The Stories We Write Together

Максвелл слышит глухой стук за окном своей спальни, но не открывает глаза. Потому что даже в кромешной тьме полуночного часа, он узнаёт характер своего ночного посетителя. Хотя даже для Мастера-Ассасина скрытность Джейкоба сегодня необычайно отсутствует, и со всей грацией стада слонов мальчику удаётся одновременно наткнуться на кресло и упасть на прикроватную тумбочку, когда он спотыкается на ковре по направлению к кровати. Сильный запах алкоголя, исходящий от пальто Джейкоба, когда тот борется с собой, чтобы снять его, подтверждает подозрения Максвелла. Он сильно пьян. И о том, как ему удалось выбраться за пределы театра, чтобы добраться до спальни, не сломав себе шею, главарь Висельников предпочёл бы не думать вовсе. — Максве-е-елл… — говорит Джейкоб, изо всех сил стараясь говорить шёпотом, что у него не получается. Мальчик — это полная катастрофа. Но даже когда он пьян в стельку и делает прекрасную работу по пачканью дорогих ковров, пока подходит ближе и сбрасывает свои сапоги, Максвелл не может найти в себе ничего иного, кроме любви к катастрофическому зрелищу, качающемуся на месте перед ним. — Макси… ты-ы шпишь? — Да, сплю, — говорит Максвелл с издёвкой в голосе, решив поиграть. — я сплю очень крепко, спасибо. С закрытыми глазами Максвелл перекатывается на спину в центре кровати и складывает руки поверх алых простыней, продолжая играть, хотя это длится недолго, потому что он не может не улыбнуться тихому разочарованному стону Джейкоба, когда тот падает на матрас рядом с ним. — Но я же не сплю. — А также ты пьян. — Вовсе нет! — И ещё ты ужасный лжец, дорогой. Максвелл поднимает руку, а Джейкоб быстро принимает это за приглашение прижаться, и его голова падает на грудь, рука, затем и нога, обвиваются вокруг тела Висельника. И антрепренёр не может заставить себя волноваться, когда его мальчик утыкается лицом ему в изгиб шеи и удовлетворённо, но слегка влажно, вздыхает. И он также не отталкивает любопытный коктейль запахов, которым его довольно резко встречает одежда ассасина — интересная смесь дымящегося свежего конского дерьма, недавно израсходованного пороха и грязных, испачканных мочой переулков, выстраивающихся вдоль берегов Темзы. Этот запах наполняет его лёгкие, когда он глубоко вдыхает влажные от дождя волосы своего мальчика, и говорит ему, наряду с несвойственным Грачу молчанием, что миссия, на которую он отправился, возможно, прошла не совсем так, как планировалась. — Удачная ночь, не так ли, дорогой? — Я убил свою цель, если ты это имеешь в виду. Подмена прошла успешно. Старрику больше не доставляют вино, — голос Джейкоба необычно медленный, каждое предложение слишком чётко сформулировано, так как он явно пытается заставить свой язык не заплетаться. И на этот раз Максвелл не удерживается от смеха, наблюдая, как упрямо мальчик старается казаться трезвым. То же самое упрямство является чертой, которую он знает о себе, но всё же она никогда не перестает забавлять его, когда он замечает её работу в мальчике. — Чудесно, дорогой. И где сейчас вино, если ты не возражаешь, чтобы я спросил? — В твоём подвале, как и договаривались. — Всё вино? — Да, все пять ящиков были переданы этому твоему странному человеку… Лью-уи-и-ис-су. Максвелл решает пропустить этот вопрос и вместо этого сосредотачивается на деле. — Пять? — он проводит пальцами по волосам Джейкоба и сжимает их. — У меня сложилось впечатление, что он заказал шесть ящиков, — он пытается поднять его голову, чтобы посмотреть на него, но тот только ворчит, сопротивляется его действию и корчится, ещё глубже зарываясь лицом в изгиб шеи. — Джейкоб… Наступает долгая пауза, в течение которой Джейкоб делает много вздохов и шаркает рядом с ним. Затем с гневом и чрезмерно драматическим стоном он сдаётся и приподнимается на локте, его щёки пылают и румянятся, а на губах играет очаровательная застенчивая улыбка, которая почти не скрывает его вины и которую Максвелл видит насквозь, впрочем, как и всегда. — Ладно… — Джейкоб раздражённо выдыхает, а потом вздыхает ещё несколько раз. — Произошёл один, этот… инцидент. — Какой инцидент, дорогой? — Максвелл