***
Му Цин уверен, что Фэнь Синь понятия не имеет, как жалеюще звучит его голос, когда он пытается заговорить после ссоры. Будто он один виноват в вечных, непрекращающихся стычках, которые, словно тяжелые тени, таскаются за ними по пятам почти круглые сутки. Выматывающие, душащие призраки прошлых обид и целой горы недопонимания. А сейчас-то этого понимания много? Хуа Чэн вечно твердит о «нитях судьбы», связавших их с Се Лянем жизни. Му Цин думает, что их с Фэнь Синем связывают тюремные цепи. Прочные, привычные, надоевшие, но родные цепи, напоминающие о тех полуголодных годах и слепом восхищении блистательным Се Лянем, подобравшим его словно котенка с улицы. Кажется, тогда, самоотверженная преданность Се Ляню — единственное, что держало их от того, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Фэн Синь узколобый, упертый идеалист, искренне верящий в то, что в мире все либо хорошо, либо плохо, тот, с кем они, кажется, не совпадали ни в чем, кроме истории одного упавшего с пьедестала идола и съедающего чувства вины, почему-то стал единственным, кто помог, когда нужно было срочно перевозить маму в район поблагополучнее. Они тогда пару дней на своем горбу таскали коробки, потому что денег на грузчиков уже не осталось, и кажется впервые в жизни не ругались. Если подумать, Му Цин никогда не просил его о помощи. Ни разу в жизни. Но Фэн Синь каким-то чудесным образом выскакивал как черт из табакерки именно тогда, когда идти было не к кому и руки почти опускались. Му Цин был воспитан улицами, с самого детства зная, что единственный человек от которого стоит ждать помощи — ты сам, ведь за протянутую руку потом придется платить непомерно большую цену. Му Цин думает, что Фэн Синь слишком бесхитростный и если он и захочет воткнуть нож в спину, то сначала предупредит об этом за две недели. Му Цин верит Фэн Синю и чуть-чуть, самую малость, где-то так глубоко внутри, что можно и не вспоминать вовсе, рад его помощи. Если бы можно было проклясть самого себя, Му Цин бы это сделал.***
Они оба знают, что им нельзя долго оставаться в одной комнате. Рядом друг с другом им тесно и так душно что хочется открыть форточку и встать под холодный освежающий душ. Они оба постоянно остаются в одной комнате. Нехватка Фэн Синя ощущается так болезненно, что однажды в пылу ссоры Му Цин предлагает съехаться. Фэн Синь, выплевывая еще пару ругательств и сверкая глазами, зачем-то соглашается. Все у них всегда в пылу ссоры. Без Фэн Синя дышать легче, но, кажется, вовсе бессмысленно. Скоро они перестают драться. Теперь во время споров воздух тяжелеет обидами, а не звенит ненавистью, и Му Цина это пугает. Каким-то образом никто не хочет причинить другому физического вреда. Несколько следующих дней смотреть на алеющие последствия ссоры, бережно скрытые за слоями белых пластырей, которые всегда, как бы не злился, накладывает Му Цин, теперь — адская пытка. Отсутствие физического вреда с лихвой компенсируется моральным. Раньше оскорбления во время ссоры — пустые слова, теперь это ядерные бомбы, напрочь выжигающие все ростки зарождающейся было дружбы. Му Цин думает, что в моменты перемирия говорит слишком много, но не может заставить себя остановиться. Со временем их отношения только сильнее путаются, завязываются сотней, тысячей узлов так, что кажется один выход — резать посередине и будь что будет. Никто не режет. Фэн Синь рядом сводит с ума, отсутствие Фэн Синя рядом сводит с ума, кажется, Фэн Синь в целом причина того помешательства, которое люди зовут любовью. Вместо бабочек в животе Му Цин чувствует себя больным.***
