Париж, 1881
Жорж Дюруа удовлетворенно рассматривал свое отражение в зеркале. Дорогой фрак, новый цилиндр, роскошный галстук лавандового оттенка — каждая деталь нынешнего образа словно подчеркивала ту пропасть, которая отделяла его от прежней жизни. Пожалуй, еще несколько лет назад, взглянув на себя со стороны, ему бы показалось, что одет он чересчур франтовски. Привычным движением он поправил ворот рубашки, затем проверил, хорошо ли сидит жилет, и подкрутил усы. На лице задержалась отрепетированная улыбка галантного кавалера, которая неизменно пленяла всех женщин, встречавшихся на его пути. В этом и был секрет успеха Дюруа: стараниями влиятельных дам, питавших к нему слабость, для Жоржа распахнулись двери высшего света. Взор его на миг остановился на скомканном галстуке, который он надевал накануне. На переливающемся лоскутке серебристого шелка виднелся яркий след от помады, будто нарочно оставленный одной из регулярных посетительниц его холостяцкой квартиры. Взгляд раздраженно скользнул по начищенным кожаным туфлям. Откуда, черт подери, взялось это грязное пятно? А ведь не так давно он и сам казался себе не менее случайным пятном на приемах у господ, вершивших судьбы Франции… Вот уже несколько месяцев лжебарон Жорж Дю Руа де Кантель наслаждался каждым прожитым днем. Ловко уличив благоверную в измене посредством полиции нравов и присвоив половину огромного состояния, доставшегося ей от именитого любовника, Дюруа ощутил себя невероятно везучим. Еще бы, незабвенная Мадлен подарила ему, провинциалу без особых талантов, тот самый долгожданный пропуск в счастливую и беззаботную жизнь, в который он вцепился железной хваткой. Более того, она сделала из него уважаемого человека, к чьему мнению прислушивались, и чьих разоблачительных статей боялись. Лишь сослуживцы из редакции догадывались о том, что статьи эти писал вовсе не он. Дюруа всем нутром ощущал, что близится час, когда счастливая звезда приведет его к новым, еще более значимым вершинам. Сегодня ему повезет — в этом он не сомневался ни секунды. Казалось, именно ради этого дня он неустанно карабкался вверх, порою шагая по трупам. Несмотря на то, что Дюруа был вхож во все салоны Парижа, где у камина решались политические вопросы особой важности, а за столом непринужденно обсуждались светские сплетни, долгожданное приглашение на прием в один из наиболее гостеприимных особняков в квартале Маре Жорж получил впервые. О графе де Пейраке — владельце роскошного поместья и негласном повелителе правительственных марионеток — он собирал информацию изо всех доступных ему источников. Предоставленных данных оказалось ничтожно мало, во что Дюруа никак не мог поверить, ведь речь шла об одной из самых видных персон в Париже. Огромное состояние, таинственное прошлое, внушительная родословная и неоспоримый авторитет притягивали Жоржа как магнит и сулили блестящие перспективы. Все, что для этого было нужно — качественный компромат. Дюруа убеждал себя в том, что непременно его раздобудет. Из досье, подготовленного информатором, Дюруа почерпнул, что граф был предприимчивым ученым, обладал обширными знаниями в области физики, химии и геологии. В молодости он активно способствовал обнаружению месторождений серебра и золота в Америке, благодаря чему сколотил огромное состояние. Заработанные деньги позволили ему полностью посвятить себя исследованиям, которые увенчались созданием электродвигателя переменного тока, за что изобретателя окрестили «гением электричества». Основав «Peyrac Electric Company», граф погрузился в изучение свойств магнитных полей высокой частоты и разработку устройства для беспроводной передачи сообщений на дальние расстояния. Что ж, личность весьма незаурядная… И все же один вопрос не давал Дюруа покоя: несколько лет назад Пейрак принял неожиданное решение перевезти семью на историческую родину. Учитывая невероятный успех всех начинаний графа в Америке, причины переезда оставались для Дюруа загадкой. Один из репортеров «Французской Жизни» намекал на личное приглашение французских властей с целью привлечения Пейрака к разработкам усовершенствованного вида пороха для наращивания военной мощи страны. Упоминал он и некую тайную лабораторию, в которой граф предположительно курировал производство. Дюруа потирал руки: все эти делишки, представленные под правильным соусом, обещали произвести фурор в прессе и принести ему отличные дивиденды. Однако сдерживало его то обстоятельство, что единственный журналист, осмелившийся приоткрыть завесу тайн над незаурядной личностью графа, поплатился карьерой и репутацией. Опубликованная в «Фигаро» статья ожидаемого эффекта не возымела, зато с автором Пейрак расправился в два счета, выиграв судебный процесс и публично обвинив авторитетное издание в клевете. С тех пор ни одна газета не хотела рисковать, предпочитая обходить семью Пейрака стороной. Осведомители Дюруа сообщили о давней дружбе графини де Пейрак с префектом полиции Парижа Франсуа Дегре — ближайшим соратником Министра внутренних дел Франции, что сводило на нет всю затею с компроматом… Жорж решительно поклялся себе в этот вечер не думать о всякого рода препятствиях, ведь если супруга графа столь же очаровательна, как о ней говорят, а слухи о внешности Пейрака не преувеличены, ему не составит труда расположить ее к себе. К тому же, если мадам де Пейрак не менее болтлива, чем большинство женщин, все тайны графа она сама преподнесет ему на блюдце уже после нескольких приятных встреч.*******
Фиакр привёз его к пересечению улицы Ботрейи и набережной Селестен, где и находился особняк графа де Пейрака. Старинное здание было недавно реконструировано в соответствии с современными архитектурными веяниями. О приходе Дюруа торжественно объявил напыщенного вида дворецкий. Жорж вошел в салон и обвел его внимательным взглядом. В центре зала выделялся массивный старомодный камин, вокруг которого и собралось основное общество. Среди приглашенных он без труда распознал депутатов, с которыми часто беседовала Мадлен, ключевых министров, а также весь цвет парижского бомонда. Репортеров здесь не было, зато в кругу приближенных гостей графа де Пейрака Дюруа отметил владельцев наиболее весомых периодических изданий Франции, в том числе чету Вальтер. К слову, Жоржу и самому удалось получить приглашение лишь благодаря сердечной привязанности к нему супруги достопочтенного владельца «Французской жизни». Хозяин салона учтиво приветствовал каждого гостя. Безукоризненно сшитый фрак идеально облегал высокую худощавую фигуру графа, а небрежно повязанный галстук выдавал в нем истинного аристократа. Дюруа жадно разглядывал Пейрака: отглаженные стрелки на брюках, начищенные до блеска туфли, белоснежный пластрон рубашки из тончайшего батиста… Все это стоило целого состояния и несло на себе печать того уровня богатства, при котором для определения статуса не нужны модные излишества и вычурные украшения. Таковых, к слову, граф не носил, за исключением неброского обручального кольца. Внешность Пейрака едва ли была неприметной: белесые шрамы пересекали наискосок его левую щеку и висок, придавая ему угрожающий вид. Он даже не пытался скрыть их волосами, как сделал бы на его месте любой другой. Общественное мнение графа явно не заботило. Вопреки всем правилам приличия, он сжимал зубами черенок небольшой трубки, как какой-то английский моряк в портовой таверне, то и дело пуская клубы сизого дыма. Поразительнее всего было то, что несмотря на внешние изъяны графа, женщины охотно искали его общества. Возможно, это и есть та ниточка, за которую нужно потянуть, чтобы распутать таинственный клубок? Что ж, кто знает, какие карты окажутся в руках Дюруа благодаря новому знакомству… В салоне мужчины обсуждали международную выставку, проходившую в парижском Дворце индустрии. Приглашенные охотно делились впечатлениями об электрическом трамвае Вернера фон Сименса и электромобиле Густава Труве. Председательствовал в этом научном кружке Жоффрей де Пейрак собственной персоной. Графа неустанно расспрашивали о его изобретениях, тактично стараясь лишний раз не упоминать Томаса Эдисона — о давней вражде двух гениев было известно всем в силу скандальных нападок на Пейрака со стороны конкурента. Впрочем, ученого эти выпады только забавляли: все аргументы Эдисона граф по щелчку пальца публично разносил в пух и прах, снисходительно рекомендуя изобретателю-самоучке ознакомиться с теорией и пересмотреть свои неэффективные методы. Дискуссия о сверхмощных электрогенераторах явно увлекла всех присутствующих, чего нельзя было сказать о Дюруа. Изрядный набор технических терминов нагонял на Жоржа неодолимую скуку. Оценив, какой вес придают все приглашенные каждому слову, слетающему с уст эксцентричного аристократа преклонного возраста, Дюруа вдруг испытал острый укол зависти. Благородные предки графа, судя по всему, сыграли не последнюю роль в Крестовых походах и укреплении престолов многочисленных французских королей. Они, несомненно, передали своему далекому потомку подсознательное чувство превосходства по праву крови, что позволяло последнему без ущерба для репутации делать все, что ему заблагорассудится. Пожалуй, никто из присутствующих, включая самого Дюруа, никогда не сможет позволить себе подобного. «Как хорошо, что монархия канула в Лету», — молниеносно пронеслось у Жоржа в голове. Незаметно покинув салон, Дюруа направился в соседнюю