Часть 1
29 апреля 2020 г. в 22:41
Темнота похожа на болото, она давит, кусает, пахнет нечистотами, свежей кровью на кандалах и крысиным писком. Герберт ненавидит темноту.
Но темнота лучше света, лучше тяжёлых шагов по лестнице, лучше раскалённых игл и дыбы. Лучше перепуганных глаз матушки Меллол и обезображенного пытками лица сера Гилмора. Лучше самодовольной рожи Хоу.
Герберт, стиснув оставшиеся зубы, пытается перевернуться набок — насколько позволяет короткая цепь. Сколько он здесь — месяц, год, десятилетие? Однажды — много допросов назад — он видел снег на доспехе одного из охранников. В другой раз, в коридоре, матушка Меллол шепнула, что пришла весна, и в её камере теперь пахнет ландышами и хрустальной благодатью. Матушка Меллол лишилась разума уже давно, но до последнего вздоха отказывалась признавать своего сеньора изменником и грозила Хоу карой Создателя. Как и сер Гилмор.
Они тоже умерли на его глазах. Умерли за доброе имя Кусландов.
Желудок будто прилип к позвоночнику, разбитые губы потрескались. Неужели Хоу, убедившись в тщетности своего замысла, велел заморить несговорчивого пленника голодом? Хоу отнял у Герберта всё — семью, земли, свободу, но чернить доброе имя Кусландов ублюдку придётся самостоятельно.
Тишину разбивают шаги по лестнице — кованые, торопливые. Снова допрос, снова мучения. Может быть, в этот раз ему удастся плюнуть на серый пергамент с равнодушными строчками: «Сим я, Герберт Кусланд… государственной измене… Орлей… злодейство». Вместо подписи.
Дверь распахивается настежь, в лицо ударяет рыжий факельный свет, кто-то ругается, кто-то ахает, кто-то подносит к губам Герберта бутыль с водой. Нет, с настойкой эльфийского корня. Щёлкает замок кандалов.
— Идти можешь? — склоняется над ним немолодой мужчина в облачении городской стражи.
Герберт не может, а потому стражники бережно грузят его на носилки, несут вниз по непривычно шумной лестнице, через открытые камеры и счастливые лица, через смех и слёзы.
Внутренний двор Форта Драккон, залитый лучами скупого осеннего солнца, превращён в лазарет: пёстрые мантии целителей, хриплые стоны бывших пленников, густой запах целебных зелий.
Искалеченных пальцев Герберта касается морщинистая рука, окутанная синим свечением.
— Всё будет хорошо, дитя. Я обещаю, — тепло улыбается ему старая целительница и вновь сосредоточенно сводит брови.
Боль медленно отступает. Неужели он и правда когда-нибудь снова сможет держать в руках оружие?
Воздух дрожит от заклинаний и гневных возгласов. Герберта, как и многих других пленников, привезли в форт тайно, а освобождают на глазах у негодующей толпы, выставляя преступления Логейна и Хоу напоказ.
Наверное, так приказал новый король — юноша с добрыми карими глазами и неловкой улыбкой, который похож на Кайлана как на родного брата.
А может, это нужно человеку, что стоит рядом с его величеством — сухощавому белокурому чародею в пропылённой тёмной мантии с пятнами крови.
— Народ Ферелдена! Мы вместе одолели безумцев и изменников, — говорит чародей. Резкий голос его дрожит от волнения, пальцы сомкнуты на рукояти колдовского меча подобно когтям хищной птицы. — Одолеем и Архидемона. Знайте же: непобедимые големы Каридина и отважные долийские воины уже идут к Редклифу. Победа будет за нами!
Последние слова его тонут в восторженном рёве толпы, что славит Ферелден, короля Алистера и Стража Амелла.
Амелл улыбается. Острая недобрая улыбка некрасиво искажает породистое лицо, и сквозь тонкие мелкие черты проступает безумие. Такие лица — благородство на грани вырождения — не редкость в дворянских семьях, кровь которых слишком стара, а жёны порой приходятся мужьям кузинами и даже племянницами. Отец подобный обычай не жаловал, называя его безумством и глупостью: много ль протянет род без притока молодой крови и связей, что к ней прилагаются?
