Что такое любовь, Гарри?

Том никогда не относился к людям хорошо. Он видел от них лишь презрение и ненависть. Он умел испытывать лишь презрение и ненависть. Том никогда не улыбался искренне. Ему это было не нужно. Том никогда не сожалел о том, кем стал. Он стал Великим, именно Великим, с большой буквы. Том гордился всем, чего достиг. Том знал, что стал действительно сильным магом, как знали это и все жители Магической Британии. Том никогда не сомневался, даже впервые разрывая свою душу. Он не сомневался, и достиг таких высот, какие не снились никому. Том не сомневался, что Лили и Джеймс Поттеры должны были умереть. Том не сомневался, направляя волшебную палочку на младенца, лежащего в колыбели. На младенца, смотрящего на него потрясающими изумрудными глазами. Тогда что-то царапнуло искалеченную душу, ее изуродованные остатки. Том никогда не сомневался. Тогда почему вдруг его рука дрогнула, а губы так непослушно прошептали заветное проклятие. Проклятие, луч которого отражался в печальных глазах напротив. Том никогда не сомневался. Тогда почему он предлагал тому перепуганному мальчишке с ярким, непокорным огнем в глазах цвета Авады встать на его сторону вместо того, чтобы его убить? Том никогда не сомневался. Тогда почему он отпустил мальчишку с отчаяньем и яростным упрямством в восхитительных глазах с того кладбища? Зачем устроил этот фарс? Зачем показал ему, что Нагайна укусила того рыжего Предателя Крови? Почему не убил его, пребывая в неокрепшем разуме почти каждый день? Том не знал. Тогда не знал. Том прекрасно помнил яркую вспышку Авады в изумрудных глазах. Помнил мимолетный страх и восхищение. Помнил холод и одиночество. Том помнил, как стоял на обгоревших развалинах Хогвартса, а в следующее мгновение пробудился на том же самом месте, где когда-то погиб. Том помнил обожающий взгляд девушки, назвавшейся Дельфини. А также Том помнил, как осознал все, что натворил, когда его душа была лишь безумным огрызком. Том не задумываясь убил Дельфини. Убил собственную дочь. Нет. Не его дочь. Дочь безумной Беллатрикс Лестрейндж. Том помнил, как вновь встретил Гарри Поттера. Гарри Поттера, оставшегося все таким же юным и обманчиво-хрупким спустя почти половину века. Том помнил свое восхищение. Том помнил свой интерес. Как мальчик сохранил молодость? Как обрел бессмертие? А еще Том помнил, как впервые спустя столько лет увидел эти глаза, и как вздрогнул совершенно невольно. Он помнил эту пустоту в совершенно смертельных глазах. Помнил это безразличие в глазах, больше не горевших той восхитительной непокорностью, упорством и азартом. Помнил, как ему, великому Темному Лорду, впервые стало не по себе. Том никогда не сомневался. Том никогда не относился к людям хорошо. Том никогда не улыбался. Это его три золотых правила, вшитых в подкорку сознания. Тогда почему Том сейчас улыбается так до одури тепло?.. Почему он сейчас испытывает эту до зубовного скрежета отвратительную нежность? Почему он сейчас впервые в жизни так долго, так завороженно разглядывает ставшие родными черты лица, запоминая каждую черточку, каждое движение чужих пушистых ресниц, почему дышит так тихо и медленно, не желая разбудить человека, лежащего рядом? Ресницы напротив затрепетали, и Том увидел потемневшие, затуманенные изумрудные глаза, смотрящие на него все еще сонно и растерянно. Улыбка сама собой наползла на лицо, и Тому самому стало противно от той волны нежности и умиления, затопившей его разум. Гарри слабо, все еще неуверенно, криво улыбнулся. Том знал, что он уже давно не улыбался. Том знал, что в состоянии Гарри виноват в какой-то мере именно он, ведь именно Дельфини Лестрейндж сожгла Хогвартс, именно она убила тех, кто был дорог мальчику, сейчас улыбающемуся ему обезоруживающе тепло. Как он мог улыбаться так тому, из-за кого его жизнь была сломана еще в самом начале? Том не знал. Не знал, но все же был безумно ему благодарен за эту кривую, вымученную и робкую улыбку, будто он все еще не верил в то, что жив. Том и сам не верил в то, что все это было реальностью. Том никогда не испытывал чего-то настолько яркого, обжигающего и многогранного. У Тома в груди никогда не было так тепло, Том никогда не знал, что такое уют и не знал, каково это, когда у тебя есть дом. Том никогда не знал, каково это — когда тебя ждут с улыбкой, когда кто-то о тебе волнуется. Том не знал, что сидеть возле камина, читать книгу и ощущать вес чужого до безобразия легкого тела на коленях может быть так приятно. Том не знал, что такое чужое тепло. Том не знал. Никогда. Ровно до тех пор, пока не увидел эти пустые глаза. Ровно до тех пор, пока не увидел ухаживающую за безвольным телом обеспокоенную Смерть. Ровно до тех пор, пока его запястье не схватили чужие ледяные, тонкие пальчики, с таким отчаянием не желая отпускать, что Том Марволо Реддл впервые не посмел отказать. Ровно до тех пор, пока его не поцеловали так ошеломляюще благодарно. И пусть лишь в щеку, едва касаясь сухими губами. В одном лишь этом жесте было больше эмоций, чем во всем Томе. Ровно до тех пор, пока ему не улыбнулись так, как улыбался лишь Гарри Поттер. Ровно до тех пор, пока он не узнал, что такое жизнь. Том растянул губы в нежной улыбке, когда Гарри, даже толком еще не проснувшись, подтянулся вперед, целуя его как всегда мучительно медленно и осторожно, будто боясь, что вот-вот его оттолкнут. — Доброе утро. — отстранился Гарри, садясь в кровати, и одеяло спало, обнажая бледную нежную кожу небольшого, слишком узкого плечика, на котором осталась алеть его метка. Том с усмешкой поправил его, замечая, как по щекам Поттера расползся почти незаметный румянец, будто это у них впервые, и легко поднялся с кровати. Гарри тут же подобрался, провожая его растерянным взглядом. — Куда ты, Том? Тот усмехнулся, взглядом приглашая Поттера за собой, и тот не подвел, с незаметной улыбкой вылезая из-под теплого одеяла и направляясь за ним. Том никогда не улыбался. Том никогда не сомневался. Том никогда не относился к людям хорошо. Тому уже давно наплевать на эти золотые правила, которым он следовал всю жизнь. Зачем ему эти пустые слова, когда сейчас под ним лежит такой восхитительно покрасневший, тяжело дышащий и смотрящий из-под длинных ресниц помутневшими от возбуждения глазами цвета проклятия смерти Гарри Поттер? Зачем ему эти глупые правила, когда Гарри Поттер так сладко стонет при каждом его движении, когда заводится даже при простом поцелуе? Зачем ему этот мир, если рядом тихо сопит Гарри Поттер, если в руке тихо шуршит книга, а напротив так уютно потрескивает камин?.. Вот именно. Этот мир ничто без Гарри Джеймса Поттера. Точно также, как и сам Том.