. Дело вовсе не в её увлекательности или интересе Гука, просто он вот уже на протяжении получаса борется с сонливостью и усталостью своего организма, но те настолько велики, что даже шумная и весёлая передача не бодрит его должным образом. Чонгук практически отправляется в умиротворяющее путешествие в царство Морфея, как всё ещё неизвестный ему хён придвигается ближе и осторожно просовывает ладонь ему под затылок. Гук ощущает тёплое дыхание на своей щеке и по-детски невинный поцелуй после, отчего непроизвольно улыбается, узнавая, наконец, личность мембера по тонкому пряному аромату парфюма. Тэхён. Ким, продолжая с нежностью поглаживать чувствительную шею макнэ, чуть отодвигается, и Чонгук слепо тянется за ним — и новой лаской, — отклоняясь в бок и теряя равновесие. Он может положиться на Тэхёна, который, оправдывая ожидания, бережно подхватывает и удерживает его в таком положении несколько секунд, после чего укладывает голову Гука на свои бёдра. Чон только ёрзает щекой, устраиваясь удобней, и поджимает ноги под себя, что выглядит, если судить по неровному выдоху хёна, довольно трогательно. — Тэхён-и, — едва разборчиво шепчет Чонгук, даже не задумываясь о соблюдении формальности разговора. Может, позже ему будет стыдно, ведь к старшим Чон относится с извечным уважением и, несмотря на десяток прожитых вместе лет, почтительностью не пренебрегает. Даже с дурашливым Тэхёном и милым Чимином, коим он сам в хёны годится. — Отдыхай, Чонгук-а. Длинные пальцы осторожно вплетаются в волосы Чонгука и мягко проходятся по его голове, усыпляя если не самого Чона, то как минимум его бдительность. И Гук, поддаваясь приятным прикосновениям и тяжести собственных век, окончательно глаза закрывает, вслушиваясь в мерное дыхание Тэхёна, отчётливо различаемое в установившейся в гостиной тишине — хён либо отключил звук, либо выключил телевизор полностью. — Такой беспомощный, — Чонгук морщится, когда кончики чужих пальцев пробегают по его лбу, убирая мешающие волоски, спадающие ему на лицо и раздражающие щекоткой переносицу, и довольно причмокивает губами, — хён о тебе позаботится. Чон слышит шуршание бумажной упаковки и тихую просьбу открыть ненадолго глаза, чтобы посмотреть на подарок — Чонгук предчувствует, что сегодня его коллекция странных резинок, спрятанная от остальных хёнов в комоде, пополнится на одну или две. Каждый раз он теряет смелость, когда собирается спросить Тэхёна: почему резинки? Да, волосы Чонгука прилично отрасли, но это по-прежнему не делает его девчонкой. В конце концов, если тёмные кудри будут ему мешать, то он всегда может состроить достаточно милое личико перед Юнги и без проблем получить одну из его повязок. Чонгук приоткрывает только один глаз, чтобы увидеть новое украшение для своих волос, при этом не отрываясь от состояния лёгкой дремоты. Сейчас ему, расслабленному и умиротворённому, глубоко пофиг на то, что будет вплетено в его волосы. Даже если Тэхён притащил резинку с фигуркой полового члена — боже упаси, конечно, ведь Чон небезосновательно боится, что не сможет отказать своему хёну и позволит ему нацепить на себя даже эту безобразную херню. Чон потирает глаз в надежде, что ему показалось, но на голубой — ох, ну спасибо — резинке, по всему кругу которой пристрочены какие-то стрёмные рюшечки, как и раньше, была фигурка в виде лица светловолосой принцессы Дисней, чьё имя именно в эту секунду вылетело из головы Гука. — Смотри, малыш, — заговорчески шепчет Тэхён и куда-то нажимает, после чего комнату заполняет тихая мелодия, знакомая каждому пятому человеку в мире. Чонгука озаряет: Эльза из мультфильма «Холодное сердце». А ещё то, что Ким где-то умудрился откопать для него музыкальную резинку, притом Чонгук и не догадывался об их существовании до сих пор. Музыка, издаваемая фигуркой — Гук наверняка почувствует её тяжесть ввиду наличия внутри сложного механизма, — убаюкивает и подавляет нараставшее