Из всех сладких горестей

      Пусть Юра был не самым умным, не самым “правильным” в общепринятом смысле, но в чем ему нельзя было отказать, так это в трудолюбии и редкой творческой “чуйке”. Всю жизнь он бредил мечтами о собственной группе, не оставляя попыток,которые раз за разом рушились. Казалось бы, ещё чуть-чуть - и все, вот оно, то самое, как по воле какой-то случайности все шло прахом. Самым большим разочарованием для него был распад “БКМСБ”. Столько вложено сил, эмоций, а по итогу это оказалось никому не нужным, кроме его самого. И проблема-то оказалась банальна, но неисправима - люди, которые не были заинтересованы, не горели так как он. Хорошо, что в его жизни была понимающая жена, несколько верных друзей и театр. И все это он чуть было не потерял в поисках башни из слоновой кости.       С тех пор к своему окружению он относился очень ревностно и крайне избирательно. Близко к себе подпускал с трудом и только тех, в ком сам был заинтересован. И в Личадееве был.       Увидел его в театре. Высокий симпатичный парень, в меру талантливый, с хорошо поставленным голосом. И, черт пойми почему, он его заинтересовал. Некоторое время наблюдал, смотрел на его работу в спектаклях, несколько раз спрашивал Аню о нем - оказалось, она у него преподавала. Сам пару раз ловил на себе любопытствующие взгляды. И когда, наконец, решил подойти познакомиться, понял, что, скорее всего, это все не просто так.       Паша был скромным, но не зажатым, талантливым, но не высокомерным, имел свое мнение, но при необходимости готов был уступить. Смотрел на Юру с нескрываемым восхищением и это льстило. Подружились они быстро, благо, выпить любили оба. И музыку. И инструменты, которыми владели мастерски. Сначала Юра даже не верил, что из этого что-то выгорит. Но постепенно, репетиция за репетицией, начал понимать - кажется это “оно”. Даже радоваться боялся лишний раз, чтобы не сглазить.       Единственное, что смущало - странные… флюиды что ли, которые буквально окружали Юру, когда Личадеев был рядом. Естественно, изначально у Музыченко были определённые подозрения насчёт Паши. Уж больно тот был хорош. И заглядывались на него не только девчонки. Но узнав, что тот встречается со своей одногруппницей, Анечкой, успокоился. И расстроился одновременно.       С самим собой Юра всегда был честен. И то, что периодически его тянуло на мужиков не было для него секретом. Другое дело, что с его репутацией такого позволить он себе не мог. Так, окологолубые шалости в близком окружении, которые воспринимались скорее как невинная шутка - поцелуи, не совсем дружеские объятия, да и крепко схватить друга за яйца считалось забавным. Периодически его прям крыло - хотелось невозможно, а чего именно, сам затруднялся сказать. Только когда Паша рядом был, хотелось его ещё ближе. Засосать прям серьёзно так, основательно, сжать в руках упругую задницу. Отдрочить ему, в конце концов. У Юры опыт в голубых делах хоть и был минимальный, так, пару пьяных передергиваний о которых на утро никто не вспоминал, но тактильная память о горячем крепком члене в руке сохранилась прочно, иногда возбуждая до дрожи.       