Dress

Как так Майкл подгадал сунуть в заначку на кладбище именно этот костюм песочного цвета, оставалось загадкой, наверное, даже для него самого. Вполне возможно, что это вообще была случайность – одна из целого миллиона случайностей, которые в итоге могут сложиться в закономерность. Не важно. Важен лишь сам факт - младший, облаченный в плотную ткань строгого официального костюма, производил эффект ничуть не меньший, чем, скажем, красивая шлюха, развратно изогнувшаяся около фонарного столба. Едва они распрощались с Сукре, Абруцци и Си-Ноутом, Линк выхватил из рук брата брелок с ключами от машины и, кинув того на заднее сидение, вдавил газ. Автомобиль с визгом дернулся и понесся прочь из подземной стоянки. Барроуз почти бездумно выкручивал руль; его уже ничто не волновало – ни убийство Вероники, ни ЭлДжей, которого должны были вот-вот транспортировать из этого города в Аризону. Их всех как будто бы уже не существовало – существовал только Майкл в отражении зеркала заднего вида, с чересчур блестящими глазами и своей фирменной полуулыбкой на губах, словно он враз распутал все мотивы старшего и теперь с нетерпением ждал того, что и так неминуемо случится. Как только они добрались до ближайшего мотеля, номера в котором не отличались опрятностью, но зато стоили немногим больше стаканчика кофе, Линкольн прижал брата к двери и буквально сдернул с его шеи галстук. Майкл попытался вывернуться, сделав вид, что возмущен. Но Линк, само собой, не повелся на такой бездарный розыгрыш. В считанные секунды шелковая ткань до слышимого скрипа затянула поднятые высоко над головой руки Скофилда и зацепилась за так удачно выступающий прямо над дверным косяком крюк, оставшийся, видимо, от какого-то примитивного бра. Младший невольно вытянулся и привстал на носки, чтобы не травмировать не оправившиеся от стальных наручников запястья, и, таким образом, остался абсолютно беззащитным. В этом и была их давняя с Линкольном игра: перепоручение собственной безопасности более слабого более сильному. Правда, ни разу ещё эта игра не несла в себе столь явный оттенок сексуальности. Линк не спеша провел ладонями по вздувшимся под плотной тканью пиджака мышцам, прижался настолько плотно и обхватил руками его тело так, словно он действительно ласкал младшего. Впрочем, иллюзия эта была столь же непостоянной, сколь и яркой: стоило пальцам Линкольна зацепить ворот льняной рубашки, застегнутой почему-то только на пару верхних пуговиц, как эти самые пуговицы с треском отлетели прочь, и по взмокшей коже груди зачертили остро заточенные ногти. Майкл выгнулся и захрипел, чувствуя, как на свежих царапинах проступает кровь. Но почти тут же замолчал – он прошел все трудности Фокс Ривера не для того, чтобы сдаваться на первых же минутах игры. Барроуз лишь молча наблюдал за ним, пытаясь унять предательскую дрожь нетерпения в собственных коленях. Руки продолжали оглаживать тело младшего, забираясь глубоко под рубашку, но не стягивая её совсем. Он ведь не собирался раздевать брата, потому что ничего привлекательного в нем, щуплом после скудного тюремного пайка, разрисованном иссиня-черной тушью от задницы до затылка, не было. Пусть уж песочная ткань костюма скрывает неприглядную реальность, оставляя старшему простор для фантазии. Чуть прикрыв глаза, Линкольн прижался носом к гладкой щеке брата, с наслаждением втягивая в легкие умопомрачительную смесь запахов пота, пыли, дешевого крема после бритья и того пойла, которое местные гордо именовали «кофе». Ближе к затянутой в воротник шее запах пота стал явно преобладать над всеми остальными, взвинчивая и без того взбудораженные обонятельные рецепторы. Предупреждением Майклу послужил лишь резкий выдох, горячей волной пронесшийся по затылку вниз, по выемке позвоночника, прежде чем Линкольн вцепился зубами в шею младшего. Скофилд дернулся от неожиданности, но вовремя спохватился и прикусил губу, чтобы не застонать слишком громко. Но от внимательного взгляда Барроуза не ускользнуло ни одно изменение в лице младшего – оно говорило о состоянии Майкла даже лучше, чем сбившееся дыхание и дрожь по всему телу вместе взятые. Его лицо отражало целую гамму эмоций – от ярости и негодования до самой настоящей животной страсти. Причем, сказать наверняка, которая преобладает, было невозможно. Майкл выгнул спину, как только испачканные кровью зубы Линкольна оставили в покое его шею, и впечатался задом аккурат в промежность старшего. Плотная ткань их костюмов не помешала ему прочувствовать, насколько сильно Линк был возбужден; у Майкла вмиг пересохла глотка, едва жесткие пальцы брата сжались на его бедрах и резко потянули на себя. На то, чтобы расправится с несложной пряжкой ремня, у Барроуза ушло чуть меньше пяти секунд. Спустив брюки младшего до колен и щелкнув пуговицами собственной одежды, Линкольн рассеянно огляделся, вдруг осознав, что поблизости нет никакого даже подобия смазки. Конечно, можно было бы быстро метнуться в ванную, но, во-первых, не факт, что там найдется что-нибудь условно-жидкое, а во-вторых, оставлять Майкла в одиночку висеть на двери было бы несправедливо. И опасно – потому что, в таком случае, младший очнется от эйфории и начнет творить глупости. А этого допускать ни в коем случае нельзя. Идею пихать пальцы в рот младшему Линкольн отмел так же быстро, как идею отправится на поиски смазки в ванную. А потому принялся исполнять оставшийся вариант. Сплюнув на ладонь, он несколько раз с силой провел рукой по своему члену, который и без того уже был вымазан естественной смазкой. Непривычно притихший Майкл как будто замер, с минуты на минуту ожидая чего-то, что никогда ещё явно не происходило. Линкольн не видел смысла медлить: вжавшись головкой в сфинктер, он двинул бедрами, с усилием вталкивая в брата собственную плоть. Младший, наконец, позволил себе потерять самоконтроль. Потому что боль, пусть и не такая сильная, как, скажем, когда ему отрезали пальцы на ноге, все равно вгрызалась в тело весьма ощутимо. И затыкать рот самому себе Скофилд не видел смысла. Его сотрясало мощными толчками, раз за разом все усиливающими боль, но вместе с этой болью было что-то… Не равнозначное удовольствию, но похожее больше на восторг. Восторг от того, что его жизнь, его тело, сколь бы он не храбрился и не доказывал сам себе невозможное, все же принадлежат человеку более надежному. Когда от стен комнаты перестало отражаться их неестественно частое дыхание, Майкл с трудом пошевелил связанными руками, не в силах даже вспомнить простейшие слова. Но Линк и без того превосходно понимал брата. Возможно, в следующий раз, когда они уберутся от погони целыми и почти невредимыми, игра будет не настолько короткой.