возмущение по поводу девчачьих аксессуаров, поэтому макнэ неопределённо мычит на просьбу Тэхёна, позволяя ему творить со своими волосами, да и с собой тоже, всё, что душе будет угодно. Чон ощущает только слабое натяжение, когда пальцы хёна отделяют от общей массы тёмных кудрей три приблизительно одинаковые прядки, и по несложным движениям понимает: косичка. Он и не думал, что Тэхён на такое способен, но Ким, очевидно, ещё многим может его удивить. Впрочем, результат работы хёна Гук оценит уже позже, когда его усталость сойдёт на нет, а царство Морфея, наконец, отпустит из своего плена. Возможно, с этим милым недоразумением на голове его успеют увидеть и другие хёны, а позже они же будут усиленно сдерживать свой рвущийся наружу смех и стараться не палиться. Чонгук разберётся со всем этим позже, гораздо позже.Четыре
Чонгук перестаёт втягивать в рот лапшу, когда на кухонный стол рядом с его тарелкой приземляется очередная разноцветная коробочка. Он мельком удостоверяется в личности только что вернувшегося из магазина хёна и откусывает длинную лапшу, позволяя остаткам упасть обратно в посудину. Гук соврёт, если скажет, что не ждал этого. Ещё как. Да с таким нетерпением, что Тэхёну пришлось даже прозрачно — нет — намекнуть: ребёнок хочет новую резинку. И вот теперь Чонгук, активно пережевывающий пищу, наконец, тянет руки к долгожданной таинственной коробочке, гадая, что же ждёт его на сей раз. — Айгу, Чонгук-и такой неаккуратный малыш, — воркует Тэхён и, выдернув из лежащей на столе пачки влажную салфетку, вытирает испачканные в соусе губы макнэ, с каждой секундой наклоняясь всё ближе к его лицу, пока они, в конце концов, не сталкиваются носами. Так и застывают: Чонгук с широко распахнутыми глазами и коробочкой, сжатой в руках, и Тэхён, заворожено следящий за сменой эмоций возлюбленного. И вот, как только удивление, граничащее с шоковым состоянием, уступает место смятению со смущением, Ким медленно, позволяя Чонгуку понять его намерения, сокращает незначительное расстояние, чтобы завладеть, наконец, манящими устами, заалевшими и припухшими от острого соуса и трения, как раздаётся весьма ненатуральный кашель и следом за ним: — Я всё ещё тут и пытаюсь спокойно поесть. Чонгук, напуганный и взволнованный, по чистой инерции подаётся вперёд, всё же случайно касаясь губ своего хёна в мимолётном поцелуе, и резко к стене позади себя на стуле отъезжает, прикрывая свой рот ладонью и бросая виноватый взгляд в сторону Юнги. Он ведь и забыл совсем, как около получаса упрашивал Мина приготовить для него рамён, а после попросил хёна поесть вместе с ним, чтобы ему не было так скучно в отсутствие Тэхёна. — П-прости, Юнги-хён, — заикается он, пока Мин со всей своей невозмутимостью отпивает бульон прямо из тарелки, вот только улыбающиеся глаза, сияющие весельем, сдают его младшим с потрохами. Чонгук, дабы унять возникшую неловкость, открывает коробочку, в тайне сгорая от разрывающего интереса, и застывает, ощущая стойкое разочарование. Он прикусывает нижнюю губу, поджимающуюся в обиде и недовольстве, и поднимает взгляд на Тэхёна, демонстрируя ему огорчение, столь ярко выражаемое всем лицом. — Хён, что это? — Чонгук опускает голову, не в силах смотреть на озадаченность Кима, сменяющуюся беспокойством. Ну вот, он Тэхёна расстроил, но в своё оправдание Чон скажет: хён начал это первым. — Почему ты принёс мне это? Ким присаживается перед ним на корточки, пальцами поддевает его подбородок и впервые встречает сопротивление — Чонгука охватывает стыд за свою реакцию и поведение в целом. Хён ведь так добр и заботлив по отношению к нему, даже если покупает всякие ненужные мелочи, которые Чонгук всё равно ждёт и принимает с замиранием сердца. — Гук-а, малыш, что такое? — Тэхён всё же принуждает его к восстановлению зрительного контакта, позволяя Чону прочитать растерянность в своих глазах, и легонько поглаживает по щеке, даруя