Последний день Помпеи

Война самое тяжёлое, что может пережить любой человек. Если и пережить, потому что не каждому дано выдержать потрясения, которые несёт разрушительная сила чужого гнева в холодно-обжигающем сочетании с желанием отстоять, выстоять, защитить тех, кто дорог. Арсений предчувствовал такое развитие событий, но старался об этом так глубоко не думать. До того момента, как его созвали на фронт во второй раз, был чудесный вечер. Его суккубьей душе просто необходим был променад¹ до своих добрых знакомых. Они давали маскарад, ибо в тяжёлые времена в первую очередь сто́ит уделить внимание своему душевному состоянию. Даже зная, что завтра придётся ехать на сборы, в сей холодный вечер Арсений Васильевич был в прекрасном расположении духа и намеревался взять всё возможное от мазурки и вальса. Надев на себя самый роскошный – по его скромному суккубьему мнению – наряд, прикрыв лицо серебристой маской без изысков в виде блестящих каменьев, кои говорили бы о его состоятельности. Суккубьи чары скажут лучше драгоценностей о его привлекательности. Арсений предавался танцам с такой охотой, что позавидовали все его сородичи. Как же ему хорошо просто здесь, на этом светском приёме, где чу́дной интригой пропитан каждый взгляд и движение. Выводя очередную прекрасную даму на вальс, Арсений вдруг замечает словно отблеск в толпе танцующих. Мгновением ранее ему думается, что показалось, может знак отличия какого высокопоставленного чиновника. Однако блеск, мигом сверкнувший в глазах, прочно хватается за мысли и держит крепко даже когда прекрасная дама изящно крутится вокруг своей оси. Арсению кажется, что он что-то упускает, что-то очень важное. Знаки судьбы обычно становятся ему ясны быстро, но этот, будто причудливый язычок пламени, ускользает вновь и вновь. Словно неведомая сила разворачивает суккуба, заставляя отпустить руку прекрасной дамы, а в следующее мгновение он оказывается в руках высокого юноши, дыша так загнанно, что смутило бы простого человека. Арсений изучает лицо того, кому он по велению судьбы попался. Высокий, столь высоких, даже выше себя, Арсений ещё не встречал, лица не видно наполовину, но черты дорисовываются сами, представляясь мягкими и чуть детсковатыми. Из-под маски на него растерянно глядит пара зелёных глаз, пока пальцы ощущаются на талии с такой непохожей на юношескую силой, что суккубья сущность, будь она прекрасной дамой, затрепетала бы ресницами и всей своей сутью от такого проявления внимания. Арсению думается, что сожми его чуть крепче эти руки, то позабыл бы о том, что в его планах была та милая мадмуазель. Хоть до этого он не задумывался о близости с мужчиной, но почему-то тело отзывается, что-то тянет сильнее прижаться, если даже не прильнуть губами, то позволить этим рукам обхватить себя, увести куда-нибудь, подальше от шума. Но эти чудесные руки незнакомца отпускают его, с губ слетает сбивчивое «мои извинения» и юноша теряется в толпе танцующих, даром что при таком росте это составило бы огромного труда. Арсений стои́т поражённый, не решаясь вернуться к своему плану. Почему-то суккубий голод перестаёт глухо дрожать где-то под грудной клеткой, дышится легче, будто стало всё понятно. Но что именно понятно стало, Арсений не знает. Отчётливо понимается только одно: хочется хоть словом обмолвиться с незнакомцем. Желание не исполняется очень долго. Второй призыв, одна битва изнурительнее другой. Не по душе Арсению все эти сражения, ему бы сейчас косы сестрице заплести, вдохнуть в грудь свежий воздух полесья, кошку обнять и приложить к ранам души. Но он здесь, в месиве из криков боли, стонов отчаяния, командного зова и пепельных залпов. Одним днём, тёмным из-за смога, Арсений весь измотанный возвращался в своё вре́менное пристанище. Видать, не смог уследить, потому чары