Ливень

Тучи сгущались на мрачном вечернем небе — сквозь них едва ли можно было разглядеть звезды. Где-то вдалеке были слышны первые раскаты грома, и, если приглядеться, можно было заметить, как из грозовой тучи за берегом стеной стоял ливень. Неизбежно он доберется и сюда. Такэнака закончил разработку стратегии, отложил перьевую ручку и потянулся, разминая затекшую спину. Дышать снова становилось все тяжелее, и желание выйти на улицу неумолимо росло с каждой секундой. Решив, что его отсутствия все равно никто не успеет заметить, парень покинул палаточный лагерь — заходясь в приступе кашля и утирая кровь с уголков губ ладонью. Стоящая на столе свеча догорала вместе с хозяином. Тяжелое небо нагнетало, плотный преддождевой воздух давил на легкие, не позволяя сделать вдох и насытить болезненный организм кислородом. Ханбэй, задыхаясь, высоко запрокинул голову, вглядываясь в беспросветное небо: звезды скрылись за мрачными тучами, и лишь одна, будто неизменный спутник, наблюдала за ним свысока. Ветер колыхал недозрелые колосья, и те щекотали неприкрытые тяжелой броней ноги, едва ощутимо касались исхудавших рук, раскачиваясь из стороны в сторону, будто бы гипнотизируя и зазывая за собой. В тишине был слышен лишь шум ветра и подступающие раскаты грома: даже птицы, испугавшись непогоды, попрятались средь деревьев и затихли, словно готовясь к неизбежному. Яркая вспышка молнии вдруг озарила почерневшее небо, и раскат грома пронзил застоявшуюся тишину, укрывая собой приближающиеся тяжелые шаги. -Вот ты где! Я не нашел тебя в лагере и, было, подумал, что ты меня предал. На уставшее, измученное болезнью лицо упали первые капли дождя. -Прости, Хидэёши... Дождь хлынул внезапно, вместе с оглушительным раскатом грома. Крупные капли ударялись о тяжелую броню, отбивая своеобразный ритм, который, в сочетании со звуками дождя, сливался в единую неразрывную мелодию. Такэнаке он почему-то напоминал похоронный марш. -Идем, иначе мы вымокнем до нитки. Промокшие светлые волосы прилипли к лицу, а стекающие по щекам капли дождя больше были похожи на слезы, которые долго удерживались где-то внутри и, получив возможность, наконец прорвались наружу. Еще раз кинув взгляд на черное небо, парень направился вслед за предводителем. Возразить он так и не решился. Дождь усиливался. Тяжелые грозовые тучи скрыли последнюю звезду, будто лишая человечество надежды на спасение. С трудом поспевая за Хидэёши, Ханбэю приходилось едва ли не бежать, сокращая растущую дистанцию: в один шаг командира помещалось около пяти его шагов. Дышать становилось тяжело, кислорода не хватало: влажный воздух заполнял легкие, противной липкостью оседая внутри — не было и шанса вдохнуть. Когда в глазах начало темнеть, вдалеке, будто спасительный круг для утопающего, показался временный военный лагерь. Неужели он и правда ушел так далеко?.. -Проходи, ты мне сейчас нужен. Слова — как сквозь пелену. На автомате блондин сушит волосы полотенцем и стягивает насквозь промокшую рубашку: на его спине шрамы, но они не из битв или сражений. Мальчишке-стратегу вообще не нужно принимать в них участие, верно? -Когда закончишь — проходи внутрь. Тоётоми исчезает за перегородкой, оставляя после себя непривычную пустоту. Палатка у военачальника, как и полагается, большая — гораздо больше остальных. Такэнака теряется, путаясь в собственных мыслях и запинаясь о чужой громоздкий ботинок. Сам он едва ли стоит на ногах: в палатке тепло и сухо, но дышать все еще сложно — кажется, даже еще сложнее, нежели раньше. Плотный воздух будто сгустился вокруг блондина, давя на легкие, постепенно сужая пространство и образуя вакуум — выбраться невозможно. Ханбэй оседает на пол, хватаясь за ребра и учащенно дыша: кашель с новыми силами рвется наружу, и парень позволяет себе откашляться, зажав рот ладонью. Его рука выпачкана в крови — багровых сгустков с каждым разом становилось все больше. Во время приступов Такэнаке казалось, что он выкашляет себе, к