необходимое успокоение, — Тебе не нравится? Ну же, скажи хёну. — Разве хён не знает, что мне нравится Железный человек? — Чонгук шмыгает носом ввиду внезапно пробравшего его огненного соуса рамёна, из-за которого его бросило в жар, и с недоумением смотрит на Тэхёна, тут же сжавшего его скулы и принявшегося беспрепятственно вращать голову Чона во всех направлениях. И Гук покорно подчиняется всем его действиям, в уме анализируя ситуацию. Незаданный вопрос «почему?» буквально тонет в понимании: он напугал хёна, вызвав у него мысль о таком сильном расстройстве со стороны Чонгука, что он даже ударился в слёзы. Может макнэ и готов был заплакать, но только от того, как горит его ротовая полость, обжигаемая острым перцем из приправы, вместе с пищеводом. Наверняка Юнги-хён нарочно приготовил для него еду с самой жгучей комбинацией в отмщение за свой прерванный отдых. Ничего, Чонгук потом сам разберётся с этим злобным коротышкой. Например, нажалуется Сокджин-хёну — единственному, кто мог Мина как-то приструнить или укорить. Тэхён, очевидно, не заметив и малого намёка на столь глубокую степень огорчения, в облегчением выдыхает: — Конечно, знаю, Гук-и. Неужели он и правда не понимает? Чонгук подцепляет плотное кольцо резинки и, достав её прежде из коробочки, поворачивает прикреплённую к ней красно-чёрную эмблему в виде паутины так, чтобы Тэхён заметил, наконец, свою ошибку. — Тогда почему ты принёс мне резинку с Человеком-пауком, хён? — на деле Чонгук, конечно, хотел бы узнать, зачем Тэхён вообще таскает ему эти резинки, но бьющее через край негодование с лёгкостью пересиливает, убеждая своим «как-нибудь потом». Да и, если быть с собой предельно честным, Чону импонируют подобные этим знаки внимания. Тэхён не просто ухаживает за ним, а вносит некое разнообразие, позволяя в красках прочувствовать то, что Гуку не удалось бы испытать ещё ближайшие лет десять или пятнадцать из-за карьеры айдола: нормальные отношения. Ким задумчиво смотрит на резинку, жуя собственную нижнюю губу, и Чон, следя за его движениями как загипнотизированный, кажется, сходит с ума. Острая необходимость поцеловать хёна поднимается из глубин его души и без боя преодолевает чёртову стеснительность, мешающую макнэ по жизни, — Чонгук так сильно хочет принадлежать Тэхёну полностью, что впервые сам тянется к нему, всё ещё сидящему перед Гуком на корточках. Судьба явно любит издеваться над ним, да ещё и максимально изощрённо, потому что взгляд Тэхёна очень не вовремя возвращает свою осознанность, а сам хён охает, в волнении сжимая коленки Чонгука своими широкими ладонями и лишь сильнее распаляя этим желание младшего. — Боже, малыш, вспомнил. В магазине просто не было резинки с Железным человеком! — восклицает Ким, пугая криком не только Чона, но и Юнги, подавившегося от неожиданности своей лапшой. Вот только на его судорожный кашель, как и на самого Мина, в общем-то, никто не обращает внимания. — Хён завтра же найдёт для тебя такую, — уверяет Ким и продвигает ладони вперёд по ногам Чонгука, с нажимом проводя большими пальцами по внутренней поверхности бёдер и раскрывая те для себя, — но, Гук-а, ты ведь всё равно поносишь эту резинку ради своего хёна? Тэхён переносит свой вес с пяток на носки, а после на колени, опускаясь на них перед Чоном, и, подхватив младшего под разведённые в стороны бёдра и заставив его проскользить задницей по гладкой поверхности стула, придвигает Гука ближе к себе, чтобы в ту же секунду прямо через ткань футболки оставить поцелуй на его торсе в районе непроизвольно поджатого живота. В этом весь Чонгук. Ему приятны ласки и внимание, но каждый раз, когда Тэхён пытается перейти в их отношениях на новую ступень, Чон зажимается и теряется в своём стеснении, вызывая у Кима умиление и тихую радость. Он у Чонгука будет первым во всём. — Такой прекрасный для своего хёна, — едва слышимый шёпот достигает Чона вместе со вторым поцелуем