комнату. Она была наполнена ароматами разнообразных духов, пудры и веселым щебетом дам, одетых по последнему слову моды. — Вы слыхали о помаде в форме карандаша? — кокетливо вытягивала накрашенные губы сочная брюнетка в туалете цвета слоновой кости с весьма глубоким декольте. — Ее заворачивают в шелковую бумагу, это так изящно! — А пробовали новые румяна от Понсена? — восклицала дама солидного возраста с нежнейшим румянцем на дряблых щеках, обмахиваясь при этом пышноперым веером, напоминавшим опахало индийского раджи. — Предпочитаю рисовую пудру от Bourjois, — резче, чем следовало, отвечала худощавая рыжеволосая девица с тщательно напудренным лицом. «Должно быть, так она маскирует прыщи или следы от оспы», — догадался Дюруа. Лжебарон Дю Руа де Кантель с присущей ему профессиональной развязностью разглядывал дерзкую особу в необычном наряде. На ней был практически мужского кроя редингот глубокого зелёного оттенка с удлиненными разрезными полами сзади. Они спускались почти до колен и выполняли функции модного нынче в свете турнюра. На нем выделялась плотная вышивка в форме желтых бутонов. Жёсткий воротник-стойка, широкие манжеты и ряд выпуклых металлических пуговиц на корсаже, стилизованном под мужской жилет, придавали девушке вид заправского вояки. Образ смягчала только юбка из светлого шёлка без каких-либо украшений, что противоречило моде, но как нельзя лучше гармонировало со строгим жакетом. Это был вызов наполнявшим гостиную дамам, вызов царившему вокруг культу женственности, но вызов весьма продуманный и утонченный. Ультрамодный наряд от дома Ворта, несомненно, подчеркивал боевой характер юной особы. Несмотря на это, от Жоржа не укрылось, что в обществе девушка держится скованно, нервно теребя веер. Она то и дело поглядывала в сторону, как будто в поисках чьего-то одобрительного жеста. — Как зовут это милое созданье? — спросил Дюруа у проходившей мимо госпожи де Равон. — Ах, это — мадемуазель Онорина, дочь графа и графини де Пейрак. — Вот как! Интересно, интересно… Запудренная дурнушка тут же преобразилась в его глазах: он нашел ее привлекательной, непосредственной и в меру оригинальной, мысленно прикидывая размер приданого. Мадлен когда-то обмолвилась о том, что избраннику Сюзанны Вальтер достанется 18 миллионов франков. Дюруа чуял нутром, что за эту рыжеволосую глупышку он выручит куда больше. Внезапно Жорж затылком ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Медленно повернув голову, он увидел женщину, словно сошедшую со страниц старинных фолиантов. Черный бархатный туалет с глубоким вырезом и длинным шелковым шлейфом подчеркивал ее утонченную красоту. Она настолько отличалась от других дам в салоне, что у Дюруа невольно перехватило дыхание. Он на секунду отвел взгляд, подошел к фуршетному столу, где взял бокал шампанского — Perrier-Jouët, подумать только! — и снова стал пожирать ее глазами. Дюруа заметил легкие морщинки в уголках изумрудных глаз, опушенных черными ресницами, и седую прядь в пышных волосах цвета темного золота. Строгую прическу венчал платиновый эгрет, украшенный бриллиантами. Жорж силился разгадать возраст незнакомки, но время, казалось, было над ней не властно. Безукоризненный овал лица подчеркивали серьги-шандельеры с бриллиантами, а длинная шея была обвита несколькими рядами крупного жемчуга редкого розового оттенка. Тонкая ладонь в белой шелковой перчатке сжимала элегантный веер, а на хрупком запястье красовалось несколько браслетов. Мадам протянула руку навстречу к склонившемуся в поклоне гостю, и на ее пальце тускло блеснуло обручальное кольцо. Дюруа оставалось лишь представиться, но ее тут же обступили со всех сторон галантные кавалеры. Хоть она и отвечала каждому из них приветливой улыбкой, Жорж был уверен, что именно его персона вызвала у нее неподдельный интерес. Это осознание окрылило его. В следующий миг он увидел, как она обнимает и целует в щеку его новую рыжеволосую мишень. Неужели это и есть хозяйка салона? Что ж, кто сказал, что в жизни нельзя иметь все? Мы изменим тактику, старина Дюруа! Компромат, очевидно, подождет. Он припал к пальчикам в золотых кольцах: — Жорж Дюруа, мадам, к вашим услугам. Красавица рассеянно улыбнулась, скользя взглядом по гостям. — Я слышала о вас много добрых слов, месье, это ведь вы — автор «Воспоминаний африканского стрелка»? Великолепное произведение, такая легкость слога, столько занимательных подробностей! А как живо вы описывали мавританских женщин! Я получила массу удовольствия от чтения от ваших статей. — Благодарю, мадам, — кивнул журналист. Хоть Жорж и не любил вспоминать о своих первых шагах на писательском поприще, ему льстило, что серия «африканских приключений» по-прежнему вызывала восторг у женщин. — Мадам, я хотел просить вас… — О, простите, сударь! Я вижу мужа, мне нужно сказать ему пару слов, — на лице хозяйки засияла улыбка влюбленной пансионерки, и она, лавируя между гостями, направилась к Пейраку. Бесперспективно, — отметил Дюруа, наблюдая, как к запястью красавицы прижимаются губы миллионера. — С семейным статусом еще можно бороться, но эти двое так глупо влюблены, что любой заметит. Жаль, мадам — удивительная красотка, можно было приятно провести несколько вечеров. — Не тратьте время, отец этого не допустит. Жорж недоуменно моргнул, обнаружив рядом с собой рыжеволосую мадемуазель, предпочитающую обсыпать себя пудрой от Bourjois. Пристально вглядываясь в лицо с резковатыми чертами, журналист пытался определить — это действительно следы от оспин или просто дурной вкус. Неверно истолковав его молчание, мадемуазель де Пейрак повела плечом: — Отец не дает интервью. Принципиально. — Почему же? — Считает, что не стоит тратить время на объяснение глупцам того, чего они в любом случае не смогут понять. Но вы можете поговорить с мамой, — гордость в голосе уступила место мягкости, — она председатель комитета организаторов Ежегодного благотворительного базара. В этом году уже в первый день удалось собрать несколько миллионов. Графиня лично следит за тем, чтобы все деньги, пожертвованные финансистами и частными лицами, были распределены по родильным домам и детским приютам. Простите, месье дю Руа, я узнала вас и заговорила, не будучи представленной. Онорина де Пейрак. — Польщен, что моя скромная персона заинтересовала такую очаровательную мадемуазель, — Жорж привычно подхватил руку для поцелуя, поразившись жестким мозолям на пальцах девушки. Спортсменка? Надевала бы перчатки, это же не руки, а шлифовальная шкурка! Губы оцарапать можно! — А вы принимаете участие в благотворительной деятельности? Посетили базар? — Увы! В тот вечер я была занята — меня пригласили к Руссо. — Я полагал, месье Руссо покинул нас около сотни лет назад, — журналист соорудил скорбно-язвительное выражение на лице, наблюдая за реакцией девицы. Та не подвела — улыбнулась. — Анри Руссо. Художник. Любите примитивизм? — Отнюдь, — бормотнул Дюруа, предвкушая высокоинтеллектуальную беседу с этой странной особой. К его удивлению, девушка понимающе кивнула. — Вот и я терпеть не могу. Но у месье Руссо великолепные специи. — Специи? — Он добавляет в зеленую краску грубо размолотую гвоздику, а в красную — корицу. В его мастерской на спиртовке одновременно варятся прекрасный глинтвейн и весьма неплохой кофе. За это можно и потерпеть его ужасные нарисованные растения. Неожиданно для себя журналист расхохотался. Какая удивительная смесь интеллекта, заносчивости и неуверенности. К девице действительно стоит присмотреться повнимательней, особенно если она и правда стоит двадцать миллионов. — Расскажите о живописи, мадемуазель де Пейрак, мне интересно ваше мнение. Желаете бокал шампанского?*******
Газета «Французская жизнь» апрель 1881
Знаменитый публицист, журналист, барон Жорж дю Руа сопровождал мадам де Пейрак и ее дочь Онорину де Пейрак во Дворец промышленности на выставку современной живописи. Анжелика де Пейрак выразила восхищение полотном Оливье Бертена «Купальщицы», мадемуазель де Пейрак пришлась по душе «Мечтательница». Месье дю Руа незамедлительно приобрел обе картины.Газета «Перо», апрель 1881
Сегодня в театре «Замок ада» все желающие могли посмотреть, оценить и принять участие в проведении физических опытов доктора Жака Ревеньи. Среди присутствующих узнали светского повесу Пегилена де Лозена, актрису оперетты Полин Ринье, Онорину де Пейрак, дочь гениального физика Жоффрея де Пейрака, а также префекта полиции Франсуа Дегре и публициста Жоржа Дюруа.Газета «Французская жизнь» май 1881 года
Онорина де Пейрак, одна из завидных невест Парижа, выиграла второе место в гребной гонке на Сене. Соревнования проходили с семи утра до полудня. Мадемуазель де Пейрак продемонстрировала удивительную стойкость и выносливость, все это время оставаясь на веслах. Ей был вручен серебряный кубок от организаторов и две корзины любимых ею орхидей от поклонника, пожелавшего остаться неизвестным.Газета «Фигаро» июнь 1881
На Елисейских Полях открыт летний цирк. В этот раз среди акробатов, канатоходцев и глотателей огня, присутствующие развлекались, глядя на новое экзотическое животное —нубийскую жирафу. Хозяин цирка месье Седу рассказал, что приобрел эту длинношеюю диковинку в Африке и доставить в Париж Эсмеральду (он дал такое имя жирафе) ему стоило огромных затрат. Присутствующая на представлении Онорина де Пейрак, дочь ученого Жоффрея де Пейрака, с возмущением заявила, что считает подобные действия жестокостью по отношению к животным. Ее поддержал наш коллега Жорж Дюруа в своей статье «Вспомним о братьях наших меньших!»*******
