Рождённый во тьме согреет

— Ты — цветок тьмы, Кёка. Прекрасный цветок, что сгорит под солнечными лучами, а потому тебе следует остерегаться света. Но ты не должна печалиться. Люди могут быть счастливы, даже оставаясь во тьме. Ласковый голос наставницы тёк как ручей, превращая такие, казалось бы, неутешительные слова в добрые предречения. Коё расчёсывала её длинные волосы, завязывая их потом в аккуратные хвостики, и искренняя улыбка читалась на её лице: материнский инстинкт был ей не чужд, и тотчас взыграл в ней, стоило появиться в мафии напуганной сиротке. Бедная, бедная Кёка! Лишиться родителей по вине своей же способности! Она не должна испытывать за это вину. Она должна отринуть свет, что обжигает её этой виной изнутри, и вступить в безмятежную тьму, где она сможет обрести покой для своей души. Тьму, впрочем, едва ли можно было назвать безмятежной. Жизнь в мафии — суровое испытание, выдержать которое под силу далеко не всем. Кёка проливала чужую кровь, забирала жизни, сияя в темноте тем самым прекрасным цветком; сестрица Коё утверждала, что в этом её предназначение, и Кёка верила. От судьбы не уйти, и, если ей суждено стать убийцей, ей не остаётся ничего, кроме как принять этот путь и найти в нём своё призвание. — Познакомься, Кёка. Это Чуя, мой бывший воспитанник. Когда-то он попал ко мне таким же юным, как ты. Если во тьме, в которой жила Кёка, и мог вспыхнуть огонёк света, то он вспыхнул сейчас, прямо перед ней. На краю сознания мелькнули огненно-рыжие волосы, почти такие же, как у сестрицы, и обожгли её так, что захватило дух, а сердце пропустило удар. А потом заставили приковать взгляд, и девочка поняла, что околдована, что не в силах (да и не желает) сопротивляться. В глазах холодного синего оттенка отражался внутренний огонь и переполняющая их обладателя сила, но они смотрели тепло. — Привет, Кёка-чан. Как тебе живётся с сестрицей? Она к тебе не слишком строга? Кёка на миг забыла, как дышать. Но оплошать перед ним, мгновенно растеряв свою выдержку и манеры, было недопустимо — быстро взяв себя в руки, она легко поклонилась. — Благодарю, Чуя-сан. Сестрица Коё очень добра ко мне. Но если она посчитает, что мне необходимо более строгое обучение, я отнесусь к этому со всем пониманием и серьёзностью, если это поможет мне совершенствовать свои навыки. Брови Чуи поднялись вверх, и он одобрительно кивнул. — Тогда я желаю тебе успехов, Кёка-чан. У тебя поразительная целеустремлённость. — Ты тоже всегда был таким же, Чуя, — с ностальгической улыбкой отметила Коё. Таким же. Вот оно. Чуя тоже был учеником Коё — и, возможно, именно её наставничество во многом сделало его таким элегантным, притягательным и сильным. Кёке не нужно было видеть Чую в деле, чтобы почувствовать в нём внутреннюю силу — она была во взгляде, в ровной осанке, в манере держаться, в излучаемой им уверенности. Кёка решила, что непременно станет похожей на него. Она будет прилежно исполнять всё, что прикажет сестрица, чтобы однажды непременно достичь такого же уровня. Чтобы однажды стать… достойной его? Новое чувство поселилось в душе девочки в момент их первой встречи, но она не сразу смогла его распознать, не сразу смогла облачить в слова и чётко осмыслить. А когда осознала, то была поражена и смущена. Ведь Чуя — взрослый мужчина. Глава исполкома и самый сильный эспер мафии — враги боятся его, свои — уважают. Женщины кидают на него кокетливые взгляды, они милы с ним и приветливы, и Кёка ощущает, как её обжигает уже другое чувство, обжигает неприятно, скручивает внутренности узлом, когда она видит Чую в компании какой-либо из них. Девочка пока что слишком мала, чтобы привлечь его внимание, но когда она повзрослеет… Несмотря на обильное женское внимание, Чуя свободен — не потому ли, что ни одну девушку он так и не счёл для себя подходящей? Кёка беспрекословно выполняла всё, что наказывала сестрица. Она была клинком во тьме, быстрым и неуловимым; её тренировки становились всё жёстче, задания — опасней, но огонь, что горел в ней, дарил ей небывалую ранее силу. По вечерам Кёка жадно впитывала наставления сестрицы, что рассказывала ей о женских премудростях — о том, как следить за внешностью и изысканно одеваться, о манерах, которые пристало соблюдать образованной и воспитанной девушке, о важности таких мелочей, как взгляды и жесты, тон голоса — и девочка слушала, слушала, не пропуская ни слова. И она была хорошей ученицей: всегда сдержанная и вежливая, но, когда необходимо, в равной мере способная и подкупить нежным голосом или робким взглядом, и всадить в печень спрятанный в юкате клинок молниеносным