черту, все легкие. -Ты не спешишь, да? Хидэёши появляется настолько внезапно, что стратег едва успевает вытереть окровавленную руку о собственную мокрую майку. Воздух внутри шатра спертый — дышать тяжело. Страх внезапно сковывает хрупкое тело, не позволяя двигаться — лишь угнетающий ранее ливень теперь кажется спасением. Когда небо озаряет очередная вспышка, мужчина вдруг оказывается совсем близко. Раскаты грома, будто потворствуя командиру, все время пытались скрыть его присутствие, имитируя ложную бурю. -Иди сюда. Мягкий голос скорее пугает, нежели успокаивает. Ханбэй не смеет ослушаться, покорно выполняя приказ, обхватывает мускулистую шею своими исхудалыми, но по-прежнему нежными руками, ведет ниже, останавливаясь где-то в районе чужого локтя. Тело Тоётоми словно карта — усыпанное крестообразными шрамами — напоминало о выигранных сражениях, ставя крест на очередной завоеванной стране и так сильно нежелающем сдаваться враге. Прошедшему столько тяжелых битв, даже непоколебимому с виду Хидэёши иногда нужно было расслабиться. Имел ли такую потребность Такэнака — никто не интересовался. -Лишь тебе я могу доверять до конца. Долгожданные слова не приносят должного удовлетворения, прозвучав вдруг, ни с того ни с сего, подобно раскату грома — не в том месте и не в то время. Рука командира крепко сжимает костлявое бедро, большим пальцем мужчина касается приоткрытых блестящих губ, надавливая и обводя кромку ровных зубов. Тоётоми позволяет себе столь высокопарные речи в совершенно неподходящей для этого ситуации: буквы смешиваются меж собой, и слова теряют свой первоначальный смысл, приобретая в контексте совершенно другое значение. Будто Ханбэй — единственный, кому он может доверять в такой ситуации. К несчастью, так оно и было. Милым мальчикам-стратегам не место на войне, да? Такэнака никогда и не спорил: молча он приносил победу из каждой схватки, вливаясь в нее тихо и незаметно — будто был там с самого начала. Так же незаметно он исчезал, оставляя за собой гору трупов и выжженные земли. Но милым мальчикам-стратегам не место на войне, верно? Когда на кону стояла репутация (и жизнь) Хидэёши, блондин был готов поступиться любыми принципами, обернувшись мишенью для всеобщего осуждения. …Чужая рука горячая. Она обжигает бледную кожу и, подобно Ханбэю, будто бы оставляет за собой выжженную дорожку, которая ядовитой змеей тянется к хрупким ребрам, огибая их и отдаваясь неприятным жжением где-то внутри. Кожа горит огнем, в глазах темнеет, дышать тяжело: в продуваемом помещении стало вдруг жарко — жарко настолько, что блондину начинает казаться, будто бы свеча дожигает остатки кислорода, намереваясь сделать этот шатер их могилой. Страх накатывает волнами — сильнее с каждой секундой, потому что уже скоро Такэнака начинает учащенно дышать: если сейчас он потеряет сознание, скрыть факт болезни от командира уже не получится. Снаружи раздается грохот. Ханбэй думает, что гром — его спутник по жизни, потому что все неприятные моменты так или иначе были связаны с непогодой. -Дыши глубже. Сейчас не время расклеиваться. Ждать военачальник не любит — для него, человека сражений, просто непозволительно так разбазаривать ценные минуты. Он не ищет смерти, но та идет по пятам, грозясь нагнать в любую секунду и забрать самое дорогое, самое ценное, что есть у человека — жизнь. Такэнака не знает, что смерть потребовала бы у него: даже свою душу он уже давно продал так вульгарно сейчас ласкающему его мужчине. …Ждать военачальник не любит, поэтому он скидывает парня со своих коленей и бесцеремонно опрокидывает его на стол, буквально срывая одежду с хрупкого тела. Ханбэй дрожит, его тело плавится от настойчивых грубых прикосновений. Дышать тяжело, выдерживать вес мужчины — еще сложнее. Блондин чувствует, что еще пара минут — и его ребра треснут, пронзая изувеченные длительной болезнью легкие. Станет ли легче дышать? Сможет ли кислород, наконец, их насытить? Такэнака вдруг неожиданно для