…На темно-синем шелке портьеры вспыхивали пылинки под солнечным лучом, голову кружило крахмальное похрустывание постельного белья и запах орхидей у изголовья. — Сегодня приятель рассказал забавную историю, — теплая ладонь погладила девичью спину, прижимая к лопаткам мягкое кружево сорочки, — оказывается, ваши женские булавки возмутительно откровенны. Один бедняга, одаривая вниманием подругу, не заметил, что мадемуазель забыла эту финтифлюшку в спальне. А чуть позже в этот же день к нему заглянула еще одна подруга… — … и нашла у кровати не свою финтифлюшку, — в тон ему протянула девушка, перебрасывая длинные рыжие косы на грудь, — после чего дамы, поболтав с помощью булавок, встретились, подружились и как-то раз заглянули к твоему приятелю вдвоем за вниманием? — Нет, всего лишь дали ему отставку в один день, час и в одинаковых письмах, — усмехнулся мужчина, — но должен признать, Рене, мыслишь ты интересно. Онорина рассмеялась, запустив пальцы в его волосы…*******
Потолок и стены просторной комнаты были обтянуты лионским шелком. Сумрачно-серая, с пепельным узором ткань вспыхивала жемчужно-розовыми искрами от прикосновения солнца и светилась мягким перламутром, когда вечерами зажигали лампы. Мебели было немного — две кушетки, обитые золотисто-розовой тканью, такой же пуфик перед туалетным столиком, большой овальный стол, на котором разместилась батарея всевозможных флаконов и шкатулок. Немного дальше стоял письменный стол английской работы, усеянный разбросанными бумажками, сложенными письмами и разорванными конвертами. В глубине комнаты мерцал зеркалами резной палисандровый гардероб. Здесь Анжелика де Пейрак отдыхала, писала и проводила время, когда оставалась одна. Сейчас, выбирая платье, женщина скучала — Жорж дю Руа, которого ожидали к ужину, был ей не интересен. Внешность заурядная, талантов — кот наплакал, да еще и прозвище это… «Милый друг». Что в нем милого? Анжелика кокетничала с бароном скорее по привычке, не особенно стараясь понять, что именно стоит за его регулярными посещениями, взволнованными взглядами и широкими жестами, такими как покупка картин. «Купальщицы», безусловно, украсили ее спальню, а картина, которая понравилась Онорине (как там она называлась?) — маленькую гостиную, но в целом месье дю Руа не представлял никакого интереса, несмотря на его многообещающую карьеру и непринужденные манеры. Дочь, казалось, была довольна его обществом — с удовольствием принимала подарки, смеялась, ездила верхом, но они знакомы всего пару месяцев, к чему спешка? Однако, если Жоффрей пригласил его на обед без Онорины, да еще после встречи с Дегре, это могло значить лишь одно — проверка Милого друга, как будущего жениха единственной дочери. — Дорогая, вы готовы? Любимый муж сидел, откинувшись на подушки кушетки, и щелкал ногтем по набалдашнику трости, куда, согласно последней моде, были вставлены часы. — Еще пять минут. Жоффрей, вы уверены, что необходимо подвергать этого несчастного суровой атаке вашей отцовской любви? Он ведь еще даже не просил руки Онорины! — Он маячит у меня перед глазами последние три месяца, пять дней в неделю. Могу предположить два варианта — наглец влюблен в мою жену или желает получить приданое моей дочери. — Вы даже не допускаете мысли, что он может быть влюблен в вашу дочь? — Хотел бы я ошибаться, но информация, которую собрал Дегре, не дает мне возможности поверить в то, что у этого месье в наличии человеческие чувства. — Жоффрей, своей заботой вы разгоните всех ее молодых людей. Как действующих, так и потенциальных. Вспомните сына нашего американского губернатора! — Моя дорогая, вы шутите? Я нежно люблю нашего доброго друга Виль Эвре, но он умудрился назвать сына Керубино! Вы представляете себе Онорину замужем за этим опереточным персонажем с глупым именем, ужасными манерами и категорическим нежеланием жить в столице? — Кузен Лозена? — Бездельник просадил все деньги на бегах, к тому же полное отсутствие слуха — серенады, которые он хрипел у нас под окном, были отвратительны! — Ваш юный друг Сербало? Он был так влюблен! — Он всегда влюблен. Безумно, безнадежно, ровно до того момента, пока предмет его страсти не ответит взаимностью на шелковых простынях. Ровно через месяц снова влюблен, но уже в другую. Поверьте, я знаю, что говорю, именно я учил его… Впрочем, это неважно! Важно то, что Онорина ни одного из них не воспринимала всерьез. — Насколько я помню, один все же был. Лицо Пейрака дернулось, он нервно щелкнул пальцами, как делал всегда, когда беседа переступала грань светского разговора. — Вы о своем племяннике? Какое это теперь имеет значение? Анжелика, согласитесь, я отнюдь не был настроен против их брака. Но вашему Плесси-Бельеру исполнилось двадцать два года, он только вернулся из Лондона, писал какие-то странные рассказы, которые никто не желал издавать, и хотел ввести Онорину в этот богемный круг. Я безгранично уважаю виртуозов пера, но дорогая, вспомните Жорж Санд и ее кошмарную репутацию. Вы слышали о болезни Мопассана? О скандале вокруг Золя? А бурная жизнь Мэри Шелли, отголоски о которой к нам долетают через океан? Неудивительно, что инцест и суицид — основа ее книг. — Жоффрей, что за глупости! Всего один роман! Я его, правда, не читала… — Онорине было всего шестнадцать лет! Мы вернулись из Америки, вы только убедили ее сесть по-дамски в седло и укладывать волосы в прическу, а не украшать их перьями! И тут появляется этот бледный, чахлый блондин, без работы, практически без средств, который, скрестив руки на груди, цедит мне сквозь зубы, что обеспечит будущее моей дочери за счет каких-то историй о привидениях. Если б он хотя бы стихи писал! — Он писал. Просто вам не сказал об этом, — улыбнулась Анжелика, выбирая украшения. Она помнила светловолосого мальчика — дерзкого, отстраненного, неприступного, так похожего на ее кузена. Мадам де Пейрак сама не знала, почему симпатизировала племяннику. Жоффрей был прав, объективных причин для хорошего отношения к юноше не было — ни денег, ни работы, ни планов на будущее, ни приятных манер. Разве что глаза. Голубые бельеровские глаза, которые били льдом любого, кто смел подойти слишком близко, задать вопрос слишком личный, улыбнуться слишком ласково. Любого. Кроме Онорины. — Я всего лишь предложил ему подождать пару лет до совершеннолетия невесты, — Пейрак раздраженно пожал плечами, — оставим этот бессмысленный разговор, душа моя. У нас впереди ужин и знакомство с новым кандидатом. Проверим, что именно его интересует — наша дочь или мои миллионы. О! Вы прекрасны, мадам! Анжелика бросила последний взгляд в зеркало, расправляя складки на юбке. Мягкая ткань цвета бордо, эффектная вышивка — цветы и бутоны с мелкими жемчужинами того же оттенка, скромное декольте, на рукавах — полоска кружева цвета слоновой кости. Это платье идеально подойдет для белой гостиной, где сервирован ужин. Шторы в комнате уже задернуты, светильники зажжены в той последовательности, о которой предупреждена Марго, а значит, цвет лица хозяйки дома будет бесподобен. После того, как ей исполнилось пятьдесят, мадам де Пейрак пришла к выводу, что не стоит пренебрегать маленькими женскими хитростями, которые помогают сохранить привлекательность в глазах мужчин. Особенно, если рядом ослепительно молодая дочь. Женщина закрепила в волосах жемчужный эгрет и положила ладонь на руку мужа. В дверь постучали, вошла горничная и вручила графу записку. Пейрак вздохнул. — Я нужен в лаборатории, у меня в запасе около получаса. Если ваш Милый друг опоздает, придется быть с ним кратким.*******
Жорж Дюруа ожидал многого от ужина с родителями своей будущей жены. Правда, он затруднялся сказать — чего именно. Три месяца, проведенных с мадемуазель де Пейрак, убедили журналиста — Онорина совершенно не в его вкусе. Предлагал обед в ресторане и поездку на лавандовые поля — она тащила его в муниципальный морг для неопознанных покойников и в катакомбы, чтобы там в полночь послушать «Пляску смерти» Сен-Санса. Звал в цирк — девушка чуть не рыдала, увидев ту глупую жирафу. Дюруа тогда тиснул во «Французскую жизнь» статью о животных с предложением собрать средства для определения ее в Ботанический сад. Газета в ту неделю разлетелась за пару часов, типографии заказали дополнительный тираж. Приглашал на прогулку по Сене — выяснялось, что Онорина уже записана на соревнования по гребле. Каждый раз, общаясь с ней, он чувствовал, что упирается в стену, изрисованную непонятными узорами и каждый раз в этих узорах появлялась новая линия. Жорж не понимал, что чувствует, гладя на узкое, обсыпанное пудрой лицо с резкими чертами, на дерзкие наряды — «на грани экстравагантности», выслушивая странные, но порой действительно оригинальные суждения о повседневных вещах. Онорина раздражала, раздражала, но одновременно забавляла и интриговала — с ней было хлопотно, непонятно, но нескучно. И Жорж решился: он сделает предложение. Экстравагантная, богатая, неглупая, пусть и некрасивая жена станет прекрасным дополнением к его образу — он настолько силен и самодостаточен, что может себе позволить даже такую. Передав цилиндр и перчатки горничной, Жорж Дюруа переступил порог маленькой белой гостиной, в которой, по слухам, Пейраки принимали лишь хороших