Не он

Зарываюсь пальцами в рыжие волосы, вжимаю бледное тело в пол, грубо, да, жестоко, несомненно. Но Нагато только морщится и скрипит зубами, глядя на меня через плечо. Или лучше назвать его Пейн? Раз уж он так хочет, почему бы и нет. Так даже проще. Он терпел пытки и сильнее, ему было куда тяжелее, чем сейчас, но всё же я вижу в его глазах - больно, может не только физически, но и в душе. Они, эта спираль на светло-сиреневом фоне, в который раз гипнотизируют меня, я не могу оторвать взгляда, не могу пошевелиться, будто под гендзюцу. Всего на мгновение. Он смотрит в ответ, тяжело дышит, даже не обращает внимания на то, как по его виску стекает капля пота, а по бёдрам - чего-то более красочного. Вижу, как хочет применить против меня технику. Любую, какая в голову придёт, но очень хочет. Чтобы я молил о пощаде или просто медленно издох, чтобы был сожран его тварями, чтобы из меня вытянули душу, чтобы случилось что угодно подобное, прямо сейчас и здесь, только сложи печать или позови другие тела. Риннеган делает его почти всемогущим, почти богом, почти неуязвимым. Почти. Проблема лишь в нём самом. Ухмыляюсь, резко и грубо толкаюсь вперёд, до основания. Рыжеволосый выгибает спину, скребёт пальцами по камню, морщится и утыкается лбом в пол, отвернувшись. Никаких техник, никаких посторонних. Он не просит отпустить, не сопротивляется, не пытается сбежать и не зовёт на помощь. Ни Акацки, ни Конан, ни себя самого. Не потому, что не может физически. Но всё же не может. Он дрожит от напряжения, а я думаю ещё немного над ним поиздеваться. Подаюсь назад и резко переворачиваю податливое тело на спину, задираю ноги, вхожу снова, с раздражением отдёрнув ткань его чёрного плаща, которая только мешает. Он не удерживается, вскрикивает, выгибается, зажмуривается от боли, впивается в мои плечи красными ногтями. Плевать. Чувствую, как Зецу хочет вмешаться на подобное злоупотребление плотью, ехидным комментарием или наставлением - всё равно, обещаю ему самую мучительную смерть, какую могу придумать, если посмеет. Затыкается, не начав. Ощущение силы и власти над кем-то опьяняет, почти лишает осторожности. Не знаю, когда у меня это началось. Может, контакт с этими чокнутыми ублюдками, один Хидан с его садо-мазо замашками чего стоит, так повлиял на меня. Может, хотя и вряд ли. Я чётко осознаю, что хотел грубо оттянуть его за волосы, заставляя открыть мне шею, максимально беззащитную и полностью мою, ещё когда они у него были длинными и красными. Ещё тогда хотел целовать, кусать и грубо драть куда только захочу, хоть в одиночестве, хоть перед его друзьями, которыми он так дорожил. И это тоже интересно. Почему ты позволяешь такое, с телом твоего любимого друга, Нагато? Почему так легко отдаёшь мне своего Яхико? Не ревнуешь? Ведь это над ним я сейчас так изощрённо издеваюсь, ни разу ты не давал мне другого Пейна. Впрочем, эти глаза, подёрнувшиеся пеленой наслаждения и боли, а теперь - и лёгкого страха, когда я снова читаю тебя, как открытую книгу, отвечают на все вопросы. Ты всё чувствуешь там, в своём заточении, настоящий ты. И наверняка там ты куда несдержанней и громче, чем у меня тут. Но ощущения одни на всех, вы их делите и всем раздаёте поровну, а потом концентрируете в одном сознании, в тощем немощном теле не так далеко отсюда, красноволосом, наверняка стонущем от смеси чувств и обессилено опускающем голову. Ты хочешь, чтобы именно этот Пейн получал удовольствие, верно? Тебе так лучше? Оставив кровавый укус на белой коже, толкаюсь вперёд, разводя его ноги шире, вжимаю в холодный камень, прижимаясь сам, без разбора двигаясь, меняя траекторию. Плевать, что ему это может не нравиться. Хотя... Опускаю взгляд вниз, чувствуя, как он напрягается ещё сильнее и пытается свести ноги. Не показать, не признаваться. Нет, всё же нравится, так же сильно, как нравится мне. Стараюсь, очень стараюсь не допускать мысли, что он просто помнит прикосновения другого, этого рыжего, а не отвечает на мои в настоящем, но мысли эти всё равно проскальзывают, как ядовитые змеи в мелкие щёлки. Я принимаюсь двигаться быстро и грубо, как можно глубже, как можно жёстче. Уже не насладиться самому, а уничтожить его. Разорвать, разбить, раздавить, растоптать его доверие ко мне и тем самым сильнее привязать. Он шипит, морщится, ведёт по мне длинные царапины, которые не будет видно под плащом, напрягается и одновременно прижимается ко мне сам. Кровь, её я прекрасно чувствую. Чужая кровь, его, внутри