подыгрывает ему, притворяясь незнающим, когда играет с короткими волосками на зашейке Джейкоба, по привычке успокаивающе поглаживая их. — Ну… видишь ли, там был один Висельник. И ещё карета. А потом ещё одна карета и ещё один Висельник. И узкая улочка с резким поворотом, который я не предвидел… и… ну, это казалось таким позором — тратить его впустую. — А-ха! Ну тогда это объясняет, почему ты пахнешь как задняя часть пивоварни в Уайтчепеле, — Максвелл игриво сжимает Джейкоба за бока, что, в свою очередь, заставляет того упасть на его грудь с протестующим визгом, и он сжимает свои руки в ночной рубашке старшего, снова запутывая свои конечности вокруг него. — Ты всё это время знал! — стонет он. — Мой дорогой, конечно же, я знал! Просто посмотри на своё состояние — это ведь не было большой тайной, не так ли? — Я выпил только одну бутылку. Я не пьян… — Максвелл смеётся над этим, а затем ещё сильнее, когда он слышит приглушённое «сильно», которое Джейкоб бормочет в его ночную рубашку. — Нет, конечно же, нет, дорогой. — Заткнись ты. С надутыми губами, которые он изо всех сил пытается удержать на месте, Джейкоб наклоняется, чтобы прижаться поцелуем Максвеллу в шею, затем другим к его подбородку и третьим к челюсти. Это небрежно и мокро, и это тактика, которую он использовал, чтобы заткнуть антрепренёра раньше. Иногда это срабатывает, иногда нет. Но сегодня вечером лидер Висельников уступает победу, поскольку все его планы по дальнейшему поддразниванию Грача быстро рушатся, игривый ответ на кончике его собственного языка каким-то образом украден, его слова почти теряются в присутствии этих губ, прижатых к его коже. С дрожью в дыхании антрепренёр приподнимает большим пальцем подбородок Джейкоба, откидывает его голову назад, чтобы он мог поцеловать его как следует, и следит за тем, чтобы он сделал это правильно. Тот прижимается к нему, когда их губы соединяются, а языки встречаются, и издаёт счастливый горловой звук, откатываясь назад на простыни и увлекая Максвелла за собой. Он крепко обнимает его, прижимая так близко, как всегда, когда они целуются, — словно ждёт, что его оттолкнут или попросят уйти. И то, и другое никогда не происходило и, скорее всего, никогда не произойдёт. Но лидер Грачей держит и не отпускает. Такой же не убеждённый, как и всегда. Всё такой же неуверенный в себе, каким он всегда выглядит. Они целуются долго, целуются глубоко и в основном неторопливо, пока долгий день не начинает догонять их, и их общая усталость замедляет усилия их движений. До тех пор, пока редкие стоны Джейкоба, требующие продолжения, не переходят в ленивое бормотание, а его отчаянная хватка за ночную рубашку Максвелла наконец ослабевает хотя бы немного. Максвелл всегда первым прерывает поцелуй, и сегодняшний вечер — не исключение. С удовлетворённой улыбкой он отодвигается назад, чтобы глотнуть воздуха, и проводит большим пальцем по полуоткрытым губам Джейкоба, с любопытством наблюдая, как тот инстинктивно открывает рот, чтобы всосать кончик внутрь, и проводит языком по всей его длине. Он позволяет этому случиться на краткий миг, наслаждаясь эротическими воспоминаниями об их прошлых встречах, которые вызывают это ощущение. Затем, наряду с несколькими громкими протестами ассасина, Максвелл убирает большой палец и подносит его к своим губам, чтобы отразить это чувство, не торопясь, смакуя пьянящую смесь их объединённого вкуса, и его тело согревается, когда его вкусовые рецепторы танцуют под симфонию их песни. Он знает, что этот вкус никогда ему не надоест, хотя сегодня вечером он несёт в себе дополнительную сладость хорошо сделанной работы. — М-м-м, скажи мне, — снова делает паузу, чтобы облизнуть губы, позволяя вкусу проявиться на языке. — вино было красное или белое? — Белое. — А, ну это всё объясняет. Слишком много сахара и недостаточно тела. У этого человека никогда не было хорошего вкуса в вине. Максвелл едва не задыхается от того, как прекрасно выглядит Джейкоб, когда его голова откидывается на подушки, и он смеётся долго и громко, с полузакрытыми глазами, с лицом красным и сонным, с волосами, откинутыми назад и спутанными в эффектном беспорядке; хотя