Начало

Вид с горы Фуджи оказывается величественный. Леса, воды, темнеющий город, другие возвышенности холмов, — всё это существует слаженно и тихо под чужим взглядом и даёт ощущение какого-то умиротворения и спокойствия. Макишима сбегает к этому из палаточного городка, больше похожего на муравейник хаотичными беспокойными движениями спортсменов, закончивших гонку. Они мечутся между палаток, ищут свою команду, радуются своему превосходству над прошлогодним результатом или огорчаются тому, что считают провалом. Сам Юске уже давно понял, что проигрыш — это только первый шаг к победе, а проигрыш сильному противнику — лишь часть поиска своей собственной силы. И теперь, после окончательной гонки на своём третьем году, он начинает осознавать, что все эти года прошли у него в постоянной борьбе: в основном с самим собой, но через призму сражений с Тодо, — и с приходом этого осознания уходит разочарование в своём втором месте их личной гонки. Правда расценить этот проигрыш как очередной шаг к победе уже не получится, потому что для них с Тодо эта гонка стала последней. И это, на удивление, расстраивает, потому что теперь мысли о сопернике не вызывают бывшего возбуждения и желания сражаться, а лишь приводят к тоске и ощущению веса упущенных возможностей на плечах. Юске всегда казалось, что он меньше вкладывал в эти сражения. Словно в ответ на эти мысли справа появляется ещё один человек. Он пришёл сюда совсем не за захватывающим видом, язык его тела говорит о другом: плечи развёрнуты в сторону Юске, голова запрокинута, губы сложены в насмешку, а брови хитро приподняты. Макишима и не смотрит на него толком, так, просто по привычке отмечает особенности его позы и лица, но для Тодо любой короткий взгляд в его сторону становится толчком к началу разговора. — Ну что, Маки-чан, восемь-семь в мою пользу. Как бы ты не старался, победил я. В нашем личном зачёте я оказался сильнее! — хвалится Тодо, встряхивая головой. Волосы на ней растрёпаны до ужаса, ободок с трудом придерживает выпавшие из укладки назад пряди, и он, видимо, знает это, потому что пытается поправлять волосы время от времени. Пальцы прочёсывают ломко высохшие пряди. — Да, ты сильнее, — уставшим голосом отвечает Юске. Гонка была сложной, выматывающей и жаркой. Он не настроен на разговоры; последний подъём на пятнадцать подиумных сантиметров вымотал его окончательно, но ему всё равно не спится в таком человеческом бардаке, и Юске находит в себе силы лишь на стояние у спуска с горы, ленивое оглядывание сегодняшней трассы, сложной, как никогда, и медленное питьё воды. Тодо по правую руку выглядит, кажется, более счастливым. — Я бы не достиг всего этого без тебя! Если бы мне было не с кем тренироваться, я бы не побил тебя сейчас! Хороший противник, Маки-чан, это уже почти половина пути к победе! — Ага, — выдыхает Юске, но, видно, даже этого небольшого участия в разговоре хватает для Джинпачи, чтобы почувствовать желание продолжать. — Ты что, расстраиваешься? Не надо! Это была такая хорошая гонка! Если бы ваш четырёхглазый приехал вовремя, может, ты бы мог меня обогнать! Хотелось бы проверить это на следующей гонке. — Онода приехал тогда, когда должен был, — лаконично добавляет Юске. Тодо замирает, не сказав следующей фразы, сбившись со своей речи, но, словно прогрузившаяся машина, всё же продолжает свои незаконченные слова. — Как думаешь, у нас получится посоревноваться ещё когда-нибудь? Было бы интересно встретиться с тобой на турнире и обогнать снова. А ты как думаешь, Маки-чан? В гонке, где всё зависит только от наших способностей, где можно выложиться на полную, рваться к финишу в одиночку, без команды, оставив всех позади. Ты бы хотел этого? — Не получится, — пожимает свободным плечом Юске и снова прикладывается к трубочке. За длинным шумным глотком с трудом слышно повторяющийся вопрос Тодо. Юске устало вздыхает и поворачивает голову на