Битва за солнце

      Тяжёлая дверь медленно закрылась с громким, бьющим по ушам хлопком, но Зиглинда даже не вздрогнула. Для неё все звуки стали более тихими, словно они проносились мимо нее, прямиком в безоглядное бытие, и единственным, что хирург слышала отчётливо, был ритм собственных шагов и дыхания. Женщина чувствовала как тянущий изнутри холод обнимал тело. Он пытался спрятать учёную от остального мира и поэтому старательно глушил любой звук, не позволяя хотя бы частичке внешней жизни коснуться женщины. Столь тяжёлого состояния Камдайл не испытывала очень долгое время, примерно с первого явления Линды, но даже тогда апатия граничила с рвением избавиться от монстра.       Ей хотелось смыть с лица всю ту пыль и грязь, что пеленой застелила глаза, но тёплая вода не сумела ни согреть руки, ни избавить замученный лик от налипшей усталости, — она лишь подчеркнула внешние безобразие. Ладонями упираясь о раковину, женщина внимательно смотрела на своё лицо, словно изучая его впервые: острые черты, тонкая кожа, сквозь которую проглядывали сосуды, мешки пол глазами, лопнувшие капилляры, пронизывающие белки, как никогда сухие губы с трещинками, — вкупе эти черты создавали устрашающую картину, схожую по стилю с небезызвестным Man Ray. — Жалкая дура. — Тихо прошептала, не сводя мокрых глаз с немного запачканного водой зеркала. Упиваясь презрением к самой себе, она оскалилась. Зигдинде и хотелось бы выплеснуть скопившуюся внутри агрессию, но печаль играла злости наперевес, — опустив голову, хирург зажмурилась и жалобно взвыла, стараясь не сорваться на крик. — Как же я устала. — Дура… не могу не согласиться. — Изнутри послышалась насмешка, словно сама бездна заговорила с ней. Прошло несколько секунд. Состояние женщины изменилось на совершенно противоположное, — она одернула себя и усмехнулась, согласно кивая сказанному. — И это ты устала? Ничего, что пока мы идём наперекор этой докторишке, ты лишь подсыпаешь проблем? Это ты устала?!       Кулаками крепко ударив по кафелю, Линда со всей ненавистью взглянула на встревоженное отражение в зеркале. Её суровый взгляд без всяких затруднений дёргал за нужные ниточки, и что-то в внутри женщины дрогнуло, печально и тихо запело в попытке подчеркнуть драматичность момента. Картина создавала слишком явный контраст: глаза, налитые праведным гневом, не подходили к измученной физиономии, и только жест оставался неоднозначным. — Если бы не ты, меня бы здесь вообще не было. — Немного повременив, с малым надломом голоса парировала Зиглинда, встряхнув ноющими ладонями. — Если бы ты не схватила мои руки во время операции, то я бы сюда не… — Тебя бы здесь не было, если бы ты не решила забрать у нас волю! — Столь же громко, без всякого сожаления в голосе ответила Линда, обнажив белоснежные зубы в надменной улыбке. Презрительно усмехнувшись, она продолжила говорить. — Ты действительно решила устроить "битву за солнце"? Я что, единственная, кто понимает весь абсурд этой фразы? — Если я скажу, что пытаюсь забрать своё, ты тоже посмеёшься? — Удерживая серьезный лик, Зиглинда медленно и аккуратно втянула воздух, наполняя легкие. Подобным образом она пыталась скрыть страх, вынуждающий сердце стучать более быстро. — Это уже не твоё! Это всё перестало быть твоим ровно в тот день, когда ты привела нас лечиться. — Во взгляде и интонации Линды достаточно хорошо чувствовался вызов. Продолжая играть с Зиглиндой в гляделки, она пыталась эмоционально задавить женщину, затолкать в тёмный угол, чтобы та больше никогда не увидела игривых лучиков света. — Но мы можем вернуть это себе. Только приглядись, внешне мы как капельки воды! Три маленькие, беспомощные капельки, которых запросто иссушит тёплый воздух. Но что же произойдёт, если эти капельки сольются воедино?       Зиглинда смотрела на отражение настолько пристально, что невольно заметила все, даже мельчайшие отпечатки и разводы на поверхности зеркала. Та, что пряталась за плоским мутным стеклом надменно хихикала, пожирая безумным взглядом скованную женщину. В них действительно было многое схоже: точная форма лица, жуткий блеск в глазах, цвет, даже горбинка на переносице, — абсолютно всё, разве что оскал и аура кардинально отличались. — Мы слишком разные капельки. — Зиглинда протянула ладонь к зеркалу и тонкими пальцами огладила холодное стекло, желая хотя бы дотронуться до столь далёкой Линды. Её ладони дрожали, словно руки действительно принадлежали не ей — их практически не удавалось контролировать.       