Герберт запрокидывает голову, силясь сдержать подступившие к горлу слёзы. Кусланды были в дальнем и не очень родстве почти со всем Ферелденом, а потому отец искал Фергюсу и Герберту заморских невест. Быть может, будь он менее придирчив…
Старая целительница оказывается мастерицей своего дела, и уже к вечеру Герберт нетвёрдо держится на ногах, цепляясь за стены поместья Кусландов в Денериме. Хоу уничтожил всё, что напоминало ему о прежних хозяевах, сорвал гербы и гобелены, убил или сгноил в застенках слуг. Теперь его голова вывешена перед городскими воротами, а тело, говорят, брошено псам. Ещё вчера Герберт, будь его воля, сделал бы то же самое, но сейчас ему всё равно: ни радости, ни торжества, лишь тягучая звенящая пустота. Вместе с кровным врагом исчезло и то пламя, что давало Герберту силы в темнице, выжигая безумие ненавистью.
Ему не хочется жить — но жить нужно: ради имени Кусландов, ради разорённого Хайевера, народ которого нуждается в справедливом лорде.
— Ваших родителей обвиняли в государственной измене, — явившийся утром Амелл хмурится и постукивает длинными пальцами по дубовым подлокотникам кресла. Он принёс с собою пухлый серый конверт, перевязанный бечёвкой. — Документы из особняка Хоу весьма противоречивы, а я, признаться, не очень хорош в шифровании. Разумеется, Хоу мог быть… заинтересован, но…
— Это ложь! — Герберт почти вскакивает со своего кресла, но тут же падает обратно, подкошенный слабостью. В лицо бросается кровь, перед глазами пляшут мелкие чёрные мошки.
Амелл молча развязывает бечёвку, выкладывая на стол листы — тонкая бумага и грубый пергамент, подвальная пыль и терпкие духи. Рука отца, рука матери. Счета, купчие, расписки и дарственные. Карты предгорий и схемы расположения войск. Перевязанные лентой соглашения о браке: Герберта Кусланда и леди Монтилье из Антивы, Герберта Кусланда и леди Хариманн из Старкхэвена, Герберта Кусланда и леди де Монфор из Орлея. Одна дата, один почерк — отцовский, одна печать — лавровый венок, похожий на крылья. Герберт поклялся бы перед лицом Создателя, что его родители невиновны, но отличить подлинник от подделки он не в силах.
Амелл молчит, сцепив пальцы в замок и остановив на лице Герберта немигающий взгляд.Так смотрят гадюки перед тем, как напасть. Лежащий у ног Амелла мабари перестаёт грызть кость и поднимает голову — ждёт приказа.
Наконец Амелл медленно произносит:
— Пожалуй, сейчас это не так уж важно. Мы на одной стороне, тейрн Кусланд. Когда мы с королём разобьём Архидемона, нам придётся поднимать Ферелден из руин, и для того понадобятся верные люди. Восстановление доброго имени Кусландов я вам обещаю. Как и то, что об этом, — он кивает на листы, вновь убирая их в конверт, — никто не узнает, а все причастные к заговору против вашей семьи понесут суровое наказание. Слово канцлера Ферелдена.
Помедлив некоторое время, Герберт пожимает протянутую ему узкую ладонь:
— Служу Ферелдену.
— Это прозвучит странно, но я… понимаю вас, тейрн, — говорит Амелл уже в дверях. По желчному узкому лицу пробегает едва заметная тень. — Я ведь тоже потерял семью и свободу, когда мне было десять. Но мой дедушка говорил, что нет моря, которое нельзя было бы переплыть.
Герберт горько улыбается:
— Мама говорила так же.
Мама знала много моряцких пословиц и крепких словечек, щедро пересыпала ими колыбельные и напевные сказания о былом. О том, как ветер рвал снасти, надежда таяла в отчаявшихся сердцах, но потом всё равно пришёл рассвет.
Что сказала бы Морская Волчица, узнав, что её Волчонок раскис, как квашеная капуста, как изнеженная барышня? Разве для того она почти силой втолкнула его в чёрный ход в кладовой горящего Хайевера?
— Вы — сын своей матери, Герберт. Помните об этом, — кивает Амелл, взявшись за ручку двери. — Особенно сейчас, в столь тёмные для Ферелдена времена.
Вспомнить приходится совсем скоро.
— Их не должно быть здесь! — вопит произведённый в эрлы Воган, вцепившись побелевшими пальцами в крепостную стену.
