Но, может, всё не так просто, как кажется?

— Я Триш. Приятно познакомиться. Белая холёная ладошка мягко жмёт протянутую руку Джолин, а губы, что наверняка покрыты помадой от Givenchy, мягко улыбаются ей. — Мы с супругом очень рады вас встретить. Конечно, думает Джолин. Невозможно, чтобы у Дона мафии не было жены. Иначе он может потерять авторитет. Без супруги нельзя. — Мы тоже очень рады встрече. Джолин натужно улыбается, отпуская руку. Рядом стоит Джотаро — тоже жмёт руки им обоим, только улыбки на его лице не видать. Что ж, по крайней мере он был таким всегда. Сдержанным и осторожным. Приглушённый свет в ресторане в центре Неаполя совсем не давит на них. Напротив, он почти обволакивает — вместе с бордовыми и золотыми оттенками в интерьере. Пока Джолин пытается наколоть лист рукколы на вилку, Джованна прочищает горло и обращается к Джотаро. Фонд, стенды, условия, ограничения, должны понимать… Все эти слова вплетаются в тихий, но чрезвычайно важный — по крайней мере, для двух присутствующих здесь — разговор. Джолин отпивает красное полусухое — цвета расплываются сквозь стекло и винные слёзы, и она встречается взглядом с обладательницей самых необыкновенных на свете глаз. — Дорогой, — Триш слегка оттягивает рукав на локте Джованны, чуть склоняя голову. — Я выйду подышать. Тут очень душно. Разговор между мужчинами прерывается, и Дон улыбается. — Конечно. — Прошу меня простить, — говорит она, готовясь встать из-за стола. — Я тоже выйду. Покурить. Насколько неловко это звучит, судить уже не ей. Джолин знает наверняка, что Джотаро удивлённо смотрит на неё сейчас. «Ты куришь?» — смогла бы она прочитать в его глазах, если бы так быстро не направилась на тот же балкон, что и Триш. Да и насколько это уместно вообще — говорить это в таком роскошном ресторане? — Если ты правда будешь курить, можешь, пожалуйста, встать от меня в сторонке? Триш вежливая, Триш добрая. Триш наверняка ещё и хорошая — и Джолин очень хочется узнать её. — Если я правда буду курить? — Джолин очень, очень пытается перевести это в шутку — не выходит. — Я не буду. Куджо облокачивается на парапет прямо рядом с Уной. В свежем ночном воздухе слышится что-то звенящее, колющее Джолин прямо в сердце — её смех. — Ты бы видела глаза своего отца. — Он всё не может принять, что мне давно не семь лет. Они стоят вдвоём — обе молча улыбаются, пока Триш не нарушает тишину. — Или не хочет. — Или не хочет, — вторит Куджо, глядя на свои ладони — вспотели. — Почему ты не пила вино? Джолин не задумывается, насколько вообще этот вопрос будет тактичным. «А стоило бы», — думает она спустя секунду. — Видишь ли, — Триш улыбается, смотря куда-то вниз, на улицу. — Я в положении. Ну конечно. Босс мафии не может не иметь детей. Конечно, Джолин всё понимает. Это —для репутации. Слова вяжутся в голове, и ей приходится сделать усилие, чтобы фраза сошла с её уст членораздельно. — Поздравляю вас, — она кладёт свою ладонь — всё ещё мокрую, но теперь уже холодную, на её. Пожимает её, и Уна не убирает своей руки. — Спасибо. В горле замирает ком. Они встречаются ровно через девять месяцев — на крещении. Конечно, думает Джолин. Босс мафии не может быть не католиком. И ребёнка своего не крестить не может. Иначе он потеряет авторитет. Их дочка — чудесная девочка, но такая напуганная и уставшая — должна стать красавицей. С тонким носом, изящными бровями, пухлыми губами. Прекрасными волосами цвета розового персика — унаследованными от матери. Джолин смотрит на купель, на витражи и на высокие резные потолки, слушает речь Святого Отца, что крестит дитя — и думает, что хочет исповедоваться. «Ни в жизнь», — через секунду думает она, глядя на кроткую улыбку Триш, которая держит свою дочь, укутанную в нежное кружево. Крёстные мать и отец улыбаются, глядя на счастливых родителей — Миста и Шила выглядят не менее счастливо. Джолин улыбается, потому что улыбается Триш. Когда через год на электронный ящик приходит письмо с приглашением и громкой подписью «Passione», Джолин, не раздумывая, пакует два своих единственных вечерних платья — красное и лимонное — в небольшой чемодан и набирает номер отца. «Джотаро» — записано в списке контактов, и она уже даже перестала задумываться, что будет, если он увидит. «Тебя тоже пригласили на концерт?» — спрашивает она, едва поднимают трубку. «Естественно. Кто, ты думаешь, они такие?» Джолин кивает и молчит. «Ладно, — всё же произносит она, а потом, помолчав ещё с секунду, бросает. — Тогда встретимся в аэропорту?» «Да. Вылет в пять часов». Я и без тебя знаю, пап. — думает она, бросая трубку. — Прекрасно знаю. Когда она видит Триш после концерта — улыбающуюся, цветущую, блестящую — ей с трудом удаётся сдержать вздох восхищения. Она говорит какие-то слова, наверное, очень приятные и хорошие, раз Уна (или уже Джованна?) улыбается всё шире и ярче и благодарит её. Джолин никогда не признает, что посмотрела записи всех её концертов, которые выложили на Ютуб, раз по двести. Не расскажет, что записала их на флешку и знает наизусть, и что одна из её песен стоит у Куджо на звонке (хотя какая в этом разница, если телефон всегда на беззвучке?). Вместо этого говорит: — Я давно слежу за твоим творчеством, Триш. Улыбка женщины прячется за слоем помады оттенка heartbreaker, когда Триш произносит: — Я рада. На этот раз Джорно говорит с ней, Джолин, потому что Джотаро выглядит не слишком заинтересованным во всём остальном, кроме морской биологии и дел фонда. Ну, иногда он пропускает пару стопок сакэ вместе с ней. Не то чтобы у него не было других интересов. — Хот Панц осталась дома, — говорит он и улыбается будто бы виновато. — Очень жаль, что у неё нет ни бабушек, ни дедушек. — Зато прекрасные крёстные, — кивает Триш и делает глоток шампанского. «Немножко, всё-таки, можно». Сегодня вечером Джолин узнаёт имя матери Уны: Донателла. Они разговаривают о своём детстве, которое у одной закончилось слишком рано, а у другой — слишком поздно. О своих матерях (или об их отсутствии), об отцах (и Джолин впервые понимает, что для маленькой неё Джотаро, по сравнению с отцом Триш, является едва ли не образцовым папой) и ещё о тысяче насущных и не очень проблем, о которых навряд ли вспомнишь на следующее утро. В голове легко, а в комнате, кроме них двоих, нет никого, и Джолин наклоняется, чтобы коснуться губами уголка рта Триш. Аккуратно и осторожно, чтобы не смазать помаду, чтобы её не оттолкнули. Ей не страшно. Страшно становится тогда, когда Уна стирает помаду плотной салфеткой и тянется за вторым поцелуем. А потом за третьим, четвёртым, десятым, чёрт знает каким, страшно, потому что Триш трогает её там, где не трогает никто, а ещё Джолин отвечает, и через некоторое время понимает, что не боится. Боится лишь открыть утром глаза и не обнаружить её рядом, зато обнаружить записку или эсэмэску со словами вроде «Было здорово, Джолин, но я думаю, что мы совершили ошибку» или что-то в этом роде. Но она просыпается — и видит Триш, сидящую на краю кровати и потягивающуюся в спине — улыбается. «Да, дорогой, было уже поздно, я решила переночевать у Джолин в номере» — говорит она в трубку, и, кажется, на другом конце вроде кивают — он всё понимает. А Триш, как хорошая девочка, соблюдает все приличия, за что её муж, наверное, ей очень благодарен. «Я не знаю. Позавтракайте без меня» — говорит женщина спокойно и даже чуть разочарованно — она не видела дочку со вчерашнего дня. Джолин целует её перед тем, как выйти из номера, и Триш чуть виновато улыбается. Конечно, она должна быть рядом с мужем. Что иначе о ней подумают? Джолин понимает. А ещё чувствует её духи на своей коже.