с него водопадом скатывались, ледяным потоком заливаясь в таких же измученных людей поблизости. Так одному унтер-офицеру бес в ребро и ударил. Прижал он к ближайшей стене Арсения, руки распустил. Мог бы суккуб с этим справиться, да только сил совсем не осталось, да и подпитаться было бы неплохо. Но дальше рук под кителем не зашло... как ошпаренный отскочил мужчина от суккуба, мечась из стороны в сторону. Арсений глядел, а у него на спине какая-то невиданная живность сидит между лопатками, полыхает огнём. Значит точно ошпарился. А как убегает унтер-офицер, сорными словами раскидываясь, обращает свой взор суккуб на животинку необычную. То ящерка, такую видал он в энциклопедиях в папенькиной библиотеке. Только откуда такая пламенная явилась... – Петруша, поди ко мне, – доносится издали, а зверушка тут же юрко перебегает лапками да за два мгновения оказывается в руке... руке с россыпью колец. В той самой, одна из которых сжимала суккубью талию на балу. – Благодарю, – вполголоса молвит Арсений, даже и не думая, что его услышат. – Осторожнее были бы, Арсений Васильевич, – в шутку, кажется, журит его молодой капитан, принимая в руки без боязни огненную живность. Арсений снова упускает его, потому что в этот раз налюбоваться не мог полной картиной черт лица, высоким телом в форме, заботливым поглаживанием чу́дного огненного существа. Но клянётся себе Арсений своей сутью, в следующий раз точно не упустит он зеленоглазого капитана с огненным существом. Но закручивает вихрь судьбы его жестоко: сначала ранение, от которого темно в глазах стало так, что думалось не увидеть больше света белого. А по приходу в себя знакомится Арсений с новой жизнью. Вампирская суть оказывается под стать ему самому – благородной и честолюбивой. Своего мастера чтит Арсений, уважает и любит... последнее выясняется только лишь потому, что пришлось проверить свою теорию. Мягкость, добросердечность, человечность Вольдемара будто совсем окутывают Арсения защитой, но тот ему неистинный и это чувствуется предательством. И нет-нет да срываются мысли вновь к тому капитану, но видя то, как приходится существовать с неистинным, такой участи для него не хочется. Мастер же поймёт, он знает всё о его природе. Но, может, расскажи он всё Антону Андреевичу – узнал-таки как звать его спасителя – может и понял бы, принял бы. Но уж точно не те ужасные вещи, что сотворил Арсений с врагами... подставляясь под их жадные ласки сгубил каждого, кто мыслил навредить дому вдовушкиному да девкам местным. Вольдемаровы объятья как ключевая вода для него были в те дни. Мастер его берёг, заботился как мог, любил крепче всякой одноночки – повелось так звать тех, с кем изменять вампиру ходил Попов – укрывал и в его руках было спокойно. Но ловит себя на мысли Арсений всякий раз, лёжа в прохладном тепле объятий Вольдемара, неистинные они друг другу, вредны долгие ласки его мастеру, хоть тот и вампир. И Антону Андреевичу будут вредны, хоть тот и маг, как выяснилось. Разрывает Арсения на части от этих тяжёлых дум, но поделать с собой ничего он не может. Ну тянет его душу к капитану Шастуну, тянет сильно. Арсений узнаёт от своих подрядных вести с зоны, где ведут осаду под командованием Шастуна, в числе которых есть ещё и ему подобные, опять же, как выяснилось. Беспокоится Попов всякий раз, когда приходят тревожные новости об очередной атаке врагов. Но каждый раз обходится, докладывают, что жив тот, здоров и шутить изволит даже с раненой рукой. Думал Арсений, что сильнее мучений не будет. Но хуже становится от новости, что Вольдемара больше нет. Тогда его заполнило до самого края отчаянной болью, он сымитировал тяжкое ранение и покинул поле боя. Ему снились кошмары каждую ночь с момента отъезда, темнили ужасающими образами, дыхание будто крали разом и, непривыкший