The remains of the day.

Весна, обычно, была предвестником чего-то хорошего, вот только мне каждый раз она напоминала о том, насколько жизнь тяжела. Серый рассвет занимался над спящим миром, чьё пробуждение сулило начало очередного дня, полного рутины и очередных воспоминаний, мельком всплывающих в сознании. Идти было некуда, в пустой квартире всё равно никто меня ждать не будет, кроме сквозняка и полумрака, давящего на сознание, да и ворошить прошлое никакого желания не было. Нащупав в кармане мятую пачку сигарет и зажигалку, поджигаю убийственную дрянь, с неким сожалением глядя на вздымащийся вверх дым, быстро таящий в холоде рассветных сумерек. Рассвет, он же исконно являлся началом новой жизни, вот только мне, опять же, это не сулило ничего хорошего. До сих пор, вспоминая ту боль от глухого удара и хруст моих же костей, я содрогаяюсь, чуть ли не впадая в истерику. Тело бьёт неприятная дрожь, глухая, будто бы, какая-то эфемерная, волна, такой же глухой, притуплённой боли прокатывается по всему телу, столь же стремительно угасая, как и появляясь, в области затылка, где до сих пор находился продольный кривой шрам от осколков разбитого напрочь стекла, напоминая, невзначай, о том, что мой же проступок закрепился клеймом за жалкой душонкой, давно угаснувшей и лишённой всяких чувств, присущих всем живым, в том то и дело, что лишь им, не нам  – тем, кто давно мёртв. Зара, пробежавшая мимо, что-то тихо сказала, мимолётно обняв меня и, столь же стремительно, унеслась вслед за Ноксом, отправленным на раннее дежурство. В этот раз мне повезло и день брал своё начало вполне в привычном ему ритме. Однако хотелось просто провалиться под землю от остатков той неприятной боли, что занозой засела где-то в самом дальнем закутке моего сознания с отчаянием не желавшего отпускать прошлое, уже, порядком въевшееся во всё происходящее. Тут и там мерещились размытые людские силуэты, обряженные в одежды прошлых веков, ставших незримо далёкими, как и моё былое, в некой степени, даже невинное, существование. Строить жалких надежд не хотелось совсем, даже зная то, что встреча с начальством будет неизбежна, как и очередные сверхурочные работы, приевшиеся не менее того прошлого, втеревшегося в «закодычные» друзья. И вот, будто бы по определённому сигналу около входа в Третий Отдел, словно из ниоткуда, образовался вечно холодный строгий Ти Спирс, удручённо оглядывая всех прибывших в департамент жнецов, вздыхающих, заваливающихся от усталости. Увы, поделать с нагрузками мы ничего не могли, да и корить Ти Спирса, получавшего поручения свыше, было тоже крайне абсурдно, посему все и смирились с постоянными дополнительными работами, задерживающими вне дома, порою, на несколько дней. – Мисс Блейд, жду Вас у себя, – будто бы какое-то табу произнёс он эту фразу пятый раз за месяц, привычным жестом поправив свои прямоугольные очки, съехавшие на кончик носа. – Снова? – задала я ему встречный вопрос, гадая, что же такого могло произойти. Взор, полный холода и непонятной примеси недовольства – вот что было мне ответом на, казалось бы, столь простую фразу, можно сказать, даже безобидную. Однако, дрожь долго ожидать себя не заставила, в ту же минуту по спине прошлись мурашки, оставив после себя довольно неприятное ощущение. Сего, по всей видимости, было достаточно, чтобы разжечь его гнев ещё сильнее. «Уильям Ти Спирс» – гласила табличка на белоснежной двери, за которой мне неоднократно доводилось побывать. Откровенно говоря, осадок страха перед начальством ещё остался, явно проявляясь в тот самый момент, когда за дверью раздалось краткое «войдите». Покидать пустующий коридор не хотелось, отчасти, совсем, тем более, зная упрямый малопонятный нрав начальника, моя выходка была чревата довольно неприятными последствиями, сулящими лишь отрицательный исходит. Солнце поднималось всё выше, а работа в департаменте постепенно кипела, набирая обороты. Жнецы появлялись и уходили: кто-то покидал его с ночного дежурства, другие же мало-по-малу прибывали, то и дело косясь куда-то за пределы этого белого здания, осточертелого за прошедшие века. Кроме того они знали, что сегодня тот самый день, когда моя жизнь оборвалась по вине того