Да ещё и Пашка давал повод в себе засомневаться. Эти его взгляды, жесты, покусывания сухих обветренных губ. И однажды Музыченко просто не выдержал. Они сидели в гримерной, что-то тихо наигрывали на инструментах. Выпивали, куда ж без этого. И в какой-то момент стало так хорошо, и Паша такой близкий, смеётся так открыто, прижимаясь к Юриному лбу своим. И Музыченко на секунду потерялся в чужих глазах. Дёрнулся вперёд, целуя приоткрытый смеющийся рот. От одного касания ток по телу прошёл, и если бы Паша его тут же удивлённо не оттолкнул, Юра бы уже за себя не отвечал. Отпрыгнул резво, быстро брезгливо утер рот ладонью. - Юр, ты охуел?! - прошипел зло и глядя на его покрасневшее лицо, Музыченко, неожиданно для себя, засмеялся. Хохотал до слез, завалившись на низкий диван. Паша сначала непонимающе топтался рядом, сжимая и разжимая кулаки, а потом сам прыснул от смеха. - Вот ты даёшь, блять, конечно, - Личадеев сел рядом и ждал, когда Юра отдышится и утрет слезящиеся глаза.       А Юра думал, что актёр он все-таки неплохой. ***       Больше он такого повторить не пытался. Потребность потребностью, а терять нового друга, который может оказаться очень полезным, не хотелось. Мудро сделали вид, что ничего не было. К тому же, Юра не раз при нем во время каких-то гулянок засасывался с другими мужиками, которые реагировали спокойно, с юмором, как и все вокруг. Элемент экшена в простой пьянке. И тогда Паша успокоился, поняв, что в недавнем происшествии, видимо, не было ничего личного.       А Юру к Паше тянуло невыносимо. Такой он весь ладный был, что невозможно спокойно мимо пройти. Но раз Паше вся эта “голубизна” не заходит и Музыченко не совсем правильно понял его взгляды, то и не стоит лезть. Ошибся, с кем не бывает. Думал он так, пока не застукал Личадеева в весьма неоднозначной ситуации.       Он знал, что Паша должен был задержаться на репетиции спектакля, поэтому решил его дождаться. А когда после её окончания Паша так и не появился, Юра отправился на его поиски. И, мягко говоря, охуел от увиденного. Прикрываясь пыльной кулисой, Паша страстно целовался со своим партнёром по сцене. В тени занавеса Юра сначала даже не сразу понял, что происходит, думал, Пашок Анечку зажимает. А потом в глаза бросилась тёмная макушка невысокого парня и мужские руки, сжимающие майку на Пашиных плечах. Музыченко не сразу дал о себе знать, какое-то время понаблюдал, чтобы убедиться, что это все не шутка. Но шуткой там и не пахло - Личадеев плотно прижимал к себе парня, целовал глубоко, закрыв глаза. И когда Юра тактично кашлянул, заставив парней испуганно отпрыгнуть друг от друга, то смог сполна полюбоваться растерянностью на лице Паши и его покрасневшими приоткрытыми губами. - Привет, ребятки, - проговорил, привалившись плечом к стене, - Че делаете? - Привет, - Паша растерянно заморгал, чуть отталкиваясь от себя паренька, которого тут же и след простыл, - А мы тут… репетировали просто. - Серьёзно? - с гадкой улыбочкой Юра подошёл ближе, - И что за спектакль? “Ревизор”? - Почему? - Паша выглядел искренне растерянным, щеки пылали розовым юношеским румянцем. - Ну, сложно в данной ситуации более хуевую отговорку найти. Личадеев выдохнул, постаравшись максимально быстро взять себя в руки. - Это не твоё дело, в любом случае, - и глядя, как Юра ехидно поднял бровь, добавил, - Тебе все равно никто не поверит. На секунду по Юриному лицу пробежала тень досады, впрочем, он быстро снова надел маску равнодушия. - Я не собираюсь трепаться, Пашуль, - он подошёл ещё ближе, заставляя растерянного Пашу практически вжиматься в кулису, - Ты мне просто на