Степные волки

      - Господин военный советник, как у вас продвигаются дела? – я отвлёкся от своего отчёта, чтобы посмотреть на господина чиновника второго ранга.       - Благодарю, все прекрасно, - я вернулся к отчёту.       - Вы ведь задумывались о том, как здорово, что у власти канцлер, выходец из племени кипчаков?       Я отодвинул бумагу, поняв, что дописать мне не удастся. Не сейчас, когда радом жужжит столь назойливая муха. На самом деле не очень хорошо так думать о людях, Конфуций вряд ли бы одобрил. Но, Тенгри высокое небо, хорошие мысли куда-то испаряются, стоит появиться назойливому человеку.       - Хан Кубилай мечтал о равенстве всех людей, - напомнил я, - Юань создавалась именно с этой целью.       Или нет, и я себе придумал красивую сказку. Но мне нравится эта сказка, и пока я жив, буду стараться воплотить её в жизнь.       Чиновник поклонился. И сел рядом. Даже не спросил разрешения. Не очень хороший знак. Я посмотрел на него, надеясь, что он поймёт свою ошибку. Чиновник понял, и поднялся. Теперь, всё правильно.       - Разумеется, но кипчаки не были смертельными врагами Чингизидов. Или… как там правильно, Кият борджигидов.       - Вы намекаете на то, что Чингисхан и его потомки ненавидят меркитов?       Я поднялся, понимая, к чему он клонит. И мне это совершенно не нравится. Чиновник тоже это понял. Поклонившись, он извинился. Сослался на срочные дела и ушёл. Ушёл, посеяв в моей душе смутную тревогу. Я ощущаю себя частью Юань. Но я так же ощущаю себя и частью меркитов, почти полностью вырезанных Чингисханом.       Степные волки - мы и кипчаки, и другие, кого привели под власть монголов. Мы сопротивлялись дольше. Но я не могу осуждать Чингисхана. Будь бы Тенгри на нашей стороне, это от Кият борджигинов ничего бы не осталось. Но что есть, то есть. Последний вождь меркитов не сумел сохранить независимость. Не сумел сохранить племя.       В сердце глухо стукнуло. Я отвернулся от окна, сообразив, что пытаюсь выглядеть там её, новую наложницу императора. И облокотился об стол. Что же такое получается.. эти чингизиды забрали у нас всё, что могли? Независимость, степи, жизни, почти весь народ. А ещё… ещё этот император забрал ту, которую я люблю. Я не могу позволить себе хоть как-то намекнуть на это. Если я выдам себя, если брошу на неё хоть малейший намёк, то по закону Ясы, нас обоих казнят. Могу ли я осмелиться так рисковать ею.       Проклятый император и проклятые законы.       Ощутив, как становится душно, я покинул кабинет, не замечая ничего вокруг. И отправился прочь. Куда угодно, мне бы сейчас вскочить на коня… или пострелять из лука. Это крамольные мысли, благородный муж не имеет на них право.       Но с кем же мне посоветоваться?       - Господин военный советник, - я, вздрогнув, услышав этот голос. Но всё же у меня хватило мужества повернуться, сохранить спокойствие, - я вам помешала?       - Нисколько, - я склонил голову, приветствуя её… вместо того, чтобы обнять, сказать о своих чувствах, я вынужден быть строгим, - вас что-то беспокоит, госпожа?       - Мне показалось, что-то беспокоит вас, наставник, - она медленно подходит ко мне. Но останавливается недалеко, сохраняя дистанцию. Значит ли это, что я для неё всего лишь наставник. Обидно знать, тяжело. И в то же время легко. Если это так, я сумею сдержаться, пока она не покажет свои чувства.       - Это дела, касающиеся только моего рода. – отозвался я, стараясь сказать это спокойно, а не взволнованно. Видит Тенгри, это тяжело, справился ли я? – простите, что беспокою вас этим.       - Вы всегда можете поделиться со мной. Я имею некоторое влияние на императора, и очень уважаю вас, наставник.       