себя понимает, что происходящее как никогда ему противно. Смиренная покорность сменяется отвращением к Тоётоми, к себе: стратег упирается в мускулистую грудь руками, понимая, что ситуацию его попытки не изменят — можно будет хотя бы сказать, что он пытался. Ливень снаружи усиливается, раскаты грома раздаются где-то совсем близко, будто предвещая неприятности. Ханбэй дрожит пободно подрагивающему пламени свечи. Но та — догорает. Найдется ли человек, что затушит ее прежде, чем это произойдет?.. Хидэёши удивлен внезапному сопротивлению, но у него на счету каждая секунда: военачальник хватает парня за запястья и наотмашь бьет по лицу, в кровь разбивая губы. Разбирательства — позже. След на бледной коже оказывается слишком заметен — на утро на его месте будет синяк. Такэнака рад, что кровь из разодранных кашлем легким так кстати смешалась с кровью из разбитой губы — он только что выиграл себе лишние пару месяцев. К счастью, командир не замечает, что для ссадины от удара крови выходит слишком много. Тоётоми побеждает всегда — пора бы смириться. Ханбэй, наверное, готов проклинать человека, что заставил его в этом усомниться. Ключевое здесь слово — «наверное». Такэнака задерживает дыхание и считает до трех, сжимая зубы: мужчина проникает в его тело привычно грубо, не заботясь и не растягивая. Он дергает блондина за волосы и сразу задает быстрый рваный темп. Узкое тело судорожно сжимается вокруг огромного члена, и Хидэёши в экстазе запрокидывает голову, не в силах выдержать ощущения горячей тесноты. Он не замечает, что в этот момент Ханбэй рыдает, уткнувшись в собственные ладони. Он, может, и рад бы кричать, чтобы, пусть и немного, но облегчить адскую боль. Жаль только, что звуки застревают где-то глубоко в горле, а собственный голос оказывается вдруг настолько слабым, что из глотки прорываются лишь тихие всхлипы. Блондин молится, чтобы вместе с этими хрипами наружу не вылезли его легкие. Движения становятся невыносимыми, Такэнака задерживает дыхание и вновь дышит: часто-часто, потому что ему как никогда сильно хочется кашлять. Мужчина совершает последние толчки и, напоследок больно дернув парня за волосы, кончает внутрь, отпуская и поспешно начиная одеваться. Он выходит наружу под ослепительную вспышку молнии — еще несколько секунд блондин видит перед собой лишь беспросветную тьму. Ханбей сползает на пол и заходится в приступе кашля: платок, ладонь, майка — все перепачкано в крови. Времени осталось немного — лишь бы успеть. Ливень постепенно слабеет, но раскаты грома по-прежнему сильные — лить будет до утра. Свеча догорает, склоняясь и едва ли не подпаливая собой лежащие на столе документы — блондин поправляет ее, но не тушит, не желая работать в темноте. Маленькая искра рождает большое пламя. Как жаль, что его искра слаба настолько, что из нее не выйдет даже маленького костерка: остается лишь догорать, освещая собой путь другим. Свеча гаснет у утру. В обед — сражение. Пытаясь поджечь черенок вновь, Такэнака терпит неудачу. За окном по-прежнему ливень, и сырой воздух по прежнему мешает дышать. Блондин запрокидывает голову, позволяя дождю смешиваться со слезами. Сейчас его мысли заняты лишь одним человеком. *** Датэ просыпается от очередного кошмара, резко вскакивая с футона. На настенных часах около четырех часов утра: слипшимися от сна глазами Масамуне не может разглядеть точное время. В полупустой комнате на удивление тихо — слышно лишь тихое щебетание птиц. Первый луч солнца проникает к комнату, и Датэ, следуя за ним, выходит на балкон. На небе ни облачка. Воздух влажный после дождя. Масамуне держит в руках чашку сакэ и наслаждается свежестью и пением птиц. Солнечные лучи путаются в темных волосах, играя с ними и отражая яркий свет. Где-то вдали слышны раскаты грома, но Датэ понимает, что тучи движутся в противоположном направлении. Сегодня будет хорошая погода. Брюнет потягивается и широко улыбается: ему подчиняется даже сама природа. Тревожит его только…