Последний танец

      Обход территорий Халлоунеста обычно длился несколько дней, после чего Хорнет возвращалась в родное Гнездо. Такая работа требовала внимательности и постоянной сосредоточенности, а поэтому хорошо отвлекала от ненужных мыслей. Для нее это стало рутинным делом с тех пор, как она… потеряла. Все потеряла. И всякое уважение к себе, и Королевство, погрязшее в волне аристократских интриг и отвергшее последнюю родственницу Бледного Короля… и его. Последнее было больнее всего.       Хорнет до сих пор не могла понять причину иррациональной привязанности к Разбитому Сосуду. Но она хорошо помнила момент, когда подошла впервые к этому искалеченному и несчастному созданию и в необычном порыве помогла ему. Зачем? Потому что. Потому что он нуждался в помощи. Потому что на тот момент его единственным и сокровенным желанием было выбраться из своей тюрьмы во что бы то ни стало. Терпение и отчаянное упорство тогда поразили ее. Насколько нужно хотеть сбежать, насколько устать от одиночества, чтобы сооружать через шипы мост из трупов, пытаться уйти буквально по головам других жителей мрачного Котлована? Хорнет тогда очень хорошо представила себя на его месте — без иглы, чтобы просто перелететь через препятствие, доведенную до ручки, готовую опуститься до любой подлости, лишь бы избавиться от своих мучений. Но у Хорнет, в отличие от него, было два выхода: как живое существо, она могла выбрать более простой способ покинуть это поле боя. И так бы она и поступила, без всякого сомнения. Любым способом убить себя, даже на тех же шипах. Сосуд же такой роскоши себе позволить не мог. Упасть на шипы? Если неудачно — провисел бы на них целую вечность вообще без возможности двинуться. И никто бы больше не смог ему помочь...       Обычно на этом этапе размышлений паучиху тянуло на площадь Города слез, к статуе Полого рыцаря. Какой силой духа нужно обладать, чтобы согласиться на добровольное заключение навсегда? Хотя… у них вообще не должно было быть духа. Не должно было быть воли. Безэмоциональные куклы, созданные лишь для того, чтобы их использовать в качестве печати. По иронии судьбы, оба были заключены каждый в свою тюрьму, и еще вопрос, какая из них оказалась страшнее. Ведь эти Сосуды лишь притворялись идеальными.       После Города слез, такого неприветливого и тоскливого, Хорнет направлялась в Перепутье, в тихий укромный уголок, где у нее на руках раненый в очередном бою Сосуд умер в третий — и, похоже, последний — раз. Там же он и нашел свой покой, лежащий своей разбитой головой на камне, как на подушке. Этот бой, к сожалению, она тоже очень хорошо помнила — в основном из-за того, что ввязалась в него по неосторожности, а цена победы в нем оказалась непомерно высока.        — Откуда же их столько?! — держа Сосуд позади себя, Хорнет отступает в сторону Храма Черного яйца и попутно отбивается от целой стаи мстекрылов и аспидов.       Ей совершенно некогда обернуться на своего спутника, ведь тогда она может легко пропустить удар.        — Я не могу, подожди! — огрызается она на дергающего ее за рукав Разбитого.       Тот послушно отпускает ее одежду и смотрит неотрывно на рой аспидов, приближающийся от Храма. Он безоружен, но спину своей драгоценной подруги обязан прикрыть во что бы то ни стало! И Сосуд храбро бросается в бой со своей стороны, пропускает удары по себе, но бьется. Должен… должен…       Хорнет наконец отбивается от своего противника, и теперь может оглянуться. И снова бросается в атаку в яростном остервенении, сметая врагов. Но для ее защитника бой уже закончен. Аспиды падают на пол один за другим вокруг него…       Закончив, Хорнет хватает Сосуд, чтобы отнести в спокойное место, где он сможет отдохнуть и восстановить силы. Однако Разбитый находит сил лишь на то, чтобы положить свою руку на ее и взглянуть в лицо главному сокровищу его жизни. После этого свет в его глазах гаснет.       Хорнет кричит на него, трясет за плечи, даже бьет несколько раз, чего никогда не позволяла до этого. Но все бесполезно. В груди отбивает набат сердце, а в голове по кругу прокручиваются последние ее слова, что он слышал.       «Я не могу, подожди!»       Подожди…       Я не могу…       Одного желания Хорнет больше недостаточно, чтобы удержать Разбитого подле себя…       Чем ближе паучиха подходила к Перепутью, тем сильнее щемило в груди. Помнится, в тот день она позволила своей ярости, подпитанной болью, разгореться бушующим пожаром. Каждый показавшийся виду мстекрыл и аспид на ее пути пали от острой иглы. Она не просто убивала — уничтожала. Она знатно в тот день подчистила популяцию — так, что до сих пор агрессивные насекомые были редки в этих местах.       