движением, незаметно явившись из тьмы и в неё же вернувшись, никем не замеченной. Стать идеальной женщиной-якудза — её цель, ведь только такая женщина, на её взгляд, достойна находиться рядом с ним. Чуя вдохновлял её. Когда она видела его в деле, то цепко выхватывала всё до мельчайших деталей. Как он говорил с подчинёнными, уверенно и твёрдо отдавая приказы. Как со свойственной ему горячностью рвался в бой, и земные законы рассыпались в прах, подчинённые его сокрушительной силе — как и противники, в чьих глазах мелькала обречённость, когда они осознавали, кто перед ними, но были уже не в силах что-то изменить. Как он улыбался малышке Элизе и покупал ей её любимые пирожные, а девочка прыгала вокруг, радостно восклицая, как она любит братика Чую. Его многогранная личность раскрывалась перед Кёкой с каждой новой их встречей, каждой новой виденной ей сценой, пока сердце девочки трепетало в груди запертой птицей. Когда началось цветение сакуры и руководство решило организовать выходной, чтобы полюбоваться бессменно завораживающим явлением природы, взгляду Кёки предстал Чуя в ранее невиданном ею амплуа. Без своей бессменной шляпы, оставив строгий классический стиль, он прохаживался под усыпанными розовыми цветами деревьями в малиновом кимоно, в накинутом на плечи тёмно-синем хаори, а ветер трепал алую ленту в медных волосах. Чуя заметил её и Коё и подошёл, чтобы поприветствовать. Когда он был в хорошем настроении, его и без того красивое лицо преображалось, а в движениях появлялась почти воздушная лёгкость. Она ответила на приветствие изящным сдержанным поклоном, попутно рассматривая вышитые на хаори светлые лотосы. Надо ли говорить, что на сакуру она сегодня даже не взглянула?       Если этот человек также принадлежит тьме, Кёка готова остаться в ней навсегда.       Вечером она попросила сестрицу научить её вышиванию.       Она ждала наступления двадцать девятого апреля с замиранием сердца. Пока коллеги вежливо поздравляли проходящего по коридорам главу исполкома, Кёка старалась не попадаться ему на глаза. Она попросила сестрицу освободить её сегодня от заданий, и та на удивление легко согласилась всё устроить, прикрывая при том рот широким рукавом, пока в глазах её сверкали смешливые искорки. Вечером она сама пришла в комнату девочки и приказала ей сесть перед зеркалом, а потом принялась за её волосы, собирая их в высокий пучок и закалывая принесёнными с собой кандзаши. Тонкой чёрной линией подвела большие голубые глаза, тронула скулы мягким кокетливым румянцем. Кёка смотрела в зеркало и не узнавала отражение: на неё смотрела молодая, но уже куда более взрослая девушка, воплощение истинной элегантности и пленительной загадочности, с уверенной статью и острым блеском в холодном взгляде. Настоящая якудза.       Сестрица ничего не спрашивала, не давала никаких напутствий, хотя, конечно же, обо всём знала. Женское чутьё ли нашептало, или же она просто очень хорошо знала Кёку — но сегодняшними действиями она ясно выразила своё одобрение чувствам подопечной.       — Он скоро уходит, — напоследок проговорила сестрица, любуясь творением своих рук. — У Чуи сегодня короткий день.       Когда она подходила к заветному кабинету, сердце, разрушив так тщательно выстроенные оковы самоконтроля, готово было выпрыгнуть из груди. Она оправила складки синей юкаты, заложила выпущенную из причёски прядь за ухо и негромко постучала, прежде чем войти.       — Ах, это ты, Кёка-чан, — Чуя, уже в плаще и шляпе, ходил по кабинету, проверяя, не забыл ли чего — забрал со стола телефон, зажигалку, флэшку. Но вдруг замер, оборачивая изумлённый взгляд к девушке. — Бог мой, да от тебя просто глаз не оторвать. Сегодня какой-то повод?       — Можно сказать и так. Сегодня ведь ваш праздник.       — А, ты про это, — Чуя со смешком махнул рукой. — Может быть, но я не праздную дни рождения.       — Я знаю, — кивнула Кёка. — Но всё равно хочу преподнести вам это.       Она протянула перевязанный лентой подарок, и лишь заботливо нанесённые сестрицей румяна скрыли её смущение. Чуя был удивлён, но подарок принял, наощупь пытаясь определить, что скрыто внутри. Мягкое.       — Ты не против, если я открою прямо здесь?       Кёка качнула головой, и обёрточная бумага зашелестела, пока не явила на свет зелёную ткань. Чуя бережно расправил шёлковое хаори с вышитыми по нижнему краю цветами — гардениями, белыми и жёлтыми камелиями. Он быстро скинул плащ и примерил подарок — прямо на пиджак. Сидело хаори на нём прекрасно.       — Оно потрясающее, Кёка-чан, — Чуя в отсутствие зеркала пытался рассмотреть себя с разных сторон. — И эти цветы…       — Я сама их вышила, — ответила девочка, не выдержав и отведя взгляд. Чуя потрясённо уставился на неё.       — Спасибо, — сказал он. — Мне приятно получить его от тебя.       Он аккуратно упаковывал хаори обратно в бумагу, пока Кёка заворожённо наблюдала за движениями пальцев в перчатках и нервно сжимала полы своей юкаты. Ну же! Лучшего момента может не представиться.       — Я хотела прогуляться сегодня по вечернему парку, — наконец, тихо сказала она. — Но у сестрицы появились дела. Не составите мне компанию, Чуя-сан?       Ей было страшно. Она боялась получить отказ, боялась его в любой форме — мягкое «нет» лишь укажет на то, что она для него — лишь маленькая девочка, неразумное дитя, которое страшно и жалко обидеть. Пусть лучше ответит жёстко, пусть…       — Ну, я просто не имею права отказаться, — хмыкнул Чуя, и Кёка вздрогнула, с трудом веря своим ушам. — Погода сегодня действительно хорошая, — он бросил задумчивый взгляд в окно. — Пойдём, Кёка-чан.       Это было как во сне. Кёка не шла — летела на крыльях чистой девичьей любви, что впервые подхватили её и понесли над землёй. Огонь внутри больше не скручивался тугим жёстким узлом, а приятно согревал, дарил ощущение лёгкости, небывалой радости. Чуя оставил подарок у себя в машине, и они направились к тенистому скверу неподалёку. Солнце уже почти зашло, окрашивая горизонт в нежно-розовые и оранжевые оттенки и постепенно сдаваясь накрывающим город сумеркам.       Они шли неспешно, с наслаждением подставляя лицо прохладному ветерку. Чуе, должно быть, давно хотелось просто пройтись вот так: в последнее время у него было очень много утомительной бумажной работы. Он спрашивал девочку, как её успехи в тренировках, хорошо ли ей живётся в мафии; она отвечала на последний вопрос утвердительно, нисколько уже ни лукавя. «Пока вы рядом, любой день приносит мне радость». Потом вопросы стали более неформальными. Они расспрашивали друг друга обо всём: какой любимый цвет? классический или традиционный стиль? какое любимое животное? солнце или дождь? в какой стране хотели бы побывать? шоколадное пирожное или вишнёвое?       — Кстати, здесь неподалёку есть кондитерская, — сказал Чуя. — Элиза-чан частенько клянчит сладости, а босс не в силах ей отказать.       В маленькой уютной кондитерской Чуя купил два пирожных — вишнёвых, которые они, как оказалось, любят оба — и два горячих латте. Нежный бисквит с ягодной пропиткой показался Кёке вкуснейшим из всех, что она когда-либо ела. Может, здесь действительно потрясающая выпечка, если оставляет довольной даже капризную Элизу-чан. А может, дело просто в приятной компании. Чуя смотрит в окно; он расслаблен, на лице его — безмятежность. Почаще бы видеть его именно таким.       Чуя проводил её обратно до штаб-квартиры, и Кёке даже стало немного грустно, что их маленькая прогулка закончилась. Сегодня был повод… но когда она снова сможет вот так просто его пригласить, не выглядя при этом навязчиво или попросту странно? Она ведь ещё совсем юная девочка…       — Спасибо за чудесный вечер, Кёка-чан, — улыбнулся ей Чуя, останавливаясь у капота своей машины, припаркованной рядом с широким крыльцом штаб-квартиры. — Мне было приятно провести время со столь очаровательной спутницей.       И вдруг он наклонился так близко, что девочка могла чувствовать его дыхание. Кожу тотчас пробило мурашками, и она забыла, как дышать, когда низкий бархатный голос прошелестел на ухо:       — Я буду с нетерпением ждать, когда ты повзрослеешь, Кёка-чан.       А потом он мягко поцеловал её в лоб. Отстранился с лукавой улыбкой, приложив палец к губам и подмигнув на прощание. И девочка поняла, что её тайна раскрыта. И раскрыта, возможно, уже давно, но это, вопреки ожиданиям, нисколько её не испугало. Напротив, такого освобождения, облегчения она не чувствовала уже давно. Знала ли сестрица Коё, что именно так всё обернётся, когда готовила девочку к этому свиданию? Ну конечно, знала. Она собственноручно вырастила два идеала, и кому, как не ей, знать, что они прекрасно подойдут друг другу?       Через два дня Кёка увидела Чую, прогуливающегося до знакомой кондитерской с вьющейся вокруг него Элизой. Он был одет в традиционный костюм, а яркие медные волосы великолепно рассыпались по зелёному хаори, как осенняя листва по ещё сочной траве. Нежные цветки гардений и камелий распускались на шёлковой ткани, как неувядающее напоминание о всех чувствах.       И всё же в одном сестрица была не права. Солнечные лучи не сжигают. Солнечный свет дарует жизнь и тепло. Даже если рождается из тьмы.