***
Лиза любит. Это любовь-благодарность, любовь-признательность. Тётушка с дядюшкой взяли на себя лишний груз, приняв под кров свой горемычную сиротку. Ехала в гости на три денька — осталась навсегда. Лиза тяготится своей безвинною виной, всегда и во всём помогать вызывается первой. Платит за крышу над головой, за миску похлёбки, за тёплую обувку зимой. Лиза любит родню. Дядюшка и тётушка ни в чём Лизу не упрекают. Пестуют не хуже родных дочерей, хоть и могли бы посетовать на необходимость кормить ещё один рот, собирать ещё одно приданое. «Кровь ты наша, — строго отбривает тётка, когда Лиза пытается ей об этом намекнуть. — Ежели кровь родную привечать люди перестанут, что ж за жизнь начнётся? Господь велел делиться да помогать сирым и убогим. Выдюжим». Лиза бегает к старику-лекарю, учится буквы складывать в слова, выводит первые в своей жизни каракули, читает перевод Евангелия, травники, алхимические трактаты. Понимает пока мало, но интерес всё разгорается и разгорается. Сколько всего ещё не изведал и не познал человек! Дядька только ворчит: ни к чему девке грамотность. Лиза в пору расцвета своего вступает. С кузинами-подружками гадает вечерами, бросает башмачок за ворота, в зеркало сквозь свечу глядится. «Ряженый-суженый, приди ко мне поужинай». Капает воск на воду, плывут фигуры призрачные, обманчивые. Кто в дом твой, девица, постучится? Кто сватов зашлёт к тебе по весне? Заглядывается на Лизу кузнецов сын. Богатый у кузнеца дом, на широкую ногу живут, но и родня Лизина не хуже. Лиза ловит на себе оценивающие взгляды: подойдёт ли, славная ли невестка выйдет, работящая ли? Не знает она, хочется ей за кузнеца или нет, сердце молчит, не заходится в нервном перестуке при виде жениха возможного. Холодно и равнодушно остаётся, когда тётка, руками всплёскивая, говорит: «А и чем наша Лиза не жена Василе?» Свадьбы не вышло, хоть назначили день сватовства. Накануне Лиза возвращалась поздно от подружки домой. Василе подкараулил её почти на родном подворье. Пьян был жених обещанный, за руки хватал, прижимал, с поцелуями лез. Лиза насилу отбилась, бросилась к воротам, как парень схватил её за косу да так ударил о забор, что слёзы из глаз брызнули. — Чего кобенишься? — хрипел Василе, пытаясь задрать юбку. — Всё равно моей будешь. Мне твою рубашку на забор вывешивать, так не упрямься, кобыла глупая. Или дала уже кому, а? Кажется, Лиза закричала. Кажется, брыкалась и отбивалась. На шум выскочил из дома рассвирепевший дядька с топором наперевес. Разбираться он особо не стал, хватил топором по голове насильника, поднял Лизу с земли. Всю ночь она не сомкнула глаз, под утро выскользнула потихоньку из дома да убежала на реку. Хотелось с тела чужие прикосновения стереть, смыть, отскрести. Вернулась на пепелище. Разгневанный гибелью единственного сына кузнец со чадами и домочадцами пустил на двор Лизиной родни «красного петуха». Никто не помог горевшим заживо людям. Никто не помешал кузнецу. Никто и слова поперёк не сказал. А Лиза струсила. Не стала возвращаться в деревню, требовать крови обидчиков, собирать судилище. Вместо этого ушла, отвернулась. Лиза любила родню. Родни больше нет.***
Лиза любит. Соседок-кумушек, похожих на сердитых пчёл, с самого утра начинающих свои пересуды да сплетни. Их интересы, незатейливые, простые, бытовые: дети, мужья, дом, еда. Жу-жу-жу и жу-жу-жу — по секрету всему свету, что случилось, расскажу. Усталых деревенских мужиков, с утра до вечера привязанных к земле, бережно возделывавших черноту кормилицы своей. Их ругань, то беззлобную, то полную ярости, их скупые улыбки, их густые голоса, заводящие очередные побасенки. Беззаботных детей, беспечно бегающих по улицам, весело играющим с собаками и котами, воображающих себя рыцарями и королями, разбойниками и чудовищами. Их смешные считалочки, походы на спор на кладбище, чтоб поймать ведьму за хвост, неиссякаемую фантазию. Лиза любит свою деревню Лупу. Здесь она обрела покой после страшной казни родных. Деревня отвечает ей взаимностью. Лиза знает, что если выйдет на улицу, то на одну свою улыбку получит десяток чужих — тёплых да искренних. Ей не в тягость помочь соседке с ребёнком, сплести оберег для пастуха, идущего в ночную, как плела некогда мать для отца, вести долгие пространные разговоры с деревенским пастором. Сперва Лиза удивлялась, за что этого умнейшего и милейшего человека сослали в их глушь. А потом послушала слова пастора и поняла: за ересь да излишнюю учёность. Пастор первым прививает Лизе интерес к учёбе и к науке. Он вольнодумец и святотатец по местным меркам, но Лиза смотрит на него с восхищением, внимает каждому его слову, прилежно разбирает с ним свойства трав. Учится. Мечтает стать лекаркой, помогать односельчанам, исцелять их боли и недуги. Верит, что так и будет. Беда пришла, когда не ждали. Слыхали, конечно, про чёрную смерть, что целые города косит, но всё надеялись — минует нас чаша сия. Не миновала. Не обошла стороной. Приехала, поганая, с торговцем пришлым на одном