один вопрос ответь. Какого хуя? - неожиданно его рука резко легла на ширинку парня, крепко сжимая. Паша только и смог, что испуганно вдохнуть, широко открыв рот, - Какого хуя, Пашенька? От меня, значит, мы прыгаем, строим из себя супернатурала, а этому сопляку гланды облизываем. У самого-то анальчик в пушку. Что, не нравлюсь я тебе, Пашенька? Рука сжалась сильнее и Личадеев перехватил Юру за запястье, впрочем, не стараясь оттолкнуть. - Юр, не надо. Это… случайно все произошло. - Мне ты за такую случайность чуть ебало не разбил, - рука теперь не сжимала, а мягко поглаживала сверху вниз, периодически скользя по промежности. Паша не сопротивлялся, только задышал часто. - Неправда, - голос Личадеева был тихий, глаза сами собой закрывались, - Я удивился просто. И испугался. - А “этого” не испугался, - Юра чувствовал себя почти пьяным, ощущение горячей напрягающейся плоти под ладонью кружило голову. - Ты… Ты - это другое, - Паша приоткрыл глаза, сверкая в полумраке огромными зрачками. Его ладонь неожиданно легла на лицо Музыченко, погладила по небритой щеке, откинула со лба волосы. Юра чуть было не зарычал под ласковыми прикосновениями, - Ты - совсем другое, Юрочка. Поцелуй был грубым, на секунду Паше показалось, что Юра из него душу хочет высосать. Губы саднило от щетины, челюсть затекала держать рот широко открытым, потому что Юра пытался своим языком достать ему чуть ли не до желудка. И от этого закатывались глаза и гулко шумело в голове. Хорошо было невозможно. А у Юры просто крышу рвало, даже от самого осознания, что он, блять, Пашку целует, такого красивого, талантливого, сексуального, о котором столько фантазировал. И член Пашенькин, такой твёрдый и горячий, в руке его. А Пашка постанывает так томно, жмурится, по его спине пальцами скребет. Целовать Пашину шею оказалось отдельным удовольствием. Быстрый пульс под губами, высокие стоны, которые парень уже сдержать не мог, дыхание частое. И рука, сжавшая волосы на Юрином затылке, когда Личадеев кончал в чужой кулак. Пока Паша пытался отдышаться, хватаясь за отголоски оргазма, Юра задумчиво вытер ладонь о край пыльного занавеса и поправил напряженный член в собственных слишком узких джинсах. Посмотрел исподлобья на Личадеева, который томно поглаживал себя по груди, глядя на Юру в ответ. - Юр… Помочь тебе? - стрельнул глазами Музыченко ниже пояса. - Само рассосётся, - пробормотал Юра, неожиданно смущаясь. Да, блять, стоит у меня, когда мужикам дрочу, и что? - Ну, может я “рассосу”? - Пашин голос стал неожиданно каким-то игривым и Юра растерялся, но быстро взял себя в руки. - Опыт имеется? Паша покраснел, но весёлое расположение духа не утратил. - Пару раз банану отсосал. - Нахуя? - удивлённо спросил Юра, стараясь игнорировать нарастающее возбуждение. - Интересно было. Подумал, надо будет ради роли сосать, а я не умею нихуя. Сосал Паша ожидаемо неумело, но старательно. Старый диванчик гримерной, многое повидавший за свою жизнь, чуть поскрипывал, когда Юра осторожно подавался навстречу ласкающим губам. Дышал через раз, сжимал в ладони Пашину чёлку, отводя с высокого лба, чтобы не пропустить ничего. Ни влажно блестящих слезящихся глаз, ни дрожащих ресниц, ни красных растянутых вокруг его члена мерно двигающихся губ. Ни то, как парень втягивает щеки или растягивает одну щеку крупной головкой. Когда держать глаза открытыми стало уже