Вот так. Она меня уважает. Что же, пусть будет уважение, это не самое худшее, чего я мог удостоиться. Но любит ли она императора? Вот что больнее всего знать сейчас. После этих долгих мыслей, я не могу уже спокойно на него смотреть. И тем более тяжело склоняться перед ним, осознавая, сколько всего сделал его предок для моих предков.       Отвечают ли дети за родителей?       Хотел бы я знать.       - Вы слишком добры, госпожа, - я чуть улыбнулся. Но спохватился, поймав себя на этой улыбке, - всё, что вы могли сделать для нас, вы уже сделали. Благодаря вам, мы возвысились ещё больше.       - Но это не всё, что вам нужно.       Зачем она меня мучает? Но уйти ещё мучительнее. И я стою недалеко от цветущих деревьев, страшась сделать хоть шаг в её сторону. Я вижу стайку служанок, о чём-то перешёптывающихся. Неужели скоро весь дворец будет говорить о нашей беседе, о том, что мы сказали друг другу, и о том, чего не сказали? Последнее ещё более напрягает.       - Всё, что мне нужно: чтобы Юань процветала, - соврал я, или, вернее, умолчал половину, - позвольте мне уйти, госпожа. Дела…       - Простите, наставник, я совсем забыла, что вы не обязаны заниматься только мною.       Она склонила голову и отвернулась. Вот она уходит, уже почти исчезает в белой дымке цветов на деревьях. А я провожаю её взглядом. И только потом, когда не вижу даже кончика её одежды, отворачиваюсь.       Мне действительно понятно, что хотел сделать этот чиновник. И у него это получилось. Семена зла посеяны.       А я даже не знаю, хочу ли я с этим справиться?       Дядя куда-то уехал. Он готовит нечто важное, я бы сказал, тревожное. Великий канцлер заподозрил неладное, и на моих плечах теперь ещё обязанность отвлекать его и его старшего сына. Помимо рабочих дел, между прочим. И снова этот господин чиновник. Внимательно вглядывается в меня, словно гадая, что я уже решил. Я не собираюсь облегчать ему задачу. И встречаю ровно, словно бы и не было того разговора. Чиновник юлит, пытаясь узнать, я делаю вид, что не понимаю.       - Простите, но вот эти жалобы нужно рассмотреть именно вам, - он выкладывает несколько свитков, испещрённых иероглифами. Внимательно их изучаю, поглядывая на чиновника. Тот смотрит на меня так пристально, что всё становится очевидным. Даже если бы я сомневался.       - - Господин великий канцлер… простите…       Он смущённо улыбается. Я отворачиваюсь. Да, действительно, если бы я стал великим канцлером, то мог бы не бояться гнева императора. Если бы я стал великим канцлером, тогда бы посрамил Чингисхана, сотворившего такое с моим племенем. Если бы я стал великим канцлером… она была бы моей. Могла быть. И ничего бы мне император не сделал.       - За такие оговорки могут и казнить, - напоминаю я ему спокойным голосом. И замираю. Я вижу в окне, как она проходит мимо. Рядом с ней вьются служанки, готовы угодить всем, чем можно. Но она не смотрит на них. Её взгляд устремляется в моё окно. Мы видим друг друга. И не знаю, как госпожа, но я чуть не краснею. Приходится спасаться бегством из собственного кабинета. Под предлогом важных дел.       А вечером я узнаю, что она приходила к императору. Кровь бросилась в лицо. Какое-то время я даже дышать не могу нормально от этой новости. Не хочу представлять её в объятьях этого мужчины. Чужого мужчины. Рука невольно потянулась к сабле. Да так и замерла. Что я делаю? Пойти против трона драконов? Нарушить важнейшее правило. Покуситься на императора? Меня же казнят за это. Но если убить канцлера…       Я привалился к стенке, глядя в окно и вспоминая её улыбку. Господин наставник, вот как она меня называет. Всего лишь наставник. Но иногда мне кажется, что она мудрее меня и взрослее. Юный прекрасный цветок. Почему она не может быть моей? Сдавленно зарычав, я резко выпрямляюсь. Надо что-то делать.       