него. Стыдно признавать, но его задевает, как тот выглядит удручённо и грустно, со сползшей с лица улыбкой и ожиданием в глазах. — Да, хотел бы. Не думаю, что я смогу найти себе такого же доставучего противника, который сможет угнаться за мной, — со смешком отвечает Юске, и смех выходит таким естественным, что Тодо вновь загорается, встаёт в позу вызова, выставляет палец на Юске, сверкая ухмылкой. — Тогда мы встретимся, и я тебя разобью тебя на трассе в пух и прах! Ты должен хотеть реванш, Маки-чан, хотеть по-настоящему, и тогда ты его получишь! Понял?! — Да уж, — ухмыляется Юске, отворачивается к виду с горы и смотрит вперёд. Ветер колышет волосы и дует в лицо, под ним растворяется ощущение чего-то грязного, липкого, въевшегося в кожу за три дня соревнования. Это пот, усталость, конкуренция и агрессия, думает Макишима, и после гонки хочется это смыть, чтобы мышцы не болели на следующий день, чтобы завтра началась новая жизнь. Но идти к палаткам ещё рано. Макишима ждёт, когда за ним придёт менеджер, и это будет означать, что фургон отправляется к отелю и что его ждут. Сейчас команда поздравляет Оноду, а Юске слишком лишний в компании, где надо проявлять своё дружелюбие, потому что от дружелюбия в нём — только кривая ухмылка и хлопок по спине после финиша. Он не дружелюбный, совсем нет, даже отталкивающий, но это никогда не мешает Тодо, который и сейчас всё ещё стоит рядом и, как ощущается, охватывает взглядом взлетевшие красно-зеленые волосы, разошедшийся воротник командной майки и сосредоточенно охватывающие трубочку губы. — Маки-чан, мы же не расстаёмся навсегда, да? У меня есть странное ощущение, словно это последний раз, когда мы стоим рядом после гонки. Словно у нас не будет больше таких разговоров. Ты понимаешь? — Нет, не расстаёмся, — медленно качает головой Юске, втягивает в себя тёплый летний воздух и смотрит на Тодо. Улыбка снова показывается на его лице, но глаза всё остаются какими-то грустными, и нет, ему не хочется анализировать Тодо, но он делает это неосознанно, по привычке. — Вот и хорошо! Частично Макишима хочет, чтобы это предсказание сбылось. Он не будет объяснять, почему не может быть более уверенным в своих словах и зачем он отворачивается, когда говорит это. Он хочет продолжать состязаться в гонках и биться на трассе до последней капли пота, но будущее приглашает его в далёкую страну, до которой Тодо уже не сможет добраться на велосипеде в свободные выходные. И это сложно, сложно для самого Макишимы, потому что уезжать из родных мест в неизвестность и бросать приятелей и друзей вообще не может быть просто. Юске не собирается рассказывать о своём решении учиться в Англии прямо сейчас. Они оба уставшие и держатся вертикально буквально на честном слове и силе воли, и несмотря на это Тодо, кажется, всё равно хоть немного весело, и разрушать эту атмосферу ему не хочется. Любые слова сейчас будут лишними. Кажется, Тодо это тоже понимает, потому что молчит, смотрит с горы, прислонившись к соседнему дереву, и периодически бросает взгляд на Юске. Когда он молчит, стоять с ним даже приятно. Но, погружённый в свои размышления о прощании, Юске с удивлением замечает, что за три года привык и к вечному словоблудию соперника, и к его нахальным улыбкам в ответ на длинные, многозначные взгляды. Руки его слегка подёргиваются, и через улыбку проступает что-то ещё, неловкое и порывистое, и Джинпачи выглядит так, словно старается не наделать глупостей и сдержать себя от чего-то ещё. За Макишимой вскоре прибегает Канзаки-сан и уводит его в подготовленный фургон. Тодо кидает последний взгляд на широко шагающего Юске и, не получая ничего напоследок, уходит к своей команде. Вибрация телефона угрожающе разрывает тишину библиотеки. Людей вокруг нет, спасибо жаре и летнему времени года, однако атмосфера библиотеки всегда была священной для Юске, так что он сбрасывает сигнал. Ему может звонить