невозможно из-за подкатывающего оргазма, Юра убрал собственные руки за голову, вцепляясь в спинку дивана, чтобы не начать просто грубо натягивать голову парня. И тот ускорил движения, помогая рукой, позволяя Музыченко кончить себе в рот. Быстро поднялся, кинувшись к небольшой раковине в углу комнаты. Юра слышал, как тот сплевывает и полоскает рот. Когда диван прогнулся под устроившимся рядом Личадеевым, Юра все ещё сидел с закрытыми глазами и незаправленным в штаны членом, пытаясь восстановить дыхание. Паша устроил голову на его плече, Юра запустил ладонь в растрепанные влажные волосы, поглаживая. - Ну че, Юрок, возьмёшь меня теперь в группу? - неожиданный вопрос заставил Музыченко громко усмехнуться. - Нет, конечно. Не слышал главное правило шоу-бизнеса? Хочешь в группу - глотай. Теперь уже хрипло засмеялся Паша, утыкаясь Музыченко куда-то в подмышку. ***       И тут все пошло-поехало. Как-то рядом появились нужные люди, завязывались полезные знакомства. Их стали приглашать на разные мероприятия, за некоторые даже платили. Песни писались легко и с удовольствием, чаще в алкогольном угаре. Анна Серговна, видя, что муж просто горит всем происходящим, не препятствовала, только периодически тормозила, когда Юру слишком уж заносило. Например, пропадал на три дня. Но возвращался с новыми песнями и счастливо блестящими глазами, поэтому ругалась чисто для профилактики.       А Музыченко часто ловил себя на мысли, что попал в какую-то параллельную реальность, где все можно. Можно иметь образцовую семью, растущую и становящуюся все более успешной группу и трахать молодого студента своей жены. Который ещё и сочинять помогает.       Их отношения развивались стремительно. Всего через пару дней после их первого раза в закулисьях родного театра, они уже сотрясали старую кровать в Пашиной съёмной квартирке. И Юре казалось, что это “то самое”. То, чего ему не хватало долгие годы, то, что теперь позволяет дышать ему полной грудью. Пашка разрешал ему все, несмотря на свой крутой нрав. Любая Юрина идея находила отклик в его глазах.       В голове Личадеева очень ярко отпечатался один момент. Он резво скакал на Музыченко, рискуя разнести свою бедную советскую кровать в щепки. В какую-то секунду приостановился, насадившись до упора и двигая бёдрами круговыми движениями, нагнетая в себе томное удовольствие. Запрокинул голову, упираясь руками в грудь лежащего под ним Музыченко, который еле сдерживался, чтобы не затрахать парня до смерти. - Пашка… Послушай, послушай меня, - обхватил ладонями лицо мало что соображающего Личадеева, заставляя посмотреть на себя, - Я хочу, чтобы на сцене ты был такой же. Чтобы у меня яйца поджимались, глядя на тебя. Чтобы я сразу вспоминал, какой ты, когда тебя только я вижу, какой ты внутри. И Паша только сорвано застонал, закатывая глаза и двигаясь быстрее. Но Юрины слова запомнил. Теперь каждое выступление стало для него своего рода прелюдией. Он заводил всех вокруг и нереально заводился сам, зная, что Юра смотрит на него, а рев зрителей только подбадривал. И ему нравилось знать, что Музыченко видит все: и то, как он потирается о стойку микрофона, и то как встаёт во время исполнения песни “Бензин” перед Вадиком на колени с приоткрытым ртом, как позволяет другим участникам группы трогать себя. А потом Юрочка трахал его в ближайшем закоулке, гневно шипя на ухо грязные словечки.