друзей, и едва сдержал жест восхищения. Гостиная светилась всеми оттенками белого цвета. Прозрачные белые пионы и королевские белоснежные розы, торжественно-белая скатерть и матовый белый фарфор, приторно белые диваны и роскошный свело-серый ковер с темно-белым узором. Стены украшали картины, в которых, терзаясь сомнениями, Дюруа опознал полотна скандальных нынче импрессионистов. — Рада вас видеть, Милый друг, — к мужчине подошла Анжелика. «Как жаль, что Онорина не обладает вкусом и внешностью своей несравненной матери», — вздохнул Жорж, отодвигая губами гранаты на браслете, украшавшем запястье хозяйки. Он мимолетом вспомнил, что дочь, в отличие от матери, никогда не употребляет это прозвище. Обед проходил чудесно — в общих чертах барон и графиня обсудили новую выставку, новый роман Золя, Жорж пригласил Анжелику с дочерью на скачки в ближайшую пятницу. Пейрак поинтересовался ситуацией на рынке прессы, затем мужчины обсудили последние события на политической арене. Дюруа оценил новинку — компактный электрический вентилятор Эдисона, после чего граф рассказал ему о похожих изобретениях времен Древнего Египта. Жорж отметил, что ученый оказался интересным собеседником, предупредительным хозяином, и, что немаловажно, относился к публицисту без каких-либо предубеждений. — Месье де Пейрак, картина над камином — это ваш родственник? — Это Раймон VI, граф Тулузский. Один из героев, защищавших мой родной город во время альбигойского похода Симона де Монфора. — Припоминаю, — кивнул Жорж, — кажется, он обещал Папе войну с еретиками и не выполнил общения. Обещал ему несколько своих замков, но тоже не отдал. У него было то ли три, то ли четыре жены, и все умирали в юных годах. Наводя справки, прилежно спаивая информаторов, Дюруа узнал, что южане, трубадуры и альбигойские походы — любимая мозоль Пейрака. Стоит хоть слово сказать против тулузских графьев, как со стороны миллионера незамедлительно грянет месть. Жоржу были безразличны южане, северяне и стенобитные орудия, он хотел знать, как выглядит отец Онорины в гневе. Важно четко понимать последствия, если переступишь границы с будущими родственниками. Граф сложил губы в улыбку сытого людоеда и поправил запонки на манжетах: — Месье Дюруа, я не желаю ходить вокруг да около, это утомительно. Лет пять назад, возможно, но не сейчас. Потому заявляю вам — даже не мечтайте, что сможете получить мою дочь. Ни в жены, ни иным способом. — Что заставляет вас думать, что я хочу этого? — Ваши более чем частые визиты, на мой взгляд, могу преследовать цель скомпрометировать либо мою дочь, либо мою жену. Надеюсь, не стоит объяснять, что ни первый, ни второй вариант меня не устраивает. Дело не в вашем происхождении или материальном достатке, хотя, сомневаюсь, что вы обеспечите Онорине привычный для нее уровень жизни. Дело в вашей очаровательной биографии, которая, увы, совершенно не прельщает меня. — Я честно работал и всего добился сам! — Из того что вижу я, за вас бо́льшей частью трудились другие. Вы начали свою карьеру в одной из заброшенных крепостей Алжира, где вдоволь поиздевались над арабами. Через пару лет приехали в Париж, работали репортером в газете «Французская жизнь», возжелали дворянский титул, как вас называть полностью — Проспер-Жорж дю Руа де Кантель? — женились, от репортерства перешли к публицистике (опустим, что при этом ваши коллеги почему-то упоминают талант вашей жены Мадлен). Ваши статьи помогли сместить министра иностранных дел, его должность занял некий Ларош-Матье, который пожаловал вам орден Почетного легиона. Но этого министра вы тоже сместили, застав в недвусмысленной ситуации со своей женой. Скандал, развод, раздел имущества и вот министр в отставке, вы в разводе, деньги в банке. Я восхищен вашими способностями, месье Дюруа. — Вы слишком добры, месье де Пейрак, — Жорж задумчиво рассматривал шрамы на щеке собеседника. — Безусловно, — кивнул Жоффрей, — милая, попроси, пожалуйста у Сюзанны кофе для меня. Дождавшись, когда жена покинет гостиную Пейрак повторил: — Безусловно, я слишком добр. Я ведь не уточнил, что вы поставили ультиматум вашей бывшей жене — она может принять наследство, лишь если половину денег передаст вам. Я не упоминаю о том, что уличив жену в измене, вы, играя в оскорбленного любящего мужа, сами посещали пару своих постоянных любовниц, бордель, да еще и пытались вычислить, кто вам больше подойдет: моя дочь или Сюзанна Вальтер? Я не буду обсуждать эти нюансы ни с моей женой, ни с дочерью, ибо убежден, что достаточно сообщить: выйдя за вас замуж, Онорина не получит ни франка из своего приданого. Будущее, возможно, и принадлежит таким пройдохам как вы, сударь, но разрази меня гром, если я добровольно стану этому способствовать. О, милая, спасибо за кофе, прости, уже не успеваю. Прошу прощения, барон, меня ждут в лаборатории. Всего доброго. Граф де Пейрак поцеловал руку жене, кивнул гостю и покинул гостиную. Анжелика повернулась к Дюруа, объясняя, что у мужа очень напряженный рабочий график, учитывая все сферы его деятельности. Жорж согласно кивал, упорядочивая в голове мысли. Итак, теперь он уверен: слабое место Пейрака — его дочь. Рассказы девчонки подтвердились — отец готов на что угодно, лишь бы его малышку не обидели, это написано у него на лице. И после этого миллионер бросит несчастную на произвол судьбы, если та решит выйти замуж? Глупости. Значит, нужно заручиться согласием мадемуазель. Обвенчаться. И поставить графа перед фактом. Велика вероятность того, что заполучить благосклонность графини после такой выходки он уже не сможет, зато получит с Онориной более двадцати миллионов. Мадам де Пейрак не стоит таких денег, а к его услугам всегда будут женщины, готовые согреть простыни в холостяцкой квартирке. Итак, ему важно лишь согласие мадемуазель. А оно, похоже, у него в кармане!*******
Кафе на бульваре Монпарнас шумело разговорами, благоухало тушеной уткой в красном вине и выпечкой с фруктами. — Месье дю Руа? — Жорж отложил газету и смерил взглядом высокого, привлекательного брюнета в черном цилиндре и кипенно-белых перчатках. Неужели этот сопляк — директор нового издательства? На вид ему лет двадцать. Хотя, нет, если присмотреться, он кажется постарше. — Месье Ледоль? Чем могу служить? — Месье, мы хотели бы предложить вам написать книгу, — брюнет придвинул стул и жестом потребовал меню, — наше издательство открыто всего пару недель, специализируемся на публицистике, вот моя карточка, вот наши буклеты. Сейчас большой интерес представляет тема Алжира, но все, о чем пишут, — это, как правило, прекрасные девушки и яркие закаты. Художественными романами об этой стране уже никого не удивишь. Меня же волнует жизнь наших солдат в крепостях Африки, которые они охраняют во избежание бунта со стороны арабов. — Зря волнуетесь, месье Ледоль, ничего там интересного. Провиант скудный, с поставками воды перебои, наши офицеры зачастую опускаются до воровства скота, лишь бы иметь свой ужин. При том, что сидели без обеда и завтрака. — Вот! Это именно то, что нам нужно! — глаза Ледоля загорелись восторгом, — вы только представьте, как сильна будет эта книга, какой фурор она произведет! Мы обвиним правительство, которое требует от солдат победы вопреки здравому смыслу! Воспоем наших вояк, гибнущих от голода и жажды в нашей же колонии! Это будет не просто красиво написано — вы всегда пишете красиво — это будет политически выверенный ход, ваше имя станет известно стране! Соглашайтесь, месье дю Руа! После такого успеха сможете баллотироваться в Парижский парламент! Жорж с возрастающим интересом слушал щебечущего издателя. А ведь он прав. Еще никто не бросал вызов государству, никто не обвинял его в пренебрежении своими гражданами, никто… Дюруа поежился, предпочитая не заканчивать фразу. Написать книгу, целую книгу о том, как тяжело офицерам, а тем более солдатам там, вдали от прохладного Парижа, с его кофе, отбивными, театрами, возможностями, наконец! Он заступится за младшие чины, значит, будет выглядеть ответственным, заботливым и… — Месье дю Руа, это размер вашего гонорара, — издатель подтолкнул к нему салфетку с цифрой, радующей глаз количеством нулей. Помните, нас интересуют подробности. Количество оружия, солдат, время, место, маневры, слабые места. Впрочем, что я вам рассказываю, вы все знаете лучше меня! Буду ждать известий.*******
Она сидела на подоконнике, забросив юбку на плечо, пиная ногами теннисную ракетку и размазывая по губам шоколад. Услышав, как в замке повернулся ключ, метнулась к двери. — Счет 50×42! Я лучше всех играю в лаун-теннис в нашей семье! Побежденный брат презентовал мне конфеты, шампанское и Султана! — Флоримон смог расстаться с этим конем? Он растет в моих глазах, — усмехнулся мужчина, сцеловывая с губ Онорины остатки трюфелей, — мадемуазель, вы съели все конфеты? А я принес пирожные. — Давай сюда! Уууууу! Почему не с карамельным кремом? Открывайте шампанское, сударь! Я купила у Ворта новые перчатки, смотри — они такого же цвета, как твои глаза! — Рене, а что это? — Это? — девушка закинула ногу на стол туалетный столик, смахнув на ковер коробки. Золотистый чулок был украшен бордовой вышивкой — листья и цветы чертополоха, — нравится? — Безусловно. Такие чулки носят падшие женщины в соответствующих заведениях, — хмыкнул молодой человек, снимая с подруги туфельку. — Мне не стоит спрашивать, откуда у вас столь глубокие познания в этой щекотливой области, месье? — Не стоит, мадемуазель, не стоит. Кстати, у меня для вас есть чудесная новость!*******
