О гитарах, обучении в академии и девушке на несколько курсов старше

Впервые Оля с Ильей пересеклись в академии, когда небо было голубее, трава — зеленее, а эти двое — совсем юны. Лудинов на тот момент только поступил. Энергичный, живой, он сразу заприметил собранную, даже немного закрытую старшекурсницу. Не смущала его ни разница в возрасте (да что там эти три-четыре года?), ни недоуменные взгляды сокурсников, ни холод и отстраненность самой девушки, зацикленной, казалось, только на учебе: ни на мероприятиях, ни на вечеринках они ни разу так и не пересекались. Темные глаза, рост ниже среднего, темные волосы, стянутые в тугой пучок — каждый считал своим долгом отметить, что Оля ему совсем не пара. Да и разговоры были, мягко говоря, непродуктивными. После очередного «Отстань, Лудинов», прозвеневшего в воздухе холодным зимним утром, Илья и сам разочаровался в своих чувствах. Изо рта вырывался пар, а он стоял, оперевшись на стену универа, курил, кутаясь в клетчатый шарф, и провожал девушку глазами. «Может, и правда лучше отпустить? Не пара она мне», думалось. Честно пытался сопротивляться этим мыслям, пока под его ногами хрустел только выпавший снег, который к вечеру уже превратится в отвратительную слякоть, но уже и сам не видел резона бегать за девушкой, которая уже полгода его в упор не видит. На следующий день Илья появился в универе с девушкой-первокурсницей, от которых у него отбоя не было. Оля фыркнула, лишь посмеявшись над тем, как быстро юноша «переобулся». А Лудинов обнимал ту девушку и ловил какой-то диссонанс, чувствуя под своей ладонью кудри, а не гладкие каштановые волосы и смотря в голубые, а не темно-карие глаза. С тех пор менял этих девчонок чуть ли не каждые полторы недели. Иногда замечал, что все, кроме той, самой первой, внешностью похожи на Олю, но пытался отбросить эти мысли, пытался забыться. Спойлер: ни черта не получалось. А потом его возлюбленная начала встречаться с Артуром из института физкультуры и стало совсем паршиво. Илья не понимал, чем этот шкаф лучше его. Может, это из-за разницы в возрасте? Но ведь если их поставить рядом, далеко не каждый догадается, кто старше. Если кто-то вообще догадается? А в чем проблема? Лудинов искал, честно искал ответ, и не нашел. Весна этим летом совсем не радовало парня. И дело было не в надвигающейся сессии, а в боли, сжимающей где-то в груди, когда он выходил из общаги и видел, как Макаров (кажется, именно такой была фамилия Артура) ведет Олю за руку. И что тут поделаешь? Оставалось только закурить очередную сигарету, пересчитывая мелочь и прикидывая, хватит ли денег до стипендии. Ничего, кое-как перетерпел, ударившись в учебу. Хотя бы экзамены хорошо сдал, так что хоть какая-то польза с этой влюбленности должна была быть. За лето, наверное, поменял не меньше трех девушек, и не пропахся сигаретами и дешевым алкоголем только каким-то чудом. Научился играть на гитаре и периодически устраивал с друзьями своеобразные музыкальные сессии, осенью перешедшие в своеобразные концерты. Оля, однако, на них не появлялась. Оно и неудивительно: последний курс, решила поднапрячься, приналечь на учебу. Не до песенок. Так он и играл, смотря на вечно пустующее место и надеясь, что когда-то девушка таки придет послушать. Беспорядочные отношения он уже давно забросил, понимая, что этим только усугубляет свое положение. Знает: либо этот год, либо никогда. Но, если честно, даже не представляет, как восстать в глазах Оли лучше Артура-шел-бы-он-куда-солнце-не-светит-Макарова. Для этого нужно, чтобы произошло, как минимум, чудо. Вот и оставалось — играть до поздней ночи песни Бутусова и нарываться на скандал с комендантшей общаги. На самом деле, если быть честным, пение Ильи ей нравилось, но не в двенадцатом часу ночи. «Одинокая птица, ты летаешь высоко И лишь безумец был способен так влюбиться За тобою вслед подняться За тобою вслед подняться Чтобы вместе с тобой разбиться…» И правда, кто он по своей сути? Безумец! За ним столько девушек упадает, а он сохнет по одной-единственной, прекрасной и недостижимой. Только не будет, наверное, с ней никогда. Вот выйдет Оля замуж за Артура, будет