***

      Первый звоночек, что все идёт по пизде появился, когда Паша понял, что начинает терять интерес к Смирнухе. Любимой, такой родной и терпеливой. Что во время “Медляка” Паше уже не хочется её целовать. Вместо этого только ревниво смотрит, как Юра страстно ласкает свою жену. Начались какие-то странные ссоры с Музыченко, непонятные претензии. Резко накатило осознание, что все давно вышло из-под контроля. Что это уже не их тайные шалости, а что-то, чему они оба безумно боялись дать хоть какое-то определение. К сожалению, видимо, в ход пошли глубокие чувства, а не только неправильная страсть. А этого оба не хотели и боялись. Но сделать с собой уже ничего не могли.       В какой-то момент Личадеев понял, что возможным спасением для него может стать женитьба. Сказав о своих планах Юре, он ожидал какой угодно реакции, но не той, какую ему выдал Музыченко. Сначала завис на несколько мгновений, затем начал выдавать язвительные замечания о фиктивности предстоящего события. В конце концов, Паша не выдержал. - Юр, завали, блять! Я к тебе радостью поделиться пришёл, а ты ведёшь себя как пидор последний. - Пидор? - Музыченко сам не понял почему уцепился за обыденное ругательство, - Странно это слышать от чувака с дырявой жопой. Тогда они впервые подрались. Аня потом несколько дней выговаривала Паше за разбитую перед таким важным событием бровь. Извинился Юра на мальчишнике. Они и так уже поняли, что переболели недавнюю ссору и прежние претензии на фоне сильнейшей тяги друг к другу казались чем-то незначительным . Изменять невесте накануне свадьбы с мужиком - последнее дело, но почему же так сладко было, спрятавшись на Юриной машине от всех в ближайшем тёмном дворе чувствовать, как тебя втрахивают в заднее сиденье. Мышцы затекали от неудобной позы, толком подвигаться возможности не было, но все равно было так хорошо. И Юра даже не злился за неосмотрительно оставленные Пашей царапины на заднице.       Брак с Анечкой спасением не стал. Только появилось чувство гадливости к самому себе. Теперь он не просто девушке изменял - жене законной. А Юра только резвее стал, как будто свои права на него заявить перед всеми хотел. На сцене засасывал, за волосы трепал. И Паше нравилось, но не хотелось, чтобы об этом все узнали. Пытался говорить с Музыченко, просил вести себя посдержаннее, но все без толку. Юриному упрямству можно было позавидовать. В конце концов Личадееву это все надоело и он пошёл на отчаянный шаг - коротко постригся. Ему не шло и он сразу же пожалел об этом, но Юрино недовольно-удивлённое ебало на следующий день того стоило. И гаденько посмеивался в душе, когда на очередном выступлении Юра безуспешно пытался ухватиться за короткие пряди.       Впрочем, от домогательств на сцене это мало помогло. Да и на самом деле, Пашка как-то подуспокоился, смирился. Тем более их интимные отношения пошли на спад. Может, роль сыграла возрастающая популярность, востребованность, а может, банально, возраст. И усталость. Секс стал редкостью, да и чаще был делом пьяным и словно “по-привычке”.       На какое-то время все изменил Дом. Мысль поехать писать альбом всей командой в Карелию казалась одинаково безумной и привлекательной. И Пашу как-то болезненно кольнуло воспоминаниями о том, как они писали первый альбом.       Находиться рядом постоянно, выпивать было делом привычным. Непривычно было сдерживаться, потому что рядом жены. От Кикира Личадеев случайно узнал, что присутствие жён было идеей Серговны. А ещё Паша заметил её пристальный взгляд на себе. Мысль о том, что она что-то знает, Паша активно отгонял. Даже думать об этом не хотел. Тем более от своей Анечки он ничего подозрительного не замечал. Юру впервые за последнее время хотелось сильно, да и Музыченко часто пьяно зависал, глядя на него. Нормально уединиться удалось всего два раза, когда остальные разъезжались кто за продуктами в город, кто решить какие-то свои дела. Прятались на двадцать минут от всего мира в тесной тёмной каморке под лестницей. Ни слова не говоря, быстро, как-то по-животному трахались. Обходилось даже без поцелуев, которых они в последнее время избегали. А потом снова садились за альбом, словно не они только что сдерживали скулящие стоны, вжимаясь в друг друга до боли.       