Фэн Синь не съезжает даже когда Му Цин бросает, что его помощь и гроша ломаного не стоит. — Ты только лезешь не в свое дело и, притворяясь сердобольной старушкой, вынюхиваешь то, что тебе нужно. Смотреть противно, — выплевывает Му Цин, хлопая дверью с четким осознанием того, что он полный и беспросветный идиот. Он уже давно не верит ни одному своему слову. Возможно, его дрожащему голосу и воспаленным глазам не верит даже Фэн Синь, искренний до абсурда и патологически не умеющий распознавать ложь. Му Цин позволяет себе сползти на пол и беззвучно разрыдаться.***
На утро после ссоры Фэн Синь готовит завтрак и тихо, виновато, стучится к Му Цину в комнату. Никому кусок в горло не лезет. Му Цин думает, что столько шрамов, сколько они друг на друге оставляют, перевязать никаких пластырей не хватит. Раздражение. Вот что сопровождает их встречи. Гулкое, затаенное, словно рык в собачьей пасти. Одно неаккуратное слово и зубы сжимаются на глотке. Кажется, ничего со времен детства и не изменилось. Му Цин так чертовски устал. Он молча встает, коротко кивает вцепившемуся в него взглядом Фэн Синю, и, оставляя на тарелке едва тронутую яичницу, скрывается в своей комнате.***
До следующей ссоры не проходит и двух дней. Му Цин снова кричит что-то больное и ядовитое, следуя единственной внятной мысли, набатом стучащей в голове вперемешку с бешеным пульсом: «Ранить, ранить, ранить, сделать больнее, больнее, еще больнее». Он и сам уже давно не знает зачем ему это. — Ты отвратительный, бесполезный кусок дерьма, упрямый, лицемерный придурок! Прекрати совать нос куда не просят! Какое тебе дело до меня и моей семьи? Прекрати ковыряться в моей жизни! –плюет уже прямо в лицо. В злое, обиженное лицо, со сведенными бровями и такими красивыми пылающими глазами. То, что Му Цин чувствует сейчас скорее похоже на отчаяние, а не раздражение. Он наклоняется еще ближе, наверное, чтобы концентрированный яд в словах разъел Фэн Синя полностью вместе с его этой складкой между бровей, которую так и хочется разгладить пальцами. Он шепчет прямо во влажные, чуть приоткрытые губы, опаляя их своим расплавленным дыханием, и ни на секунду не отрывает взгляда от болотно-зеленых глаз, в которых наконец сквозит что-то похожее на замешательство. — Если бы ты только мог представить, как сильно я тебя ненавижу. Все у них всегда во время ссоры. Слова как пощечина, вот только непонятно для кого. Му Цин отлетает от Фэн Синя как от горячего чайника и пулей выбегает на улицу.***
Холодная весенняя морось слипает ресницы и стекает за шиворот футболки, однако Му Цин все равно подставляет свое пылающее лицо под мелкие трезвящие капли. Нужно было все-таки захватить куртку и телефон, кажется, тоже. Он мог бы позвонить Се Ляню с просьбой переночевать. Стерпеть самодовольную улыбку Хуа Чэна определено проще, чем еще хоть один раз посмотреть Фэн Синю в глаза. А ночь, свидетелем которой он невольно стал, пахнет чуть прелой травой и чем-то приторно сладким. Дождь невольно заставляет ежиться, и он находит укрытие в небольшой деревянной беседке в парке, до которого уже и не помнит, как добрел. Влажные листья, тихо перешептываясь, довольно подставляют под оранжевый фонарь то один, то другой бок, весело сияя под его искусственным светом. Звезд не видно за затянувшими небо серыми тучами, а значит радостный танец молодых листьев — единственное, что привлекает внимание немногих прохожих. Пытаясь успокоить все еще прыгающее сердце, Му Цин выдыхает и закрывает глаза.***