Оля Макарова. А про второкурсника Илью Лудинова даже не вспомнит, наверное. Не нужен он ей и никогда нужен не будет. Ну и черт с ней. Все легкие продымит, но выкурит чувства к ней, и плевать, что голос совсем упавший, совсем севший, а сам он — точно в воду опущенный. Тем декабрьским вечером он настраивал гитару, готовясь к очередному «концерту самодеятельности». Этот, конечно, особенный, новогодний, но чего-то принципиально праздничного исполнять не собирался — настроения не было. Хотя его уже давно и в помине не имелось. Мельком услышал из зала голос, который он не мог спутать ни с чьим больше, но подумал, что ему показалось. Может, Оля кого-то из своей группы искала здесь: она же староста, мало ли что понадобилось. А он сегодня что-то из репертуара «Вельвет» и «Смысловые галлюцинации» обещал спеть, чисто для разнообразия. Илья поднимается на сцену под аплодисменты, опуская глаза вниз. Боится смотреть в зрительский зал, боится увидеть там её, сжимающую за руку Артура и наблюдающая за ним с легкой насмешкой на тонких и, наверное, мягких губах, подкрашенных вишневого цвета помадой. Начинает играть первую песню. «Копья и стрелы Ровно в шесть подадут на чай, Вместо лимона — печаль. Плохие манеры, Столько сказано сгоряча — Такая примерно ничья. Все еще не знаю, не верю своим глазам, Отпускаю мысли на волю, на тормозах.» Поет и думает о Оле — так хотелось бы сказать «его Оле», но нельзя, никак нельзя. Кажется, эти самые копья и стрелы, которые Лудинов только что упомянул в песне, ему загоняют под ребра. А потом еще сверху на кровоточащие раны выжимают лимонный сок, чтобы больнее жгло. Поет так, как будто бы со своей возлюбленной говорит — как будто бы она в зале. «Стой! Зачем ты так? Со мной, и в сотый раз подряд С моими надеждами? Меня теперь зовут никак! И чувства больше никогда Не станут прежними.» Пение — словно мольба, звенящая в голосе. Будто кричит, просит дать ему хотя бы шанс, хотя бы одну попытку. Как там в школе просили, до первого замечания? А вот сейчас, Оль, разреши быть твоим до первой ошибки. Если не понравится, можешь послать, отшить, отказаться. Но не забирай мое право попробовать. Заканчивает песню уже срывающимся голосом и поднимает-таки взгляд на зал, пересиливая самого себя. Илья ловит взгляд темных, почти черных глаз, видит мягкую улыбку на тех губах, которые он так стремился поцеловать. Видит ладонь Артура, лежащую на хрупком плече Оли, и внутри все словно сжимается в ком. Лудинов начинает вторую песню, смотря прямо в глаза, будто разговаривая с девушкой, пытаясь донести ей самое наболевшее, рассказать о том, что выжигало его изнутри. «Странно, когда ты сходишь с ума, У меня появляется чувство вины Я тебя понимаю, ведь мне иногда Тоже снятся страшные сны Снится, что мне не дожить до весны Снится, что вовсе весна умерла Страх во мне оставляет следы Я думал, что страх — это просто слова…» Может, думается Илье, и правда лучше было бы не доживать до весны. Пусть бы снег, который метет сейчас как проклятый — дай бог до общаги дойти — похоронил его, замел, спрятал от этого несправедливого мира, захолодил, заморозил жгущие, болезненные чувства. Так было бы быстрее и проще. Но нет, этому не бывать — они же не в сказке. А жаль. К припеву голос Лудинова становится совсем надрывным, подавленным — кажется, у него внутри что-то оборвалось. Он не в глаза — в душу заглядывает, пытаясь высказать этой чертовой песней все наболевшее. А Оля слушает и с её губ пропадает улыбка. Поняла, к кому все это обращено. «Зачем топтать мою любовь? Её и так почти не стало Я разбиваю руки в кровь, Я не сошел с ума: так надо.» Хотя… эту любовь уже топтала даже не Оля, а сам Илья. Пинал своими же ногами, затаптывал в самые укромные уголки своей души, пытался задавить, убить в себе. Но она, словно феникс, возрождалась из пепла и продолжала обжигать грудь своим огнем. И эта песня — негласное признание в том, что его чувства не угасли, что он до сих пор любит, страдает, но любит. Девушка смотрела и слушала с нескрываемым восхищением. Если быть честно, на этот концерт её почти что вытащил Артур, говоря, что отдыхать тоже иногда нужно, а она за