***
Энн безучастно попивает алкоголь, доставленный на бал прямиком из винного погреба аристократа Джеймса Барда — неплохого человека, правда полностью погружённого в собственную бизнес-компанию по производству дорогостоящих мужских шляп. Костровые волосы сразу привлекают несколько мужчин, стоящих в кругу подобных им бизнесменов и полнейших паршивцев. Они, как и положено высшему обществу, бессовестно шепчутся о каких-нибудь форменных дамах и собственных делах, хвастаясь немалым заработком. Именно поэтому молодую особу не привлекает ни один из них, и она ловит взгляд на каком-то мужчине, издали выделяющимся среди остальных: кудрявые волосы, не тронутые всякими дурностями, и широкие плечи, — она всегда отдавала предпочтение именно крепким юношам. К тому же он кажется ей знакомым, и даже очень, но Ширли не хочет верить в такой неизбежный поворот событий. Пожалуй, это всё, что Энн извлекает из незнакомца, поэтому интерес тут же пропадает и она отворачивается, принимая второй бокал с подноса подошедшего слуги основателя бала. Улыбка на лице перестала играть несколько минут назад, когда музыка наконец-то раздалась по всему роскошному залу, размер которого напоминал чуть ли не целую улицу какого-нибудь городишки, и девушка ушла в сторону. Она не была рада таким приёмам, ведь они совершенно не походили на празднования мисс Барри, скончавшейся пару лет назад, когда внучка — Диана, вышла замуж, встретив прекрасного человека — Фреда Райта, и вроде обрела всё то, что хотела: прекрасного любовника всей её жизни, достаточную сумму денег и статус леди в обществе. Свадьба у темноволосой была скучна, даже для умевшей во всём находить причину для восторга Энн. Юная леди теперь уже Райт почти не общалась ни с кем, лишь принимая поздравление в честь обручения: на руке, разумеется, простое кольцо. Нет-нет, оно несомненно неимоверно дорогое, с драгоценным камнем, — сапфиром, в самой середине, но с ним Диана выглядит словно пустая кукла. Шикарный атлас платья струился по мраморной плите, распространенной по всей поверхности пола. Энн тогда не выдержала, сбежав с середины церемонии: видеть сердечную подругу в чересчур дорогом платье, сделанном под заказ ещё во Франции, в тот самый жарчайший август, когда у рыжеволосой мечтательницы веснушки покрыли все плечи и спину, сталкиваясь с палящими лучами солнца. Диана была совершенно не такая, как обычно, и если бы у Энн спросили «Как там та старшая из дочерей Барри», ей бы не удалось ответить «Диана — это Диана, вы же знаете!» ведь это было вовсе не она. Тёмные волосы теперь были заплетены с сложнейшую причёску, сделанную лучшим мастером Парижа, — мать настояла на проведении свадьбы именно здесь, в городе любви. Диана, правда, была в компании с фальшивой любовью. Фред Райт был вовсе не плохим человеком, нет, он напоминал интеллигентного принца, коего и заслуживала Барри со своей давней мечтой стать принцессой, ведь с этим мужчиной она могла себе позволить вести себя и одеваться именно как наследница королевского трона или хотя бы жена правителя. Но, к сожалению, мужчина не мог дать ей простой любви, имеющей для девушки немалую ценность. Как оказалось, недостаточную, чтобы перечить родителям при словах о предстоящем браке. Он непоколебимо одаривал будущую супругу чудесными (страшно дорогими) подарками, а Энн лишь фыркала тихо, когда Диана натянуто улыбалась и меняла серьги на более дорогие, — те, что были куплены Фредом. Когда точеная фигурка мелькнула прямо у алтаря, встречаясь на несколько мгновений взглядом с рыжеволосой: да, атлас и крупное кружево выглядели действительно прекрасно, и фата струилась, Энн стало неуютно, — Диана больше не была юной девой, мечтающей расправить крылья. От мыслей её отвлёк смутно знакомый голос, привлекающий внимание юной писательницы моментально. — Мисс Ширли-Катберт? — девушка морщится: ей не в привычку слышать вторую фамилию. Зачастую люди предпочитают называть лишь первую, считая её более звучной, — подходящей для высшего общества. Незнакомец улыбается и как полагается статному мужчине — чуть кивает головой. — Прочитал каждую из ваших книг, и признаться честно — я ваш большой фанат. Энн обращает внимание на красивые руки, пожалуй через чур худые, потом на серые глаза — они смотрят по-доброму, с уважением и капелькой озорства: таких девушке доводилось встречать редко, тем более на таких балах, где дамы переодеваются в лучшие одеяния и сверкают взглядами на всяких мужчин, иногда отвечающих улыбками и уверенным флиртом, как и полагается при первой встрече. — Благодарю, — Ширли чуть склоняет голову набок, и, присмотревшись, изумлённо приоткрывает рот, радостно смотря на мужчину. — Коул Маккензи? Вот уж не ожидала увидеть тебя на столь скучном приёме. Девушка корит себя, чувствуя вину за изначальное не распознание старого друга, и виновато улыбается. — Я уж было подумал: не вспомнит! — Коул протянул руку — мягкую, слегка холодную, такую родную. А юноша в который раз сверкнул улыбкой. — Думаю, стоит выйти на веранду или вовсе пойти в сад, не думаете? — Вы читаете мои мысли, мистер Маккензи. — она подыгрывает ему совсем как в старые времена, когда они ещё обучались в единственной школе Эйвонли. — Думаю одно чудесное дерево в саду будет не против нашего вторжения. Женственные туфли на небольшом каблуке и вправду натирающие пятки. Энн чуть приподнимает юбку элегантного платья с рукавами-фонариками и ажурными кружевами на краях, и со всей своей элегантностью всего за мгновение поправляет светло-болотный атлас в области декольте, вызывая краткий смешок Коула. Они двигаются по каменной дорожке, и юноша конечно держит Ширли под руку — самой двигаться не так легко, когда корсет чуть сдавливает рёбра. Сад освещён тёплым светом фонарей, начинающие желтеть листья издают краткие шорохи, умиротворяя идущих школьных друзей. По пути им встречается пожилая пара, обсуждающая последние новости о культуре, и старая мадам кивает Энн, а её муж снимает шляпу, хрипло произнося «мисс Ширли, отлично выглядите!», а девушка привычно отвечает «благодарю, вы особенно прекрасны!» и движется дальше. Из-за неясного освещения, в темноте крайне плохо видно Коула, но юная леди готова поставить внушительную сумму на то, что он сейчас улыбается, а позже припомнит ей данные комментарии, оставленные ею лично. — Выглядите отлично, мисс Ширли. — Энн победно улыбается, наконец делая остановку у того самого дерева, где освещение в несколько раз лучше, и теперь она видит мерцающий блеск в глазах друга. — А вы сегодня просто идеальны, мистер-незнакомец! Коул пародирует подругу, активно меняя эмоции на лице, пока младшая Катберт лишь закатывает глаза и улыбается, подходя к месту назначения: сад был устроен в стиле лабиринта, тем самым создавая много