И Пашу слегка напрягало, как много вокруг становится Серговны. ***       После Дома они сделали небольшой перерыв. Личадеев скучал. По Юре сложно было что-то сказать, но когда они вновь приступили к работе, получив, наконец, относительную свободу от семей, дышать стало легче. Музыченко снял им на сутки квартиру, просто поставив перед фактом, что вот сейчас они поедут и будут трахаться всласть все двадцать четыре часа. Отказать Паша, конечно же, не мог. Впервые за долгое время Личадеев чувствовал себя практически счастливым. Тут и алкоголь опять свою роль сыграл. Музыченко целовал его всего, прижимал к себе трепетно и страстно, брал так нежно и глубоко, что все мышцы дрожали от удовольствия. Паша, не сдерживаясь, стонал громко, зарывался пальцами в свои уже вновь отросшие волосы, открыто наслаждаясь, тоже впервые за последние месяцы. И чувствовал себя абсолютно влюблённым.       Под утро, вдоволь наласкавшись, Юра неожиданно завёл серьёзный разговор. Было видно, что волнуется, тлеющая сигарета подрагивала в чуть трясущихся пальцах. - Всё, Пашок, завязываем. - А? - тупо переспросил Личадеев, хотя понял все сразу. Но, сука, облегчать Юре задачу он не хотел. - Вот это все, - Музыченко неопределенно повёл рукой, - Не мальчики уже. Пошалили и хватит. И так столько времени просрали. - Ну че ж сразу просрали-то, - пробормотал деланно равнодушно Паша, стараясь скрыть, как сильно сдавило в груди. - Ну а как? Вместо того, чтобы с девчонками нашими отношения укреплять, мы друг друга жарим. Пиздец. Да и уровень уже другой, сам понимаешь. Если что-то пойдёт не по плану… я вскроюсь, блять. Паша понимал, правда понимал. Они столько вложили в то, что сейчас имеют, и если все рухнет из-за того, что пройдёт слушок, что самцы из Hatters друг друга потрахивают - это будет конец всему. Вряд ли многие отнесутся к этому с пониманием. Стыдно будет вот так тупо все проебать. Но, блять, что ж так херово-то.       Пиздецово было следующие два месяца. Потом как-то легче стало. Очередной тур немного отвлек от внутренних переживаний, да и Паша как-то смирился уже. В общении с Юрой мало что изменилось, кроме отсутствия сексуального контакта между ними. Оба держались хорошо. Но потом, медленно но верно, рамки опять стали сдвигаться. Прильнуть на эмоциях на одном концерте, поцеловать крепко на другом. Вроде неотъемлемый привычный элемент шоу, но каждый такой случай рвал в душе какие-то тонкие струны, заставляя снова кровоточить уже поджившие раны. ***       Всё рухнуло резко и неожиданно. Паша до сих пор избегает вспоминать тот день, но не получается нихуя. Каждый день нет-нет да пронесется в голове, вызывая приступ тошноты.       Крышу им сорвало резко. Концерт был огненный, один из лучших в туре, как обычно и бывает в Питере. И алкоголь был вкусный, вызывая мягкое приятное опьянение. И Юра напротив смотрел так ласково, как раньше, когда они могли были себе многое позволить. Когда он встал, ненавязчиво поманив Личадеева за собой, тот даже не подумал сделать вид, что ничего не понял. Побежал за своим Юрочкой, как привязанный. И позволил заманить себя в обшарпанную гримерку клуба. И целовать позволил, страстно, почти больно, как в юности. И совсем не сопротивляется, когда наглые руки надавили на плечи, побуждая встать на колени. Прижимался лицом к вздувшейся ширинке, направляемый чужой ладонью и даже от этого стонал почти в голос, вжимаясь теснее, опаляя дыханием прямо через брюки.       