Taken (but not Given)

Накаяма Харуки был немного напряжен, когда возвращался в свою квартиру, сжимая в одной руке пакет с продуктами. Его голова казалась легче, чем когда-либо за последние годы, а легкий ветерок заставлял его теперь короткие волосы щекотать щеку и заставлял дрожать. Когда он вышел на улицу, было довольно тепло, поэтому он не ожидал такого холодного ветра и, конечно же, не взял с собой куртку, не видя в ней необходимости в то время, но слишком хорошо осознавая эту необходимость сейчас. На затылке у него было особенно свежо, он больше не мог согреться и защититься длинными волосами. Он уже забыл, как много это может изменить; слишком привык к этому, чтобы полностью помнить, каково это будет. Куртка будет необходима, пока он не привыкнет к этому, то есть по крайней мере, пока лето не войдет в полную силу. Выходить без неё сейчас было ошибкой. После осознания ошибки, которую он больше никогда не повторит, пришло облегчение, когда он заметил свой дом. Он сделал мысленную пометку брать с собой пальто или шарф, ускоряя шаг к зданию, надеясь зайти внутрь и согреться. Гадая, подходят ли ингредиенты, которые он купил для Горячей Кастрюли, хоть и немного опасаясь, что может быть слишком жарко, но это можно было решить уже после того как он зайдет внутрь и разберется. Когда Харуки поднимался по лестнице, у него было такое чувство, что он что-то забыл. Репетиция группы должна была начаться только через несколько часов, что давало ему время принять душ и приготовить немного еды, прежде чем он отправится. Было время подумать, что он скажет, если его спросят о его волосах, найти правильную отговорку, которая не вызовет больше вопросов. Мафую и Уэнояма легко смогут его понять; они поверят всему, что он скажет, не сомневаясь. Проблема заключалась в Акихико и его кажущейся одержимости. Их барабанщик, скорее всего, был настроен скептически или откровенно убит горем из-за этой перемены в Харуки, и тот ожидал от него всевозможных вопросов и жалоб, от которых было бы трудно отмахнуться. Как будто это не было его виной с самого начала— Харуки резко затормозил, когда подошел к своей двери и заметил знакомого человека около нее. Черт! Его пристальный взгляд упал на спину барабанщика, когда тот стоял, уставившись на его дверь, казалось, с раздражением. Он совершенно забыл про их план встретиться пораньше и перекусить перед тем, как отправиться в студию; обещание исчезло из его головы под шоком от того, что он узнал ранее, потерявшись в тираде эмоций, которые побудили его пойти и сделать эту радикальную перемену в себе. Он не мог просто продолжать идти так, как шел до этого. Ему нужно было что-то сделать, дабы попытаться перестать чувствовать себя таким нелепым и смириться. Должно быть у него вырвался какой-то шум, и Акихико повернул голову, чтобы посмотреть на него. — Ой, Харуки, где ты бы- Акихико застыл, так и не договорив. Его зеленые глаза расширились при взгляде на вид Харуки. Его сумка соскользнула с плеча и упала на пол с громким стуком; звук эхом отозвался от лестничной клетки и почти заставил Харуки вздрогнуть. В этот раз не из-за холода, ведь ветер не мог дойти досюда. Слишком хорошо понимая, как он может выглядеть сейчас, Харуки запнулся и посмотрел в сторону, пытаясь придумать, что бы такое сказать. Что-либо, что не говорило о причине, по которой он это сделал, хотя теперь стало ясно, из-за чего же он всё-таки опоздал. Тон голоса Акихико изменился, когда он заговорил в следующий раз, схватив Харуки за руку и притянув его ближе, гнев покрывал его слова и был очевиден на его лице. Брови его сошлись на переносице, из-под губ блеснули белые зубы. — Твои волосы! Почему ты… Старший поморщился от звука его голоса и крепкой хватки за руку. Остальные слова Акихико он не услышал из-за легкой паники, сразу же задавшись вопросом, не получит ли он синяки от силы, которую использовал Акихико, столкнувшись с его словами и не слыша их на самом деле. — Ну… Понимаешь… Он просто не мог рассказать ему правду. Не после того, что узнал, а после того, что он сделал с самим собой перед лицом этого знания. Если бы все было так просто, он мог бы легко сказать это, давным-давно выразить свои чувства, а не держать их при себе. Не томится в тишине, как идиот, надеясь на то, чего никогда не получит. Часть его злилась, что Акихико никогда не поднимал эту тему, ведь это избавило бы его от большого стресса, даже если бы