коне и враз прибрала к рукам свою страшную дань. Деревня наполнилась смрадом, и криками, и стонами. Мертвецов не успевали хоронить. И на каждой двери появился страшный белый крест. Лиза металась между подворьями, не досыпала, не доедала, но помочь не могла ничем. Травы не лечили — лишь оттягивали неизбежное. Пару раз Лиза теряла сознание прямо на улице, пытаясь добраться от одного дома до другого. Однажды её чуть не приняли за труп. Но пока ей везло, болезнь не притрагивалась к ней. Ни разу, с замиранием сердца изучая своё тело, не увидела Лиза страшных отметин чумы. Как же не хватало ей пастора! Он бы поддержал добрым словом, вместе с ней ездил бы по больным, ночами толок бы порошки и готовил отвары. Но пастор поехал по соседним деревням с проповедями, и Лиза сбивалась с ног, разрываясь между нуждающимися в помощи. Чума остановилась, когда в живых осталось лишь четверо: сама Лиза, дремучий старик, который и без того не сегодня-завтра обещал отдать Богу душу, да два мальчишки-погодка. Лиза смеялась, всхлипывая, всю ночь. «Вот, — шептала она в перерывах между приступами истерики, — вот кого ты пощадила, проклятая чума? Старика, не способного есть и пить самостоятельно, под себя ходящего, с постели не поднимающегося? Детей, едва от мамкиной титьки оторвавшихся? Да твоя милость страшнее жестокости!» Ни дети, ни старик не дожили до возвращения пастора, хоть Лиза из последних сил пыталась их выходить. Вернувшийся священник обнаружил полумёртвую, отупевшую от усталости ученицу, стоящую на коленях возле чумной ямы, куда сгружали тела умерших. На звук копыт Лиза не обернулась, не вздрогнула. Сказала охрипшим голосом: — Моя любовь убивает, отче. Я любила семью — их всех перерезали. Я любила приветивших меня под кровом своих — их казнили их же соседи. Я любила эту деревню — всех забрала чума. Я несу смерть. — Не смей так говорить, дитя! — пастор обнял её за плечи, поднял с колен. Повёл к дому. — Любовь Бог нам посылает. — Любую ли? — Что? — Любую ли любовь, отче? Лиза любила деревню. Деревни больше нет.***
Лиза любит. Его насмешливую и снисходительную улыбку, его ласковые нежные руки, его мягкие губы. Его объятия и поцелуи любит тоже. Его присутствие почти заглушает в ней страх и его убить своей любовью. Лиза любит своего мужа. За острый и пытливый ум, за долгие философские споры, за до сих пор не угасший живой интерес к тайнам жизни и смерти. С ним она забывает о времени, с ним она забывает о страхе. С ним она не чувствует себя бессильным человеком, не способным никому помочь и никого спасти. Он подарил ей крылья, знания, смысл жизни. Она стала его человечностью. После гибели Лупу Лиза искала того, кто научит её побеждать смерть. Бороться на равных с чертовкой, приходящей в тысяче обличий и носящей тысячу масок. Она расспрашивала в каждой деревне, в каждом городе о ком-то, кто познал бы тайны бытия. Чаще — её гнали от порога прочь, кричали в спину: «Богохульница! Еретичка». Единожды — полушёпотом торопливо сказали: «Есть такой человек. Вот только человек ли?» Лизе не страшно. Она наложила на себя виру, пообещала себе спасти не меньше душ, чем уже сгубила своей любовью. Человек ли, демон ли — пусть научит её гнать смерть от людских домов! Он был поражён её храбростью. Он впустил её в свой дом. В свою библиотеку. В своё сердце. Она снова научилась улыбаться, дышать полной грудью, нашла утешение. Смеялась его шуткам, подтрунивала над его изрядно запылившимися манерами. Не заметила, как влюбилась. Он назвал её своей женой. Она его своим мужем. Его руки гладили её плечи, когда снились ей кошмары. Его губы целовали её, возвращая покой и мир в душу. Его слова шептали ей о том, какая она светлая, чистая, красивая, умная. Он не был человеком, но согласился стать им ради неё. Готов был пожертвовать всем, сложил свою сущность к её ногам, будто жертву на алтарь. Она подарила ему сына, в котором соединились воедино она и он. Но ни на секунду Лиза не забывала о том, что несёт её любовь тем, кого она любит. Без устали она лечила жителей Тырговиште, платя свою виру за гибель семьи, родни, целой деревни. И обмирала вечерами от страха, что когда-нибудь найдёт трупы мужа и сына. Не говорила им об этом страхе, незачем. Она сама придумает, как их защитить. Когда в её дом врываются церковники, в глубине души Лиза чувствует облегчение. Возмущается, возражает, отбивается — но знает, не спастись. Впереди костёр. И надежда вдруг вспыхивает в душе: что если её жестокая любовь получит её, а не мужа с сыном? Насытится ли смертью Лизы? Отступится ли? Она столько лет жила в долг. Пора платить. До последней капли крови, до последнего вздоха. Сгорая на костре, Лиза молит лишь об одном: «Не мсти за меня. Не начинай свой крестовый поход. Моя вина, что не умерла сначала с семьёй, позже с роднёй, затем с деревней. Пусть смерти на мне пресекутся! Пусть вы оба останетесь живы!» Огонь вокруг неё, внутри неё. Она и есть огонь. Лиза любила мужа и сына. Лизы больше нет. Значит…. Они останутся живы?