Паша не понимал, как они могли так проебаться. Не закрыли дверь на ключ, не услышали звук шагов. Отпрыгнули друг от друга только услышав звонкий девичий вскрик. И даже отпираться не было ни сил, ни смысла. Паша сразу бросился следом, еле удержал вырывающуюся жену. Ему с трудом удалось усадить плачущую Анечку в такси и отвезти домой. Она брыкалась, не позволяла обнять себя, материлась тихо. Старалась не смотреть на мужа. Дома, пока Паша разливал по рюмкам припрятанный коньяк, Анечка плакала, закрыв лицо руками. Когда удалось заставить её выпить, стало легче. Судорожно всхлипнув, она спросила сидящего у её ног мужа: - Как давно? Личадеев замешкался с ответом, но понял, что его пиздец как заебало это все держать в себе, скрывать от, по-сути, самого близкого человека. - Давно. С самого начала. Но уже все. Аня растерянно смотрела на него, не зная как реагировать. Красивое лицо опухло от слез и Паша ненавидел себя всей душой. - Всё? - Всё. Девушка опустила глаза, покусывая пухлую нижнюю губу. Она пыталась прислушаться к своим чувствам, но кроме обиды и жгучей любви ничего не испытывала. Даже отвращения, которое накрыло её в первые секунды увиденного. Она вновь закрыла лицо руками. - Боже, какой ужас. А мне Серговна говорила присмотреться к тебе. Я все понять не могла, что она имеет в виду, психовала. А это вот оно что… Как же я не замечала? - Анют, тут нечего замечать. Это ничего не значит. Я люблю тебя. А остальное… Он не знал, что сказать. Понимал, что врал безбожно. Опять.       У Анечки хватило мудрости его простить. Но вот простить Юру она почему-то не смогла. В её голове во всем был виноват именно он. Она вспоминала Пашу времен театрального студенчества - такого простого, открытого, в чем-то наивного. Естественно, противостоять настырному Музыченко он не мог. И видеть Юру больше не желала.       Новость о том, что Анечка уходит из группы Паша сообщил сам. Не вдавался ни в какие подробности, уклончиво и неохотно отвечал на вопросы Дани. А Юра не спрашивал ничего, только слушал, опустив глаза и поджав губы. В конце концов, уход Ани был не самой страшной потерей для группы. Тут ещё контракты у Альтаира и Вадика закончились. Вот это было уже чувствительно.       Вечером после небольшого совещания Юра подошёл к Паше. Отдал оформленное заявление об уходе, чтобы тот передал его Ане для подписи. - Извини, Паш. Я не думал, что все закончится так. Личадеев помотал головой, стараясь не смотреть на друга. - Ты не причём. Это я виноват. Охуел от всего этого. Хотел на двух стульях усидеть. Знал, что не получится, но хотел. И вот в итоге. Юра, немного помолчав, спросил: - Она… От тебя не ушла? - Нет! - Паша резко вскинул голову, - Нет. Любит меня. Хотя не за что особо. И я её люблю. Лицо Музыченко как-то странно дернулось. Личадеев видел, что тот хочет что-то сказать, но не решается. Где-то в районе солнечного сплетения туго скручивался болезненный узел, мешающий нормально вздохнуть. Когда Паша уже хотел попрощаться, Юра снова заговорил. - Мне правда очень жаль. И, чтоб ты знал, я больше не позволю себе ничего такого. По той же причине, по которой Аня тебя не бросила. Он не стал дожидаться Пашиного ответа. Резко развернулся и быстро вышел, словно боялся, что Паша продолжит разговор. О своих словах пожалел почти сразу. Но сдержаться не мог.       Шаги за спиной оказались оглушительно громкими. Когда его схватили за руку, удерживая, испуганно дёрнулся. - Подожди, - Паша держал его за руку крепко, но Юра её аккуратно высвободил, - Это ж не конец, Юр, да? У нас группа. Мы же не бросим все это так, правда? - Нет, конечно! - глядя в открытые, такие грустные сейчас глаза, ответил Музыченко, - Это дитя наше. Вырастили, выкормили, а теперь - пинком под жопу? Херни не неси. Нормально все будет. Паша осторожно кивнул. Выдохнул, отходя на шаг. Музыченко чуть улыбнулся, хлопнул его по плечу и направился к своей машине. Старался игнорировать мысли о том, как же хотелось поцеловать искусанные губы, успокаивая. И о том, что впервые за долгое время захотелось отмотать время на несколько лет назад. Когда выступали за еду, когда пили до отключки, а трахались до сорванных голосов. И он ничего бы не стал менять, даже зная, к чему все это приведёт. Хоть и сейчас сдохнуть хочется, оно того стоило.