Свет далёких звёзд роняет Ночь к твоим ногам, Так легко поверить в сказку — Глянцевый дурман.
Темнело. На город медленно опускала своё одеяло звездная пелена, плавно укрывающая некогда светлый небосвод, накладывая на розово-алый его оттенок мазки тёмной краски. Подобно брызгам свежих белил, небо покрыли сотни тысяч звёзд, украшающих своим сиянием непроглядную темноту. Город засыпал, а вместе с ним засыпала и суета — машин на дорогах всё меньше, люди разбрелись каждый по своим домам — только молодёжь неугомонной толпой мчится навстречу ночным приключениям. Я стою на балконе, сложенными у груди руками облокотившись на подоконник, и наблюдаю за одной такой шумной вереницей молодых, задорных ребят — они, явно уже хмельные донельзя, спешат в ближайший клуб. Кто их, чертей, остановит? — Пусть веселятся, пока молодые, — думаю я, и губы мои изобразили на тонких своих линиях подобие доброй усмешки. Щелчок зажигалки. Вспышка света. Дым. Опять, опять курю. С наслаждением (за которым прячется истинная зависимость) я жадно втягиваю в себя этот ядовитый дым и прикрываю глаза на секунду. Стою так ещё пару минут, пока сигарета себя совсем не истратит. Небрежно опускаю бычок в пепельницу и ухожу с балкона, оставляя после себя только тоненькую струйку серого дыма. Направляюсь в гостиную. Бардак. Диван пропал из виду под покровом многочисленных образцов концертной одежды- балахоны, жабо, шинели. Только Кузя даёт мне понять, что главный образец гостиной мебели никуда не делся. Сгоняю оттуда собаку: — А ну, пшла! — я подаюсь слегка вперёд и машу рукой. Кузину как ветром сдуло в мой кабинет, в который я, по своей забывчивости, так и не закрыла дверь до конца. Который день наивно жду здесь безупречной чистоты, произведённой в моё отсутствие, и с прискорбием вспоминаю: Люсю-то я отпустила. Никого не хочу сейчас видеть, и даже свою домработницу, так честно преданную мне и знающую каждый мой шаг. Она поняла меня и в тот же день отъехала к подруге. Всем бы такой понимающей прислуги! Даже себя видеть не могу: располнела в боках, а какая бледная стала — страх один! Всякий раз, как стою перед зеркалом, разочарованно мотаю головой. Надо что-то с этим делать, думаю. А не делаю. Кабинет встретил меня приоткрытой дверью, которую я шумно за собой закрываю. Кузя пугается шума и стремглав несётся под стол, где сжимается в комочек и, подрагивая, смотрит на меня. Я вздыхаю и прошу у животинки прощения, присаживаюсь на корточки и ласково треплю кудрявую шерстку. Это вызывает у меня улыбку, но как только я поднялась, она исчезла. Устало опускаюсь в рабочее кресло, предварительно разворачивая его к окну — в последнее время меня неведомой силой манит смотреть на небо, наблюдать, как темные краски сменяют светлые, как алый становится иссиня-чёрным. Я поправляю подол шёлкового халата и спиной прилегаю к бархатной обивке мебели. Ощущаю мягкость и на миг прикрываю глаза, позволяя себе, наконец, расслабиться. Секундная тишина дала мне наивно погрязнуть в умиротворении, которое тотчас развеял звонкий лай Кузи. Прошла минута, а неугомонная собака так и не соизволила замолчать. Я негромко, но резко её приструниваю. — Кузя! А ну, прекрати! — глаза мои распахиваются, и я морщусь от неприятного звука — какое теперь спокойствие? Кузина и ухом не повела — лает и лает. Так она бесновалась только при появлении на её пути чужих, доблестно защищая меня, свою хозяйку. С каждой секундой я настораживалась всё больше, но не поворачивалась. Какая муха её укусила?! В нос резко ударяет запах курева. Я думаю: «Неужели потушить забыла?» В секунду воображение рисует возможные сценарии последствий моей невнимательности, но благоразумие побеждает, и я вспоминаю, что бычок давно остыл и лежал в стеклянной пепельнице на подоконнике. Лай собаки стал тише стука моего сердца — я страшно перепугалась. Кого Кузина могла учуять? Люсю? Я говорила ей не приезжать, да и не могла собака так реагировать на свою кормилицу. Воры? Дверь заперта, или это я настолько оглохла? Руки мертвой хваткой вцепились в подлокотники кресла, спина резко отстраняется от спинки мебели и я оборачиваюсь на свой страх и риск. Сердце уходит в пятки. Я вскакиваю и пячусь назад, спиной больно врезаясь в подоконник. Ошарашено гляжу на того, кто потревожил меня. Это