Без гнева и пристрастия

– Давай! – крикнул Ивушкин, закрывая уши и прижимаясь к полу. – Schießen Sie [Стреляй!] – приказал Ягер, сжав кулаки. Два оглушительных танковых выстрела слились в один. В следующее мгновение русского подкинуло вверх, к потолку, от чего он сильно ударился головой. Сознание пошатнулось, в ушах зазвенело, а картинка начала расплываться. Но последующий скрежет металла и звонкий звук отлетающей гусеницы танка просто заставили собраться и вернуть ясность сознанию. Гусеница отлетела! – наконец-то дошло. Догадки пришли неожиданно: сейчас либо свалятся с моста, либо на полном ходу влетят в немецкую «Пантеру», и тогда всем точно конец! Но сколько раз он уже оказывался на грани смерти? Да миллион, не меньше! И всегда, всегда выходил сухим из воды (ну не считая крови, конечно) Везде, везде есть выход, из самой абсурдной ситуации! – Степан Савельич, поворачивай! – беларус среагировал сразу и с истошным криком резко завернул. Поворачивать, конечно, было сейчас очень и очень опасно и даже бессмысленно, но черт его знает, авось прокатит! Легендарный советский танк со всей своей немаленькой силой влетел во вражеский. Всех тряхнуло, где-то сзади раздались болезненные стоны Волчка и тихие нецензурные словечки от Василёнка. Николаю понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять: «Сейчас немец упадет». Кинув что-то наподобие: "Я сейчас приду", Ивушкин взял винтовку и кое-как вылез из машины. Осторожно. Опасность еще не миновала. Прищурившись, русский увидел его: Клаус рвано кашлял, что-то бормоча на своем языке, оперевшись рукой об съехавшую напрочь башню, и каким-то неестественным взглядом смотрел на решившего подойти ближе танкиста. «Что-то задумал... Не сдастся просто так.» – промелькнула шальная мысль. Ягер потянулся к пистолету. Коля среагировал мгновенно: направил винтовку, предупреждающе склонив голову – даже не думай. Подействовало. Нацист аккуратно, показывая повиновение, убрал руку с оружия. Умиленно улыбнулся и прошептал: – Schießen Sie. Даже без Ани Ярцевой, русский понял, чего хочет фриц. Сейчас, в данном случае, тот мог сказать только одно: стреляй. И правильно, стреляй, Коля, чего же ты – боишься? Нет, страха нет, просто до жути устал. По-человечески устал убивать, он уже по шею в чужой крови, вот-вот захлебнется. Хочется протянуть руку, выбраться оттуда, но нет уже обратной дороги – только глубже и глубже, больше никак. Это слишком много для простого человека, слишком сильный удар для психики. Но убить хотелось. Не из мести, нет. Не из ненависти. Просто так. Уже какой год он стреляет и лишает жизни многих людей? Кажется, вечность. Коля сам испугался этой, хоть и мимолетной, но страшной мысли: «Боже, неужели я такой?! Нет-нет, я всего лишь танкист, я выполняю свой долг, долг перед страной, перед народом!» Не ври сам себе, а, Коль? Но нет, не может он. Слишком устала рука чувствовать тяжесть винтовки и её холодную отдачу. Младший лейтенант опустил оружие и закинул на плечо. Возможно он делает сейчас одну из самых безрассудных и глупых вещей чем когда-либо, но уже как-то все равно. Он, можно сказать, затеял всю канитель с побегом только ради этого момента! Он грезил этим моментом не одну ночь, представлял, как будет гордо стоять над фрицем, потом победно улыбнется и недрожащей рукой нажмет на курок. Ну что, Коля, вышло? Нет. Все с треском обломалось! Рухнуло, кануло в лету! Где это торжество, где превосходство, где хоть что-то? Неужели война выжгла своим смертоносным огнем все, совсем ничего не оставив? Ивушкин попытался пробудить в себе хоть какие-то мало-мальские чувства перед постепенно умирающим Ягером. А тот ждал – точно хотел проверить, сможет ли русский убить его. Ненависти не было – а смысл, уже все позади. Жажды мести тоже – нацист сейчас не в самом завидном положении. Презрение сейчас вообще не к месту – за войну все уже вдоволь успели изваляться в грязи и крови. Чисто из интереса, танкист попробовал расшевелить сострадание: никакого отклика, даже намека. «Все выгорело» – подумал Ивушкин. Клаус усмехнулся от того, как внимательно его разглядывает русский, и из последних сил протянул руку. Николай нахмурился, но потом понял, что ждал этого. Сам бы никогда, конечно, не помог бы, а так... (все-таки еще что-то осталось, осталось, осталось!!!) Младший лейтенант протянул руку в ответ, сжал чужую и холодную ладонь. Тело будто заранее знало, что хозяину уже не сулит нормально согреться... Ягер также сжал; русский рассудил это по-своему и потянул, дабы помочь вылезти. Буквально через мгновение он почувствовал, как его не сильно, но резко дернули. Клаус улыбнулся. Осознание пришло только с этой улыбкой: прощальной, будто говорящей: «Отпускай» Хорошо, будь по-твоему. Ивушкин медленно и даже слегка неуверенно разжал ладонь и пусто смотрел на падающий в реку, вместе со своим полковником, танк. И его опять посетила дурная мысль о том, что даже самые крохотные чувства, увы, не пробудились. На несколько секунд повисла тишина, лишь слегка перебиваемая тихими всплесками волн, однако полностью вернуть младшего лейтенанта из состояния прострации смог открывающийся люк. – Ну шо, кончились фрыцы? – спросил добродушный беларус. Николай посмотрел на него, сдавленно улыбнулся. – На наш век хватит... Степан ответил легким смешком и понял: ...все будет хорошо.