На расстоянии вакуума.

Почему-то мне кажется, что я уже сбился в исчислении времени. Если это так, то это очень печально, ведь… Хотя если хорошо подумать, с самого начала все пошло не так. И теперь факт того, что мое исчисление времени сбилось в самом начале, не так уж важен. Конечно, в первую очередь я выстроил график и систему своего будущего питания. Как бы то ни было — во всяком случае, сейчас — я хочу прожить как можно дольше. Конечно, я понимаю, скорее всего, это желание сиюминутно; пройдёт чуть больше времени, и мне захочется подохнуть от тоски… Не знаю, голода… мрачности собственных мыслей, которые вместе со мной заперты в вакууме и одиночестве. Ну, а пока мой рассудок непоколебим, я буду прилагать все усилия для того, чтобы он таким и оставался. Где-то я слышал или читал о том, что мозг начинает обманывать сам себя, если долго смотреть в своё отражение. Возможно, это глупо, возможно, бессмысленно, возможно, параноидально, но в связи с этим я решил смотреть в иллюминатор как можно реже. Это стало одним из правил моего выживания в космосе. Я мыслю как отличник дисциплины «обеспечение безопасности жизнедеятельности». Как будто это школа, урок… или ещё сложнее — экзамен. Где-нибудь в несуществующем будущем. И преподаватель спрашивает какого-нибудь ученика вот о чем: — При межпланетном перелёте средство передвижения потеряло управления, и вы повисли в невесомости. Когда прибудет другой корабль, неизвестно, ваши действия? — Ну… эм… ну… Сначала я посчитаю запас продовольствия и, эм… посчитаю предполагаемое время нахождения в космосе. — Хорошо, молодец. Дальше! — Постараюсь составить себе график бодрствования и сна и разбить его на предполагаемые блоки. Таким образом, я смогу рассчитать приемлемое время для принятия пищи. — Хорошо. Что ещё? — Не смотреть в отражение. — Что?! — удивлённо спросит преподаватель. — Без особой надобности я постараюсь не смотреть в иллюминатор, потому что там есть мое отражение. — Что?! — вновь удивлённо спросят его. — Почему?! А что такого в твоем отражении? — Ничего, — ответит школьник. — Оно просто есть… Оно может внушить мне все что угодно. Я так думаю, — скажет он. А это ведь это обычный школьный экзамен, и его слова проберут преподавателя до кончиков волос. Она задумается над его словами, потом улыбнется и скажет: — Нет! Третьим пунктом будет… — и с довольной улыбкой окунет малыша лицом в дерьмо, но навсегда запомнит его слова, в которых были и смысл, и осознание этого мира. Вполне возможно, этот самый школьник в свои, не знаю, десять лет будет лучше адаптирован к жизни, нежели эта тетушка с адским причесоном. В любом случае, я составил себе план выживания в таком виде, в котором мог его представить и осуществить. Еще я включил физические упражнения. Как минимум это позволит убить время, которого у меня теперь, с одной стороны, более чем достаточно, а с другой — все зависит от количества пищи, воды и способности моей ракеты вырабатывать кислород. Кстати говоря, топливо теперь тратится только на поддержание жизни. Мне некуда лететь, мне не для кого проводить какое-либо исследование. Единственное, что я могу сделать, я уже воплощаю в жизнь… Я надиктовываю это самое послание бортовому самописцу. Сейчас это единственный мой друг и собеседник… молчаливый собеседник, который внимательно слушает. Который может дословно воспроизвести мои слова. — Ещё одно правило. Никогда не слушать свои записи. Вот, что я решил, вот до чего я додумался. Мне кажется, что таким образом я смогу обезопасить свой разум от проникновения в него шизофрении. Правда ли это или лишь догадка, домысел? Неизвестно. У меня есть время для подобного самокопания, но нет настроения для этого. Вместо этого я лучше расскажу про великолепную аферу моего мира. Она заключалась не столько в обмане, сколько в мистификации и переписывании фактов и слов. Сказанное однажды теряло актуальность, и его дополняли. По прошествии нескольких лет меняли порядок, чтобы сделать формулировку более точной. Затем, спустя ещё некоторое время, часть слов заменяли выгодными и начинали получать выхлоп. Затем, когда система переставала работать, её заменяли новой, созвучной со старой, но имеющей под и за собой другие основания и понятия, а после круг повторялся. Человечество неустанно наблюдало за этим, прислушивалось к веянию моды и катилось дальше. Конечно же, до этой глобальной аферы были другие, точно такие же, но мелкие. Образовывались они на основании людского любопытства и пытливости. Пока все это было в маленьких размерах, люди называли это верой, потом оно стало религией. Наверное, человечеству надоело придумывать множество богов, знать их привычки и место в пантеоне… лень… Моим миром правила лень, и именно она двигала прогресс. Но отдельно хочу отметить вот что: изначально, когда появился один бог, все было нормально. Он, возможно, сказал сам, возможно, домыслили его приближенные и записали слова на пергаменте. И вот эти слова, принадлежащие личности, вот это и было верой, а вот потом… Потом меняли порядок, чтобы сделать формулировку более точной. Затем, спустя ещё некоторое время, часть слов заменяли выгодными и начинали получать выхлоп… Ну, вы поняли. Причём из-за тех слов человека не стало, и это лишь укрепило силу им сказанного, превратило в систему правил… А мы, люди, были созданы, чтобы нарушать правила, а если возможности нарушить нет, то изменять их таким образом, чтобы нарушить можно было. Так появилась религия. То есть ее основали вокруг одной личности и слов, ею сказанных… Так появилось и безумие, которым заболели особо внушаемые экземпляры нашей расы. Они стали зависимы от созданной словами системы порядков и устоев. Были и те, кто шли против. У них была другая вера, не преобразовавшаяся, не эволюционировавшая. Самое смешное заключалось в том, что вера, какой бы она ни была, всегда существовала без навязчивости, с уважением к другим верованиям. Религия же была властолюбивой гнидой, что паразитировала в мыслях. Вот сейчас я об этом рассказываю и понимаю, что такой исход для религии был логичным. Ведь нельзя построить хороший дом на песке… И если бы те слова, если бы их не начали менять, то они стали бы постулатами, аксиомами, фундаментом. И если бы религия была бы всего одна среди верований, она захлебнулась бы в собственном дерьме, но есть одно «но». Их, примерно в одно время, возникло несколько. И это стало одним прекрасным поводом для раскола человечества… для начала глобализации затворничества и одиночества. Но об этом необходимо сказать несколько больше. Дело в том, что вера, если она есть — а она есть! — не требует службы, посвящения жизни и прочих условий. Религия же вечно в чем-то нуждается, чего-то требует и хочет. Причём от каждого и всё. И те фанатики, что заболевали мимими-идеями, собирались в группы, чтобы создавать места «уединения». И там они обращались к идеям, кишащим в головах, культивировали их и верили, что общаются с идолом религии… они называли это верой в Бога.