был мужчина — высокий и тощий. Киркоров? Нет, он, конечно, наглец, каких поискать, но такого себе точно бы не позволил, имея возможность предположить, что ему за это будет. Черты лица, кроме подбородка, бледного, как смерть, прикрывали поля чёрной шляпы, руки были скрещены на груди, и пальцы одной из них постукивали по предплечью другой. Статное плечо упирается в дверной косяк, который бы, верно, треснул под таким напором. Нежданный гость был одет с иголочки, во всё чёрное — кашемировый пиджак, хлопковую рубашку и потёртые джинсы, облегающие его тонкие ноги. Я секунду смотрю на него снизу вверх, а затем выпаливаю в испуге своим хриплым голосом: — Какого чёрта Вы здесь делаете? — грозно спрашиваю я, искусно утаивая страх под маской хладнокровия. Он отвечает мне ухмылкой на своих губах, накрашенных помадой благородного винного цвета. Голова его поднимается, и я вижу его белое лицо. Глаза обрамляла краска грима — красная и голубая, зрачки, один и другой, имели идентичные цвета. Неужели сам дьявол посетил меня? Господи, как страшно! — Нельзя так с верховным, Алла Борисовна. Да, есть люди и повыше вас чином, — небрежно бросает гость, меняя своё положение на стойку смирно. Одёргивает свой пиджак и в наигранном приветствии разводит руки. — Не ждала меня? — снова слышится этот голос, прокуренный хлеще моего. — Кто Вы? — я ничего, кроме этого, в этот момент знать не желаю. Опять эта усмешка, и отнюдь не игривая. Он злобно мне улыбается, надменно глядит свысока и делает шаг вперёд. Кланяется в пояс. — Разрешите представиться — Мэрилин Мэнсон, Ваш покорный слуга. — он льстит, представляясь, и я слышу небрежный тон его голоса. Мэрилин… Женское имя? Чудак, сумасшедший чудак. Я опять осматриваю его, слежу, как медленно он выпрямляется, будто стараясь запугать меня ещё больше. — Как Вы сюда попали? Какого чёрта?! — я не выдерживаю и перехожу на крик. Нервы, где сейчас мои нервы? — Тш-ш, — шепчет Мэнсон, прикладывая к своим пухлым губам длинный указательный палец. — Нехорошо так кричать. Вы ведь не хотите, чтобы сюда сбежались соседи и толпы зевак с улицы? Я отвечаю ему грозным взглядом и сжимаю губы в единую тонкую линию. — Как вы сюда проникли? — не перестаю мучать его я, желая знать, как этот чёрт попал ко мне домой. — Передо мной нет преград, — гордо отвечает мужчина, улыбаясь своим словам, — И хватит вопросов! — наигранные любезности вдруг кончаются, и бордовые губы лишаются улыбки. — Вопросы задаю здесь я. — постановил Мэрилин и оценивающе оглянулся вокруг. — Алла, Алла… Растягивает моё имя, и меня это жутко раздражает. Он шагает вдоль стола, пальцами руки смахивая с него пыль. — Как надоел этот творческий застой, да? Я стою в оцепенении, не двигаясь, все так же плотно прижимаясь к подоконнику. Абсолютно точно будет синяк. Как он узнал? Неужели одна пыль за рабочим столом дала ему причину сказать так? Кто же ты, Мэрилин? И по что на мою душу явился? — Я пришёл заключить с Вами сделку, — Мэнсон прочёл мои мысли и ежесекундно ответил на них, чем еще больше меня обескуражил. — К-какую? — мой голос дрожит, и, как я ни старалась, дрожь унять не получалось. Грудной басистый смешок пробежался по стенам комнаты, и взгляд разноцветных глаз поднимается на меня. Мы в тишине изучаем взглядом друг друга. — Вы которую неделю пребываете в творческом кризисе — ни одной новой песенки, да даже аккорда ваши ручонки так и не сыграли. Неужели своих же мыслей не помните? — Каких к чёрту мыслей?! Кто Вы такой?! — я опять кричу. — Тот, кто претворит их в жизнь! — гость опускается на стул, приставленный к стене, и вальяжно закидывает ногу на ногу. Я молчу, и это даёт ему возможность продолжить свой монолог. Кажется, и Мэрилину было слышно, как беснуется моё сердце. — Слава, присущая одной Вам, поклонники, гастроли, репетиции — где всё это? И неужели это не заставляет Вас впасть в апатию? Решаю, что вижу дурной сон. С томным вздохом опускаю взгляд на паркет. — Какая теперь апатия. Некогда мне хандрить, — отмахиваюсь я. Его это раззадорило. — Наверное, не помешало бы вернуть себе бывалую удаль и взойти на заслуженный пьедестал? — склоняя голову, Мэрилин лестно предполагает мои действия. Я парирую. — Не те мои годы, чтобы удалью светить налево и направо. Он морщится. — Фи, что за пессимизм? — с