не изменило его чувства. Причина неожиданного изменения прически была проста: Харуки узнал про любовника Акихико, с которым тот жил. Не то, чтобы он не знал, что у Акихико кто-то был; тот был популярным, даже несмотря на немного пугающее лицо, часто ввязывался в драки с другими парнями за то, что спал с их девушками. Но в этом то и была проблема: не казалось, что у того есть партнер, кто-то, к кому он привязан и кого любит. По глупости, Харуки просто предположил, что такого человека не существует, и держал свои чувства при себе, чтобы сохранить их дружбу. Не думая, что Акихико будет даже отдаленно интересоваться мужчинами, не говоря уже о том, чтобы иметь того в качестве своего партнера. Во многих отношениях это даже не имело никакого смысла; если у Акихико был кто-то, то почему он попал во все эти неприятности? Как он умудрялся спать с кем попало в такой ситуации? Было ли это чем-то вроде «сошлись-разошлись»? Разве это имеет значение? Так или иначе, это был огромный шок и будто пощечина, когда он узнал об этом, чувствуя себя нелепо и глупо, потому что всегда надеялся, что между ними что-то произойдет. Задетый тем, как Акихико небрежно флиртовал с ним и думая, что это было случайно, потому что тот не любил парней. Он чувствовал себя так, словно на нем играли, как на скрипке Акихико; действия парня задевали его сердечные струны, застревали в ритмичной мелодии, которую выбрал другой человек, как будто у него не было собственной свободной воли. Это было похоже на то, как будто с ним играли, использовали, чтобы развлечь Акихико больше, чем что-либо еще. Вот почему он пошел подстричься, освободиться от груза своих чувств к Акихико, прежде чем ситуация еще больше выйдет из-под контроля. Снять оковы, помочь ему пройти мимо них. Он не ожидал встретить его здесь, не ожидал увидеть огонь в его глазах при виде его коротких волос, как это было раньше. Он думал, что у него будет несколько часов, чтобы собраться с духом и лишь потом составить компанию, так что Акихико придется сохранять хотя бы видимость спокойствия. Харуки все еще не знал, что ему ответить, нервно теребя кончики волос. — Мне… Хотелось перемен? — Это звучало как ложь даже для него самого. Акихико сжал его руку сильнее. Он совершенно ему не верил. В следующее мгновение Харуки почувствовал, что его толкают к стене; он ударился о нее спиной, когда Акихико подошел так близко, что ему стало трудно дышать. Это сердитое выражение не изменилось даже тогда, когда Акихико схватил его за затылок и агрессивно встретил его губы своими. Глаза Харуки расширились от шока, сумка с продуктами, которую он нес, встретила ту же судьбу, что и сумка Акихико. Уронив её на пол и рассыпав её содержимое, он, вероятно, повредил овощи, которые собирался приготовить на ужин. Впрочем, у него не было времени думать об этом, он был слишком занят тем, что младший прижимал его к стене. Задыхаясь, когда он почувствовал руку Акихико на своих брюках, часть его все еще была в состоянии думать достаточно ясно, чтобы паниковать о том, что произойдет, если кто-то еще придет сюда. Он не мог кричать из-за губ Акихико, не мог кричать, потому что боялся, что кто-нибудь услышит и увидит, что происходит. Харуки жил здесь не слишком долгое время, но больше никого не знал, просто кивал и здоровался с соседями, когда они пересекались. Он не знал, что это за люди, и не хотел, чтобы его осуждали, если найдут в таком состоянии. Металл пирсинга на губах Акихико был холодным на губах, когда его целовали, нагреваясь на его коже, когда их губы прижались друг к другу. Харуки был удивлен отсутствием языка, его почти целомудренной природой, несмотря на то, что Акихико одновременно ощупывал его промежность. Харуки знал, что его член становится твердым, и пытался придумать способ остановить это, но при том, что Акихико прижимался к нему так близко, он никак не мог этому помешать. Язык Акихико наконец коснулся его, и Харуки еще больше напрягся, пытаясь отвернуться. Он крепко держал рот на замке, прикусив нижнюю губу, чтобы не дать этому продолжаться дальше, иначе кто-нибудь мог услышать шум. Его разум вихрем вырывался из-под контроля; сбитый с толку наступлением, но все еще каким-то образом отчаянно нуждающийся в нем. Харуки так давно хотел этого, надеялся и мечтал об этом уже несколько лет; никогда не ожидал, что это куда-то приведет, никогда не ожидал, что Акихико начнет действовать первым. Казалось, что