Шаг, шаг, шаг. Все медленнее и медленнее. Чем ближе к месту боя и упокоения, тем меньше сил становилось в ногах, а к горлу подступала едкая боль. Та самая, от которой хотелось не плакать, а рыдать, и не кричать — выть и скулить. Зачем Хорнет сюда приходила? Ей только больше страданий. Так зачем? Не хотелось оставлять его одного, потому что когда-то обещала? А может, ждала, что каким-то чудом Сосуд воскреснет снова, в четвертый раз? Как знать. Она сама не смогла бы ответить на этот вопрос. В чудеса Хорнет не верила.        — Я научу, иди сюда, — паучиха протягивает руки к Разбитому. — Ну же, Лотос, давай! Это совсем не сложно. Смелее!       Сосуд, даже дрожа то ли от нерешительности, то ли от факта, что коснется своей подруги, подходит и берет ее руки в свои. Правда, одну Хорнет тут же перехватывает и опускает к себе на талию, сама же кладет ладонь на его плечо. Начинается все с простых покачиваний.        — Давай, Лотос, улови ритм, — довольно воркует, глядя на них, Херра, сидящая тут же. — Неужели ты не хотел бы станцевать с ней?        — Мам! — восклицает смущенная Хорнет.        — Молчу-молчу, — Зверь хихикает в ладонь и дальше просто наблюдает.       Движения Разбитого на пару секунд становятся дергаными и резкими, выдавая его восторг. Хорнет, улыбаясь, наклоняется ниже, касаясь своей щекой его маски.        — Шаг назад, шаг вперед…- ее шепот звучит, как музыка.       Очень быстро Разбитый понимает, как это делается. В другой раз он уже не топчется на месте, а танцует. Каждая такая секунда бесценна…       Слеза скатилась по лицу и упала за ворот накидки. Хорошо, что ее никто не видит. Как же больно на сердце… как ужасно невнимательна она была. Как беспечна, что в пылу сражения с чего-то вдруг решила, что он просто не может умереть. Непростительная ошибка.       Вот и поле старой битвы, а где-то там — уголок с нетленным телом Разбитого. Хорнет кралась вдоль стены, в темноту, ища на ощупь широкую расщелину. Вот оно, это место. Паучиха юркнула внутрь и приостановилась, услышав шевеление. Кто пробрался сюда? Кто вообще мог найти это место и зачем? Путешествующая с ней маленькая светомуха вылетела вперед и на мгновение выхватила из тьмы очертания тела Разбитого.       Он стоял.        — Лотос?.. — дрожащим голосом просипела Хорнет, чувствуя, как сердце застыло.       Он стоял, не шевелясь, глядя пустыми глазами то ли на нее, то ли сквозь нее. Вдруг неаккуратное движение головы, как кукла, чью нить тронули. Секунда осмысления... Сосуд протянул руку к ней.       Сердце вновь забилось, готовое выпрыгнуть из груди Хорнет. Живой! Чудо случилось — неизвестно, как, но случилось! Из глаз брызнули слезы, и она, вытянув руку навстречу ему, сделала шаг. Как вдруг…        — Лотос…       Из разбитой маски показалось сперва неясное свечение, а затем пещеру обдало ярко-красной вспышкой. Сосуд заозирался по сторонам, задрожав, а следом исчез в пламени. По стенам эхом пробежались раскаты зловещего смеха, опускаясь к земле и словно под землю.       Сердце Хорнет вновь наполнилось яростью. Неужели этот самый!.. Как он посмел тронуть тело Лотоса! Паучиха буквальнт вылетела из расщелины и по трактам Перепутья принялась взбираться все выше и выше, к предполагаемому месту бедствия. По пути ярость остывала, превращаясь в холодную… нет, ледяную злобу. Последний рывок. Да, как она и предполагала. Эти отвратительные звуки гармони, красное зарево за домами Грязьмута. Она пролетела мимо испуганных жителей, не обратив на них внимания. Ей нужна была палатка, в которой скрывался главный трикстер всех королевств. Опасный враг, с которым следовало бы быть предельно осторожным. Но не сейчас, когда Хорнет переполняла убийственная решимость.        — Я знаю, что ты здесь, подлый морок! — почти рычала она, выбежав на середину темной арены. — Явись мне лично, ты, самодовольное порождение тьмы!       Вновь те же самые раскаты громового смеха. Маэстро не заставил себя ждать и появился во вспышке огня почти в ту же секунду.        — О, самопровозглашенная принцесса! Я ждал тебя, очень ждал. Неужели ты не оценила мое маленькое представление? Хотя, судя по тому, как резво примчалась ко мне, все же оценила. Ну, в таком случае, не слышу оваций! Как по мне, оно заслуживает хотя бы жиденьких аплодисментов. Мне было бы наградой! Нет награды лучше восхищения создания королевской крови. Так вырази же свой восторг!       Хорнет стиснула зубы, глядя на его ухмыляющееся лицо. Ублюдок, он явно чувствовал ее боль и наслаждался ситуацией. Что ж, если она не хочет кормить его самолюбие, то нужно взять себя в руки. Это ведь обычная провокация.        — Верни его тело, — максимально холодно сказала паучиха. — Хочешь, чтобы я сразилась с тобой? Так я сражусь. Верни.        — Со мной? — вновь смех. — Нет, о нет, милая принцесса. Я, видишь ли, не против и просто так его тебе отдать. Это жалкий раб, не более, чем очередная кукла, притом довольно уродливая. Я наигрался им еще тогда, когда выдавил из тебя тот возглас пустой надежды. Но я разжег в нем пламя жизни, считай, подарил новую, и разве смею я отнять ее теперь? О, это было бы крайне безответственно!       Его улыбка расползлась до ушей, в то время как Хорнет едва удерживала внутри рвущийся наружу гнев. Как смеет… как смеет так о Лотосе говорить он, самодовольный подонок, прячущийся во снах? Ясное дело, что ему доставляет удовольствие мучить жертву своих мрачных розыгрышей. Но надо держаться.        — Что же тебе нужно? — паучиха говорила сквозь стиснутые челюсти.        — Давай так, моя прекрасная, милая принцесса, — Маэстро наклонился к ней. — Я люблю качественные выступления, а тебе нужно тело твоего любимого. Я не могу отобрать его жизнь из принципа, но зато это можешь сделать ты, — он достал руку из-под плаща и ткнул пальцем в ее грудь. — Хочешь спасти от меня эту уродливую куклу? Тогда выбей из нее мое пламя. Мы оба останемся в выигрыше, моя дорогая! Я получу отличное представление, а ты — своего драгоценного… Лотоса, кажется?       Маэстро вновь засмеялся, а Хорнет, не выдержав, пустила слезу бессильной злобы. Нет, неужели можно быть таким жестоким?        — Считаю твое молчание за положительный ответ! — он щелкнул пальцами, исчезая во вспышке алого пламени; она выхватила по краям шатра из темноты трибуны и выжидающе глазеющих призраков — таких же кукол.       Вместо Маэстро из этой же вспышки выступил Сосуд с гвоздем в руках. Его тяжелая голова, как и раньше, перевешивала, только теперь вместо плещущейся живокрови в ней плясал огонь. Он поднял взгляд на Хорнет и потянулся к ней рукой. Однако, когда ее пальцы дернулись, а сама воительница подалась вперед, ладонь Сосуда, как будто ее дернули за нитку, резко отскочила и легла на эфес оружия. Хорнет застыла.        — Смелее, принцесса! — зазвучал голос Маэстро откуда-то с потолка. — Неужели ты не хотела бы еще раз станцевать с ним?       Чувства переполнили чашу души Хорнет, и та с треском лопнула, оставляя место лишь ледяной ярости и расчетливой решительности. На ближайшие несколько минут эмоции — непозволительная роскошь. Она ринулась вперед, выставив иглу перед собой.       Ведомый чужой волей, молчаливый Лотос отбивал удары или подставлялся под них, трепыхаясь от попаданий, как манекен. Его глаза смотрели в ее лицо, по которому из треснувшей чаши чувств катились горькие слезы. Даже сквозь это инородное пламя Хорнет ясно видела смесь сожаления о происходящем и счастья от того, что каким-то чудом Сосуд вновь танцует со своим сокровищем.       Шаг назад, шаг вперед…       Если бы он тогда, в той битве, имел при себе гвоздь и силы обороняться, все могло бы быть иначе. Не так. Не весь этот абсурдный ужас настоящего.       Улови ритм…       Хорнет не могла закрыть глаза, ей нельзя пропустить удар. Она должна все это видеть. Как ее любимый замахивается и пытается задеть ее, бессильно извиняясь одним взглядом. Она должна видеть, куда в его тело врезается ее игла. Она должна видеть, как убивает его.       Это совсем не сложно…       Яростный крик, и игла со свистом пронзила воздух, прошла сквозь грудь Лотоса насквозь и звонко впилась в стену шатра, заколыхав ее. Несколько конвульсивных движений, еще одна попытка протянуть руку, и Разбитый тряпочкой повис на ее оружии. Трибуны взорвались овациями и хохотом, в котором легко узнавался помноженный на полсотни смех Маэстро.       Хорнет, зажмурившись, дернула на себя нить, услышала стук маски упавшего Сосуда о землю и открыла глаза. На подкашивающихся ногах подошла к опять безжизненному телу и положила руку на голову, расколовшуюся на два черепка от удара.        — Великолепно, потрясающе, неподражаемо! — Маэстро появился сбоку от них. — Это просто восторг! Я восхищен, я в экстазе!       У Хорнет уже не было сил на эмоции, даже на злость. Она просто не могла унять слез, которые катились по лицу на расколотую маску Лотоса. Она даже не обернулась на ненавистный голос.        — Слово есть слово. Забирай своего любимого, — ядовитая улыбка чувствовалась даже со спины. — Благодарю за развлечение!       Шелчок пальцами, и Маэстро вместе с шатром и труппой исчез, словно растворился в воздухе. Звуки гармони стихли.       Хорнет, не в силах больше держать в себе боль, подняла глаза к небу.       Долгожданную тишину разорвал душераздирающий вопль.