написанием курсовой света белого не видит и ничего вокруг себя в упор не замечает. И теперь она видела Илью, подавленного чувствами, и в груди что-то щемило, Пел он невероятно красиво — заслушаться можно было. Разумеется, не до той степени, чтобы влюбиться и моментально прыгнуть ему на шею… но чтобы получить удовольствие, смешанное с острой болью — да, вполне достаточно. Артур после выступления куда-то умотал, сказав, что забыл сдать какой-то реферат, а у него последний срок сдачи и ему оно прямо сейчас горит. Оля, если по правде, уже начала привыкать. У него вообще вечно все вспоминалось в последний и не всегда удобный момент. Девушка подошла к Илье, как всегда, курившего после выступления на улице. — Ты очень красиво сегодня пел. Мне правда понравилось. — Правда? — в голосе скользнула какая-то детская взволнованность, — Мне очень приятно это слышать. Особенно от тебя, Оль. Илья смутился, опуская глаза и улыбаясь. Даже его щеки, кажется, на мгновение покраснели. Уже давно стемнело, и отпускать девушку куда бы то ни было по таким потемкам не особенно хотелось. Оля начала искать по карманам телефон: хотела посмотреть на время, но, обшарив все, хлопнула себя по лбу. — Как это я забыла… Я кофту, в которой телефон был, оставила у Артура в общежитии. Придется еще к нему ехать. Можно я с твоего позвоню, спрошу, когда он будет там? — Конечно, звони, — Илья со вздохом достал из кармана мобильник, возмущенно запищавшем, запоздало напоминая о том, что один придурок, имя которого начинается на «И», а заканчивается — на «лья», снова забыл его зарядить, а теперь хрен с него позвонить. — Ладно, — дернула плечами Оля, — думаю, он не будет сильно против, если я нанесу ему визит без предупреждения. Может, кто-то из его соседей по комнате уже в общежитии и впустят меня. — Может, тебя провести? — предложил Лудинов, — А то что ты будешь сама по таким потемкам бродить? — Если Артур это увидит, будет скандал, — с явным сомнением произнесла девушка, — поссоримся еще. Спасибо, Илья, но не нужно. — Не понимаю я логику. Сбежать непонятно куда, а потом еще истерить, — юноша скрестил руки на груди, — я тебя отпущу, как только мы подойдем на полкилометра к общаге и растворюсь в ночной тьме, клянусь! Видимо, Оля все же не горела желанием идти по неосвещенным улицам одна, так что все же согласилась. Смотрела на шагающего рядом с ней Илью и сомневалась, что поступает правильно. Но когда он, как и обещал, отпустил её в полукилометре от здания, отчего-то стало неуютно, хоть всю дорогу он и болтал о какой-то ерунде. А когда поднялась на этаж и открыла дверь комнаты Артура, то уже забыла и про телефон, и про кофту, и про все остальное. Её парень лапал и целовал другую девушку. Выбежала из здания, едва сдерживаясь от истерики, но в объятьях Ильи, завидевшего Олю и понявшего все без слов, таки расплакалась. Он не говорил лишнего — лишь прижимал к себе и гладил по голове, пытаясь успокоить. Девушка просила уйти, не смотреть на нее в столь плачевном, разбитом виде, но Лудинов лишь прижимал её к себе и говорил, что никуда не уйдет, пока ей не станет лучше. Тем вечером он впервые понял, что нужен Оле. А на следующий уже узнал, что она рассталась с Артуром. Илья не навязывался, не хотел, чтобы Оля начала встречаться с ним из желания отомстить своему бывшему — терпеливо ждал, пока она подаст знак, что готова к новым отношениям, что сумела полюбить его взаимно. Чисто по-дружески провожал её до корпуса общаги вечерами, помогал, чем мог, играл на гитаре, приобнимал за талию. И дождался. В апреле они впервые поцеловались, стоя под расцвевшей сиренью. Губы Оли были и правда мягкими и податливыми, а Илья тем утром проспал и не побрился, и в итоге немного колол девушку своей щетиной. Продолжили встречаться даже когда Оля выпустилась и начала работать. А доучившись, Илья, пристроившийся в отдел борьбы с распостранением наркотиков, сделал предложение девушке. Свадьбы как таковой не было: считай что в джинсах и кофтах обменялись кольцами, расписались и съехались, вот и вся свадьба. Первое время парень, казалось, не мог поверить в свое счастье, повторяя имя своей жены рядом со своей