все это ему снится, как будто все это было ненастоящим. Он не хотел, чтобы это был сон — с него было достаточно всего этого, достаточно просыпаться от разочарования и грусти, проносящихся по его телу, когда он осознает правду, — но это было слишком невозможно, слишком прекрасно, чтобы быть чем-то еще. Харуки знал, что ему следует оттолкнуть Акихико. У Акихико был кто-то еще, не так ли? И даже если бы они расстались, расстались бы из-за этого, он знал, что будет чувствовать себя виноватым. Его сводили с ума чувства внутри него, от того, как ужасно он позволил этому случиться, когда он знал, что должен был сопротивляться, но он не мог этого сделать. Акихико отстранился от его губ, казалось, больше не сердясь на него. Взгляд зеленых глаз был спокойным, хотя и похотливым, пронизывающим насквозь, как всегда. На его лице не было никакого стыда, хотя он и делал что-то не так, заставляя Харуки дрожать. Неужели его бойфренд ничего не значит для Акихико, или это он сам не имеет значения, просто не считается? Ему ничего не сказали, и он не мог заставить себя спросить. Акихико опустился перед ним на колени, стягивая джинсы. Харуки задрожал на месте, протянул руку вперед, чтобы толкнуть его в голову, но у него не было ни сил, ни силы воли, чтобы довести дело до конца. Когда младший наклонился вперед и лизнул переднюю часть его нижнего белья, у Харуки перехватило дыхание. Он не только чувствовал жар и влажность языка Акихико, но и холод его пирсинга; твердый и почти обжигающий по сравнению с языком парня. Казалось, что он прожигает сквозь слой ткани, заводя его еще больше и заставляя всхлипы вырваться из него. Акихико поднял на него глаза, когда он сделал это во второй раз — пристально посмотрел, как будто видел его и не видел одновременно. Харуки не знал, что происходит в его голове, кого он там видит. Часть его настаивала на том, что это никак не мог быть он сам. Харуки прижал руки к груди, вцепился в собственную одежду и крепко зажмурился. Он хотел смотреть, хотел испытать это в полной мере, но его переполнял стыд. Если он закроет глаза, то, по крайней мере, сможет притвориться, что ничего не происходит, что это был кто-то другой, кроме Акихико. Просто чтобы он мог представить, что это будет он сам. Он знал, что эта логика не имеет никакого смысла, понимал, что ведет себя нелепо. Он должен был прекратить это, если это заставляло его чувствовать себя так неловко, так противоречиво. Когда рот Акихико сомкнулся вокруг него через нижнее белье, проходясь пирсингом по нему, Харуки не мог ясно мыслить. Он не мог обманывать себя своими запутанными идеями, которые только смягчали его вину, а не исправляли ситуацию. Конечно же это был Акихико — он не знал никого другого, кто был бы похож на него, обладал бы такими чертами характера. Руки Акихико схватили его за бедра; твердые и горячие, как и его язык. Собирая всю оставшуюся волю в кулак, Харуки открыл рот, его голос дрожал. — П-перестань… Акихико не слушал его. Он просто задрал голову еще выше, отпустил Харуки сквозь одежду и зубами ухватился за резинку нижнего белья. Прежде чем Харуки успел как следует среагировать — отвлекшись на слабое царапанье зубов Акихико по коже, — их сдернули вниз, обнажив его полностью. Лицо Харуки вспыхнуло от стыда, он знал, что Акихико видит, как сильно он его хочет. Знает, что он будет смотреть на его лобковые волосы, восхищаясь ими, возможно, так же, как и всем остальным. Он доказал свою правоту, когда Акихико лизнул их, кончик языка скользнул в волосы и едва коснулся живота. На мгновение он испугался, что они застрянут в пирсинге, испугался, что это остановит его, хотя именно этого он и хотел все это время. Харуки не стоило волноваться; Акихико повернул голову и через несколько секунд снова лизнул его член, взяв кончик в рот. Харуки хотелось протянуть руку и схватить Акихико за голову; он разрывался между желанием оттолкнуть его и притянуть поближе. Любой из этих поступков проклял бы его в его собственном сознании. Он пожалеет, если заставит его остановиться, и возненавидит себя, если будет поощрять это. Так что все, что Харуки действительно мог сделать, — это ничего не делать; не участвовать, не отталкивать его. Позволить Акихико взять всю вину за случившееся на себя. Барабанщик либо не знал, что он думает по этому поводу, либо ему было все равно; его руки крепче сжали бедра Харуки, когда он наклонил голову и взял его глубоко