Дюруа устало выдохнул, рассматривая спутницу со смесью раздражения и удивления. Раздражение преобладало. Зачем эта экзальтированная девица потащила его в заброшенные каменоломни, ведь можно было так приятно пообедать в ресторане? Из-за мечты о пейраковских миллионах он вынужден был бродить два часа к ряду среди могил и искать надгробный камень Шарля Перро (на ваш взгляд, месье Дюруа, его «Красная Шапочка» — это сатира или намек на эротические пристрастия женщин?). Кому вообще пришла в голову идея перенести в каменоломни останки с кладбища Невинных мучеников? Сожгли бы там все и дело с концом! — Месье Дюруа, я устала и хочу отдохнуть! — Мадемуазель де Пейрак, я готов везти вас на край света! Извозчик, улица Маре! — усилием воли Жорж удержался от детского желания ущипнуть вредную девчонку. — О, Боже! Что в слове «отдохнуть» для вас непонятно? Мне нужна кровать, вода и обед! Пока мы доедем до улицы Марэ в этой колымаге, я погибну от обезвоживания! А что это за улица, кстати? Константинопольская? Прекрасное название, мой отец одно время увлекался востоком! Но, умоляю, скажите, нет ли поблизости …? Я согласна на все, лишь бы просто сесть! Прошу вас! — Извозчик — Константинопольская 127! Прошу учесть, что место куда мы направляемся, более чем скромное. Через несколько секунд Дюруа, поддерживая под локоть Онорину, переступил порог своей холостяцкой квартиры. Воспоминания об одной из любовниц, которая обливалась кровью на этом ковре после их ссоры, начисто выветрились из головы, зато он помнил, как прошлую неделю работал здесь над заказом для издательства о крепостях в Алжире и, кажется, съел все продукты. Кстати, нужно будет забрать бумаги и дописать. Онорина сбросила ботинки на протертый ковер и в одних чулках побежала осматриваться. Эта странная привычка — ходить дома без обуви Дюруа порядком удивляла. Впрочем, он подумает об этом позже, когда дочка богача-изобретателя встанет с его постели. Секунду. Что? — Это ваша квартира? — с интересом вскинула глаза Онорина, раскинувшись на широкой кровати под голубыми занавесками. — Да, я живу здесь. Иногда, — Дюруа замешкался, — все собираюсь снять дом, однако. — Это замечательно, ведь жить в такой тесноте, — дочь миллионера пренебрежительно повела рукой, но тут же спохватилась, — в любом случае, здесь очаровательно! Месье дю Руа, давно хотела у вас спросить… Вы верите в любовь? — Безусловно, мадемуазель де Пейрак, — скопировал он ее тон. — А в вечную любовь? — О, вот это вряд ли. Однако допускаю, что любовь может перейти в длительную привязанность, в тесную, основанную на взаимном доверии дружбу. Физическая близость лишь скрепляет союз сердец. — Думаю, мои родители не согласились бы с вами в вопросе вечности, что же касается остальных нюансов, уверена, вы найдете в них единомышленников. Действительно, любовь — это единственная радость в жизни. Пока она длится, мы должны быть благодарны Творцу. Увы! Мы сами ее часто портим, предъявляя слишком большие требования. — Возможно, но счастье видеть рядом, держать за руку, дышать воздухом… — Это очень мило, но, у меня не столь платонические наклонности, — улыбнулась Онорина, глядя ему в глаза. Мужчина дрогнул, в три прыжка пересек комнату, упал на колени перед кроватью, ощутимо ударившись лодыжкой о столбик. — Онн, моя маленькая Онн… — Не стоит, — в голосе девушки мелькнула насмешка, — не очень люблю это прозвище. Жорж на миг замер, раздумывая, как преобразовать столь длинное имя. Не сообразив ничего подходящего, продолжил: — Могу ли я надеяться? — На брак со мной? Безусловно! Я согласна, — кивнула невеста с многомиллионным приданым, поправляя рыжую прядь. — Онорина, я счастлив, я горд, я… — Вы не могли бы принести мне стакан воды? — девушка смотрела на него умоляющими глазами, румянец проступил даже сквозь слой пудры, и Жорж понял, как тяжело давался ей этот якобы легкомысленный разговор и, помимо воли, восхитился. Держать лицо в такой момент это дорого́го стоит! Она будет великолепной женой для политика! — Конечно, сейчас, одну минуту! На кухне не было ни лимонада, ни вина, только бутылка теплого пива и в дальнем углу буфета — кувшин с не менее теплой водой! Проклиная себя за несообразительность и за то, что не распорядился приготовить квартиру заранее, Жорж нацедил стакан и бросился обратно в комнату. Онорина, судя по всему, уже пришла в себя, она ушла из спальни, стояла рядом с письменным столом, и задумчиво перебирала разбросанные на нем перья. — Онн, моя маленькая Онн… — Прошу, не называйте меня так, — в черных глазах сверкнул привычный огонек, в голосе — знакомая издевка, — так зовут меня мои братья, а с вами, месье, я надеялась на несколько иные отношения. Дьявол возьми эту чертовку! — разозлился Дюруа. Она думает, что будет крутить им как пожелает, а он и слова не скажет? Он будет звать ее как захочет, говорить ей что хочет, а за водой для них обоих станет ходить горничная! Жорж швырнул стакан об стену и за подол юбки рванул девушку к себе. Плевал он на ее отца, если Онорина согласилась, Пейрак будет вынужден принять решение дочери! В дверь громко постучали, но Дюруа не услышал, его губы увлеченно знакомились с ямочками на локтях у новообретенной невесты, руки исследовали на удивление тонкую талию. К сожалению, стук повторился и довольно настойчиво. Мужчина скривился. — Кто там? — Именем закона — отворите! — Кто вы такой? — разозлился Дюруа. — Полицейский комиссар. Отворите, или я прикажу выломать дверь. — Что вам нужно? — Если не откроете, мы выломаем дверь, —повторил голос совершенно спокойным тоном и вот это уже не понравилось публицисту. Онорина бросила настороженный взгляд на жениха, отошла в дальний угол комнаты, приводя в порядок платье. На дверь сильно надавили плечом, старый замок не выдержал, вырванные винты отлетели. Жорж едва успел отскочить, чтобы на него не упали бравые полицейские в синих мундирах. Кажется, что-то подобное он уже наблюдал, мелькнуло в голове Дюруа, но разбираться с воспоминаниями было некогда. — Сударь, по какому праву…? — Месье Проспер-Жорж Дюруа, публицист, журналист газеты «Французская жизнь», да, и барон еще, кажется? — не дожидаясь ответа комиссар сделал жест рукой, — вы арестованы по обвинению в шпионаже и государственной измене. — С какой стати? — Вы решили сдать одну из оборонных крепостей в Алжире, занятую и охраняемую нашими доблестными французами этим арабским колонистам, — комиссар скривился, — вот документы, позволяющие нам провести обыск, вам все подробно объяснят в комиссариате. Жорж в недоумении смотрел, как полицейские переворачивают его скудную мебель. Измена? Смешно, — он не имел дела с военными и с Алжиром уже несколько лет! Он бы в жизни ничего не передал арабам, вот обобрать их до нитки — пожалуйста, а передавать им военные секреты? Какая глупость! Араб — это даже не человек, это законная добыча солдата, как те же бараны, куры или…. Перед глазами помахали листами, исписанными его почерком: — Итак, я ослеп, или я вижу здесь план крепости, перечень орудий, фамилии французских офицеров? — Что за чушь, сударь! — Милостивый государь! Прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к насилию. А кто эта мадемуазель? — Вас это никоим образом не касается! Онорина повелительно протянула руку, призывая к тишине. Как ни странно, ее послушались. — Вы, месье, вы? Вы изменили нашей дорогой Франции? — голос девушки задрожал рыданиями. — Послушай, Онн, моя маленькая Онн, позволь мне объяснить тебе! Я не виноват… Я встречался с издателем… получил заказ на книгу… я хотел обеспечить наше будущее… — Будущее? Вот это — наше будущее? — Онорина вдруг заговорила спокойно-размеренно, лед в голосе резал кинжалом, — благодарю, такое будущее мне ни к чему. Господа, я могу быть свободна? Вот моя карточка, а сейчас позвольте вас покинуть, будьте так любезны. — Онн…!*******
Газета «Перо», 6 августа 1884 года
Журналист газеты «Французская жизнь» Жорж Дюруа был арестован по обвинению в государственной измене и препровожден в тюрьму Санте. Он обвиняется измене и шпионаже в пользу колоний Франции. Два дня назад специалисты разведывательного бюро при генеральном штабе доложили военному министру генералу Серье, что в выброшенных бумагах алжирского военного агента в Париже полковника Расу-Заки Усмана найдена бумага, без числа и подписи, в котором адресат извещался о направлении ему секретных документов. К документам прилагался план крепости, занятой французами, перечень имен французских военных, охранявших ее, оружие, боеприпасы, информация о снабжении водой и провиантом, а также день и время, в которые арабские солдаты могли безнаказанно захватить французскую крепость и устроить там кровавое побоище. Серье отдал приказ начальнику генерального штаба, генералу Менье и его помощнику генералу Лидо — во что бы то ни стало разыскать изменника. Когда стали сравнивать почерк писавшего с почерками вышедших в отставку французских офицеров, подозрение пало на бывшего унтер-офицера Жоржа Дюруа.Газета «Французская жизнь», 8 августа 1881 года
Сегодня при закрытых дверях пройдет судебное заседание по обвинению бывшего унтер-офицера Жоржа Дюруа в государственной измене. Журналисты не смогут ознакомиться с документами ввиду их полной секретности.Газета «Фигаро», 10 августа 1881 года