тупиков, в каждом из которых находилась либо скамья, либо беседка. — Элементарная вежливость, что уж поделать, — тепло разливается в груди и она присаживается на скамью из светлого дуба, прямиком вслед за другом. — Знал бы ты как неудобны эти корсеты и туфли! — Жозефина описывала это довольно подробно. — они на минуту замолкают, вспоминая великую женщину, а потом одновременно вздыхают, даря друг другу понимающие взгляды. — Я бы хотел знать где тебя можно было найти последние три года. Энн виновато опускает взгляд, вспоминая побег в Англию и чуть не совершившийся брак. — Мне прислали письмо из Англии, — Коул удивлённо поднял брови, ожидая полного рассказа. — такое удивительно-красивое, с множеством положительных комментариев по поводу моих рассказов. Оказалось, что мисс Стейси в тайне от меня отправила несколько моих последних, перед уездом из Эйвонли, работ своей знакомой, работающей учительницей в выдающемся колледже для одарённых личностей. Мои оценки и…завещание от тёти Жозефины позволяли мне переехать туда на обучение. И Коул, и Энн понимали, что Квинс никогда не был перспективным местом, а тем более для амбициозных учеников, желающих добиться большого успеха в чём-либо, касающемся любой сферы, кроме домохозяйства и мелкого бизнеса родителей, зачастую являющегося урожайной фермой (этому в колледже учили вполне сносно). В один день Диана, вернувшись с романтической встречи с Фредом Райтом, вдруг горько расплакалась, найдя силы лишь осесть на кровать и поднять голову, смотря виноватым взглядом с Энн. Она говорила что-то про то, что ей нужно лететь дальше. Про обучение в колледже, которое не будет окончено, и, разумеется, про любовь всей своей жизни. Ширли всё поняла лишь тогда, когда Диана на выдохе выпалила, что выходит замуж. Рыжеволосая тогда кивнула, уходя прочь из комнаты, и написала ответную телеграмму для мисс Стейси, соглашаясь на учёбу в колледже Англии. Упускать возможно обучения, тем более когда сердечную подругу не отговорить от брака, — было бы сущей глупостью. С Барри она попрощалась сразу же после свадьбы, слёзно обещая писать письма, и теперь Диана носила гордое «Райт», искусно пряча от Коула взгляд. Они никогда не были любовниками, но всё же проявляли какие-то детские чувства, со временем погасшие. Главное, что запомнилось Энн была совершенно не свадьба. Энн рассказала Коулу обо всём, не забыв упомянуть уход Гилберта ещё тогда — до Квинса, с Уиннифред, и про собственные страдания, со временем ушедшие прочь. — Значит, Диана действительно оборвала общение со всеми. — кивнул себе Маккензи, разочаровано поджав губы на какие-то пару мгновений. — Я думаю, мы все на подсознательном уровне понимали, что она захочет стать женой богатого мужчины. А ты всё та же Энн. Меня это радует. — Чувствую себя ребёнком, — улыбается Ширли, поднимаясь на ноги. — Сейчас бы стянуть этот чёртов корсет и выкинуть туфли подальше. В таком наряде и на дерево не забраться, посидеть в конце концов. Коул смеётся. Она скучала по хриплому смеху друга, в котором так и свозилось детство: домик с рассказами и сотнями скульптур авторства Маккензи, да и обрыв, кажется самый красивый на свете. Там был запах свободы, — на обрыве. Из океана пахло солью и холодным песком, поднимающемся на невероятные высоты во времена ветров и бурь. — А ты всё та же Энн, — повторяет Коул, заговорщически подмигивая, и осторожно продолжает, не доставляя Ширли боли: — Я не особо углублялся в подробности, но мой знакомы принёс мне слушок, что Гилберт достиг невероятного прогресса в медицине. Получил какую-то награду и теперь работает в Англии, — Канада ему видимо не пришлась по душе. — Значит, всё же врач. — усмехается Энн, но тут же вздыхает, поворачиваясь лицом куда-то сквозь деревья, где было веселье высшего общества. Где и было её место. — А я ведь чуть не вышла замуж, представляешь? Коул удивлённо поднял брови, встряхивая с брюк несколько заметных пылинок. — Ты всё та же Энн-приключение. — Ширли посмеиваясь, думает о браке. Тогда её обучение в Англии лишь началось. Она, на удивление, была не единственной обладательницей рыжей шевелюры, да и в колледже её сразу же полюбили, поэтому быстро влившись в учебный процесс Энн шла первой в списке учеников писательской сферы и успевала не отставать от внеклассной жизни, познакомившись с прекрасной подругой Джозефиной Марч, прибывшей прямиком из городка неподалёку от Нью Йорка. Они общались и до сих пор. Джо оказалась прекрасной личностью в первые же дни знакомства с Ширли. Она знала несколько языков, в том числе и английский, и была настоящим сорванцом в юбке, вечно глаголящем о незамужестве до самой старости, хотя Энн и знала, что подруга была влюблена в своего лучшего друга, пока тот не предложил ей свадьбу в шестнадцать лет, напугав её, после чего он бежал в Европу, а Марч уехала в Нью Йорк, продавая мелкие рассказы, после чего в тот же год поступила в университет, где они и познакомились с рыжеволосой мечтательницей. Джо была настоящим ветром, за которым было не угнаться. Разве что Энн, — у неё всё же получилось. У Марч были чудесные штаны, которые она порой носила в их общей с Ширли комнате, а после они читали друг другу рассказы, где героини оказывались подверженными либо на трагичные романы, либо оставались с судьбой без замужества, что забавляло юных писательниц, так как ни одно издательство не хотела печатать такие истории, — кому интересны дамы без кончины жизни на семнадцатый год, или всё же не замужние, превратившиеся из гордых феминисток в пустых леди с мужьями, запрещающими делать своим дамам что-либо помимо выращивания детей и украшения дома? Верно: лишь тем, кто действительно понимал толк в настоящей любви и литературе. Кроме того, подруга из Нью Йорка обладала ангельски-серыми глазами и длинными златыми кудрями, — она была взаправду красива, но что-то её отличало от остальных дам. И если у Энн всё было крайне понятно: рыжие локоны горели ярким пламенем отовсюду и умение превзойти любого в красивости речи, то Марч выделяло что-то иное. На последнем году обучения Джозефина получила повестку об ухудшении здоровья сестры и вернулась домой, позже возвращаясь лишённой сестры и с новостью для Энн: её любимый Лори женился на сестре девушки — Эми, и теперь Марч была уверена в статусе «старой девы», после чего Ширли несколько дней напролёт напаивала родственную душу горячим черным чаем, убеждая, что та ещё успеет найти свою любовь. С некоторых пор девушки стали лучшими подругами, продолжавшими совместную писательскую деятельность, и если Европейка предпочитала писать на французском, считая его более родным и близким, то Энн продолжала на английском, делая большие успехи. Спустя год ей было предложено опубликовать свою первую историю, названную «Корделия Катберт», а после писательские издания пытались привлечь юную писательницу, не соглашавшуюся на появление книг без её авторских прав. Медленно, но верно Ширли попала в высшее общество на ровне с Джо, презрительно фыркающей после попыток множества мужчин флиртовать с ней. А Энн беззаботно смеётся и предлагает сбежать куда-нибудь подальше, или просто потанцевать. Не так, как учила Джозефину старшая сестра — Мэг: элегантно, привлекая свободных юношей, а наоборот: просто, весело и легко. Не беспокоясь о всяких сожжённых краях юбки. Мрач конечно отказать не может, ведь она любит первую для себя сердечную подругу (именно так её прозвала Ширли как-то раз, когда они купили пару сдобных десертов с корицей) и рыжеволосой это было известно. Они кружили в танце одновременно с множеством привлекательных людей, а после отходили в сторону с бокалами белого вина, обсуждая самых симпатичных из мужчин, что были ими замечены во время плясок. Джо обычно бесцеремонно указывала бокалом вместо пальца на одного из юношей, а когда тот (что действительно случалось пару раз) замечал её совершенно озадачивающий жест, сразу начинал либо подходить к девушке, либо скрываться в толпе. В любом случае это всегда забавило Энн. Ширли безмерно скучала по Барри, но та даже не писала ей, и лишь изредка она всё же посылала весточку с рутинными фразами, что немало расстраивало рыжеволосую. А после, на одном из балов Энн столкнулась с юным Роем Гарднером, тут же ставшим близким человеком для девушки. Отдалённо он напоминал Гилберта, но лишь смолистыми кудрями и разрезом глаз, имеющих серый цвет. В его интересах была писательская деятельность, правда в научной сфере: он писал статьи про последние открытия, при этом находя время на свою голубоглазую леди. Рой был настоящим джентльменом с малым количеством недостатков и успехом в двух бизнесах, один из которых напрямую относился к земле и чему-то подобному — Энн, на удивление, даже не заинтересовалась этим. Гарднер выслушивал все истории, радушно соглашаясь подредактировать некоторые места — ему всегда хорошо удавалось поставить предложения в наиболее удобный и верный порядок. Они ходили в театр, где пару раз играла Ширли, а после он сделал ей предложение, и юная девица необдуманно согласилась. И пока в этот чудесный вечер она болтала с другом прошедшего детства, Рой ожидал скорой помолвки и полноценной свадьбы, — как ни странно, Джо всё же отдавала предпочтение Гилберту, о котором Энн поведала всю историю, не забыв упомянуть про меловую доску и их первую встречу; танцы у костра и его вопрос про Уиннифред. Тогда он не договорил, остановившись на словах о помолвке с Уинни, а рыжеволосую утянули пьяные подруги, и она тут же забылась, извинительно взглянув на Блайта, почему-то слишком подавленного. Коул слушал внимательно, в некоторых местах задавая краткие вопросы. — Кстати, если уж ты коснулась темы Блайта, — юноша замялся, глубоко вдыхая. — он здесь. Я видел его в начале, правда удивился, что он явился один. Мне кажется, что он кого-то искал. Может тебя, Энн. Энн незаметно кивает, подтверждая собственную догадку: тот широкоплечий кудрявец действительно был Гилбертом Блайтом, — теперь уже мировым известным врачом. — Я не думаю, что это действительно имеет значение. — Ширли говорит без особых изменений простых предложений в более яркие, но Коул всё прекрасно понимает, так что продолжает не обращать на это внимание, поддерживающе держа подругу за руку. — Он так и не ответил на моё письмо, умчав с этой Уиннифред во Францию. Но трагичный роман — это трагичный роман, и ожидать больше не стоило. — Энн, — Маккензи виновато взглянул на Ширли, отпуская руку, и указал на стрелку часов, закреплённых на пиджаке — мне нужно встретиться с одним важным человеком, но я надеюсь увидеть тебя завтра. Увидеть именно тебя, а не эту уставшую деву, не использующую в предложениях всяких усложнений и красивых сравнений. Энн действительно не изменилась с того времени, когда они резвились в лесу и Коул пытался научить девочку лепить хоть что-то, но частые посещения многих мероприятий действовали утомительно, поэтому Ширли лишь кивнула головой и поднялась с места вслед на юным мужчиной, — одной покидать местность вовсе не хотелось. — Тогда до скорой встречи, мистер Маккензи. — он обнимает её по-родному, тепло развивая запах смородины вокруг. Девушка была не против постоять так ещё с полминуты. — А после расскажешь о своей жизни. Они прощаются без особых церемоний, желая друг другу спокойной ночи заранее. Хорошее настроение держит лишь мысль о предстоящей встрече с Джо, обещающей приехать как можно скорее, и это «скорее» вроде должно быть завтра. Ширли быстро движется в сторону обитель с балом (медленно она не умеет и вовсе). Пересечься с потенциальной любовью бывалых лет желания совершенно нет, — он уже давно женат, у него наверняка семья и какой-нибудь особняк на окраине какого-нибудь Ливерпуля. Платье, подол которого негромко шуршит, что обязательно бы раздражало Джо, так и норовит сползти пониже, поэтому Энн вновь поправляет его и громко выдыхает, входя в главные двери, где сразу же попадает в момент начала речи владельца мероприятия — мужчина немало известный, а главное — с большой душой. — Прошу немного внимания! — восклицает он: чёрноволосый, с хитринкой в тёмных глазах, коренастый мужчина. На лице играет самодовольная улыбка, коя будет у всякого на этом балу, ведь тут каждый присутствующий проделал собственный путь, лишь бы попасть в высшее общество. Старались, в отличии от Энн и Джо, — их буквально впихнули в эту верхушку, натягивая на них корсеты и дорогие одеяния. — Прежде всего хотелось бы поблагодарить вас за этот прекрасный вечер, в который мы оказались под одной крышей, а точнее несколькими. Что уж поделать, под одной крышей жить скучно! — из зала послышались одобрительные смешки. Мужчина имел ввиду собственный дом, делённый на несколько корпусов, каждый из которых имел собственную крышу. — Не могу не оповестить: через час начнётся картинная лотерея, так что если захотите приобрести небольшой, или большой, шедевр — обязательно примите участие! А теперь, леди и джентльмены, хотелось бы представить вам особенного человека, в своё время спасшего мне жизнь — мистер Гилберт Блайт, поднимайтесь ко мне, право же! Энн удивлённо выдохнула, что было замечено парой стоящих рядом дам, тут же обратившихся к ней: — Ох, мисс Ширли, какая честь! — они улыбнулись одновременно — близнецы-красавицы. — Этот мистер Блайт действительно соблазнителен. Я бы не прочь провести с ним пару ночей, да и женой стать — тоже хорошая идейка. Говорила лишь одна из сестёр. Другая же увлечённо разглядывала поднимающегося на сцену молодого человека. Энн решила поступить так же. Писательница