в рот. Сталь пирсинга почти причиняла боль; все еще горячая, все еще твердая, когда она скользила по нему. Харуки всхлипнул достаточно громко, чтобы они оба отчетливо расслышали это, и быстро прикрыл рот рукой, чтобы заглушить рыдания, хотя было уже слишком поздно. Звук эхом прокатился по лестнице, словно пытаясь удостовериться, что он точно знает, какой шум издает, осуждая его за то, что он не остановил это. Акихико определенно заметил это, становясь все более нетерпеливым, когда тот сосал его и качал головой. Наслаждение захлестнуло его, Харуки больше не мог этого выносить; его глаза открылись, когда он посмотрел вниз и увидел знакомые коротко остриженные светлые волосы. Свет с потолка отражался от пирсинга в ухе Акихико, когда он двигался, и вспышки света причиняли боль глазам Харуки. Теперь, увидев его — признавшись самому себе в том, что происходит, — Харуки не смог сдержать своего голоса. Стоны, которые он так старался сдержать, просачивались сквозь пальцы, словно их и не было вовсе, и звучали так громко, что он чуть не оглох. Вид Акихико в таком состоянии был слишком тяжел для него, слишком тяжел для восприятия. Харуки был ошеломлен. Когда Акихико откинул голову назад и встретился взглядом с Харуки, он уже был почти на пике. Пирсинг резко надавил на чувствительную нижнюю часть головки его члена, и Харуки содрогнулся в оргазме, завороженный этими глазами, которые выглядели почти зелеными в свете фонаря. Харуки потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и осознать, насколько это было рискованно и опасно. Время близилось к обеду, мало того, что кто-то мог войти или услышать его, но он был уверен, что некоторые из его соседей вернутся домой в любой момент. Прямо сейчас он еще меньше понимал, что происходит в голове Акихико, заметив странную боль в его взгляде, от которой его желудок скрутило в узел. Взволнованный и пристыженный, как действиями Акихико, так и самим собой за то, что он это допустил, Харуки оттолкнул его. Нащупав в кармане джинсов ключ, он отпер дверь так быстро, как только мог. Он думал только о том, как выбраться из этой неразберихи, не имея возможности даже подумать о том, как это повлияет на их дружбу или на группу в долгосрочной перспективе. Он даже не стал застегивать брюки и подбирать с пола продукты, а просто бросился в свою квартиру, не оглядываясь на Акихико. Пытаясь установить дистанцию между ними, найти способ избежать этой ситуации и успокоиться, не испытывая давления, чтобы ответить на нее. Оказавшись за дверью, он схватился за голову и упал на колени. Запаниковав из-за того, что он только что допустил, его уши напряглись в ожидании любого движения за дверью, хотя он и не хотел иметь с этим дело. Услышав шуршание пластикового пакета, тихий вздох, а затем удар чего-то о дерево, он постарался не обращать на это внимания. — Харуки, открой! Мне надо с тобой поговорить! Вместо этого Харуки закрыл уши ладонями, пытаясь заглушить звук голоса Акихико. Слишком напуган, чтобы увидеть последствия своих действий — или бездействия — не говоря уже о том, чтобы столкнуться с этим прямо сейчас. Что-то в Акихико казалось очень странным — все в этой ситуации было испорчено. Почему, черт возьми, он сделал что-то подобное? Хотя Харуки отчаянно хотелось это знать, он не мог спросить. Он не мог впустить Акихико внутрь из страха перед тем, что произойдет дальше. Его сердце уже было разбито, пытаясь исцелиться. Это слишком все усложнило, чтобы он мог мыслить рационально; как же ему теперь быть? Через несколько минут стук резко прекратился, а за дверью все еще раздавался тихий крик. Вероятно, эхом разносился по лестнице, раздражая соседей, которые были дома. Что-то неизбежно должно было вернуться и укусить его позже, хотя это было предпочтительнее, нежели быть застигнутым врасплох, в тот момент. Легче было объяснять или придумывать оправдания, хотя Харуки совершенно этого и не ожидал. Дверь слегка вибрировала у него за спиной, пластичный звук раздавался за его головой. Через несколько мгновений он услышал разочарованный вздох и шаги, спускающиеся по лестнице. Их планы на этот день были более чем разрушены, сердце Харуки глухо стучало в груди от неприятного напоминания мозга о том, что сегодня у них еще есть репетиция группы. Он не мог пойти в таком состоянии, ему придется её пропустить. После этого он не мог смотреть им в глаза и делать вид, что ничего не произошло. Не