притворным возмущением говорит мне гость, — Кто запрещает мечтать? — Не потому ли Вы по мою душу явились? — в лоб спрашиваю его я, просверливая бледное лицо своим прищуром. Ухмыляется. — А Вы догадлива, — довольно протянул обладатель чудного имени и снова поднялся, приближаясь ко мне. Но я больше не пячусь. — Так, значит, Вы были бы не против исполнения своих желаний? — поинтересовался он, опять изображая улыбку. — Меня нельзя словить на витании в облаках, — отвечаю я. — Но вы правы. Кто же может быть против? Свободно иду с ним на контакт и наивно оставляю свои опасения. Господин в чёрной шляпе полез во внутренний карман своего пиджака, откуда достал свертную в трубочку линолиевую бумагу, перевязанную посередине алой шёлковой лентой. — Что это? — спрашиваю я, пальцем указывая на свиток. — Шаг к мечте, — отвечает мне чародей (я мысленно окрестила его так, даже не подозревая всей широкоформатности ситуации) и разворачивает бумагу, медленно опуская её на стол. Я ничего не разобрала написанного на ней чернилами текста, ведь совсем плохо видела без очков, за исключением одного слова. ≪Сделка≫ Думаю: неужели сам дьявол предлагает мне заключить с ним сделку? А чем же я отплачу за желанное? Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и этому меня с ранних лет учили родители. Но рассудок перекрывает туман грёз: я вижу себя, молодую и стройную, на сцене перед огромной толпой, скандирующей моё имя и не жалеющей оваций. Как давно этого не было… Я действительно готова все за это отдать! Куда делся тогда мой здравый рассудок? — Одна капля крови — и всё в Ваших руках, — слащаво говорит Мэнсон, подбадривая меня, — Смелее… Я совершенно прекращаю думать — беру со стола ножницы, по глупости не убранные ранее на своё место, и крепко сжимаю их в ладони, оставляя глубокий порез на другой. Из губ вырывается нервное шипение, но я не чувствую боли, а, как только кровь стала просачиваться сквозь рану, подношу раненую руку к листу бумаги и склоняю её прямо над тем местом, где должна быть оставлена подпись. Одна капля, как в замедленной съёмке, с громким всплеском опускается на бумагу, которая её тут же впитывает, как человек, измученный жаждою. Я заключила сделку с дьяволом, но понимаю это ещё не скоро. Водоворот затянул меня в свой бурный поток, и я, оглушенная злорадным смехом незваного гостя с чудным именем, проваливаюсь в него. Резко вскакиваю с кресла и оборачиваюсь — позади только темнота. Рядом ни души, только Кузя всё так же сидит под столом, сжавшись в комочек. Она подняла свою мордочку и внимательно посмотрела на меня, будто интересуясь, что же так пробудило её хозяйку. — Сон…- констатирую я сама себе и падаю в кресло, пропуская тяжкий вздох. Хочу запустить руки в свои волосы, но, как только приближаю их к лицу, с испугом замечаю на одной из них тонкую линию, на которой остались капельки запёкшейся крови. Я залпом выпиваю рюмку успокоительного, на моё счастье быстро найденного в кабинете, и стремглав несусь в спальню, смертельно желая забыться глубоким сном. Мне удаётся это, и я, лёжа в холодной постели, постепенно погружаюсь в небытие. Что же я тогда натворила… На следующий день я встречаю в дверях своей квартиры ошарашенного Резника — он утверждает, что сочинил потрясающие строки, которые в моём исполнении безоговорочно станут хитом. Очень скоро я пишу к этим стихам мелодию, а на вопросы Ильи о ране на ладони безразлично пожимаю плечами — тот вечер выпал из моей памяти. Я записываю студийный альбом, и он с бешеным успехом растет в продаже и попадает в миллионы рук моих поклонников. Телефон буквально трещал от непрекращаемых звонков — всем вдруг резко понадобилось немедленное выступление Пугачёвой. Неужели так соскучились? Мне это льстило, и эта лесть гнала вперёд, к вершине. Пьедестал снова занят, ладоши зрителя горят он нескончаемых аплодисментов. Я раз за разом выхожу на сцену, раскинув руки, и счастливо улыбаюсь народу. И совершенно не подозреваю о том, чем обернётся мне это исполненное желание. Я благодарила Бога, когда сама поддалась влиянию Лукавого. Но сделка была заключена, я поставила подпись кровью. Что же я тогда натворила…Разрушит храм твоя же тень — Другая дива, твой двойник тщеславный, Теперь она поёт толпе О том, что с небом говорит на равных.