Но нам всё не то, как сигаретка без кнопки…
Рядом, вплотную. Чужие ладони гладят сгорбленную шею, и Прайс млеет. Лопатки дрожат в мурашках. Застонать бы, но внутри тлеет гордость, а закоптившееся горло нещадно саднит. Пальцы мягко касаются места за ушком, двигаются к щекам, очерчивают скулу: Хлоя расслабляется, но — мгновение — и её уже требовательно тянут к себе за затылок. «Рэйчел-мать-её-Эмбер» смотрит неотрывно, и в этом взгляде отражается опалое лицо. Они тянут молчание, бесконечное и неразрывное, пока Рэйчел наконец не раскрывает губы… и не выдыхает в лицо Хлои дым. Веет мятной кнопкой и горечью.«Ты пуста, а ведёшь себя, как принцесса,
Но я тащусь»
Хлоя ждёт. Их лбы соприкасаются и, кажется, ещё сантиметр… Но она стынет на месте. Жадно наблюдает за тем, как Рэйчел затягивается: медленно и не спеша, обнажая пепел на кончике сигареты. Она ломает бычок о красную пепельницу «Орегон» и лишь тогда позволяет проскочить лёгкой усмешке. Хлоя натягивает внутреннюю цепь, как пёс, и наклоняется ещё ближе. Рэйчел играет с ней, увиливает и держит затяжку внутри, пока голова не станет лёгкой. В конце концов, Прайс не слушается. Она не выдерживает, срывается, коротко — проигрывает. И сейчас она прижимает Эмбер к стенке, впечатывая её, наконец, целуя. Полумрак кроет всё, оставляя на фоне ненужный мир, и перед Хлоей только лицо, глаза, губы… И губы обхватывают совершенно не нежно, они требуют. Рэйчел будто сдаётся и раскрывает свои. Лёгкие медленно наполняются дымом. И Хлое не оторваться. Она продолжает целовать девушку до красноты, до боли, до лёгких укусов. Руки сжимают талию, пробираются под рубашку и мнут ткань, и дай ей только секунду — она окончательно избавится от всего, что мешает. Горло сдавливает цепь, которую тянут назад. Рэйчел решает, что пора прекращать. Она вообще всегда — решает, за себя или за других. Она отталкивает Хлою от себя, хмурится, утирает припухшие губы. Ей тяжело дышать и ей нравится.И таких как вы — не встретить в театре,
Да, скорей, в дурдоме,
Вас то замедлит, то ускорит…
— Забыла правила, Прайс? — голос звучит чётко, как натянутая струна, но с усмешкой. Хлоя смотрит на Рэйчел сверху вниз, но колени готовно дрожат. Рэйчел разворачивается, ничего не говоря, и собирает сумку. Она заново наносит губную помаду, смотрит в зеркало и на прощание бросает лишь «я на репетицию». Будто ничего не было. Хлоя остаётся одна в комнате, и в лёгких у неё расцветает смог. Он будет держаться ещё час-два, а потом в голову полезет вся та чернь, что накоплена внутри. Кажется, это зовут ломкой, да?Я хлопаю в ладоши, а ты дверью.
Не важно, «Мальборо», «Кэмел» или самокрутки... решение у всего одно. Эмбер – ангел, дьявол? Какая, мать вашу, разница? Ответ — один, поэтому Прайс подчиняется во всём, впервые ощущая что-то кроме пустоты внутри. Пусть даже если это что-то — сжигающая смола и никотин … и пусть чужие пальцы ведут по бледной осунувшейся спине, оставляя царапины и невесомое тепло. Пусть её тянут к себе за цепь, чтобы не оставить чистого воздуха в груди. «Пусть это будет никотин», — шёпотом повторяет Хлоя. И любовь. Совсем немного, наверное. «Пусть», — шёпотом отвечает Рэйчел. И точно смеётся. И с каждым днём пустота всё растёт и растёт и, пожалуй, пора бросать, не то совсем сгниёт трахея. Но пусть лучше она, чем нутро. И оно требует большего. Прайс выбирать не приходится. Жизнь, в общем-то, выбирает за неё.Уже не важно, про таких все говорят “Cherchez la femme”.
И, расклеивая очередной постер о пропаже светловолосой девушки с татуировкой дракона, она корчится от ломки, от бескнопочных сигарет тошнит, и Хлоя врёт себе, но дело вовсе и не в кнопках, и надо бы бросать. Но есть ли смысл, коли от лёгких не осталось ничего? Да и от сердца, в общем-то, тоже.