Долго и счастливо

Эта ночь была из тех, когда людям не стоит показываться в одиночку на пустынных окраинах Киото, — но многие ли прислушиваются к сказкам и советам оммёдзи? Тень за спиной позднего прохожего ожила, шевельнулась сама собой, удлинилась и, отстав от человека, оглядела переулок — свидетелей не было. Тень выждала — недоверчиво дернула ушами, повела носом и, будто этого мало, махнула хвостом, сбивая со следа возможную погоню, — опасности не почуяла и размытым пятном метнулась к замешкавшемуся возле двери путнику. Кацура Когоро, он же разыскиваемый бунтовщик и надежда революции с десятком лиц и имён, взглянул на догнавший его лоскут черноты и принялся поправлять одежду, дав тени вернуться на законное место. Ещё раз прислушался к ночному городу — сегодня патрулей можно было не опасаться, но от полезных привычек отказываться не время — и шагнул в темноту. Покосившаяся дверь подалась без усилия и звука, свет луны и прохладный воздух не решились проникнуть в давно — очень давно — заброшенную гостиницу, но ждавшие по ту сторону замолчали прежде, чем Когоро ступил на рассохшиеся доски. Пляшущие в комнате тени и мерцающие огоньки захлопнули дверь за его спиной и разлетелись в стороны, пропуская к размытым поначалу фигурам. Огоньки окружили их сияющим хороводом, контрастно высвечивая детали. Самый смелый — или неловкий? — из них чуть не залетел в чоко, которой покачивал замком Шинсенгуми, не решаясь пригубить саке. Похоже, ему тоже было не по себе. — Кацура… — Когоро как наяву услышал: «Ты арестован!» и представил ломящихся сквозь стены бойцов в бело-голубом… — сан. Тени, подслушав его страхи, поспешили сплестись в фигуры воинов со зловеще сверкающими клинками, но хватило одного взмаха веером, чтобы иллюзия растворилась без следа — облюбованный ёкаями дом любил шутить с гостями, но так, не всерьёз. Еще бы от настоящих волков Мибу было настолько легко отделаться! Впрочем, этой ночью один конкретный волк мог оказаться полезным. — Хидзиката-сан, — Когоро ответил на поклон и перевел дыхание. — Рёма-сан. Сакамото Рёма оказался рядом, будто все время тут и стоял. Поклонился, стиснул руку на гайдзинский манер, утянул к неожиданно новому столу, вручил полную чоко — и все это, не прекращая улыбаться, заверяя в радости встречи. Что характерно, искренне. Улыбка в пол-лица, не менее честная, обещала, что Рёма притащит собеседников к всеобщему счастью, невзирая на возражения и вооруженное сопротивление. Её оказалось неожиданно достаточно, чтобы Когоро успокоился и поверил в успех. — Как здорово, что все мы здесь… — Ближе к делу, — оборвал Сакамото Хидзиката. — Почему посредником — ваш приятель? — Но, Хидзиката-сан, я хочу быть и вашим приятелем! — огорченно воскликнул Рёма. У Когоро нашлось бы, чем ответить на грубость, но злобы в словах демона Шинсенгуми не было, а опасения были вполне разумны. — Сакамото-сан столько плыл против течения, что его признали за своего драконы. Он может свидетельствовать, и его услышат. К тому же, у нас нет других сумасшедших… — Кацура-сан, зачем вы говорите гадости мне в лицо? Хидзиката-сан, лучше меня вы, правда, никого не найдете. И, кстати, зря вы оба так привыкли ко всяким «против» — я всегда старался плыть «к», — договорил Сакамото другим тоном, но с прежней улыбкой. — Но вы не беспокойтесь! Со мной легко иметь дело. — И невозможно не иметь, — вполголоса бросил Хидзиката, и Когоро понял, что у них не так мало общего. — Прекрасно, — Рёма заметил их переглядывания и радостно хлопнул в ладоши. — Пока вы хотите побить меня, а не убить друг друга, все