осознала, что стоит не так уж и далеко от приподнятого участка пола, очевидно созданного для речей, когда ей всё же удаётся разглядеть сжатую в кулак руку Блайта: она помнит, что он делал так лишь в моменты напряжения или неловкости. Сейчас же это было скорее и тем, и другим. Молодой врач смотрит куда-то мимо неё и она на секунду оборачивается — там лишь окно, где не видно ничего, кроме дорожки в тот самый сад, откуда девушка и пришла. — Этот человек спас мне жизнь! — повторяется мистер Фридрих Байер — тот самый владелец дома. — Мы с моим близким другом работали над одним интересным проектом. — Куда интереснее было конечно же море, где и барахтался Фридрих, когда я его спасал, — из зала доносится общий смех и Байер беззлобно пихает Гилберта в плечо, скорее по-мальчишески, с долей обиды и собственного глухого смеха. — Но не переживайте, я всё же научил его плавать так, чтобы женщины не звали это разновидностью плаванья «собачкой». Улыбнулась и Энн, — Блайт действительно всегда умел разрядить обстановку, без тени высокомерия и злобы подшутив над приятелями. — Право, не позорь меня, друг мой! — смешки перешли в общий хохот слегка пьяных аристократов и аристократок. — Я бы хотел дать тебе слово, но боюсь наши гости будут кататься по полу со смеху. Тебе ведь не хотелось бы спасать двести человек сразу, а, врач? Далее Ширли почти не слушала. Гилберт покинул «сцену», удаляясь куда-то в сторону, где его тут же настигло с десяток заинтересованных личностей, а Фридриха тут же заманили в беседу мужчины. Энн пару раз наталкивается на любителей её творчества, проведя короткие беседы, — на большее у неё сил сейчас нет вовсе. Она не из тех писательниц, что особо акцентирует внимание на собственных успехах. С великолепными платьями, ярким воображением и солнечной душой. Очередной бокал белого вина и прядь, слегка выбившаяся из причёски, — вот и всё веселье. Разумеется, она любит такие приёмы, но лишь тогда, когда действительно есть о чём поговорить с личностями, смыслящими в творчестве хоть немного. С людьми, не лишёнными всяких отличительных черт и качеств. С теми, кто взаправду умеет мечтать о великом, — как Джо. Как она сама. Скрипка аккомпанирует фортепиано, сливаясь с голосом какого-то не шибко талантливого певца, и Энн тонет в детстве: голые ступни сталкиваются со скользкой дорожкой камней, пролегающих через речонку, — она должна была успеть к белке, ведь они так прекрасно поболтали несколько дней назад, а Ширли обещала вернуться. Башмачки, оставленные где-то под дубом, одиноко ожидают хозяйку, пока та распевая лёгкую песенку, что она придумала сидя на стоге сена, уже достигает беличьего дупла. Девочка любила касаться, проводя сначала одним пальцем по сухой, обваливающейся каре, а после и всей ладошкой, подмечая, что скоро это дерево уступит место другому. Поющий мужчина замолкает, заставляя Энн досадно опустить последний на сегодня бокал и отвлечься на что-то более интересное. В беседы вторгаться вовсе не хотелось, ведь тогда бы она стала центром внимания, а при слегка опьянённом состоянии, — это было не лучшим исходом. — Энн? — усталые глаза резко распахиваются, желая увидеть обладателя знакомого голоса, но девушка не поворачивается. Стоит ещё с полминуты не моргая, а после с большими усилиями всё же становится лицом, роняя сердце куда-то ниже пяток. Он вырос: глаза до сих пор обрамляет множество чёрных ресниц, длине которых Ширли завидовала не раз. Они всегда были умными, — эти зелёные очи, а теперь прибавилось ещё что-то похожее на глубокое осознание чего-то. Энн, к сожалению, у себя в голубых глазах ничего такого так и не нашла, проверяя день за днём под смех недоумевающей Джо, которой порядком нравилась такая беззаботная, философская мечтательница с искринками, взрывающимися словно бенгальские огни в Рождество. Он стал выше в росте, — теперь юная писательница на фоне него выглядит ещё меньше, хотя и сама вымахала на шесть сантиметров. Скулы всё те же, да и подбородок, и губы, и нос, но есть вот что-то незнакомое. — Гилберт, — с губ слетает нервный смешок одновременно со словами и теперь Ширли чувствует себя по меньшей мере дурой. — Значит, всё же врач? — Как видишь. — неловкость висит с долгим молчанием, и даже вновь начавший петь мужчина никак не заглушает этого. — Значит, всё же писательница? — Как видишь! — повторяет Энн, мечтая лишь провалиться под землю или вернуться на полчаса назад, предупреждая себя не покидать беседку и остаться после разговора с Коулом в полном одиночестве, разговаривая с незамеченной ранее чёрной вороной. Рыжеволосая думает, не зря ли она опустошила последний бокал так рано? Думать в таких ситуациях, — зачастую самая глупая вещь. Но она продолжает, рассматривая носки начищенных туфель старого одноклассника. Пожалуй, неловкость — это действительно самая неприятная мадам, ведь именно из-за неё гордая Ширли не может поднять взгляд небесных очей и бесстрашно посмотреть в его глаза. В любом случае: утонуть в них было невозможно, ведь они не голубые или синие, скорее — травяные. — Может уйдём подальше от шума? — прерывает тяжкое молчание Блайт, бессовестно рассматривая заметно похорошевшую бывшую одноклассницу. Она и до этого была взаправду мила и красиво, но теперь словно сверкала, несомненно притягивая к себе. — В сад, например. Энн кивнула, пропадая где-то вдалеке. Не в одиночку. — Ну как тебе высшее общество? — юноша показал ковычки на двух последних словах, ловя иронично-насмешливый взгляд глаз, которые видел четыре года назад, и, признаться честно, ужасно соскучился. — Думаю, это самое несуразное из кругов общения, где я только ни была. Да, вероятно ниже его только люди из приюта и моих первых мест работы, — с некоторых пор Энн не любила упоминать бывшие места жительства, где она подвергалась как физическому причинению силы, так и моральному. — Это до невозможности глупо: обсуждать лишь дамские платья и свидания, а мужчины… Они настоящие ослы, способные только подходить с приглашением на чай, а после ожидать чего-то большего, будто у них действительно есть глубокие мысли или хотя бы чистая душа. Но тут есть и положительная сторона: где бы и в каком бы месте на балу я не была, везде найдутся заинтересованные в моих писательских работах лица. Так что вроде всё не так уж и плохо. Гилберт нахмурился. Он очевидно не встречался с такими размышлениями о обычных людях, безразлично кидая взгляды и на дам, проявляющих к нему должное (как и было в школе) внимание, зачастую идущее в компании с маниакальным флиртом; и на мужчин, закуривающихся сигарами до хронического кашля и помутнения в глазах. — Думаю, ты и в этот раз не ошибаешься. — Ширли не знала что значило это «и в этот раз», но думать и не хотелось, особенно когда голова всё же слегка