— Ну и что ты здесь делаешь? Му Цин даже не вздрагивает. Просто глядит на Фэн Синя, словно смертельно больной, понимающий, что здесь ему уже не задержаться. Без капли страха. Фэн Синь беззвучно садится на другую сторону скамейки, сохраняя приличное расстояние. Неудивительно. Му Цин хмыкает и закатывает глаза. — Ты забыл куртку, — Фэн Синь осторожно протягивает потертую кожанку, стараясь не коснуться руки своего лучшего друга. Или заклятого врага. Зависит от точки зрения. Му Цин осторожно накидывает ее на плечи, открывая и закрывая рот как выброшенная на берег рыба. — Я съеду, если хочешь, — говорит Фэн Синь резвящимся листьям, — если ты меня правда ненавидишь, я съеду. Му Цин снова беззвучно закатывает глаза. — Как благородно, — давит он, надеясь, что привычный саркастичный тон, смоет дрожь в голосе. — Я тоже могу съехать, чтобы больше не мозолить тебе глаза. Или ты думаешь, что мне некуда пойти? — Му Цин, — смотрит прямо и тоже отчаянно, — что происходит? Му Цин глядит на воображаемые ножницы, которые не просто положили рядом с ним, а буквально впихнули в руки. Если Фэн Синь не может разрубить этот чертов гордиев узел, то он справится сам. — Ничего, кроме того, что мне хочется блевать, когда вижу твое жалостливое лицо, — говорит он тоже куда-то в темноту ночи. — А когда не вижу, блевать тянет еще сильнее. Хотел бы я чтобы слова про ненависть были правдой, но нет блять, я тебя люблю так сильно, что самому тошно. Делай что хочешь с этой информацией. Можешь, например, разбить мне лицо. Плевать. — Ты оглох или помер? — спрашивает Му Цин после пяти минут оглушающей, абсолютно невыносимой тишины. Глаза Фэн Синя распахнуты, а выражение лица совершенно нечитаемое. — Шутишь? — А что, похоже? Не успевает Му Цин закончить и невесело усмехнуться, как его зажимают в какие-то смазанные, абсолютно медвежьи тиски. Скорее не обнимают, а вдавливают, впечатывают, вплавляют в свое тело, не давая возможности ни оттолкнуть, ни принять объятие. — Дурак, задушишь, — бормочет Му Цин куда-то в плечо Фэн Синю, все еще напряженный и настороженный, — с ума сошел что ли? — Угу, — выдыхает Фэн Синь и гладит Му Цина по спине, волосам, лицу, плечам, рукам, всему до чего можно дотянуться, не разрывая контакта. Судорожно, отчаянно, но с такой щемящей нежностью, что глаза щиплет. Если бы можно было проклясть самого себя, Му Цин бы это сделал. Му Цин ловит широкие ладони где-то в районе своей шеи, грубым движением отдирает их, и заставляет посмотреть себе в глаза. — Если ты снова меня жалеешь, то засунь это себе в задницу, — шепчет он лихорадочно сверкающим глазам, потому что голос не слушается, а сердце, кажется, колотится во всем теле. — Какой же ты идиот, господи, такой идиот, — бессвязно бормочет Фэн Синь осыпая лицо Му Цина мелкими и влажными поцелуями. Он бросается к шее, снова поднимается выше, целуя щеки, нос, веки, торопливо и смазано, так, как будто боится, что через секунду Му Цин очнется и они снова окажутся в их небольшой съемной двушке ссорящимися из-за какой-то мелочи. — Это кто тут еще идиот, — бормочет задыхающийся, абсолютно потерянный Му Цин, стараясь не показывать того, что чувствует и, кажется, сдавая себя с потрохами. Он ловит губы Фэн Синя своими, вовлекая того в глубокий поцелуй, с легкими нотками безумия. Пальцы теряются в волосах, а в голове так потрясающе, умопомрачительно пусто; ни следа от того страшного комка, что еще недавно цепями оплетал их жизни. Му Цин действует напористо, на сто процентов интуитивно и, наверное, ужасно неумело. Фэн Синь абсолютно точно не хочет жаловаться.