Суд признал Жоржа Дюруа виновным в шпионаже и государственной измене и приговорил к разжалованию, гражданской казни и пожизненной ссылке на Чертов остров во французской Гвиане.Газета «Перо», 12 августа 1881 года
Сегодня на Марсовом поле состоялось публичное разжалование и гражданская казнь бывшего унтер-офицера, бывшего журналиста, лже-барона Жоржа Дюруа. Изменника привязали к позорному столбу, под барабанную дробь был оглашен приговор, над головой Дюруа была сломана шпага, с груди сорван орден Почетного легиона. Взбешенная толпа кричала: «Смерть предателю». Состояние месье Дюруа будет передано французской казне. В следующем номере наш журналист Жан Ледоль расскажет все о жизни и карьере предателя Франции.*******
— Мадемуазель Онорина, вам подать завтрак? — Нет, благодарю, Марго, я спешу. Родители уже встали? — Да, они пьют кофе в маленьком кабинете. Девушка бросила последний взгляд в зеркало, убрала рыжий локон за ухо, расправила черный воротник-стойку. Платье оттенка «мокрый песок» отличала обаятельная строгость — вертикальные складки на груди и черные бархатные вставки, отороченные кружевом, сообщали лицу серьезное выражение, в то время как крупные металлические пуговицы с отчеканенными на них гроздями рябины и слегка укороченная юбка привлекали внимание к тонкой талии и щиколоткам в модных ботинках. Подмигнув своему отражению, нежная дочь толкнула дверь в кабинет, где родители неторопливо пили утренний кофе в компании с газетами и круассанами. — Добрый день, папа́, маман, хотела сказать вам, что сняла квартиру и переезжаю к концу недели. Фарфоровые чашки, изрисованные пастушками, звонко ударились о такие же блюдца. Жоффрей вскинул бровь, Анжелика с легким недоумением подняла глаза на дочь. — Прости, милая, что? — Я переезжаю. Буду жить отдельно. — В твоем возрасте? Не будучи замужем? Без компаньонки? Но почему? Тебе плохо с нами? — судя по выражению лица, мать все еще не могла собраться с мыслями. — Вовсе нет, просто хочу жить самостоятельно. — И как именно? — в голосе отца скользнули хорошо знакомые нотки, предупреждающие о том, что сейчас на собеседника в самой корректной форме низвергнутся около сотни аргументов «против». — Есть несколько идей, — расплывчато протянула дочь, примериваясь к выпечке. Краткость, Онорина, краткость. Кто-то из писателей сказал, что именно она — сестра таланта. Никаких споров, никаких убеждений, никаких развернутых ответов на вопросы. Ты еще молода и неопытна, ты не выстоишь против такого сильного противника. — Онорина, ты знаешь, что меня мало волнует общественное мнение … — Спасибо, отец! Действительно, одним скандалом, связанным с нашим именем больше, одним меньше. Именно вы вдохновили меня на этот смелый шаг, мне бесконечно дороги ваши слова о множестве жизней. Правда, мне казалось, что это связано с математической теорией множеств и, увы! я никогда не помнила о каких именно множествах там речь. Канторово множество* точно было, а остальные… Впрочем, Мышь-Соня у месье Льюиса Кэрролла тоже любила множества, — девушка старательно махала ресницами, изображая инженю. Пейрак хмыкнул. — И где, позволь поинтересоваться, ты собираешься начинать свою новую жизнь? — О, прелестная квартирка на Риволи. Я оставлю вам карточку. — А почему ты думаешь, что мы тебе это позволим? — в глазах Жоффрея светился неподдельный интерес. — Потому что сейчас вы ничего не сможете сделать, чтобы мне это запретить, — улыбнулась Онорина, на этот раз совершенно искренне, — Я совершеннолетняя, у меня есть желание, есть возможности и есть деньги. — Деньги? — Мои деньги, отец. Я заработала весьма приличную сумму у Вourjois, рекламируя ту очаровательную пудру в салонах, театре, на скачках. Да, в ближайшее время в газетах появятся заметки о том, что мадемуазель де Пейрак предпочитает пудру именно этой фирмы. Маман, вы не поверите, как приятно было смыть с лица эту дрянь. Следы от оспы, разумеется, теперь видны всем, но дышать гораздо легче. И перчатки меньше пачкаются. — Умно. Полагаешь, этого хватит на безбедное существование? — Конечно, нет, но у меня есть идеи касательно того, как безбедно существовать еще пару десятков лет. Если вы с мамой захотите сделать мне подарок, перевести на счет небольшую или большую сумму, я с радостью приму. Если посчитаете, что мое желание самостоятельной жизни я должна реализовать сама — также приму. Пожелаете стать гостями у меня на новоселье — буду рада, — дочь выпрямилась, серьезно глядя на родителей, — я люблю вас. Но жить буду так, как считаю нужным. Мадемуазель де Пейрак выскользнула из комнаты и прижалась спиной к двери. Никогда, никогда еще она так не нервничала и … да, пожалуй, никогда так не развлекалась. Как же приятно беседовать, имея весомые аргументы. — Успокойся, Анжелика. Это очередная блажь, — услышала Онорина голос отца, — как тогда, когда она решила освоить катание на роликовых коньках. Девичьи пальцы в перчатке лимонного шелка коснулись губ, стирая улыбку. Отец ведь наверняка знает, что роликовые коньки она освоила еще год назад. _______________________________________ *Канторово множество опишут через два года. Авторам игра слов очень понравилась.*******
…Два пера скрипели в прозрачной тишине парижского утра, две головы склонились с двух сторон над письменным столом. — Я выиграл, я первый! — Дай! Немедленно дай почитать! Снова ожившие деревья и водоросли, которые съели купальщицу? — А что у тебя? Опять несчастный муж, который выяснил после смерти любимой жены, что все драгоценности, по ее уверениям, фальшивые, оказались настоящими? — Нет! На этот раз отвратительный муж, который отказался купить жене калорифер, а она простудилась и умерла! — Какое пари мы заключали? За два часа набросать короткую и страшную историю. Страшную, Рене! А что страшного в калорифере? …*******
Мадлен Форестье жила уединенно, предпочитая досужим сплетням интересных собеседников, а светскому обществу компанию близких приятелей. Злые языки утверждали, что Мадлен избегали после прошлогоднего скандала с разводом, но, мадам Форестье пропускала эти невоспитанные выпады мимо ушей. У Мадлен музицировали по понедельникам, вели политические дискуссии по средам, обсуждали литературные новинки каждый четверг (хвала музам, что 19 век богат на талантливых писателей и поэтов!), а истории о пятничных обедах в китайском стиле, с придыханием пересказывали в модных салонах всю неделю. Выходные были посвящены благотворительности и поездкам за город, если позволяла погода. А вот по вторникам мадам Форестье не принимала. Входные двери запирались, портьеры на окнах опускались, горничная не выходила на звонки даже, чтобы принять записку или телеграмму — корреспонденция складировалась в маленьком ящичке у порога. И лишь избранные счастливчики знали о наличии маленькой дверцы, хитроумно спрятанной за буйно цветущим кустом сирени и узенькой лесенки, ведущей в ковровую малахитовую гостиную. После полудня именно здесь собирались близкие друзья хозяйки, чтобы выпить чаю, покурить кальян, обсудить новости. По негласному правилу обстановка была неформальной, поэтому Онорина де Пейрак ничуть не удивилась, обнаружив на затянутой бархатом кушетке Мадлен в объятиях черноглазого брюнета. — О, месье Ледоль из газеты «Перо», — присела в насмешливом реверансе мадемуазель, — я вижу, вы наслаждаетесь поздравлениями и восхвалениями вашего профессионализма? — Завидуй молча, радость моя пламенноволосая, — усмехнулся Флоримон, не отрываясь от ручки Мадлен. — Папа́ восхищался изысканным слогом и меткой иронией твоей статьи о Дюруа. Он отметил, что после кратких заметок о суде и казни было просто необходимо что-то монументально-красивое, описывающее самого преступника. Отец считает, что неизвестного журналиста ждет большое будущее. Также он рад появлению в Париже новой газеты: по его мнению, печатное слово необходимо активно нести в массы, — мило улыбнулась Онорина, падая на диван. — Весьма рад, отцовскую похвалу заслужить непросто. А что он думает о месье Дюруа? — Говорит, тот не понравился ему с первого взгляда, интересуется, не разбил ли напомаженный хлыщ мне сердце. Я успокоила родителя, сказав, что у меня нет сердца, сегодня это не модно. Итак, вы довольны? Шпага сломана, орден сорван, деньги реквизированы в пользу французской казны. Кто бы знал, что наши чиновники такие доверчивые — всего-то одно письмо похожим почерком*. — Не просто почерк, но и манера, стиль, любимые обороты. Я рада, что эти три месяца вы с Жоржем вели активную переписку на самые разные темы от любви до политики, рада, что ты прекрасно копируешь почерк, а уж как я рада, что мой друг, бывший министр иностранных дел, месье Ларош-Матье нынче перешел в военное министерство и принял активное участие в расследовании, — протянула Мадлен с насмешливой улыбкой. — Унижение за унижение, — кивнул Флоримон, наполняя бокалы, — понимаю, сейчас полдень, однако стоит отпраздновать наше с Мадлен совместное приобретение газеты «Перо». — Месье де Пейрак предложил мне стать главным редактором, — картинно расправила плечи мадам Форестье. — Это прекрасно. Когда сообщите родителям о вашей помолвке? — Думаю, завтра вечером. Я приглашен на семейный ужин и просил разрешения представить весьма дорогую мне особу. — Как же приятно, что я успела осчастливить родных первая! — улыбнулась Онорина, — не исключено, что после сообщения о женитьбе сына и наследника на разведенной мадам, меня