чудесно устроится. Начнем? Темнота у его ног свернулась кольцами, поблескивая перламутровыми чешуйками. — Две жизни, как договаривались… — Три. — Что? — Когоро подался вперед, едва не припав к полу. Тон остался ровным, но хвост гневно хлестнул по ногам. Для кицунэ он был не то что молод — юн, но от этого не менее опасен. Хидзиката с трудом сдержал показавшиеся в оскале клыки, призрачные пока когти потянулись к чужому горлу, но так и не стали материальными — без Кацуры авантюра не имела смысла. Он снова напомнил себе, что в отгороженной от мира комнате нет ни Шинсенгуми, ни заговорщиков Тёсю. Позже, как люди, они обнажат оружие или схлестнутся на переговорах, но здесь и сейчас перед ним союзник, а то и сообщник, от согласия которого зависит слишком многое. С трудом вернув себе человеческую улыбку, Хидзиката примирительно склонил голову. — Речь не о жизни. Одна рана, несмертельная. Глаза Хидзикаты поблескивали неверным светом болотных огней. В его просьбе не было неприемлемого, а договориться было необходимо. Когоро вернулся на свое место и поднял уроненную чоко. Кончик хвоста продолжал подрагивать, но это уже не бросалось в глаза. — Хорошо. — Нет, — с огорчением покачал головой Рёма. — Вся шутка в равновесии. По жизни с каждой стороны. — Тогда два на два, — Хидзиката кивнул на растерявшегося посредника. — Он ваш товарищ, не отпирайтесь. Когоро перевел взгляд с замкома Шинсенгуми на Сакамото, потом обратно и, наконец, улыбнулся: такому, как Рёма-сан, лишний шанс точно не помешает. — Эй, мне-то зачем? — Пригодится. — Время такое. Когоро с Хидзикатой заявили это в один голос, и Рёма не нашелся, что возразить. Закатив глаза, он драматично вцепился в волосы и без перехода серьезно продолжил: — Две жизни, две серьезные раны. Стороны согласны? Любой монах или оммёдзи сказал бы, что сделки с нечистью, тем более такие, недопустимы. И был бы тысячу раз прав, но у тлеющей жаровни о человеческих жизнях сговаривались ёкаи. Когоро и Хидзиката в который раз за ночь обменялись кивками. — Отлично! Выпьем? Прежде чем разлить саке, все трое порезали над ним руки — необязательная деталь, но полукровкам, отыскавшим лазейку в законах мирозданья, лучше было соблюдать формальности. Выпивка, принесенная Рёмой, оказалась горячей, а не теплой — привкус крови в ней почти не ощущался. *** Чайный домик приютился у дальней границы квартала, но без внимания клиентов не оставался. Девушки были искусны и предупредительны, банкеты хороши, а хозяева страдали избирательной глухотой. Правда, о последнем знали не все гости. Зато многим было известно, что Хидзиката не любит навещать своих любовниц в компании. Яманами тоже совершал визиты к прелестницам в одиночестве, но, в отличие от некоторых, не афишировал имена и другие личные детали. Окита по мнению большинства и вовсе не заглядывал к красоткам. Тем страннее было предложение Хидзикаты отдохнуть втроем в ханамати, причем не в Гион, а чуть не на другом конце города. Можно было удивиться — или насторожиться — и насесть с вопросами, а можно — обрадоваться, что ставший слишком жестким Хидзиката делает дружеские жесты. Окита и Яманами выбрали второе и не пожалели: хорошая еда, благовония, неловкие шутки вместо резкости и слишком частых в последнее время споров — островок уюта в бушующем Киото, почти как посиделки в Шиэйкане, только с деликатесами и сямисэном, играющим за тонкой перегородкой. Устроившиеся в соседней комнате Когоро и Такасуги любили чайные домики без всяких оговорок и просто гуляли в свое удовольствие. Впрочем, выпили они не столько, чтобы