Может быть…       Из дяди выйдет неплохой канцлер. О чём я думаю…       Я покидаю свою комнату, не оглядываясь по сторонам. Хочется идти на женскую половину. Туда, где посторонним мужчинам без разрешения нельзя. Ворваться к ней комнату, или нет… всё-таки ворваться. И спросить, правда ли это. Правда ли, что ей нравится быть с ним. Но это невозможно, я не верю.       Кровь бьёт в виски, в ушах шумит. И перед глазами почему-то встаёт лицо чиновника второго ранга. Он ухмыляется так, как могли бы ухмыляться злые духи. И шепчет, шепчет… о свободе для тех меркитов, что ещё остались, о свободе любви… о том, что я могу сделать. И мне хочется поверить этим лживым речам.       Сжав в руке саблю, я стою перед дверями канцлера.. Что я здесь делаю? И почему меня пропустили?       Один раз мы его уже очень неудачно убивали. Если я сейчас войду, тогда всё. Конец. Я убью его, но дядя не сможет стать канцлером. А что если я заставлю его отречься, в мою пользу. В груди гулко стукнуло, уже в который раз. Я помотал головой, вспомнил её улыбку. Она меня одобряет, или улыбается моей наивности?       - Проклятье, - вырывается у меня, и я облокачиваюсь о дверь. Она же ведь ни одним жестом не дала мне знать, любит меня или нет. Ради чего я буду так рисковать?       - Что вы здесь делаете, господин военный советник? – канцлер выходит. Один, в домашнем халате и совершенно беззащитный.       - Господин великий канцлер, - мой голос снова спокоен. Как обычно, - у меня для вас есть один совет. Не покидайте сегодня ночью своих покоев.       - Вот как? – он удивлён, - а где же моя стража?       Я пожимаю плечами. Не говорить же ему, в каких ужасных чувствах я был, что не заметил стражу. А я её не заметил, и она меня тоже. Это очень плохо. И в этот же момент в коридор проскальзывают люди в платках на лице, с обнажённым оружием. Я выхватываю свою саблю, отчётливо понимая, что упустил возможность.       А это люди чиновника. Того самого, что желал сделать меня козлом отпущения удачного покушения. Что же, прав был Конфуций – тот, кто мстит, роет могилу для двоих. Я чуть было не вырыл могилу для себя.       Зазвенела сталь, отчаянные крики всполошили других стражников. А канцлер рубится рядом, совсем ещё бодрый старик, вряд ли бы я такого быстро убил… правда, вряд ли бы он сумел забрать мой меч, как сделал с одним из нападавших…       Конец наступил внезапно. Всё стихло, даже вопли раненых и умирающих. На моей щеке кровь. На руках тоже. Саблю нужно почистить…       Я тихонько возвращаюсь, не желая попадать под горячую руку канцлера, не желая никаких наград. Ведь я не вычислил этот заговор. Просто случайно вышло. А моя заслуга лишь в том, что я сумел удержать свою руку от рокового удара…       - Господин наставник. На кого покушение? – она, моя единственная любовь, если не считать Юань, стоит в ночном платье с саблей наголо. Она не потеряла свои навыки и рефлексы воина. И я горжусь ею…       - На канцлера, - я не отвожу взгляда, пытаясь впитать каждой клеточкой её вид, её улыбку и запах, - простите… я не мог удержаться.       - Не нужно извиняться, наставник, - она дотрагивается до моей щеки, - вы всё сделали правильно.       Лёгкое и единственноеприкосновение… но оно стоит целой ночи любви. И я понимаю её истинные чувства. Увы. Слишком поздно. Хочется бросить всё и мчаться к коню, а потом, куда глаза глядят. Мы всё упустили. Ещё в тот момент, когда я позволил ей уйти туда, на конкурс невест. А ведь мог бы удержать…       Да, мог бы…       Я поднял голову, снова позволяя ей уйти. И стою неподвижно какое-то время. Только когда сердце хоть немного успокоилось после своей бешеной скачки, я вернулся в комнату. И остаток ночи лежал без сна…