бы официально перестали выпускать из дома. Мадлен, моя квартира уже арендована, вещи перевозят. Посоветуй, в каких тонах оформить гостиную? — А куда выходят окна? Флоримон слушал женскую болтовню вполуха, задумчиво рассматривая сестру. Как все же причудливо смешались в ее лице фамильные черты предков: тонкий нос с горбинкой кривоват, подбородок тяжеловат, губы мелковаты, раскосые черные глаза хороши лишь когда улыбаются, следы от оспы, перенесенной в детстве, прочно осели на коже… Её внешность нельзя было назвать некрасивой, скорее, невыразительной, и Мадлен как-то обронила, что не завидует Онорине, рядом с которой всегда прекрасная Анжелика. Флоримон отмахнулся — Господь наделил его сестру огненными волосами, бурным характером и живым умом, а сплетни о размерах приданого привлекали к девушке мужчин различных возрастов, профессий и наклонностей. О том, как Онн будет выбирать среди них того, кого интересует именно она, а не отцовские миллионы, старший брат предпочитал не задумываться. В конце концов, все дети Пейраков несли этот суровый крест — сравнение с родителями, и ему, наследнику, было отнюдь не легко строить свою жизнь так, чтобы навсегда не остаться «сыном того самого графа». Возможно, Кантор проявил мудрость, оставшись в Америке. — Онн, чем я могу тебя отблагодарить за неоценимую помощь в нашей мстительной авантюре? Твои предложения и исполнение были блестящими! — Ты и сам хорош, дорогой! Роль главы издательского дома тебе идет! — Мадлен протянула руку за пирожным. — Действительно, Флоримон, подумай об этом, — подмигнула сестра, — журналистика прекрасна, но разве не пора развернуться во всю ширину знаменитых пейраковских плеч? Что касается, благодарности, то в вашей с Мадлен газете «Перо» я бы хотела вести колонку — светские сплетни о блюдах в ресторанах и кафе. — Тебя не берут в литературные критики и ты собираешься стать кулинарным? — привычно вскинул бровь Пейрак, — кстати, удовлетвори мое любопытство, почему ты не старалась очаровать Дюруа? Ты ведь знала, какие именно женщины ему нравятся. — Знала, но зачем? Милой, славной, кроткой фарфоровой куколкой была Сюзанна Вальтер. Она и правда в его вкусе, но я сделала так, чтобы месье узнал, что я стою на пару миллионов дороже. Куколка не выдержала конкуренции, она выходит замуж за того маркиза, как его? Де Казоля! — Онорина встала, поцеловала брата и его невесту, достала из сумки пачку исписанных страниц, — Я оставлю кулинарные наброски, это будет интересно, в том числе и рестораторам, они любят хвалебные отзывы. А сейчас, простите, опаздываю на встречу. Мадлен, на ужин с родителями примерь свое золотисто-зеленое платье. Отец благоволит этому цвету, а мама никогда не надевает такой оттенок после шести вечера. — Онорина, постой! — окликнула приятельницу Мадлен, — скажи, зачем ты во что бы то ни стало хотела присутствовать при его аресте? — Мне нужна была красивая и правдоподобная сцена для романа. _______________________________________ * Для обвинения Дюруа было использовано дело Дрейфуса*******
Рыжеволосый затылок, усеянный шпильками, обиженно вздрагивал в такт всхлипываниям. На поцарапанный стол рядом с Онориной опустилась чашка кофе, мужской голос раздраженно бросил: — Рене, ты ведешь себя как маленькая! Прекрати немедленно. — Он же сказал… — Он всего лишь сказал, что твоя рукопись его не заинтересовала. Если бы я также рыдал над каждой своей поэмой, которую редакторы отправляют в печь, мы уже утонули бы в слезах. Не нравится — перепиши! Не хочешь ничего менять — это не единственный издатель в Париже! И забудь все, что он нагородил о популярных нынче английских леди. Ты — француженка, пиши для француженок. А в Англию мы с тобой съездим осенью, Лондон очарователен в сентябре. — А Уэст-Йоркшир? — медные ресницы сморгнули слезы. Он картинно закатил к потолку голубые глаза, убрал со лба светлую прядку. — Ну что такого в этой убогой деревне, мадемуазель? Эмили Бронте давно умерла, а ее «Грозовой перевал» до сих пор нагоняет тоску не только на меня, но и… — Я попрошу, месье! Это величайшее… — Помню, все помню, молю — не повторяй снова! Что будешь делать с рассказом — перепишешь или исправишь? — Напишу новый. Только если пообещаешь, что в сентябре отвезешь меня в Уэст-Йоркшир. — Ты капризная, вредная и избалованная девчонка! — Да, это верно. Так как насчет сентября? — Договорились.*******
Огюст де Латуш, автор знаменитого романа «Замкнутый круг», сборника новелл «Мир без любви», главный редактор «Фигаро», мечтал о чашке кофе с круассанами в обществе нового многообещающего автора. Рукопись «Перехитрить кукловода», которую ему прислали неделю назад, ждет грандиозный успех — легкий слог, яркие герои, злободневная проблема и оригинальная концовка. Кое-что нужно подправить, кое-что уточнить, но в целом, в целом… Издатель потер руки, предвкушая яркие заголовки в газетах и хрустящие банкноты в кошельке. Дверь в кабинет бесшумно отворилась, в кабинет вошла некрасивая рыжеволосая девушка. — Добрый день, месье де Латуш, я присылала вам рукопись. Издатель мученически закатил глаза. О, боги! Еще одна женщина. Еще одна рукопись. После Жорж Санд все они возомнили себя писательницами и обрекли его на бессонные ночи в обнимку с низкосортными историями. Что на этот раз? Принцесса или дворянка, которая поплыла из Франции в бурное море, на корабль напали пираты, мадемуазель приглянулась главному корсару и далее по тексту? — Простите, мадемуазель, я занят, у меня назначена встреча с месье Рене Бельером. — Это я, — кивнула та, подворачивая вуалетку на плоский блин, утыканный перьями, бусами и цветами, который женщины по недоразумению называли шляпкой. Редакторские брови подпрыгнули и утонули в волосах. — Это ваша книга? — Она вам понравилась? — мадемуазель, не спрашивая разрешения, взяла себе стул, из-под светлой юбки мелькнули изящные ботинки. Редактор отметил уверенные, жесткие движения, дорогое платье, идеально обточенные ногти, оригинальное кольцо на пальце. Девица не бедствует, принадлежит к высшему обществу, умна, воспитана. В таком случае, книги для нее — скорее хобби, и имеет смысл урезать гонорар. — Да, мадемуазель Бельер, книга понравилась. Весьма необычный сюжет, идеально подходит под недавние события, достаточно живые персонажи, очень правдоподобно и в то же время легко. Я бы предложил внести некоторые изменения, переименовать пару героев — слишком уж созвучны фамилии некоторым знаменитым домам… Если вас это устраивает, я возьму книгу в печать. Желаете подписать контракт немедленно? — Нет, благодарю. Я бы хотела получить его на руки или почтой, чтобы показать своему юристу, — узкие черные глаза в медных ресницах улыбнулись, губы не дрогнули. — Что ж, ожидаемо, — кивнул Латуш, вручая посетительнице бумаги, — буду ждать ответа от вашего юриста на следующей неделе. У вас есть еще работы? — Есть роман о любви. Почти завершен, осталось несколько глав. — Пришлите мне незаконченный вариант, мадемуазель Бельер. Что за герои? Она хрупкая и нежная, а он мужественный и находчивый? — Скорее наоборот, — мадемуазель извлекла из сумки пачку листов, исчерканных угловатым, но вполне понятным почерком, — героиня воспитывалась в Америке, стреляет из лука и пистолета, легко метает ножи, ездит без седла, может пройти десяток лье на одном дыхании, при необходимости убьет медведя — старший брат научил. А герой — ее кузен. Мечтательный, задумчивый молодой человек, не очень уверенный в себе. — Что так? — издатель задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Рос без любви, воспитывался престарелой кормилицей. Мать умерла родами, отца убили в колониях через пару лет. — И что же Героиня в нем нашла? — С ним было интересно и легко. Загадывал загадки, придумывал страшные истории, любил дождь, писал стихи, великолепно стрелял и дрался на шпагах. Смесь Байрона, Перси Шелли и маршала Нея. — Они поженились и жили счастливо? — Нет, он умер. — Классическая ситуация, но ход сильный. Что произошло? — Герой просил у родителей ее руки. Отец предложил заглянуть года через два, а за это время либо найти работу, либо согласиться работать на него. Герой отказался и отправился в Алжир, решив написать иллюстрированный шуточный роман о жизни военного в Африке. — Его убили арабы? — Свои. Нелепая случайность. Французские унтер-офицеры не гнушались грабить местных, иногда для развлечения, чаще для пропитания — армейский паек действительно весьма скуден. В один из таких рейдов молодой человек попал под шальную пулю. Сам скончался на месте, а его слуга — через несколько дней в госпитале. Он и сообщил Героине. Виновными объявили арабов, а молодого человека — героем. — И как все закончилось? — Счастливо. — Вы же сказали, что он умер? — Но она-то жива. Будет жить дальше, как посчитает нужным. Напишет много книг, прыгнет с парашютом, увидит Лондон. Говорят, он очарователен в сентябре. Редактор пробегал глазами по строчкам, чувствуя, как воздух в кабинете становится все холоднее, а голос девушки все тише. — Когда он умер? — Полгода назад. О, простите, на 168 странице. Какое-то время в кабинете звенела тишина, ветер из приоткрытого окна слегка шевелил бумаги на столе. Огюст Латуш не отрывал взгляда от медной прядки, зацепившейся за сережку с бирюзой. Рене Бельер, склонив голову, разглаживала перчатки. Мужчина нашарил под столом трость и встал, предлагая руку даме. — Мадемуазель Бельер, напротив есть кафе. Не желаете ли выпить кофе и обсудить издание вашей первой книги, а также концовку второй? У вас уже есть название? — Что-нибудь связанное со случайностью? Глупостью? Роком? — Рискованно и, возможно, пафосно, все будет зависеть от текста. Однако хочу сразу предупредить вас: я напечатаю этот роман, только если он будет действительно хорош. — Понимаю, месье. Если вы посчитаете, что он нехорош, я готова внести некоторые изменения. Кроме того, у меня в работе есть еще два.*******