в зоне солнечного сплетения, и он почти хнычет, ощущая, как от похвалы и действий хёна по телу медленно растекается возбуждение, особо концентрируясь в паху. Чонгуку неловко настолько, что он стремится от Тэхёна отодвинуться и свести ноги вместе, скрывая от старшего свою явную заинтересованность, отчётливо демонстрируемую ввиду плотно обтягивающих его бёдра шорт. Вот только кто ему это позволит? Сердце, отбивающее неприлично быстрый темп, ухает, когда оторвавшийся от своего занятия Тэхён, удерживающий его на месте, поднимает на него потемневший жаждущий взгляд, и проваливается, потому как длинные пальцы, обжигая разгоряченную кожу ледяными прикосновениями, пробираются под футболку Чонгука и, усиливая буквально искрившее с желанием напряжение, проходятся по низу его живота над поясом тех самых шорт. Чон всё же скулит столь отчаянно: ладонь хёна опускается на красноречиво вздыбленную ткань в области паха и с нажимом проходится по полутвёрдому увеличивающемуся члену, доказывая сим простую истину. Чонгук не может ни контролировать себя, ни сопротивляться Тэхёну. — Гук-а… — Вы, блять, в край охуели? — полный возмущения и негодования голос Юнги окатывает забывшуюся парочку, словно ведром студёной воды, и возвращает в суровую реалию, где Мин, так и не донесший до рта порцию лапши, окидывает их раздражённым взглядом. Чонгук, занятый желанием провалиться сквозь землю — ну, или хотя бы под стол — от охватывающего стыда, не успевает заметить порозовевших щёк строгого Юнги. Как он мог забыть о нём, сидящем напротив? Чон поднимает ноги на стул, пряча в согнутых коленках красное от пережитого потрясения лицо, и непроизвольно зажимает между бёдрами и животом свой возбуждённый член, жаждущий каких-либо прикосновений. Желательно, Тэхёна. Но можно и, как обычно, правой руки. Гук мечтает потерять сознание, исчезнуть или умереть — лишь бы не чувствовать на себе укоряющий взор чужих глаз. — Весь аппетит мне перебили, — продолжает возмущаться Юнги и, если судить по звукам, поднимается со стула, шаркая ногами до тумбы с металлической раковиной, куда со стуком приземляется его тарелка, — Чонгук-и, либо ты спокойно доедаешь свою еду, либо хён тебя отшлёпает. И совсем не так, как ты желаешь. Что ж, всё могло бы быть и хуже. По крайней мере, у Чонгука всё ещё есть остатки его не окончательно уничтоженной стыдом гордости, не менее смущенный произошедшим Тэхён, до сих пор стоящий перед ним на коленях, и недоеденный остывший рамён. Ах, ну и, конечно же, положившая начало этой неловкой ситуации резинка с Человеком-пауком! В третьем ящике комода под стопками постельного белья спрятаны ещё три: с розовым бантиком, неразлучная пара с жёлтыми уточками с клювиками, напоминающими губы Чимин-хёна, и музыкальная с принцессой Дисней. Уже завтра его странная для двадцатитрёхлетнего парня коллекция пополнится обещанной резинкой с Железным человеком, и Чонгук готов повязать всеми ими свои волосы, лишь бы только Юнги-хён забыл об этом глупом случае и не рассказывал остальным. Чонгук поднимает голову, а следом и несмелый взгляд, направляя его на Юнги с надеждой на лучшее. Но Мин, скрестивший руки на груди, одной улыбкой обещает ему все муки Ада за подорванную психику и испорченный аппетит. И Чон решается: сейчас или никогда. — Тэ-хён, почему ты даришь мне резинки? Ким, явно не ожидавший вопроса, с нескрываемым удивлением смотрит на него и, постукивая пальцем по губам, обдумывает свой ответ в течение нескольких секунд, после чего по-простому усмехается. — Потому что я люблю твои длинные волосы, Чонгук-а. И тебя самого, — шепчет Тэхён с придыханием, — я тоже люблю. Пожалуй, теперь Чонгук может и умереть. Но он знает наверняка, что уже завтра безо всякого стеснения будет ходить с милым хвостиком, завязанным с помощью резинки с плоской фигуркой маски Железного человека — пять, — на макушке, а Ким Тэхён, как и прежде, будет его безмерно любить.