Герберт не отвечает старому приятелю. Орду ждали в Редклифе, куда ушли основные силы дворянского ополчения во главе с королём и Амеллом — на соединение с войсками союзников.
Но армия тьмы явилась в Денерим, охраняемый лишь городской стеной и солдатами эрла, полный детей, стариков и раненых.
— Так идите и разбейте их! — надувает губы Хайбрен-пока-что-Брайланд, и ветер треплет юбки её розового шёлкового платья. Кажется, она уже считает себя королевой. — Вы же сможете, правда? — добавляет она уже менее уверенно. Наверное, замечает войско чудовищных существ, что стоит перед Денеримом чёрной зловонной стеной. От ворот и до самого леса, по-осеннему жёлтого, пурпурного и алого. Как кровь.
Закатное небо над Денеримом тоже отливает багровым, но в нависших рваных облаках не видно крыльев чудовищного дракона. Значит, у них есть шанс.
— Сможем. Нам нужно продержаться лишь до прибытия основных сил, — говорит Герберт. — Хайбрен, немедленно отправь воронов в Редклиф. Воган, уведи стариков и детей в безопасное место.
Старая целительница, что уехала с Амеллом, наказывала Герберту поберечься от нагрузок по меньшей мере месяц: «Сон, прогулки, здоровое питание. Я надеюсь на ваше благоразумие, молодой человек».
Да вот только месяца у них нет. Сражаться нужно здесь и сейчас.
— Сержант Килоун! Лучников на стены! Возвести баррикады! — приказывает он.
Рычат волкодавы, выпущенные из королевских псарен. От котлов с кипящим маслом поднимается жар.
Слегка обрюзгший гном-торговец встаёт рядом с сером Ландри, вооружившись щитом и мечом, словно заправский рыцарь. Как сер Гилмор.
Твари, взвыв, идут в атаку, ударяют в стены уродливыми витыми рогами, похожими на бараньи, корчатся в лужах кипящего масла и падают под градом стрел, откатываются к лесу — чтобы вновь нахлынуть, как прибой. Дни мешаются с ночами, короткий тревожный сон — с явью, потонувшей в чёрном дыму, трупной вони и горячечных молитвах церковниц.
— Ворота потеряны!
— Все, кто может держать оружие — ко мне! — рычит Герберт.
Кинжалы привычно ложатся в ладони. Когда-то Герберту не удалось спасти Хайевер. А сейчас за его спиной Денерим.
Он прыгает на спину исполинской рогатой твари, закованной в броню, и вонзает кинжалы в незащищённые белые глаза. Где-то трубит горн. Предсмертный рёв чудовища сливается с лязгом железа и собачьим лаем. Порождение тьмы падает, едва не погребя Герберта под собой. Совсем рядом проносится ржавая стрела с чёрным оперением.
Герберт швыряет в морду лучника бутыль с животным ядом, а потом добивает визжащую ослепшую тварь кинжалами. От брошенного вторым исполином валуна он уклониться не успевает, но камень отскакивает от воздуха перед его лицом, как от невидимой преграды.
— Ох уж мне эта молодёжь! Глаз да глаз за ними нужен!
Старая целительница сердито хмурится, но её глаза смотрят ласково и гордо.
Чудовище выставляет круглые острые рога и вновь бросается на Герберта, но вдруг падает наземь, корчась и хрипя в густой багровой дымке.
— Принимай подкрепление, Волк Хайевера! Кажется, я не ошибся в тебе.
Запястья Амелла рассечены, мантия порвана, на лице застыл праведный гнев. А чуть дальше, в дыму и отсветах пламени, сверкают латы рыцарей Редклифа и Южного предела. Земля сотрясается от топота исполинских воинов, похожих на ожившие статуи.
Обрадоваться Герберт не успевает — над ними с клёкотом проносится огромная крылатая тень. Архидемон летит к чёрным шпилям Форта Драккон.
Амелл провожает его напряжённым сузившимся взглядом:
— Тебе недолго осталось, тварь. За ним!
Амелл кивает своему отряду, и они скрываются в переплетениях горящих улиц.
— Тесни тварей к воротам! — кричит Герберт оставшимся с ним рыцарям, смачивая кинжалы ядом. Этой ночью у каждого своя битва. Битва за то, чтобы наступил рассвет.