***
Вместо наказания обнаруживается пустая могила, а в лучах рассветного солнца — новая жизнь. Уильям плачет. Горько и облегченно, словно вновь явился на свет, только теперь он чуть больше знает об этом мире и людях, за которых стоит сражаться. Уильям плачет, когда его король, его ослепительное солнце, осветившее некогда дорогу, что вывела из тьмы, смотрит с таким пониманием, будто сам прожил в его шкуре все эти годы. Уильям всматривается в лучащееся озорством детское лицо и не видит и капли осуждения. Или обиды. Или злости. Уильяма разрывает от неправильности происходящего, он чуть не отобрал у людей их веру, их надежды, их свет. Уильям плачет, потому что сделал бы это снова, если бы магия времени Юлиуса обернула всё вспять. Печать предательства, самый страшный грех, не сможет с ним разделить даже Патри. Но Юлиус смотрит так, как только он умеет смотреть, и в его взгляде отчетливо читается, что Уильяму в последнюю очередь нужно захлёбываться в горечи прошлого. И Уильяму становится стыдно. Лицо опаляет жар, когда он рваными движениями стирает солёные слёзы влажными холодными ладонями. Мысли проносятся одна за другой. Как он может предаваться меланхолии и буксовать в такой важный момент; Юлиус дал ему шанс, который никто бы другой ему не предоставил; он пройдёт через это не один; держал бы Патри его за руку, если бы сейчас был рядом?.. Он клянётся, что больше не подведёт ни Юлиуса, ни королевство, ни себя, ни кого-либо ещё. Потому что теперь он знает, что делать. Потому что теперь у него есть Патри, и он сделает всё правильно.***
Суматоха следующих дней сводит с ума и одновременно отрезвляет. Уильям не видит Патри, и это заставляет вспоминать о жизни до него. Тусклой, с редкими вкраплениями солнечных зайчиков, вихрем врывающихся в монотонные будни во время редких встреч с Юлиусом. Уильям так трудился, чтобы на него прекратили смотреть с презрением, будто он просто ошибка несовершенной системы. А потом появился Патри, и Уильям разделил с ним самые счастливые дни со дня своего рождения. Иногда он думает, что эта колючая тёмная сущность, не смотря на всевозможные предрассудки о тёмных сущностях, принесла ему удачу. Иногда, глядя на четырехлистный клевер на чужом гримуаре, он в это действительно верит. И когда Уильям наконец вновь встречает Патри, отпадает надобность в «иногда». Уильям верит, что Патри — его удача. Он смотрит на нерешительно переминающегося с ноги на ногу Патри и его озаряет самая очевидная вещь на свете: их вела судьба. Всегда. Судьба, рок, фатум — как оно там называется? Безрассудная отчаянная глупость? Патри не просто так оказался заперт в теле Уильяма. Уильям, в свою очередь, не просто так позволил Патри вести. Уильям сделал ставку в этой рисковой игре, подсознательно зная, что на его стороне удача. Кто-то скажет — самообман. Пускай. — Я выбрал тебя, — Уильям захлопывает за спиной Патри тяжелые двери залитого лучами полуденного солнца кабинета. Они стоят спина к спине. — И сделал бы это снова. Столько раз, сколько потребуется. Снова и снова. Я буду на твоей стороне. Он говорит эти слова, потому что хочет показать Патри, что тот тоже сделал правильный выбор. Показать, что люди не только сгусток алчности и грубой похоти. Показать, что для него это важно также, как и для Патри. Показать, насколько тот для него важен. Тогда, сейчас, завтра — всегда. Уильям оборачивается, когда слышит шелест чужих одежд, и теперь они смотрят друг на друга в упор. — Мне нравится звук твоего голоса, — признаётся Патри первым делом, — так бы и слушал днями напролёт. Но ты такой зануда. Мне казалось, сначала гостям предлагают чай и начинают разговор с кратких сводок об очевидных вещах? Они смеются. Уильяму кажется, что он смеётся так впервые в жизни. Не просто весело и от всей души, этот смех рвётся из глубин, рождаемый в другом человеке и разделённый на двоих. Он уверен, Патри чувствует то же самое. Уильям зануда. Все об этом знают. А временами Уильям нетерпелив. Об этом уже знают только двое. Он, честно говоря, сам узнаёт об этом впервые. Но когда смех прекращается, Патри берёт его за руку. И становится таким серьёзным, что у Уильяма спирает дыхание. На мгновение он видит в глазах Патри отголоски мрачной решимости, которую тот так отчаянно лелеял в своём сердце. Завораживающий вид. Уильям понимает его без слов. Патри не надо произносить ничего вслух. Уильям даже не уверен, что хочет их слышать. Нет, он как раз уверен в том, что не хочет. Это ещё один грех, что останется между ними, скрытый от любых стен этого мира. Только между ними, между их сердцами. Есть вещи, которым не обязательно быть произнесенными вслух, чтобы достичь своей цели. Остаток дня они проводят за действительно пустыми разговорами, времени на которые не было раньше. Времени, надобности. Уильям внимательно слушает о наблюдениях Патри, смеётся и подшучивает, когда тот с неохотой признаётся, что люди не такие уж никчёмные мерзавцы. И не теряет возможности касаться Патри. Гладит мягкие кончики волос, задумчиво накручивая некоторые пряди на суетливые пальцы. Задевает заостренные уши, привлекшие внимание с самого первого взгляда. Уильям не поэт, но несколько стихотворений бы с радостью им посвятил. Может, даже поэму. — Эй, — тихий, почти заговорщический тон Патри вырывает его из раздумий в тот момент, когда Уильям скатывается в крайние непристойности. Во всяком случае, он не уверен, сильно ли отличается физиология эльфов от людей. — О чём думаешь? Ты будто не здесь. — Насколько чувствительны твои уши? — прямо и честно. Патри заливается краской, Уильяму даже кажется, он уже жалеет, что план по уничтожению рода людского не увенчался успехом. Но Патри довольно быстро возвращает спокойное выражение лица и смотрит. С вызовом. — Хочешь проверить? Уильям не из тех людей, которых надо просить дважды. Он подаётся вперёд. Четырехлистный клевер может принимать любую форму. Для него это Патри.