до конца к отсутствию необходимости дышать, Арсений просыпался в холодном поту. Даже и не знали те одноночки о том, что не красавца-графа они заполучили на ночь, а измученного, с исполосованными нервами и синяками под глазами. Арсений всё тоскует по возлюбленному долгие полтора месяца, пока в один из его спокойных дней средь постоянных и вынужденных выходов в свет за одноночкой не являются в гости. Горничная, что сердечно относилась к Арсению Васильевичу, возвещает о визите какого-то молодого капитана, отчего тот удивлённо глядит на Па́влу, но та только кивает, докладывая, что капитан срочно попросил беседы. Едва закрылась дверь в опочивальню, Арсений приободряется, тут же наспех одевается во что поприличнее, негоже в халате гостю на глаза показываться. В гостиную лестница ведёт, на ней Арсений и замирает, смотря на явившегося взору Антона Андреевича. Не верит Попов в то, что видит. То есть все важные дела отложил капитан, чтобы с ним срочно свидеться. Почему-то так сердце ухает, трепещет, больно тянется к другому. – Арсений Васильевич, – молвит капитан, но не продолжает, будто растерялся. Арсений чуть улыбается, прямо как в первую встречу. Вестимо, чары действуют на славу. Только вот что так грустно глядит на него капитан, будто жалеет. – Осунулись вы что-то, совсем себя не бережёте, – вдруг проговаривает Шастун, обеспокоенно шаря по всему Арсению, словно ищет очаг недуга неизвестного, – думал, покинете боевой фронт, сразу поправитесь. А вам всё нездоровится. Замирает в это мгновение Арсений, так и не спустившись, будто леденеет меж ступеней зависнув. То бишь видит капитан не туманно навеянный прекрасный морок, а самого Арсения, усталого и безутешного в своей боли. – Уж простите за мою бестактность, – винится Шастун, чуть склоняя голову. Преодолевая всё же ещё пару ступень Арсений торопится сказать: – Не сто́ит извинений, Антон Андреевич, – благоговеет он от мысли, что вслух произносит это имя, не в мыслях, не в указ узнать как обстоят у капитана, а так, да ещё и его так позвать, – с вашей стороны мило справиться о моём здоровье. Но только ради этого вы меня почтили своим визитом? Вплетает чаровские нотки в свои речи не нарочно Арсений. Всё внутри просится ближе, утолить ледяной огонь суккубьего голода. Но не хочет сердце такого. Господь ведь милостив, правда? Удержит от того, чтобы не потерять капитана. Ведь коли поддастся Антон Андреевич чарам, будет им вместе близко и жарко, да только после горько будет расставаться с единою мыслью – неистинные. Но молвит Шастун бесстрашно, взглядом проходясь по спускающемуся по лестнице Арсению: – Ваша правда, не только поэтому, – чует суккубье нутро, как отзываются теплом слова Антона Андреевича в самом сердце, – смею доложить, что перебрасывают наш отряд на дальние земли близ Старого Оскола. Завтрашним днём отбываем, потому я и увидеть вас хотел прежде, чем в такую даль отправляться. Колет сердце в груди Арсения от двух чувств: расставание грядёт надолго, неизвестно даже насколько, но ведь пришёл, явился поглядеть на него. Знает ведь, кто таков Арсений, узнал, почувствовал точно, но всё равно пришёл. Попов спускается до последней ступени, ровно ростом с Антоном Андреевичем становясь. А стоя́т они так близко, что полруки и того много будет. Арсений не терпит такого расстояния между ними, протягивает руку к щеке Антона Андреевича, проводит по ней, собирая щекочущее тепло. Капитан обхватывает мягко обеими руками кисть, к губам тянет, пальцы вдруг целуя с усердием таким, будто сама императрица ему благоволит. Бабочки словно сердце Арсения окружили, своими нежными крылышками щекоча. Но едва он тянется в объятья заключить, как Антон Андреевич отстраняется, зацелованную руку прикладывая к своей груди, в место, где быстро-быстро стучит сердце. – Не хочу тебя