только Джинпачи, и он звонит невовремя, снова, словно предсказывая момент для неудобных разговоров. Юске не собирается отвечать ему. Он занят, перед ним на столе лежат вперемешку книги по японской литературе, учебники по математике и английские разговорники, и он читает их все одновременно. До экзаменов полторы недели, и у него нет времени ни на отдых, ни на гонки, ни на бессмысленный трёп Тодо. Он отвечает на звонок через несколько минут беспрерывного дрейфа телефона к краю стола. — Маки-чан! Ты так долго не отвечал! Ты был занят? Постой, не отвечай, я знаю, что ты сидишь дома и листаешь свои журналы. Сейчас лето, ты просто не можешь найти, чем тебе заняться, верно? Не волнуйся, Маки-чан, у меня есть идея! Сегодня с утра стоит такая прекрасная погода, что я хочу предложить тебе прокатиться. Снизойду до тебя и вызову тебя на гонку! — из трубки слышится надменный смех Тодо, и Юске почти своими глазами видит, как тот показывает пальцем вперёд, запрокинув голову. Примерно так он и выглядел перед остальными гонками. — Тодо. — Я поеду на синкансене, чтобы сохранить силы для подъёмов. Жди меня через четыре часа, Маки-чан! Встречай меня около вашей школы, поедем оттуда. Я выиграл прошлую гонку и могу выбирать следующий маршрут, ха! — Тодо. Я занят, — с трудом прерывает тираду слов Юске и прикрывает рукой лоб. — Чем ты таким занят, Маки-чан?! — издевательски долго протягивая гласные, язвит Тодо. – Неужели правда обиделся на меня за Интерхай? — Я готовлюсь к экзаменам. — Почему сейчас? До конца года ещё много месяцев! — Я уезжаю к сентябрю, Тодо, — страдающе вздыхает Юске, словно тысячу раз объяснял сопернику эту заезженную тему, и тогда, когда он откидывается на спинку стула, собираясь сбросить звонок, он понимает: Тодо ещё не знает о его отъезде. Юске столько раз прикручивал в голове сцену, в которой он говорит ему об Англии, что, кажется, уже принял за реальность знание Тодо об учёбе за границей. Но это не было этой реальностью. И Юске понимает, почему. Ему так и не хватило смелости сказать это вслух, потому что слова не вырывались из его рта в те десятки раз, что Джинпачи звонил ему: ни после Интерхая, ни на день рождения Тодо. И поэтому теперь, пропустив сам момент признания по глупой случайности, он и сидит в библиотеке, где даже не может выплеснуть голосом и жестами всё разочарование в себе, и слушает тишину, повисшую на другом конце провода. Спустя несколько секунд он слышит рваный вдох, словно у Тодо сбилось дыхание. — Тебе придётся потеснить свои планы подготовки, Маки-чан, — бодрой интонацией возражает Тодо, но его голос звучит так, как будто он побывал в жестокой битве и получил кулаком пол дых. Юске кажется, что знакомые, слышащие о его планах на Англию, должны звучать спокойнее. — Я приеду через четыре часа, Маки-чан, встретимся у твоего дома! – Тодо, я зан- чёрт. Наверное, первый раз за время их знакомства Тодо бросает трубку до того, как слышит ответ Юске. Возможно, он захотел избежать преждевременных споров или же он не смог совладать с собой, и Юске только предстоит это выяснить, потому что не встретиться с Тодо он не имеет права. Он бы и так согласился на гонку: Юске не умеет противостоять бесконечному эмоциональному словесному потоку, однако ощущение, что всё решилось без его мнения, смазывает чувства и только добавляет нежелания встречаться с Тодо лицом к лицу. Потому что, на самом деле, Юске не только некогда, но ещё и страшно и стыдно. Даже если он понимает, что ему нужно — давно нужно было — это сделать. И возможно, в принятии решения забрать из библиотеки несколько книг и вернуться домой, участвует не только совесть. Тодо заходит в дом без стука, как и в предыдущие разы, и Юске слышит его приветственный крик из своей комнаты, где он сидит за столом, заваленным многодневными конспектами и книгами, перемешанными с пустыми кружками и обёртками энергетических батончиков. Он