и красными подтёками вытекающая наружу. Я прекрасно осознаю, чего он хочет. Всё происходящее напоминает ему о другом человеке, нежнее меня, ласковее, заботливее, которого он отчаянно хочет воскресить и из-за невозможности этого - забыть. С моей помощью играет на контрастах - вспоминает и одновременно осознаёт, что я не тот. Что ж, в таком случае он мог попросить об этом любого члена Акацки, каждый из нас, точнее из них, просто мечтает уничтожать и приносить боль и страдания. Но доверяет он только мне. Знает, что обману доверие, не сделаю хорошо и приятно, поэтому и доверяет. Веду языком по его шее, кусаю, оставляю засос, слушая его приглушённые стоны, за которые, я знаю, ему ещё более стыдно, чем за всё остальное. Прикусываю мочку уха, натыкаюсь на жезл и дальше не иду, поворачиваю к себе его лицо и жадно целую. Его слюна окрашивается розовым - это я прокусил ему нижнюю губу, но он будто и не замечает боли, цепляется за меня, отвечает, сдаётся, сжимает в руках мой плащ, а ноги сам ставит шире. «Не он. Не он.» - мне не нужен шаринган, чтобы знать, чтобы видеть, как это стучится у него в висках. Да, я не он, я хуже, куда хуже, именно поэтому я удержу тебя, а он - не смог. Именно поэтому ты мой. Он - был твоим, быть может, но никогда не был в силах тебя присвоить. У нас всё наоборот. Двигаюсь уже остервенело и рвано, почти выбиваю из него стоны, громкие, болезненные, с нотками сомнения в его согласии на такое. Он зря пришёл, зря поддался, снова проявил слабость, подставился. Винит себя за это, в который раз, и не пытается ничего исправить. Да и я уже не позволю, проходили. В нём всё безупречно. Его брови, сведённые сейчас домиком, его риннеган, его губы, руки. Его тело, пронизанное жезлами, испещрённое шрамами, и другое, истощённое и слабое, оба они. И я уже не уверен, что позволю ему быть вместе с кем-то другим. Хочу оставить у себя, сделать полностью моим. Забрать волю, забрать память, забрать все чувства к человечеству и оставить - только ко мне. Моя собственность. Мой лидер. Моя марионетка. Мой Нагато. Ощущаю на плече его частое горячее дыхание, сбивающееся, как при быстром беге, слышу тихий всхлип. Один, короткий, не ясно, существовавший ли вообще: - Яхи...ко... На одних вдохах, тихо, будто я не услышу. Он всегда шепчет это имя, а потом тут же кончает, болезненно морщась, дрожа в моих руках всем телом и больно сжимая меня внутри. Я выхожу, рывком за рыжие волосы сажаю его, притягиваю вниз. Он ничего не соображает сейчас, но он получил своё, то, что ему так было нужно, теперь моя очередь. Пирсинг слабо царапается, за что пальцы оттягивают пряди волос сильнее, больнее. Он понимает, раскрывает рот шире, послушно расслабляется вплоть до горла. Я могу потребовать, чтобы он работал сам, чтобы пришёл в себя и сделал всё так, как, я знаю, он умеет, но у меня слишком мало терпения сегодня. Я просто несколько раз резко толкаюсь вперёд, чувствую стенку его глотки и кончаю, с алчностью глядя вниз, в его лицо, стараясь не упускать ничего, зная, что сейчас мои глаза ярко-красные, с характерными чёрными узорами. Вижу, как его собственные, куда более легендарные, всемогущие, наполняются слезами, если они, конечно, не были наполненными ими ещё раньше, закрываются. Обладатель риннегана морщится, пытается отстраниться, но я насильно привлекаю его ближе к себе, не позволяя. Ещё пару секунд наслаждения беспомощностью, ощущением полной власти и принадлежности, не перебарщивая, впрочем, и можно дать свободу. Он кашляет, утирает рот, неодобрительно смотрит на меня и молчит. Я мягко улыбаюсь, возвращаю на лицо оранжевую маску и первым встаю, поправляя на себе одежду. Он не заставляет себя ждать, тоже поднимается, скрывая дрожь мышц за уверенными действиями, невозмутимо одевается, поправляет ворот плаща, пряча кровавые укусы, первым уходит. Не возмущается моему внезапному приходу сегодня, не оправдывается за согласие на всё это. Я провожаю его взглядом и пропадаю, применяя технику. Уединиться где-нибудь и подумать - то, что мне нужно сейчас, после весьма приятной разрядки. Как всегда с ним - окрашенной лёгкой, непонятной мне горечью. Он только и целиком мой, что ещё можно желать? Зецу, Тоби смеётся, замечая, что я наконец один, ехидно тянет, в своей обычной манере: - А-а, опять занимаемся подрывом авторитетов, а? И как же нам после восстанавливать репутацию...- и, зная, как задеть сильнее: - А когда кончает, он всё равно зовёт не тебя, ай-ай-ай... - Просто заткнись.