идёт кругом, а в глазах изредка шатается весь мир, кроме неё конечно же. Молчание вновь настигло их в неловкой форме, а Энн не могла не заметить, что они приближаются к круглой вырезке, словно в лабиринте, из высоких кустов, где в середине стояла беседка: узорчатые панели, невероятной красоты перильные бортики, немного потемневшие из белого в кремовый за долгое время существования, и такая простая коричневая крыша, которую Ширли обычно сравнивала с наждачной бумагой. — Так, ты общаешься с кем-нибудь из школы? — вопрос был довольно глупым, за что юная писательница мысленно ударила себя ладошкой по лбу, заходя в беседку, и, как ни странно, устроилась она забравшись ногами на скамеечку, а после осев на широкую площадь поверхности перил. — Да, — Энн удивилась, ведь насколько ей было известно Гилберт не проявлял особой тяги к общению с кем-либо в школе. Ему это казалось абсолютно ненужной затеей. —с Муди Спердженом и с тобой. Ты ведь до сих пор везде с Дианой? Энн понурилась, неуютно перебрав плечами, и неоднозначно отрицательно мотнула головой. — Она променяла совершенно всё на один лишь брак. — Блайт был действительно удивлён, и даже в свете лишь звёзд и пары фонарей можно было увидеть его нахмуренные брови. — Диана не доучилась в колледже, вышла замуж за обычного мужчину богатых кровей и вернулась с ним в Эйвонли, а я перевелась в колледж Англии и познакомилась с одной замечательной, нет, великолепной девушкой — Джо. — Это одновременно и похоже, и не похоже на Барри. — Энн согласно кивнула, чувствуя уход нервного напряжения и неловкости. — Джо, говоришь? — Да, она чудесная писательница с трагичной историей, — Гилберт улыбнулся: рыжеволосая мечтательница тоже была чудесной, и тоже имела трагичную историю. — У неё ни стало сестры не так давно, а её любовь женился на сестре Джо. Я видела этого Лори пару раз и меня действительно огорчил такой исход событий, ведь Джозефина и он смотрелись вместе просто невероятно, словно судьба создала их друг для друга. Ох, моя бедная любимая подруга! Молодой врач выглядел умиротворённым. Пожалуй настолько, что и Ширли переняла долю его спокойствия, облокачиваясь головой с шикарной причёской, о которой она сейчас не заботилась, на ближайшую панель. Они сидели в чудесной беседке, — одной из тех, чьим созданием гордился Фридрих Байер. — Так, как там мисс и мистер Катберты? — Энн кричала о спасении. Избегала этого вопроса каждую секунду своей жизни, с отвращением глядя на еду: в такие моменты было не до трапезы. Энн мучилась от боли, снабжая хрупкое сердце тяжёлым грузом бесчисленной обиды на Бога, совершившего грех. Она терялась в балах, писании, кофе и бесчисленных приключениях с Джо. Тряслась при упоминании Марч о родственниках и заглушала грузные мысли чаем с любыми булочками, только бы не сливовыми. Лежала на полу пока никто не видел, задыхаясь от щипающих (сильнее, чем девушка обычно щипала себя на запястье) щёки солёных слёз. Энн чувствовала так много, как не приходилось никогда. Её разрывало на части, когда в шкафах, ища собственные заметки о какой-нибудь лекции профессоров попадались родные письма, перечитанные сотню раз. Джо укрывала её в своих объятьях, понимая боль потери близких. Подруга шептала «ты не будешь полностью счастливой, но будешь почти. Стоит только подождать». Она никогда не говорила дежурное «всё хорошо», считая это пустой фразой. Энн нуждалась в Гилберте в момент, когда ей прислали вовсе не письмо с новостями о малышке Белль-второй или новоявленных кормушках для птиц. Не потому, что она посчитала его потенциальным персонажем, способным провести с ней всю жизнь напролёт. Он лишь знал каково это: терять близкого, которого ты видел тысячи раз. Марилла забивала корзины булочками и клала веточку сирени наверх, незаметно оценивая с лёгкой улыбкой собственный труд. Она готовила Энн к той жизни, о которой маленькая писательница и мечтать не смела. Принцессы бы не сравнились с её положением сейчас. Вышивала на подушке изумительный узор, подписывая «Зелёные крыши» и варила наивкуснейший чай. Мэттью сжимал меж пальцев ткань рукава своей рыжеволосой дочери и мягко улыбался, украдкой делясь собственными мыслями. Он сажал Энн на лошадь, дрожащими руками махая напоследок, когда та мчалась прямиком к Блайту. — Надеюсь, в лучшем месте. — юноша резко вжимает воздух носом, чуть поднимая голову и напрягая такие характерные скулы. — Чёрт, прости Морковка. — он не называл её так целую вечность. Не четыре года назад, нет, семь лет. Прошло семь лет с момента, когда такое обидное-безобидное звание вновь сорвалось с губ. Семь лет назад они впервые встретились в лесу и Энн бы смеялась, если бы сейчас ей сказали, что случится всё из-за Билли Эндрюса: первая встреча, рождество, танец, ярмарка с нечестной гадалкой, тяжёлые взгляды, незаконченный разговор у костра как последняя встреча, — самый гадкий человек стал началом всей трагичности. Всей истории, принадлежащей лишь будущим гениям мира: великий врач и знаменательная писательница, — бедные сироты из захолустья Эйвонли. — Всё в порядке, ты не знал. — Блайт чуть напрягся, сжимая сухие губы, и неопределённо посмотрел в сторону: прямо сквозь аккуратные кусты. — Как…у вас с Уиннифред? — Одна мудрая женщина сказала мне однажды важную вещь: женись только по любви. Исключительно по любви. — он улыбнулся криво, совсем не по-Блайтски. — Возможно поэтому Уинни предпочла выбрать себе в спутницы одну замечательную девушку. Гилберт понял, что ей нечего произнести, говоря тихое «так бывает, да и я не любил её», а Энн услышала. Она слышала кажется всё, пытаясь проглотить ком, ставший в горле, так настырно пытаясь вызвать поток слёз. — Я бы хотела поговорить с тобой, — юноша кивнул, усаживаясь как можно удобнее, и заинтересованно принялся ждать рассказа, начавшегося с нервного выдоха Энн: — «Я предпочитаю писать глаза людей, а не соборы, ведь в глазах есть нечто, чего нет в соборах, при всей их торжественности и величественности. Человеческая душа, пусть даже душа несчастного нищего, на мой взгляд, гораздо интереснее.» — именно так высказался дорогой Винсент Ван Гог, осознавая собственный талант и глубокое осознание чего-то невероятно важного лично ему. Но я вовсе не он, и моё предназначение совершенно не кажется мне правильным. Писательница из меня может хоть какая-то и вышла, но статус леди высшего общества, — это совершенно не то. — Знаешь, Энн, — зелёные глаза сверкнули в свете фонарей, даря немалую долю тепла в сердце маленькой женщины Ширли. — ты, может, и не нашла место в своей жизни, но ты обязана понимать нечто важное: твоё имя хоть и в глупом, но всё же главном листе лучших творцов в сфере литературы. У тебя экстраординарные способности к описанию даже неважных вещей. К тому же, послать