терять, – шепчет сокрушённо Шастун, взяв и другую руку в свою, – знаю же, что тебе, соблазнителю, я не суждён. Но поделать с собой ничего не могу, нужен ты мне, Арсений Васильевич. – Не потеряешь, – едва слышно вторит ему Попов, чуть сильнее сжимает теплые пальцы, – мне доводилось любить неистинного. Пусть снова так, зато это будешь ты, Антон Андреевич. Горько улыбается ему в ответ Шастун, но и правда, не удерживает своего порыва, льнёт поцелуем к приоткрытым устам Арсения, словно бы кидаясь с обрыва в ледяные воды бушующего моря, прямо на острые колья-камни. Да только перед закрытыми глазами Арсения вдруг совсем ярко становится, дыхание перехватывает, дрожь пробирает до самой глубины души, будто свет во всём мире погас и вновь явился, хлынув с новой силой и этой обжигающей волной его прибивает к нему. К тому самому, что понравился сразу, к тому, о ком переживало сердце больше, чем за самого себя, к тому, кто не побоялся явиться даже под угрозой никогда не вспомнить их ночь любви. Арсений облегчённо выдыхает прямо в губы, оплетает руками, повис бы, да ровно по росту стои́т со своим истинным. – Что такое? – спешно отстраняется Антон Андреевич, руками лицо обхватывая, в глаза смотря пристально, снова что-то ища. – Ты мой истинный, – выпаливает Арсений, едва приходя в себя от сего открытия, – судьба... благосклонна к нам. – Правда ли? – звучит голос Антона Андреевича с надеждой. – Правда. Твой я. С самого первого дня и до конца их. Антон Андреевич счастливо улыбается, веря на слово, ведь не стал бы врать Арсений Васильевич о таких вещах. Следующие поцелуи срывает Попов сам, обнимая за шею, и вот сейчас руки истинного обхватывают талию, что соскучилась по этой силе, по этой собственнической власти любовника. Подхватывает его Антон Андреевич и снимает со ступени Арсения, чуть кружа в воздухе. Чуть ли не наперегонки спешат они в спальную комнату, торопятся изо всех сил, стремятся друг к другу ближе. В одной рубахе оставшийся Арсений оказывается возложен на подушки, зацелован везде, где только можно. Крадётся мысль коварная о том, что облюбливал кого-то так же сильно Антон, но прижиться этому коварству не удаётся, уж очень старательно отвлекает его истинный от такой блажи. Острый укус в шею, Арсений вскрикивает, на простынях мечется, хватается за обнажённую спину крепче. – Клыкастик ты мой, – выдаёт свою догадку Антон, улыбаясь в поцелуй, сжимая рукой бедро, ведя выше, – мой хороший. Желанный. Что же ты делаешь со мной? Знаешь хоть, какую власть ты надо мной имеешь? – Антон, – от мучительного наслаждения стонет Арсений, даже двух слов связать не может, как ему хорошо. Понятия не имеет, но чувствует, что власть его над истинным сильна. Ведь волен выбирать предназначенный судьбой другой путь. Но Антон выбрал Арсения. Ещё с первого взгляда выбрал, потому и не смеет сейчас и секунды даром терять, покрывая поцелуями светлокожее тело. Арсений обхватывает ногами за талию Антона, потирается нетерпеливо, просит снизойти, хочет сам покориться. Лишних преград не терпит Антон, стягивая белоснежную рубаху с тела Арсения и на мгновение так и замирает, жадно разглядывая. – А родинок-то не счесть, – восхищённо выдыхает на кожу на плече Антон, отчего стонет Арсений ещё громче. Как проникает заботливо горячая плоть в податливую, страстную глубину, Арсений глаз оторвать не может от лица своего суженого. Антон прикусывает губу, почему-то не пускает такой сладостный стон их единения на волю. Тянется поцеловать напряжённые губы суккуб, уверяет, сейчас всё дозволено, даже кричать. Понимает его правильно Антон, целуя глубже, почти скуля в поцелуй, едва сделав первое плавное движение. Оба не могут закрыть глаза. Антон впитывает в себя каждое изменение в лице своего суккуба, подобно ткани, на которую пролили горяченный чай. Арсений