фамилией. — Ольга Лудинова… — Да. Теперь уже да, — она нежно улыбалась, обнимая Илью. Они тонули в своем счастье, такие искренние, такие влюбленные, такие настоящие. У мужчины внезапно обнаружились способности к кулинарии побольше Олиных, никогда не бывшей с этим ладной. Да и по дому они все делали вместе — больше всего Илья боялся превратиться в эдакого стереотипного мужлана, который приходит с работы, разваливается перед телевизором и ждет, пока жена его обслужит, считая, что даже бутерброды нарезать — корона упадет. Через какое-то время Оля молча вручила мужу положительный тест на беременность, тепло улыбаясь. Тем вечером она впервые увидела, как мужчина плачет — плачет от счастья. По его лицу текли слезы счастья, и он прижимал возлюбленную к себе, то зарываясь лицом в её каштановые волосы, то вытирая мокрое лицо. Можно только представить, насколько бережнее стал относиться к девушке Лудинов — аккуратен, словно она сделана из хрусталя. За все это время их чувства только крепли, набирали силу. Второй раз слезы Ильи Оля увидела на УЗИ — им сказали, что будет двойня. Два мальчика. Все складывалось, словно в какой-то сказке. Наверное, эти двое до того, как встретили друг друга, даже не думали, что можно испытывать столь сильное счастье. Во время родов Илья был с женой вместо того, чтобы мотать круги в коридоре, как другие отцы. Он сжимал её за руку, подбадривал, как мог, и даже не был близок к тому, чтобы хлопнуться в обморок, как этого ожидали врачи от парниши, который, кажется, был еще и младше своей жены. Мальчиков назвали Федей и Сашей. Лицом они были две точные копии матери — точно та же форма носа, губ, линия бровей, такие же карие глаза и каштановые волосы. Однако позже стало видно, что они в будущем станут такими же худыми и высокорослыми, как отец. Счастье омрачало лишь одно — Сашин порок сердца. Родители, однако, как могли старались не акцентировать на этом внимание и сохранять отношение к сыновьям одинаковым. Учили поддерживать друг друга, помогать — в общем, отдавали все лучшее, что только могли. Когда парни ходили в девятый класс, Илья (не зря же он работал в отделе по борьбе с распостранением наркотиков) получил ведомости, что вещества толкают и в школе мальчиков. Он не стал угрожать, читать морали — но пообещал Оле поговорить с ними, и поговорил. Подозвал к себе, попросил присесть рядом с собой. На лица, кажется, абсолютно одинаковые — копии матери — только челки зачесывают на разные стороны да одеваются по-разному, чтобы их различить можно было. — Парни, вы знаете, почему я хотел с вами поговорить? Они в унисон (боже, как же похожи на мать) мотают головами. И Лудинов начинает говорить. Предупреждает, что в школе толкают наркотики. Не произносит фраз вроде «ни в коем случае не принимайте», но объясняет последствия. Рассказывает про наркотическую зависимость — кому, если не ему, в этом разбираться? — Это ваш, и только ваш выбор. Но я хочу, чтобы вы понимали, что у каждого действия есть последствия, и расхлебывать их вам, и только вам. Наверное, все же эти слова имели воздействие потому, что когда на той злосчастной тусовке по окончанию девятого класса им предложили наркотики, Федя и Саша твердо отказались. У Ильи вообще был талант убеждать своих сыновей — без криков, без претензий, без запретов, только спокойной, уверенной речью. Они с Олей хотели дать знать, что примут парней любыми, не отвернутся, всегда поддержат, если что. Наверное, они были сильны в этом. Потому, что они не боялись рассказывать своим родителям о себе, о своих друзьях, о том, что происходит в их жизнях. В конце десятого класса Федя даже решился рассказать своим родителям о том, что он — гей. Приняли спокойно. Охов, ахов, обмороков, матерщины, ругательств и пустых баночек из-под успокоительного не было. Брат тоже на ориентацию брата отреагировал… да просто никак. Ему, откровенно говоря, было все равно, кого там Федя любит. Только бы не оставил, поддерживал, как и всю жизнь до этого. — Послушай, — Федя ловит теплые взгляды своих родителей, — ты — наш сын, и мы примем тебя любым. Мы любим тебя и будем любить, несмотря ни на что. Они обнимаются.