к чёрту высшее общество можно всегда, но и тут, уж поверь, попадаются вовсе неплохие люди. На своей жизни мне не доводилось видеть таких чувственных людей как ты. И писательница…великолепная? Это слово подходит? Лучше подскажи, потому что лишь у тебя есть способность к построению красивых предложений. — Спасибо, — сердце отчаянно кричит с ярой просьбой забыть Роя и перестать сбегать, но девушка перекрывает любые мысли как можно лучше, несмело признавая — на её лице впервые за долгое время настоящая улыбка. — мистер доктор Блайт. Блайт поднялся на ноги, заставляя сидящую Ширли дрожа сжать губы. Он, в своём дорогом смокинге с весьма привлекательным галстуком, — таким чёрным, обычным, смотрит своими вечно блестящими очами прямо на беспомощную девочку, потерявшую родителей около года назад. Юной писательнице скрывать нечего: за четыре года она вроде как соскучилась, но предназначенный не ей её трагичный роман собирается вновь покинуть её. Забыть о встрече, разве что провести ещё завтрашний день, — вторые и последние сутки распрекрасного бала. Не писать письма по понедельникам, случайно ляпая пятно чернил подле последних слов. Не смотреть на приготовленный завтрак с аппетитом, шутя про собственные навыки изготовления овсяной каши. — Так, у тебя есть кто-нибудь? — опять подал голос Гилберт, выглядя слегка смущённым. Вопрос не был таким уж странным, ведь что бы то ни было: они в первую очередь взрослые люди. — Я помолвлена, — слова казались глупыми, впервые за всю свою жизнь Энн чувствовала глубокую неправильность. — вроде как. Блайт кивает слегка растерянно, а девушке почему-то хочется вернуть все свои слова обратно, лишь бы снова увидеть улыбку, но она молчит. — Думаю, уже пора прощаться. — Ширли всё понимает и Рой Гарднер с помолвкой улетает прочь из головы. — на д-у-ш-н-ы-е танцы. — Тогда, увидимся завтра, м-и-с-т-е-р Блайт? — подыгрывает рыжеволосая, вспоминая словарные баталии. — Я уезжаю, — Гилберт сглатывает, натягивая улыбку странную. — завтра в полночь. Неотложные дела, сама понимаешь. И Энн, — окликает юноша, заставляя уже направляющуюся к дому писательницу развернуться к нему лицом. — поздравляю с помолвкой. Энн кивает уже в сотый раз за такой удачный-неудачный вечер. Всё повторяется вновь: он уходит, а затем и она, вот только в этот раз стойкое ощущение, что это был последний раз закрадывается в самое сердце, но однажды милая Джо сказала: «Ты до ужаса гордая и непоколебимая, Энни», и была несомненно права. Ширли стоит на месте, больше не желая возвращаться на бал, — все гости расселятся по выделенным им комнатам и будут праздновать ещё один день, а может и неделю. Обычно такого рода мероприятия затягивались на длительный срок. В этот раз, учитывая скучность первого дня, юная писательница подумала, что продлятся такие прекрасные танцы не более, чем на три денька, а после люди начнут убывать, пока не останется около четырёх персон, которые возможно попьют чаю и также выдвинуться в путь. (попрошу включить Interstellar Main Theme — Extra Extended, — это невероятно важно) Энн возвращается на бал лишь под его конец, — около двух часов ночи показывают стрелки часов, волнующие лишь тех, кто действительно сильно устал. Гилберта нигде не видно, да и если бы она на него наткнулась, скорее всего пробежала бы мимо, ведь это их личное: убегать друг от друга вечно. Какая-то служанка спрашивает её фамилию, дабы провести в зарезервированную комнату, а Ширли лишь кивает, называя себя, и вышагивает вслед за строгой, поистине некрасивой, по меркам стандартов, женщиной. Комната красивая, и будь у юной писательницы хоть немного сил, она бы не раздумывая начала щебетать про невероятные шторы и мягкие подушки, покрытые чудесным шелком, но девушка только поблагодарила даму и осталась наедине с собой в огромных апартаментах, рассматривая узорчатые стены, покрытые светло-болотными обоями и кровать: большая, заправленная шелковыми простынями. Энн разделась, облегчённо выдыхая: грубый кусок ткани соскользнул с талии, доселе сжимавшейся беспощадным «женским обязательством в виде того самого неприятного корсета. Мягкое платье, весившее немало, тоже оказалось где-то около тумбы для вещей гостей. Сняв совершенно неудобные туфли девушка довольно простонала, прикладывая ладонь к разболевшейся ступне. Кровать заманила её быстро, утягивая в сон и раздумья. Энн тринадцать: она появляется у Зелёных Крыш, даря дому жизнь. Она встречает Гилберта, окунаясь в учёбу и находит сердечную подругу. Энн четырнадцать: она беспрерывно пишет истории, невольно вписывая имя Гилберта всего один раз, случайно. Её волосы медленно опадают к ногам, когда Марилла беспощадно срезает зелёные патлы. Энн пятнадцать: у неё впереди амбициозное будущее, лучшие результаты наравне с Гилбертом в классе, рыжие локоны, светящиеся в свете огня, когда девочки решаются провести обряд посвящения в женщины, второе прекрасное платье с рукавами-фонариками и мягкий взгляд Мэттью, рассказывающего ей краткие истории из детства со старшим братом. Энн шестнадцать: она влюбляется впервые, да и слишком сильно, погружаясь в океан трагичности с головой; пишет письма, хоронит Мэри и проводит время с Дельфиной, рыдая до белой колеи с тоской по великолепной женщине, одарившей мир маленькой «шоколадной конфетой», как однажды произнесла Минни Мэй; она пишет экзамены, успешно сдавая всё и не получает ответа от Гилберта. Энн семнадцать: она лучшая ученица бесцветного Квинса; с ней в комнате селится Диана, усердно учащая простую математику, а после бросает, покидая колледж с фатой на голове; Ширли получает письмо, поступая в колледж Англии и теряет сердечную подругу, забывшую о простых телеграммах в сторону рыжеволосой подруги, а после узнаёт о смерти тёти Жозефины. Энн восемнадцать: у неё в лучших подругах никто иной как Джо Марч со своими причудливыми рассказами с кровопролитиями и достойными финалами; в колледже наравне с ней всего пара человек, не участвующих во вне учебной деятельности; Ширли отправляет в печать первую книгу, признанную шедевром и пишет письма Катбертам, получая тёплые ответы спустя пару недель. Энн девятнадцать: она идёт на чудесный бал, где множество не лишённых творчества людей, и встречает Роя Гарднера, принимая его ухаживания весьма охотно. У неё на столике в их общей с Джо комнате теперь несколько красивых писем от юноши, имеющего уже собственный бизнес и по меньшей мере симпатия к нему. Энн двадцать: Рой делает ей предложение, получая согласие, и подхватывает на руки, крутя по кругу с счастливым смехом; у неё высший статус в обществе и оповещение о смерти Мариллы и Мэттью, разницей в пару дней; она появляется на похоронах, встречаясь с обручёнными Муди и Руби Спердженами; ей всё ещё двадцать, когда она