На мгновение учёной показалось, что Линда норовила схватить её за запястье, но она столкнулась с преградой в виде зеркала. Камдайл одёрнула руку и попятилась назад, не сводя с отражения внимательного, пусть и немного затуманенного взгляда. Она в очередной раз потерла глаза, но перед ними всё ещё находился мерзкий, ослепляющий лучезарной улыбкой, облик. — Ты боишься меня. — С хитрым прищуром, приближаясь чуточку ближе к зеркалу, утвердила Линда. Ладони женщины коснулись поверхности стекла. Она будто пыталась покинуть его хрупкие границы, и единственное, что ей мешало, это стремление Зиглинды к существованию. — Ты уже разбита, и эти трещины слишком широкие. — По моему телу расползаются паутины трещин, из которых выглядываешь ты, Линда. Кажется, будто из этих щелей пролезают чёрные нити, которые стремительно быстро опутывают тело, пронизывают кожу и высасывают жизненный сок. — Мокрым лбом Зиглинда прислонилась к холодной поверхности зеркала, растягивая искусанные в кровь губы. На сей раз в ней крылось не самодовольство, а настоящая озабоченность, уверенно шагающая за границу всякого благоразумия. Женщина тихонько и нервно смеялась, обнажая белоснежные зубы. Напряжение росло в геометрической прогрессии, и совсем скоро оно достигло небывалых высот — даже закаленная изощрениями мозга учёная не была способна выдержать подобного всплеска своих же эмоций: в её груди точно разорвался барабан, эхо которого до ужаса больно ударило по ушам, и от того в голове Камдайл пронёсся звон, напомнивший чужой смех. — Ты буквально проникла в мой мозг, словно неглерия Фоулера[*], и стремительно быстро пожираешь меня, принуждаешь разлагаться и умирать, принуждаешь уступить тебе место. Ранее ты была маленькой незаметной мошкой, на которую я даже не обращала никакого внимания, но… — А теперь слушай сюда. — Линда отошла на прежнее расстояние и уже со всей серьёзностью смотрела в глаза Зиглинды, улавливая отблески янтаря. — Ты без меня никто. Мы с тобой как одно целое, что до поры работало как единый механизм. Мы как альмагама: я — смертельно ядовитая ртуть, ты — металл, который старается нейтрализовать меня, и это правильно. Вместе мы образуем идеально ровную зеркальную поверхность, создаём твоё лицо, которое ты носила на протяжении тридцати двух лет. И в один момент ты приходишь к решению стереть половину себя. Пойми очевидную истину, — ты никто без меня, поскольку именно я — все те знания, которыми ты наделена, это я умелый хирург и учёный, это я привела тебя к тому, что ты имеешь, и именно я заслужила, как вы выражаетесь, место под солнцем! Если потребуется, я изведу тебя, и для этого мне не придется приложить даже капельки усилий — я ведь вижу, что осталось совсем немного. Да я уже почти отняла твоё место!       Вязкий туман окутывал встревоженный разум Зиглинды, и даже мелкие огоньки, что когда-то ранее плясали у неё в душе, не помогли рассеять густую пелену. Их свет обжигал, и от этого она сильно жмурила глаза, желая найти спасение хотя бы в той непроглядной темноте, от которой старательно пыталась убежать. Она прикрыла уши, чтобы не слышать тот мерзкий звон, но он продолжал глушить женщину. Не сумев сдержать эмоционального взрыва, Зиглинда крепко ударила кулаком в стекло, от чего зеркало разбилось на множество мелких осколков. Они растерзали тонкую кожу костяшек и разлетелись практически по всей комнате.       В голове стало намного тише. Дрожь и холод, охватившие тело, планомерно отступали, оглушающий звон прекратился, и даже бешеное сердцебиение возвращалось к привычной норме, но прежняя тревога не желала отпускать женщину.       Даже звук открывающейся двери и стук чужих ботинок не помогли ей отвлечься. Двое крепких мужчин взывали к пациентке, всячески пытались вернуть её в чувства, но Зиглинда продолжала смирять персонал полуживым взглядом. Она не обращала внимания ни на голоса, ни на прикосновения, — когда женщину подхватили под руки, она распахнула глаза и напоследок взглянула на осколки, в которых продолжал гореть янтарь зловещего "нечто" . Она словно была привязана к этому виду, но было всё-таки то единственное, что невзирая на обстоятельства было способно привлечь к себе всё внимание. — Зиглинда, — Голос Вивьен был слишком громогласным. Только голос психиатра сопутствовал ей на протяжении всего этого мучительного странствия в потемках собственного разума. Больше ей не довелось никого услышать. Совершенно никого. — Борись за солнце.       Внезапно для Зиглинды мир сию секунду стал невероятно реальным. Он потерял какую-то сказочность и красоту пугающей атмосферы. Только сейчас она поняла всю серьезность случившегося.       В последние секунды женщина смотрела на помещение. Вновь старалась увидеть неприятный лик в осколках стекла, старательно представляла себя спящей на хоть сколько нибудь удобной кровати. Она смотрела на потерянное лицо Вивьен, по щекам которой стекала мокрая тушь.       Тяжелая дверь захлопнулась с характерным звуком. Наконец Зиглинда увидела обратную сторону своей комнаты: металлическая дверь и стена со свежей штукатуркой, которую украшала именная табличка.

«Пациент: Вивьен Валери Квинзель»