Полгода назад
В саду отеля Ботрейи́ под апельсиновыми деревьями брат и сестра хохотали, отбирая друг у друга фрукты. — Флоримон, ты в Булонском лесу покажешь свою вороную пару и новую любовницу — кстати, кто у тебя на этой неделе? А что там буду делать я? — Ваш цинизм, сестра моя, уступает лишь вашему упрямству. Онн, даже не проси, я не повезу тебя в «Адское кабаре», это не место для молодой незамужней дамы. — Всего лишь запах гари, черти с котлами, обнаженные тела на стенах и черепа на потолках. Что я там увижу нового? Между прочим, не факт, что черепа настоящие! — Я рад, что обнаженные тела тебя не смущают, но нет, — истинно пейраковским жестом отмахнулся от возмущенной сестры Флоримон. Онорина прикусила улыбку и намотала на большой палец прядь волос. Старшие братья бывают так утомительны со своей опекой. — Хорошо, в «Адское» не пойдем. А в «Небесное»? Оно как раз напротив. Тоже нет? «Кабаре Небытия» на Монмартре? Снова нет? Сударь, да вы тиран! Я все расскажу этой вашей… Так с кем, говорите, вы на этой неделе? — Мадемуазель, вам письмо, — на столик, подвинув конфеты, лег серебряный поднос с корреспонденцией. Сестра отбросила волосы за спину, состроила брату гримаску и подхватила увесистый пакет с ее именем, массой печатей и штемпелей. Дернула порыжевшую бумагу. По глазам резанул почерк камердинера Шарля-Анри. «Мадемуазель, месье маркиз преставился сегодня. Он с офицерами пошел добывать кур у этих проклятых арабов, началась пальба, хозяина зацепили, вроде, легко, сначала внимания даже не обратили, все стреляли и кур ловили. А спохватились — и поздно уже было. Они сами не знают, кто в него попал, но свои это, арабы — те только ножами махали. Месье велел мне, как мы приехали — если с ним что случится, сразу вам писать и вещи все ваши слать обратно. Все что нашел, все в сохранности. А его портрет я себе оставил, уж простите старика. Я хотел…» Рука дернулась, и на стол посыпались ее письма, записки, платок, ее профиль, вырезанный из черной бумаги за 10 су на Новом мосту, ее последний рассказ, исчерканный его замечаниями… В уши ударило хриплое карканье попугая — нового любимца матери. Повеяло запахом дождя, и холодно-насмешливый голос обронил: — Мадемуазель, слово «асимметрично» пишется с двумя «м». И потом, объясните на милость: как нос может быть асимметричен лицу? — Элементарно, месье. Сирано де Бержерака припоминаете? Его нос был катастрофически асимметричен. И этот глупец потерял свое счастье, потому что решил, что симметрия важнее души и любви. Кстати, сударь, вы кто такой и что делаете в нашем саду?.. … — Кузен, вы ли это? В пять утра? На рыбном рынке? Разве у вас нет слуг, которые лично выбирают для вашего завтрака устриц? — Не буду спрашивать, что делаете тут вы, кузина. Что до вашего вопроса… У меня только один слуга — ла-Виолет — наше фамильное достояние. Он уже немолод, не могу гонять беднягу в такую рань. И, кстати, кузина, спрячьте ваш блокнот, докеры не слишком любят, когда их речь записывают столь рьяно…. … — и тогда в роликах что-то закоротило, он не сумел затормозить и врезался в зеркало. Осколки разлетелись, как… Что ты так на меня смотришь? — Гадаю, когда ты уберешь, наконец, пальцы с губ, чтобы я смог тебя поцеловать…. … — Очень вкусные конфеты, Анри. Подари мне вон ту орхидею, и я пойду. — Останься. — Если настаиваешь. — Я не настаиваю. — Я остаюсь…. Полупрозрачные картинки пошлого разлетелись у Онорины перед глазами, и она не услышала, как бодрый голос Флоримона решительно припечатал: — А в «Адское» мы не пойдем однозначно, Натаниэль говорил, что там ужасный соус подают к перепелам!*******
Неопубликованная статья в газете «Перо»
Онорина де Пейрак была дерзкой, оригинальной и, бесспорно, очень умной женщиной. Ее салон считался одним из самых интересных в Париже — ведь там, по меткому замечанию Виктора Гюго, учили думать даже тех, кто никогда раньше не думал, или забыл, как это делается. Мадемуазель де Пейрак выступала за равенство полов, отстаивала романтическое направления в искусстве и призывала женщин осваивать новые виды спорта. Ее сумасбродные выходки, как та, когда зимой в гостиной распахнули окна, пол залили водой, а гостям вручили коньки, были излюбленной темой разговоров в обществе. Мадемуазель де Пейрак была законодательницей экстравагантной моды — Онорина первой обрезала челку наискось до подбородка, состригла волосы на затылке до корней, обмотала вокруг головы яркий шарф, чтобы не носить шляпку, а о ее коллекции мужских костюмов для верховой езды цвета слоновой кости ходили легенды. На самом деле, костюмов было всего десять, и среди цветов преобладали бирюзовый и нефритовый. Мадемуазель де Пейрак приписывали (и не без оснований) романы с самыми яркими мужчинами современности. Звучали имена Эмиля Золя, Шарля Сен-Санса и Анри Тулуз-Лотрека. Долго в обществе обсуждали связь с американским фигуристом Джексоном Хейнзом — мадемуазель сопровождала спортсмена в его турне по Европе. Ходили слухи, что спортсмен после разрыва их отношений то ли топился, то ли травился, однако, безуспешно. Под именем Рене Бельер мадемуазель де Пейрак завоевала славу выдающегося писателя, ее повествования — горько-романтичные, изящные и с неожиданной концовкой — покорили читателей в Европе и за океаном. Сборник новелл «Искусство казаться», романы «Там, где восходит солнце», «Вы и они», «Не стоит улыбаться искренне» и более десятка других переведены на множество языков. Наибольшую любовь у читателей снискали ее первые книги: «Перехитрить кукловода» и «Роковая случайность». Онорина де Пейрак скончалась сегодня во сне в возрасте сорока лет от сердечной недостаточности. Флоримон отбросил перо, вытащил из кармана серебряный коробок для спичек и потянулся за сигарой. Мадлен говорила, что он слишком много курит, а Онорина — что слишком мало. Сестра утверждала, что его жизнь чересчур предсказуема — бутылка вина по вечерам, пара сигар днем, жена и дочки круглосуточно. А вот несколько дурных привычек могли бы скрасить рутину. Месье де Пейрак являлся владельцем газет «Французский зритель», «Фигаро», «Ревю де Дё Монд» и нескольких разнопрофильных издательств. Так, «Пейрак и Форестье» недавно издали три тома иллюстрированных «Сцен частной и публичной жизни животных» и сборник «Тюрьмы Парижа». Издательский дом «Голдсборо», следуя пресловутой «моде на русских», выпустил на рынок переведенные «Дым», «Вешние воды» и «Анна Каренина». А «Отель Веселой Науки» специализировался на образовательной и педагогической литературе, такой как «Курс обучения для благонравных девиц и молодых людей». Не так давно Флоримон приобрел театр, модные нынче постимпрессионисты рисовали для него афиши, а первый номер ежедневника «Жизнь за вышитым бархатом» уже отнесли в типографию. Издательства Пейрака процветали, на бульваре Сен-Мишель строился новый дом, Мадлен успешно редактировала еженедельник «Политика для женщин», Вероника выбирала платье на первый бал, Эжени требовала щенка гриффона — обязательно черного. Флоримон де Пейрак мог с полным основанием заявить, что его жизнь удалась. Он невидящими глазами уставился на написанный им текст, вспоминая, что последний раз разговаривал с сестрой пару лет назад. Перед ее путешествием на Ниагару. Она обещала ему «Путевые заметки экстравагантной мадемуазель». Онорина отстранялась от семьи медленно, но верно. Написанные книги, ее рискованные путешествия в одиночестве, скандальные связи с ненужными мужчинами, подробности которых так любили смаковать в газетах. Пейраки не осуждали дочь, Онорина не винила родителей, просто с какого-то момента они начали избегать общества друг друга. Отец с матерью умерли больше десяти лет назад, Кантор несколько лет жил в Париже, женился на Розе Вальтер — старший брат редко видел такую нежность в глазах младшего — и с женой вернулся в Америку. Онорина продолжала носиться по миру с жадностью хватаясь за любые новые впечатления — экзотические страны, велосипед, парусная регата, воздушный шар и даже те проклятые прыжки с парашютом, узнав о которых, Форимон угрожал запереть сестру в подвал и приставить охрану. Но она тогда рассмеялась и умчалась в турне с фигуристом. Старший брат махнул рукой — своеобразная репутация Онн гремела на весь Париж. Она уже давно совершеннолетняя, а он не сторож сестре. — Месье де Пейрак? — в кабинет зашел поверенный, — вы спрашивали о распоряжениях вашей сестры на случай ее смерти.*******
Газета «Перо» 12 апреля 1902 года
Сегодня ночью в своем доме на бульваре Сен-Жермен во сне умерла Онорина де Пейрак, известная как писательница Рене Бельер. Ее старший брат, Флоримон де Пейрак, сообщил, что сестру похоронят на кладбище Пер-Лашез, рядом с могилой Шарля-Анри дю Плесси-Бельера, их кузена, погибшего более 20 лет назад в Алжире. На плите из голубого мрамора будет выбито серебром: «Прохожий, молю, не допускай случайностей, неизвестно, какая из них станет для тебя роковой».