появляется на этой чёртовом балу, встречая пару важных людей из прошлого. Энн засыпает в возрасте двадцати лет, глядя из кровати на космические собрания звезд. Джозефина приехала на следующее утро, сталкиваясь с Коулом, чьё лицо тут же одарила заспанная улыбка, заставляющая бедную подругу Ширли протянуть руку в честь знакомства, тут же поражая незнакомого ей парня: где это видано, чтобы дамы пожимали руки? Но после знакомства с Энн для Маккензи такие жесты стали нормой поведения обоих гендеров. Марч тут же принялась тараторить про юную рыжеволосую девушку, вертясь по кругу, чтобы рассмотреть масштабное помещение: говорила с использованием «умереть не встать!» и тому подобных фраз, вызывающих в Коуле множество незнакомых чувств. Он сразу же признал её красивой: серые глаза и завидные золотые кудри в компании к высокому росту казались настоящим чудом. Но что бы Джо была настолько интересной личностью, — он готов точно не был. На горизонте появляется фигура Ширли, тут же отвлекающая изучающий взгляд юноши и её самой. Девушка выглядит как всегда: через чур уютно для такого грязного высшего общества, но красиво, в своём чудесном кремовом платье. — Вы уже познакомились, слава Господу! — весёлый, но слишком усталый взгляд Энн тут же привлёк обоих друзей, вопросительно глядящих на неё. — Это не так важно, но в общем-то: Коул, это самая близкая из моих друзей женщин — Джо Марч, а ты, Джо, познакомься с Коулом Маккензи — моим лучшим другом навеки. — Приятно познакомиться, Джо. — девушка лишь кивнула, радушно улыбаясь и предложила прогуляться по шумным улицам Ливерпуля, насыщенного серыми зданиями громоздкого объёма и скрашенными садами у всяческих фамильных обителей. Энн чувствовала себя настолько уютно — казалось, что всякие проблемы ушли хотя бы на время в какой-нибудь театр на захватывающую романтическую пьесу. Джо была в привычном виде: белая рубашка с мелкими слоями кружев на концах и чрезмерно дамской юбке, глаз с которой Коул спустить не мог вовсе, разве что на приятное лицо Марч, весело блестящей естественным румянцем умеренно впалых щёк. Она, как и Ширли, отличалась особой худобой, являющейся не лучшим качеством в высшем обществе (там дамы были полные, до ужаса красивые со своими кукольными личиками и натянутой, словно струя по скрипке, спиной. Уделять внимание однообразным, но достаточно великим, чтобы обратить внимание, зданиям совершенно не хотелось. Энн говорила про сказочные сады, обязательно существующие где-нибудь на просторе великолепной Англии Говорила про звёзды, чью, казалось бы, суть объяснила ей Ширли. А после начался второй день бала, где, казалось было более интересно. Тёмно-зелёное платье струится по тонкой фигурке, доходя тканью лишь до рукавов фонариков с чёрной мелкой сеткой на краях и полосами невпопад вышитыми златой нитью по всему наряду, — Энн скорее лесная нимфа, нежели уважаемая леди высшего общества с немалым успехом в писательской сфере. На этот раз она без бокала вина. Вместо него её длань вложена в руку поистине прелестного мужчины, — девушка и сама не поняла как согласилась на такое. Но танец, исполняемый по меньшей мере сотней очаровательных личностей, был настолько заманчив, что Филлип Бенкьюар показался не худшим вариантом для одобрительный кивок Ширли после предложения станцевать. Он не был особым человеком, зато отличался добротой честной души и безмерной скромностью в теме обсуждения личных доходов, — он был богат, но ни разу не хвастался успехами собственной карьеры. Как только скрипка отыграла высокую ноту в зале всего на несколько мгновений наступила тишина, означающая конец романтического танца: пришла пора настоящих плясок, где дамы будут хохотать, еле поспевая за одурманенными алкоголем мужчинами. В этот раз Энн дала себе обещание как следует повеселиться, а после написать немедленное письмо своему жениху Рою, где обязательно будет написана просьба поскорее приехать к ней, — на третий день празднования, который Фридрих всё же решил устроить после фурора в виде просьб продлить бал на недельку, — тщеславные господа и дамы всё же хотели отдохнуть от тяжёлой жизни. Энн, на этот раз, приобула чёрные ботиночки, надеясь на то, что никто не раскроет её маленькой проделки за подолом чудесного платья. Девушка кружилась, отвешивая реверанс одновременно с остальными леди: танец ловко запоминался каждому присутствующему, даже если человек впервые находился на званом балу. Беззаботный смех взрослых персон, мечтающих хоть на пару минут оказаться во владении сладкого плода детства, когда маленькие ножки несутся по ухоженному, благодаря садовнику, необъятному саду с множеством цветочных клумб и виноградных ветвей, обвивающих старые фонарные столбы со свечами под стёклами, что ежедневно тушились прислугой или владельцами. У Энн было совершенно иное детство, но она предпочитала описывать его лишь с момента приезда в Эйвонли, где и не надо было говорить о родителях, работающих на саму её высочество секретными шпионами. Ширли рассказывала о лошади красавице Белль и о её дочери, а после про рассказы в тайном месте и мисс Стейси, показавшую электричество с помощью лампочек и картофеля. Не забывала упомянуть про состав класса и приключения, коих было немало. Тепло описывала Мэри и её наилучшие блюда во всем мире. Олово жидких волос струилось по тонким плечам: ткань одеяния начиналась сразу же после выделенных ключиц, позволяя некоторым прядям легко щекотать оголённую часть молочной кожи. Только вчера было невероятно тепло, а сегодня, когда ночь достигла Англии, с неба полетели белые частицы, создающие лёгкий иней располагающийся на растениях. И пока в помещении ужасная жара, на улице — легкий мороз и отсутствие сильного ветра: сказочно. Энн, позабыв о обещании данном себе (ни за что не искать Гилберта Блайта) принялась одним лишь взглядом высматривать смолистые кудри и вечно выразительные брови. Разумеется, одновременно с этим она плясала с кем-то, схватившись локтем об локоть в общей пляске Безрезультатно сдавшись в конец она вдруг заметила растерянное лицо, замирая на месте, — из широкой рамы с зеркалом внутри на неё смотрели её же пронзительный взгляд небесных глаз. Изредка фальшививший голос скрипки ушёл на задний план вместе с фортепиано, на котором Ширли, по правде говоря, всегда хотела научиться играть. И пока юная писательница глядела на себя, милая Марч же мелькала повсюду, хватая со сладкого стола несколько безе: Коул их ненавидел, — это Энн знала точно, но почему-то принял из мягкой ладошки Марч сласть, съедая и тут же подавившись. Конечно, девушка смеялась, запрокидывая голову с густыми златыми кудрями к люстре, сверкавшей в свете бурных танцев и чудной Джозефины, прильнувшей к бокалу игристого красивыми губами. — Бу! — прозвучало