похоже, чтобы он мог хорошо играть со всеми, если бы витал в облаках — это просто разозлило бы Уэнояму и спровоцировало бы вопросы, на которые у него точно не было ответа. Харуки осторожно поднялся на ноги и медленно открыл входную дверь. С облегчением обнаружив, что лестница пуста, он удивился, увидев свою сумку с продуктами, висящую на дверной ручке. Он тихо принес их в свой дом и бросил на кухонный стол, прежде чем начать раздеваться. Волосы на затылке, оставшиеся после предыдущей стрижки, теперь раздражали его, вызывая желание принять душ. Горячая вода, по крайней мере, избавит его от этого, даже если она не смоет его смущение и стыд. Казалось, что в душе он был вечно. Тер волосы, кожу и просто всюду, где его касался Акихико. Сделав воду настолько горячей, что она обжигала его плоть и жалила, он оставался там столько, сколько мог выдержать, прежде чем выйти. На грани слез, когда он пытался понять все это и в то же время забыть; неуверенный в том, что делать или что будет лучше, он почувствовал тяжесть в животе, когда понял, что ему придется объяснять это младшим. Харуки понимал, что Уэнояма был бы очень зол, Мафую просто был бы расстроен. Он не хотел видеть их реакции, но выбора у него нет. Когда Харуки вышел из ванной, он увидел мигающий огонек на телефоне, сигнализирующий о том, что он пропустил несколько сообщений. Он вздохнул, поднял его и с трепетом посмотрел на розовый футляр, вытирая голову полотенцем. Собравшись с духом и ожидая жалоб и ругательств, он открыл его и остановился, увидев сообщения от Уэноямы и Мафую. — Кадзи-Сан сказал нам, что ты плохо себя чувствуешь, — Прочел он сообщение от Уэноямы. — Поправляйся скорее, но в следующий раз предупреждай, ладно? Скрытое раздражение в тексте не ускользнуло от него, но Харуки ожидал этого. На самом деле, он ожидал худшего: Уэнояма мог выбросить одну из своих знаменитых штучек и будет грубо и мощно отчитывать его за то, что он пропустил репетицию, обязательно напоминая ему, что он был тем, кто хотел создать группу. Что-то грубое, написанное от разочарования, хотя он конечно понимал, что Уэнояма на самом деле не имеет этого в виду. Неспособный контролировать свой характер в таких ситуациях, он заработал себе репутацию маленького засранца, с которым трудно ужиться. Чего он никак не ожидал, так это первой части — Акихико сказал им, что он болен? Это было лучше, чем говорить им правду, но все равно ему это не нравилось. А теперь вдобавок к оправданию своей стрижки ему пришлось выдумать еще и болезнь. Харуки уже вроде как знал, что он плохой лжец. Такэ-сан много раз говорил ему, что он краснеет и подыскивает слова, когда его ставят на место, так что это была еще одна вещь, которую он должен был решить, прежде чем увидеть их в следующий раз. Сообщение от Мафую было простым стикером собаки, говорящей: «выздоравливай скорее». Доброе и не ожидающее никакого ответа, что заставило Харуки снова почувствовать себя виноватым. Положив телефон обратно, Харуки направился в спальню, чтобы одеться. Не обращая внимания на капли воды, брызнувшие ему на грудь с кончиков его волос, хоть это чувство было чужим после всего времени, которое он ходил с длинными волосами. Натягивая одежду, Харуки вдруг понял, что у него больше нет аппетита. Прямо сейчас он просто чувствовал себя усталым, и, отказавшись от идеи готовить еду, скользнул в постель. Он закрыл глаза и натянул на себя одеяло, его все еще влажные волосы прилипли к лицу и подушке. Харуки сожалел о своем поспешном решении отрезать их, винил себя за такой поворот событий, хотя на самом деле это была вообще не его вина. Откуда ему было знать, что все это произойдет? Он ничего не сделал, но тот факт, что он позволил этому случиться, заставлял его чувствовать себя худшим человеком в мире. Последствия давили ему на плечи, как будто он сам был инициатором чего-то. Но самое худшее, пожалуй, заключалось в том, что от Акихико не было ни одного сообщения, никаких попыток объяснить или оправдать свое внезапное поведение, а также спросить, все ли с ним в порядке. Харуки не знал, как к этому относиться, не мог понять, что он думал и что это могло значить. Просто еще одна вещь, которую пришлось добавить к куче проблем, с которыми ему придется иметь дело позже. С тяжелым сердцем и тревогой в груди Харуки заснул; он был слишком измучен, чтобы долго сдерживаться. Что будет, то будет — сейчас он ничего не мог с этим поделать.