не кинуться за Рёмой, в порыве пьяного танца снесшим собой одну из стен. Такасуги, первым шагнувший за ним, замер в проломе, узнав в соседях старших командиров Шинсенгуми. Он еще успевал дернуть Рёму на себя, отступить, прежде чем противники окажутся на ногах и… в спину толкнул Когоро, и мятежники полетели вперед. Такасуги столкнулся со вскочившим Окитой, Яманами подал руку упавшему Сакамото, а Когоро и Хидзиката шепотом пропели слова заклинания. В следующее мгновение все, наконец, узнали всех: взгляды стали трезвыми и злыми, руки сжались в поисках оставленного при входе оружия, но тут светильник вспыхнул, окрасив комнату в багряные тона, и потух, забрав с собой малейшие воспоминания о свете и тепле. А заодно звуки, запахи и любые напоминания о внешнем мире. Единственным свидетельством жизни остался стук сердец, казавшийся оглушительным в тишине. Люди без раздумий, подчиняясь шестому чувству, задержали дыхание, в ожидании опасности прижавшись друг к другу спинами, и тут комнату оплели живые тени, обрисовав стены оттенками синего, серого и почему-то излучающего свет — или его противоположность — черного. Кроме теней объявились золотые и зеленые огоньки, серебристо-лунный туман, любопытные — а может, хищные — пятна темноты, мерцания и пустоты. А еще — стайка искр. Светлячками порхая вокруг Хидзикаты и Когоро, сияющая мелочь предательски указала на виновников. — Ничего не хочешь сказать? — Такасуги удобнее перехватил в руке сямисэн. В ответ Когоро смущенно прикрыл лицо мерцающим полупрозрачным хвостом, пряча за ним победную улыбку. — Вы только не волнуйтесь! — после такой реплики в талантах Рёмы как переговорщика можно было усомниться, но когда подобное его останавливало? — Я все объясню! В порыве вдохновения Рёма печально поведал, как Хидзиката и Кацура ночей не спали, тревожась о больных товарищах — тактично умолчав, кто разболтал противникам о схожих проблемах, — спел хвалу дружеской поддержке и участию и лишь вскользь упомянул одну пустяковую сделку. Сверхъестественными декорациями и горящими глазами неблагодарная публика впечатлилась, драматичной речью — не слишком. — С ёкаями нельзя заключать сделки, — бескомпромиссно припечатал Яманами. — Никогда. Такасуги, с нехорошей улыбкой покачивавший сямисэном, согласно кивнул. Окита, с неожиданной серьезностью, — тоже. — Но между собой-то им договариваться можно? — молчание, встретившее аргумент, Рёме не понравилось вдвойне. — Нет-нет, вы не подумайте! Наши друзья люди, ну, отчасти! А я вообще так, за компанию… — И давно… — жест умудрился охватить все, начиная от хвостов и клыков, заканчивая клубящимся под ногами и над головой текучим туманом, — Когоро? — Всегда. Прости, я не… — Ясно. Такасуги потер переносицу и выдал литературную до последнего слова речь, способную вогнать в краску пьяного якудза. Желающих прервать не нашлось, и на пятой минуте он остановился сам — не веря, что дыхание так и не сбилось. Окита не мог знать, чем болен командир Кихейтай, но что-то понял по изумленному лицу и неуверенно улыбнулся: — Значит, все здоровы? — Окита вдохнул полной грудью, испытующе посмотрел на Хидзикату и засиял по-настоящему. — Знаете, если сработает, я вас из додзё неделю не выпущу! — Пожалуй, присоединюсь, — протянул Яманами, свободно поводя скованным после ранения плечом. — И это благодарность?! — Хидзиката попятился в притворной панике. Тёсю с Шинсенгуми переглянулись и в голос расхохотались. Рёма поздравил себя с выполнением первого пункта плана и поспешил закрепить успех: — Выпьем? На очереди стояла отмена гражданской войны.