над ушком с жемчужной серёжкой, подав немного горячего воздуха. — Я приехал, как и обещал, милая. Энн развернулась, сталкиваясь с мягким взглядом жениха. Он — такой типичный мужчина в прекрасном смокинге, улыбался ей в лицо, пока её мысли заполнял другой юноша: это было совершенно неправильно, но казалось слишком важным, что бы выбросить зелёные глаза и выразительные брови из головы — Рой! — она улыбается, хоть не так как обычно — любовно, но всё же улыбается, поэтому парень мягко поцеловал излюбленные губы, но на секунду замер, не получая желанной ответной реакции (нет, она была, но не такая выразительная, какой бывала обычно). — Ты на день раньше, всё в порядке? В порядке разумеется, ты всегда в порядке, — повторение несколько раз звучит даже осуждающе, правда лишь чуть-чуть, и милая Энн понимает, что юноша не хотел её обидеть. — Но, на самом деле я здесь по иной причине. — хмурит тонкие рыже-каштановые брови, чуть склоняя голову набок, а Гарднер выглядит совсем серьёзно. — Мы можем выйти? Я дам пиджак, так что обещаю: ты не замёрзнешь. — они покидают здание и Ширли невольно подмечает насмехаясь над собой, ведь каждый раз выходила она с тем или иным мужчиной. — Я был здесь вчера. Ты меня не заметила, но каждый час бала мои глаза высматривали тебя среди толпы. И нашли, что самое главное, правда с другим мужчиной. — Рой, милый… — юноша замотал головой, улыбаясь подавлено — совершенно как Энн, изо дня в день мечтающая найти себя в таком большом мире. — Энн, моя милая-необыкновенная Энн, позволь мне дать тебе дружеский совет, — писатель научных статей взял девушку за руки, поглаживая большими пальцами по тыльным сторонам ладоней. — я видел тебя с этим славным пареньком, когда ты процитировала ему того, кого никак не могла озвучить при мне, считая это слишком важным — Винсент Ван Гог. Это ведь был тот самый «трагичный роман детства Ширли-Катберт». Гилберт Блайт, верно? — беспомощные небесные глаза искали помощи. — Я видел взгляд твоих завороженных очей — ты никогда не смотрела на меня так. В это нет твоей вины, милая, не переживай, мне лишь нужно знать, нет, быть уверенным, что твоя любовь ко мне лишь дружеская, коей в моих силах тебе отплатить. Мы не будем жениться по одной причине, что должна стать для тебя тупиком, чтобы ты перестала убегать от очевидности, познанной мной после разговора с твоей сердечной подругой Дианой: я приехал к ней, такой взволнованной, с разочарование в карих глазах, стоило ей только услышать про нашу с тобой помолвку. Она рассказала мне о путешествиях, пройденных вами в детстве, не забыв упомянуть про тайную любовь к мистеру Блайту и ваш распрекрасный танец. И возможно, будь я с вами, моя леди, с самого начала — ещё в Эйвонли, когда ты только появилась там, мною было бы предпринято множество попыток заполучить такой желанный ключ от вашего сердца, но теперь мне известно что же всё это время было не так: замок уже давно открыт, правда совершенно другой персоной. Милая Энн, прошу тебя, не трать ещё четыре года, а после и всю жизнь, на глупые побеги прочь. Твой трагичный роман обязан закончиться успешно. А теперь, меня всё же ждёт работа на самом деле, поэтому расставаясь с вами друзьями, мисс Ширли, в следующий раз надеюсь увидеть кольцо и ребёнка под грудью в компании с чудесным Гилбертом. Прощайте, трагичная леди всей моей жизни. Мужчина покинул девушку, оставив поцелуй на женских пальцах, и Энн, вздрогнув, вновь вошла в здание, оказавшись тут же затянутой в общий танец. Джо заметила подругу довольно быстро, останавливаясь с довольным выдохом сквозь зубы. Видеть милую Катберт-младшую в таком растерянном виде было по меньшей мере пыткой, а она, будучи не лучшей советчицей в любовных делах, но заверенным философом, положила ладонь на хрупкое плечо тут же развернувшейся к ней Ширли. — Думаю, нам уже пора домой. — златовласка ободряюще сомкнула несильно пальцы, сминая тёмно-зелёный атлас платья. — Ты пока-что выследи карету, а я прибуду через несколько минут. Не переживай, я попрощаюсь за тебя с Коулом, хорошо? — Хорошо. — односложно выдала Энн, искривляя губы в подобие улыбки. Так быстро настроение не менялось с давних пор. У неё всегда была особая способность к резкой смене эмоционального состояния, но в этот раз это чувствовалось намного сильнее. Перед глазами восстал давно изученный образ: возможно это последний шанс увидеться с ним. Идёт на улицу прямо к главной дороге, где множество карет так и норовят подхватить в путь. Слушает вовсе не сердце, как учила Жозефина Барри, — слушает голос, монотонно говорящий что именно требуется: прямо завтра же она встретит Роя и всё же признается ему в любви, даже если не будет чувствовать её. «Я просто хочу быть любимой.» — однажды прошептала Энн, сидя напротив милой Джо. Снег сыпался с невероятной скоростью, заставляя Ширли завороженно рассматривать многочисленные звёзды в компании белоснежных частичек, мерцающих в свете огней, — нет, она не может уехать. Только не в этот раз. Ноги несут в неизвестном направлении, пока женское платье неудобно волочится вслед за худым тельцем юной писательницы, сквозь чьи губы расходится во все стороны ледяной пар. Энн заносит в ту самую беседку, на перилах которых лишь вчера восседала рыжеволосая, выслушивая совет Гилберта Блайта: уверенность в его приходе на это же место с кажой секундой спадала, но спустя тридцать секунд перед глазами всё же появился мчащийся силуэт. Мороз отступает, решая прогуляться до других персон, заслуживающих ледяного одеяла снежинок. Темно-зелёное платье оттеняется золотыми нитями, сливающимися с оловом рыжих волос, теперь совершенно растрёпанных. Она покидает незакрытое строение, проводя рукой по белоснежной колонне, завороженно глядя на торчащую кудряшку на голове, после вглядываясь в очи, издавна названные сухой травой, — именно так себе представляла глаза Гилберта Энн, рассматривая карий обод радужки. — Ты не можешь уехать, — Гилберт выглядел растерянным, даже запыхавшимся. Брови губи сдвинуты к переносице, глаза гласили о непонимании происходящего. Он, кажется, обошёл все комнаты в бального дома в своём замечательном смокинге. Юноша подходит ближе, обдавая девушку врождённым теплом. Ладонь — сухая, горячая, медленно ложится слишком правильно на белоснежную скулу с россыпью веснушек, — она лишь смотрит, не смея отвести взгляда. Белая заморозь оседает на дорожке, одежде, и даже на пламенных и смолистых волосах, сразу же тая, словно в печи. — Я знаю, — он кивает головой, подходя чуть ближе: между ними всего семь шагов. — знаю, и больше не смогу сбегать.Целует.
Впервые кажется правильно. ------------------------------------- Это было сложно, и возможно позже концовка будет слегка изменена, но это именно то, что мне было нужно.