же держит глаза открытыми изо всех сил, потому как от сладостных движений в себя хочется сомкнуть веки от нестерпимо приятных ощущений. Удовольствие накатывает постепенно, горячими волнами одна за другой. – Мой, ты мой, – сбивчиво шепчет в губы Антон, ощутимо дрожа, он близок. – Сейчас и всегда, огонёчек, – срывается в ответ с губ Арсения на другие, растягивая гласные в последнем слове. Разобранный на маленькие искры мир собирается не сразу. Арсений приходит в себя с ощущением тёплых прикосновений на шее. Антон будто собирает выступившие капли пота губами, затем едва прихватывает кожу и снова отпускает. Рука Арсения нащупывает мягкие волосы на затылке ласкающего его истинного, вплетаясь, гладя. – Твоё благородие, – шепчет, словно бы потревожить их нежность может Антон, – надо успеть напитать тебя до моего отъезда. – Как же мне тебя отпустить теперь, счастье моё? – слабо улыбается Арсений, открывая-таки глаза, любуясь увлечённостью своего истинного. – Не могу я рисковать тобой, клыкастик, – не отвлекаясь, твёрдо проговаривает Антон, – ты у меня хоть и вампир, но ведь знаю, что не по душе тебе эти сражения. – А я тобой рисковать не могу, – увлекает в свои объятья, притягивая лицо к себе, целует эти губы Арсений, – я с тобой куда угодно последую, только позволь. Антон кивает. Они ещё успеют повздорить немного потому, что не сто́ит война жизни прекрасного Арсения. – За прекрасного – благодарю, но тебя, счастье моё, я не отпущу одного. Разузнает Арсений, что служит капитаном не только простому народу Антон, да ещё и в специальном отряде числится. – Это Елик. Требует величать его только так и никак иначе. Целитель хороший, в голову порой лезть изволит. – Ёб твою налево! Теперь в башку твою неразумную не пробраться! – ругается сам на себя водник. – А великий и могучий диалект к нему изначально прилагался? – смеётся Арсений. – Он уж таким уродился, с водой в руках и крепким словом в зубах. Миссий у них будет немерено. Придётся отправиться во Францию и спасать людей от внезапных пожаров, виной которым станет огневик-менталист, которому не по душе пришлось изобразительное искусство. Побывают и снова в неспокойной Российской империи, где придётся защищать благородные семьи от повального заражения невиданной болезнью, что приходит от холода. Тут воднику было нетрудно догадаться, что виноват сородич по стихии. В Англии придётся рассекретить бесчинствующую чету вампиров, после встречи с которыми Арсений навсегда решит, что никогда не выпьет крови ради удовольствия. Антон его в этом поддержит и обнимет. В Италии магическими силами спасут многих дам от неуловимого негодяя, лишающего чести. Антон навсегда запомнит глаза своего вампкуба, который с яростью отрывал конечности этому мерзавцу. И долго будет успокаивать, что таким устрашающим видом его не отпугнёшь. В Испании придётся попотеть изрядно, потому как в деле будет замешана целая банда сумасшедших активистов, которые решат покорить горную вершину, но попадут под проклятье древнего золота. Боевая пятёрка и вампкуб спасут добрый десяток жизней, выяснив истинную причину происходящего. Снова ментальное вмешательство. Но спустя столько времени, почти две сотни лет, сменив столько видов, стран, языков и культур, они вместе. Даже сейчас, расследуя дело о ритуальных убийствах суккубов. Антон и Арсений вместе, потому что судьба такая интересная штука, что позволила им быть единым целым. А однажды утром, после суда над злодеем-менталистом, Арсений расскажет самую приятную новость из всех, что могли быть. Их будет трое. Антон станет счастливым, потому что за столько лет беготни и дел насущных, он совсем позабыл, что счастье может быть таким. Расцелует своего вампкуба и пойдёт переклеивать обои в гостиной. А то что-то эти его драгоценному супругу разонравились.