уже начинает перенимать европейские привычки на уровне интуиции, и его организм перестраивается на питание за работой и поглощение информации в рекордных количествах. Притуплённый вечерней сонливостью Юске выпрыгивает из комнаты ещё до того, как Тодо находит его там, лишь бы не нарваться на нотации по поводу его образа жизни. В итоге они сталкиваются в коридоре. — Зайдёшь в комнату — убью на месте, – рычит Юске, и Джинпачи смеётся, машет ладонью, уходя вместе с владельцем дома прямо на кухню. По пути туда он рассказывает что-то про то, как в электричке ему не сразу удалось поместить свой велосипед так, чтобы тот не мешался, и как на станции видел место, где продаётся любимое мороженое Маки-чана, и подумал, не купить ли ему одно в подарок. К тому времени, как они располагаются за столом на кухне, Тодо успевает подробно аргументировать то, что он не купил мороженое, заботой о здоровье своего соперника и волнением за его питание. Макишима за это время разливает чай, кладёт на стол сладости, всё на манер записанных на подкорку, множество раз прочитанных в разных книгах сценариев поведения людей в Европе, и вновь выслушивает речи Тодо. Всё выглядит нормальным, похожим на те немногие разы, что старшеклассник из Хаконе посещал дом Макишимы, и тот успевает забыть о причине, которая привела Тодо из другой префектуры к нему на кухню. Тодо ничего не забывает. — Ух ты, странные сладости, Маки-чан, — восклицает Тодо , посматривая на блюдо. Он снова ни к чему не притрагивается, ценитель своей спортивной диеты, и поэтому за столом конфеты жуёт один Юске. Тодо даже не тянется поправить его предпочтения в еде. Он вообще словно немного в своих мыслях. — Итак, объясняй! — Что? — переспрашивает Юске и забивает конфетой рот. Хочется отвернуться, лишь бы не видеть взгляд Тодо — но проблема как раз в том, что тот не такой пронзительный, как всегда. — Ты уезжаешь к сентябрю? Куда? Надолго? Будешь приезжать на выходные? — Э-эм, — Юске почёсывает пальцем уголок губ. — На учёбу в Англию. Там живёт Рен, и его знают в университете, так что... Буду учиться дизайну, — путанно поясняет он и добавляет: — Несколько лет. Тодо выслушивает всё и сникает: сначала опускаются брови, потом взгляд соскальзывает с лица Юске, потом расслабляется улыбка, и плечи один раз коротко вздрагивают. Юске не видел его таким ни разу: ни когда трижды подряд победил его в гонках, ни когда отказался ездить из-за ушибленной лодыжки, ни когда признался ему, что заболел, — и он честно не хочет добавлять такого Тодо в список эмоций, которые мог прочитать по его лицу. Этот Тодо неправильный. Потому что его вечный соперник Тодо всегда оставался позитивным и надеялся на лучшее, никогда не опускал руки. А этот выглядит сдавшимся. — Англия? Классно! Как раз успеешь на Tour of Britain! — говорит он, ещё пытаясь поддерживать прежний тон. Голос ломается. Не так, как обычно, когда он с напускной обидой замахивается ладонью себе на лоб, делая страдальческое лицо не менее симпатичным обычного, играя на публику, на своих фанаток, а как-то по-настоящему. Чёрт, Юске первый раз слышит его голос таким, и он не знает, что делать. Молчит. Тодо опускает взгляд на стол, делает глоток чая. — Ты уже точно всё решил? — Да... Сдаю досрочно на следующей неделе. — Ладно, — договаривает Тодо, стучит чашкой о стол и резко встаёт со стула. Юске не поднимает взгляда на его лицо — боится. Тодо выпаливает извинения и быстрым шагом выходит из кухни. Юске остаётся за столом один. В горло не лезут ни чай, ни конфеты, и он только бесполезно тормошит шуршащий фантик, не зная, что делать дальше. Ни разу в его размышлениях разговор не оканчивался вот так: всегда Тодо либо радовался за него, что казалось неправдоподобным, либо сбрасывал телефонную трубку, либо обижался и злился, либо громко объявлял, что они больше не соперники, и уходил. И эта почти молчаливая реакция оказывается