чёрствого мальчишки, отдавшего предпочтение какой-то стервозной девушке. Ручка двери слегка скрипнула, отдавшись щелчком, вибрацией пронизавшей вспотевшую ладонь и холодные кончики пальцев. Он предстал передо мной с каким-то документом и перьевой ручкой, сжатой в тонких пальцах. Взгляд его недоумённо скользнул по мне, призывая как можно быстрее оговорить причину вызова и поскорее убраться прочь из этого кабинета, пока терпение не было потеряно окончательно. – Присаживайтесь. – следом буркнул темноволосый, вновь же удостоив своим вниманием очередную бумажку, зашелестевшую от движения. Оглядев рабочую обитель жнеца, я молча опустилась ну стул, что был расположен немного поодаль о дубового стола, занимающего довольно обширное пространство. Разговор, пусть он, объективно, и носил деловой характер, совсем не клеялся, как бы я не старалась узнать его главную причину. В конечном счёте Ти Спирс оторвался от кипы бумаг, пронизав меня своим беспристрастным малахитовый взором, еле различимым за стёклами очков. – Давайте перейдём к делу. – кратко изложила я, не упуская очередной попытки успокоить своё параноичное сознание, кричащее о том, что самообладанию пора бы ретироваться. Жнец кивнул на мои слова, и, выдержав недолгую паузу, начал: – Мисс Блейд, в связи с недостатком работников в нашем отделе, я вынужден просить Вас, вновь же, взять сверхурочные работы. – он испустил слегка удручённый вздох, тут же продолжив, – Почему именно Вы? Что же, зная остальных работников, не многие из них выполняют данную им работу, Вы же подходите к сему крайне ответственно, поэтому мой выбор и пал на Вас. Возражать тому я не стала, хотя очень хотелось. И тут же довольно глупый, абсурдный вопрос сорвался с моих уст, посылаемый мысленными проклятиями. – К чему всё это, господин Ти Спирс? – на моих губах промелькнула кривая ухмылка, – Будто бы у меня есть какой-то шанс на выбор или отказ, за несколько томительных веков работы я в этом прекрасно убедилась, а теперь Вы просите меня взять сверхурочные, хотя, как и у многих «оболтусов» у меня уже просто нет сил, даже на элементарные разговоры. – я замолчала, немного погодя, продолжив, – Будьте добры, предоставьте мне списки душ ближе к полудню и, если это возможно, на некоторый период, пожалуйста, выделите кабинет, отличный от моего. Начальник кивнул, не возражая моим просьбам. Делать было нечего, поэтому я поспешно покинула его кабинет, на последок оглядев жнеца, вновь принявшегося за работу: он как обычно немногословен и отчуждён, абстрагивовашись от окружающего его мира и зарывшегося с головой в бумажки с отчётами. Наяву всплывал тот ноябрьский холодный день, когда он так кстати оказался рядом, отложив один из немногих нервных срывов на несколько месяцев. – Вам помочь? – на автомате задаю я вопрос, застыв в дверях между кабинетом и коридором. Он отрывает взгляд от бумаг, переводя его на меня. Впервые за, сравнительно долгое время, в его малахитовых глазах различимо откровенное удивление, которое пробудить довольно-таки непросто. Удовлетворительного кивка так и не последовало, поэтому, прикрыв дверь, я молча взяла часть бумаг и ручку, до этого момента покоившуюся в кармане пиджака, присаживаясь всё на тот же стул, что и пару минут был, мною же, облюбован. Повторно одарив мужчину безучастным взором, предоставляю ему одну из бумаг, уточняя в каких местах стоит поставить подпись, да и вообще каким образом подтвердить пару заявлений об переводе в другие отделы и, кроме того, довольно необычной формы заявление, как оказалось, предоставленное германским департаментом. На последнее начальник только, не проронив и слова, изъял скреплённые вместе листы, поставив кое-где подписи и отложив его в верхний ящик стола, поверх другой макулатуры, пылившейся там неопределённое количество времени. Ближе к полудню кипа значительно поредела, занимая, теперь, менее половины края стола, уставленного, помимо прочего всякими вещами, нужными для, вполне комфортной, многочасовой работы. Приближение перерыва меня несказанно радовало только тем, что есть возможность размять затёкшие мышцы и выпить пару-тройку кружек крепкого кофе для приобретения немногих сил и бодрости, решившей покинуть меня