это, признает он, отчасти его собственные действия. И удивляется про себя, глядя на него сверху вниз. Он задается вопросом, учитывая все те ужасные вещи, которые он сделал в своей жалкой и никчёмной жизни, как же ему могло так повезти. Интересно, что сделал такой несчастный старик, как он, чтобы заслужить этого красивого молодого человека, лежащего и запутавшегося в его простынях, и смотрящего на него так, что Максвелл понимает, что ему не нужно думать слишком много. Потому что всякий раз, когда он это делает, это приносит ещё один вопрос к губам Максвелла. Он знает, что никогда не задаст такого вопроса, и, возможно, лучше не знать ответа на него. И всё же он получил ответ. Ответ кроется в том, как он ловит на себе пристальный взгляд Джейкоба, когда тот думает, что его не видят, и в сопутствующем ему румянце, который всегда заливает его щёки, когда он понимает, что его разоблачили. В том, что Фрай каждый день появляется у двери, иногда без причины, но всегда безошибочно, и в том, как он колеблется в том же самом дверном проёме, прежде чем снова уйти каждую ночь, ища любые отговорки под заходящим солнцем, чтобы не уходить. И да, Максвелл знает, что было бы опрометчиво думать, что из их опасной связи может выйти нечто большее. Их жизнь уже смертельна и непредсказуема, и кто знает, что случится, когда Старрик узнает, что его предали. Итак, пока единственная цель Максвелла — наслаждаться временем, которое они проводят вместе, независимо от того, как долго или коротко оно может продлиться, или как громко его сердце напоминает ему, что он уже слишком далеко зашёл. Жить сегодняшним днём. Немного развлечься с «самым храбрым человеком в Лондоне». Потому что концовки — это почти всегда грязный бизнес. И любые мысли, которые у них есть о своём собственном грандиозном финале, остаются невысказанными, и ни одна из сторон не хочет узнать их заключительные строки. И поэтому он с радостью позволяет себе это, когда Джейкоб притягивает его обратно для поцелуя, который так же нежен, как и сладок, и тогда сонный ассасин снова прижимается к нему, обнимая за талию и плотно притягивая к себе. Голова Джейкоба тяжелеет, покоясь на его груди, и главарь Висельников слышит по тихому храпу и мягкому, пропитанному вином дыханию, согревающему лоскут ткани, прикрывающий его глупое сердце, что тот уже спит, и тогда антрепренёр расстилает простыни, чтобы уложить их обоих. И хотя его собственные глаза тоже устали, когда он наконец позволяет им закрыться, зная, что, скорее всего, сегодня ночью не заснёт. Видения незаконченных пьес и непрочитанных рукописей преследуют его измученный разум, пока его пальцы лениво перебирают волосы Джейкоба. В конце концов, он отвлекается, когда его мысли переносятся в завтрашний день, а затем возвращаются к постоянному теплу, крепко спящему в его объятиях. С улыбкой он думает о головной боли, которая будет у мальчика утром, и делает мысленную заметку послать Льюиса пораньше за опиумом, чтобы успокоить боль, и новыми мылом и маслами для хорошей тёплой ванны. Может быть, даже сытный завтрак, чтобы успокоить желудок Джейкоба, прежде чем он отправится в путь. Хотя знает, что он в любом случае вернётся снова. И надеется, что завтрашний день принесёт им больше историй, чтобы рассказать. Потому что, Максвелл будет с нетерпением ждать, когда наступит тёмная ночь и мальчик вернётся, чтобы рассказать ему о выражении лица Кроуфорда Старрика — «великая история о завтраке тамплиеров», на который был приглашён и сам Рот. И он с удовольствием расскажет Джейкобу о чудесных трофеях, собранных им самим по собственной воле. От того самого момента весь ужас, а потом бушующее негодование, и лицо Великого Магистра исказилось, когда он понял, что дорогое вино, которое он только что подал своим многочисленным почётным гостям и коллегам, на самом деле было заменено — не очень — лучшей речной водой, которую могла предложить Темза. И что это будет за история, мой дорогой. Материал для легенд! И с этой мыслью в голове и улыбкой, которую приносит ему этот образ, Максвелл с удивлением обнаруживает, что сегодня, по крайней мере, сон приходит довольно легко.