такой неожиданной, что Юске замирает в ожидании продолжения — и недоумении. Тодо словно бы напридумывал себе обещаний посоревноваться снова и теперь встретился с правдивой кусачей реальностью. Его, на самом деле, легко понять. Макишиме тоже от многого пришлось отказаться с принятием мысли о заграничной учёбе. Но вот лично у него было достаточно времени взвесить все «за» и «против», ну а Тодо... Тодо только предстояло принять его окончательное решение. Его нет уже больше пяти минут, и секундная стрелка часов идёт на очередной круг. Так странно: хочется сорваться с места и пойти искать его, даже если Юске плохо умеет утешать и подбадривать. Он умеет только стоять молча и кивать на вопросы и эмоциональные фразы. Тодо всегда было этого достаточно. Но могло это подойти сейчас? Юске кажется, что он недооценил важность этой новости для Тодо, и теперь он не знает, может ли он понять его вообще. Не дождавшись восьмой минуты, Юске ставит чашку на стол. Он больше не будет отсиживаться и ждать. В коридоре Тодо нет, и в личной комнате, что хорошо, тоже. Юске заглядывает в ванную, видит, что все крема, тюбики и шампуни стоят почему-то ровно, словно у Тодо руки чесались прибрать всё или словно ему было некуда их деть. Это только ярче выдаёт, как он нервничает, и уже сам Юске нервно запихивает руки в карманы, пока обследует прочие комнаты. В остальном доме тоже пусто; Тодо находится только на улице, сразу оборачивается на открытую дверь. У него решительно сдвинуты брови, чёлка прилипла ко лбу и слиплись ресницы, и ветер треплет его расстёгнутую рубашку, а рука лежит на руле велосипеда. Он отпускает его, в несколько шагов подходит к Юске и протягивает руку, хватая своим правым мизинцем его мизинец. — Я хотел уехать домой, — хмуро говорит он, и Юске слышит: «Но я не собираюсь просто так сдаваться». — Невежливо. — Скрывать переезд — это невежливо! — возмущается Тодо. Он тянет Юске на себя, приходится спуститься с крыльца, чтобы снова стоять на одном уровне, стоять рядом. У Тодо на лице уже привычная злость, которая три года клубилась рядом с ними чистым духом соперничества. — Мы с тобой вечные соперники! Как будто он может что-то поменять! Юске не выдерживает и усмехается: прямолинейный, наивный Тодо, который живёт этими гонками между ними — это так правильно. Тодо сам криво усмехается в ответ, и его уже не так легко прочитать, но такое лицо он делает только для Юске. — Эй, Маки-чан, я не собираюсь бросать велогонки в университете. И ты не бросай! И когда ты приедешь на каникулы, мы снова посоревнуемся! — Хм. Хорошо, — коротко отвечает Юске. Тодо на секунду стискивает крепче его мизинец, расцепляет их руки и врезается в Юске, обхватывая его руками. Это так странно: даже не сразу понятно, что это объятие, просто как будто волна накатывает на камень и облепляет его, оставляя свой след. Юске не помнит, чтоб за него когда-то так кто-то цеплялся. — Ну Маки-чан, не будь букой, обними в ответ! — бурчит Джинпачи ему в шею. Юске вытаскивает одну руку из-под его хватки, кладёт на спину и прижимает ближе. Он снова может свободно дышать — и вовсе не потому, что Джинпачи ослабил хватку. Наоборот, он держит его очень крепко, и Юске, далёкому от тесных человеческих взаимодействий, отчего-то всё-таки нравится, и рука сама стискивает футболку на напряжённой спине, чтобы только не отпускать. Он не понимает реакции Тодо, не знает, почему тот сдался и на несколько долгих минут захотел сбежать, но он чувствует, что его это тоже всё время тревожило и что всё теперь позади. Что они снова соперники. И всегда будут. Когда Тодо отстраняется, он всё ещё слишком близко, и у него — словно бы от слёз — блестят глаза. — Во-первых, мы с тобой сейчас поедем кататься на Минегаяму! Во-вторых, я ночую у тебя, и мы ложимся спать в десять часов. Ясно? Юске смотрит на это важное, серьёзное, приевшееся и родное лицо и фыркает: — Ясно. Поехали.