ещё несколько месяцев тому назад. Очки, съехавшие на кончик носа, я, в который раз, с раздражением поправила, пробурчав нечто, что и сама разобрать не сумела, выражающее недовольство и нервозность. Долгожданные двенадцать показывала часовая стрелка наручных часов. Я засуетилась, поспешно подорвавшись и отряхивая подол юбки, бывшей неизменной частью какого-то сценического образа, сразу же появившегося, после выпуска из академии, являвшейся моим ярым ненавистником. Бумаги были отложены на стол начальства, вместе с перьевой ручкой, доставшуюся мне от покойного отца. – Кофе? – предлагаю я, тут же получая лёгкий кивок со стороны напротив находящегося мужчины, до сих пор объятого кипой бумажек. В самом коридоре западной части здания всё ещё тихо из-за того, что вся масса таких же, трудоголиков, жалеющих, что они вообще сегодня не вышли на ночное, более спокойное дежурство. Хлынувший поток жнецов, загораживал весь обзор на меню, где были предоставленны разновидности кофе, которые выдавались на сегодняшний день. – Ох, Мисс Эвелин, – я тяжело отдышалась, покосившись на толпу, стоящую позади меня, – Два капучино, пожалуйста, мне, если это возможно, сделайте сегодня покрепче. Темноволосая женщина, лет сорока, мило улыбнулась, сразу же предоставив мне два кофе, источающих крайне приятный запах жаренных зёрен. У нас завязался краткий разговор по поводу того, как же всё, на данный момент, напряжено и начальство просто не даёт ей выбора и права на отдых. В последний раз выразив свою благодарность женщине я, всё-таки, изволила освободить место в очереди другим, попутно издавая удовлетворительные смешки или же насвистывая мелодию колыбельной, что в детстве напевала матушка перед сном. Потрудившись с тем, чтобы отворить дверь кабинета, я, слегка неуклюже захлопнула носком ботинка дверь, издавшую печальный скрип, перед тем, как окончательно закрыться. – Вот, прошу, – пробормотала я, предоставив мужчине его стакан с горьким напитком, до сих пор источающим лёгкий пар. – Благодарю, Рианна, – отозвался он впервые за долгие часы совместной работы. – Не за что, – так же кратко изложила я, в очередной раз за текущий день, посмотрев на начальника. – Я даже не смела думать, что желающих уйти окажется настолько много. – уже тише отозвалась я, оглядывая стопку заявлений, возвышающуюся над столом. Вся загруженность была обусловлена необходимостью рабочих рук, сокращающихся с каждым днём крайне стремительно, что не могло не огорчать. Взгляд мой пал на окно: многие стремительно уносились от дверей департамента, попутно оглядываясь, рыская глазами по окнам, выискивая где-то среди них Уильяма, что восседал за столом из тёмного дерева, с головой погружённый в работу. Все, включая меня, страшились его, боясь быть замеченными при уходе и это огорчало, ведь все приложенные усилия, ложное уважение, частые укоры были заслужены тяжким трудом. – Уильям, – принимая радикальный расклад грядущих событий, сипло обратилась я к жнецу, не отрывая взгляда от мальчишки, уходящего всё дальше. – Оторвитесь от бумаг, пожалуйста. Зачем Вы одобряете заявление Роальда о переводе в другой отдел? Ответом мне было молчание. Да, я лезла не в своё дело, однако, потакать мелким желаниям остальных – не выход. Роальд, тот самый мальчишка, не имеющий хорошей физической подготовки, зато крайне умный и сообразительный. За год я очень намучалась с подготовкой щупленького брюнета к тяжкой работе пожинателя душ, что явно была ему не по силам. Однако, Роальд нашёл иной подход к сбору, чем и поднял планку уважения с самого минимума до приемлемого. – Этому мальчишке, с его-то башковитостью, незачем копаться в кипах бумаг, он и без того зря прожил несколько лет, углубленно обучившись в академии, хотя результатов не получил. – заключила я, не оставляя попыток вернуть важные листы себе. Отпускать Роальда, с которым за время наставления мы смогли найти общий язык, далеко отпускать не хотелось. Желание обеспечить мальчишке хорошее рабочее место, тоже сыграло большую роль в немом стремлении вернуть документ себе на попечение. Будь бы у меня выбор, теперь, я бы не отпускала этого несмышлённого паренька даже на пару метров – слишком многому предстояло ему научиться. С образованием проблем не возникало, вот только общение с другими работниками оставалось заключительным препятствием. Из его книги душ довелось извлечь много полезной информации, очень кстати пришедшейся как раз в моменты практического обучения работы с косой. Жнец, одарив меня слегла озадаченным взором, остановился на полпути к строке, отведённой для подписи. Было бы слишком глупо и грустно, случись всё наоборот. Роальд остаётся в отделе сбора душ. Я облегчённо выдохнула, стараясь успокоиться. Это более чем получилось, поэтому, вновь принявшись за свою стопку бумаг, вместе с рядом сидящим, мы погрязли в долгой и нудной работе. Часы показывали восемь вечера, оно и было понятно – за окном давно занимались приятные сумерки. Перспектива провести всю грядущую ночь на работе радовала гораздо больше, чем пустая квартира. Приобрести что-то в самом Лондоне, пока, я не желала, пусть его приятная атмосфера во всю манила. В углу стола уже скопился десяток кофейных кружек, – за горьким напитком мы ходили по очереди – которые занимали внушительное пространство. Встав, я отобрала у жнеца ещё пару листков, спешно их подписав и сложив поверх других, в отдельную стопку. Удивления не последовало, наконец. Уильям лишь молча, кивнул, выражая этим жестоком, наверное, свою признательность. Быть в чём-либо уверенным сейчас опасно, мало ли что начальству в голову взбредёт. Может быть он вообще кивнул, в подтверждение своим собственным мыслям. Вновь покосившись на черноволосого я только вздохнула, отправляя ручку в нагрудный карман пиджака, слегка измявшегося из-за длительного пребывания в одном и том же положении. – Благодарю, мисс Блейд. – выразился жнец, в свою очередь разминая затёкшие мышцы. – Это того стоило. Меньше работы – больше времени для сна. – пробурчала я, подавляя очередной зевок. – Надо сделать что-то ещё, чтобы уже до конца завершить начатое? Уильям покачал головой, слегка расслабившись, после напряжённого дня. Под его глазами залегли тени, а превычная бледность переросла в несколько болезненную. С тем же молчанием он встал, направившись к двери. Она противно скрипнула, словно выпроводив меня прочь из этого уютного кабинета. Ключ дважды провернулся в замке с характерным щелчком. Оставшиеся пару часов департамент будет пустовать. Другим работникам очень повезло, что мукулатуры и списков душ за день попалось не шибко много. Здание проводило нас своим величием, под покровом чистого синего неба и желтоватых огоньков, исходящих вдали от окон домов. Однако долго безоблачность не продлилась. Дождь хлынул очень стремительно, отчего я вся тут же промокла. Жнец же недовольно взглянул на небосвод, собираясь было вернуться назад. Я его одёрнула, потянув за рукав чёрного пиджака. Малахитовые глаза задержались уже на моём лице. Черты лица мужчины слегка расслабились, смягчившись. – Думаю не стоит всё время заострять внимание на работе. Вечность, всё-таки, дана не просто так. – я улыбнулась и на душе стало так легко, как никогда раньше. Дождь всё лил, густые волосы жнеца стали влажными, отдельными прями спадая на лоб. Было забавно видеть обычно строгого начальника в таком виде. Заливаясь смехом, я подошла к нему ближе и, сняв перчатку с руки, встала на носочки, запустив ладонь в чёрные волосы, зачесала их назад. Прежде всего, недоумёние ярко отразилось в его глазах, чистых, не наполненных холодом. Очки, съехали на переносицу, но поправлять их не хотелось совсем. Эта ситуация такое существенное исключение из ипостаси жнеца, что теперь я, нет, вероятней, мы понимаем – вечность, действительно, дарована не зря. Я хватаю Уильяма за руку, тем самым позывая за собой, увожу всё дальше и дальше от здания и уютного кабинета, изменившего мою жизнь во второй раз. Он не противится, с той приятной мирской умиротворённостью следуя за мной. Время словно прекращает свой ход, давая погрузиться в редкую, но столь приятную и желанную радость, что становится глубоко плевать на статус и других жнецов, возможно, заметивших нас, двух идиотов, которые очень устали от всего. Холодный дождь уже не обжигает кожу, наоборот, убаюкивает, призывая отдалиться от серой рутины и, наконец, отдохнуть, теперь уже по-настоящему.