Некрасиво

— Арс, блять… Антон нарезал круги по квартире, не прекращая при этом шепотом материться и вертеть кольца на длинных пальцах. Где-то там, во мгле ночного Питера, Арсений, его Арсений, снова напился. Даже не напился, а конкретно так в зюзю скатился. Ебаный Арс, его без присмотра ведь нельзя оставить… Антон прекрасно понимал, что Попов страдает. Ему невыносимо терпеть те дни одиночества, когда Шастун вновь уезжает в Москву по работе. И тогда то ли по привычке, то ли в отместку, но Арсений начинает шалить. Вновь выкидывает какую-нибудь хрень, а потом Антон так же нервно курит на балконе и названивает Сереже, лучшему другу Арса, чтобы тот проконтролировал парня. Матвиенко, конечно, пробубнит что-то про «голубятню, в которую меня вляпали», но все равно раз за разом приезжает в какой-нибудь бар, в котором Попов вновь ошивается, и забирает его. На все вопросы про то, зачем тот это делает, Арсений отвечает просто: " Хочу». И плевать этот питерский недограф хотел на Антона, грозящего водить Попова по разным психологам и прочей «шелухе». Шастун стоит у окна и решает звонить Арсению. Как тогда, в прошлый раз. И позапрошлый. Гудки идут, а вот ответа так и не слышно уже с минуту.  — Возьми трубку, алкаш ты питерский, — Антон кусает губы, а взгляд мечется от одного прохожего за окном до другого.  — Я не алкаш, я интеллигент! Парень облегченно вздохнул. Ответил. Судя по голосу, мужчина вполне себе уже в адеквате, а значит, Матвиенко наврал про конкретные глюки Арса. А может, это сам Попов подговорил друга конкретно так наебать Антона?  — Арс, наконец-то. Ты где?  — Дома, Сережа завез. А что? Переживать начал? — Антон готов был дать ногу на отсечение, что на том конце провода Арсений улыбался своей нахальной улыбочкой. И Шастун не выдержал.  — Да, блять, переживаю. Каждый, сука, день переживаю, блядина ты такая! По барам он шастает? Уровень стресса он, блять, видите ли, понижает. А о моих нервах ты подумал, сука ты такая?  — Тош… — послышалось на том конце трубки. Голос Арса чуть задрожал, и что-то похожее на недовдох-недовздох, очень тихое, но все же различимое, сопроводило имя. Если бы Антон не заебался, то он бы расстаял от этого тона.  — Только попробуй сказать, что даже не догадывался, ублюдок. Пока ты там по барам своим ходишь, я работаю здесь, в квартиру только ночью возвращаюсь, а утром опять пахаю. У меня тут проект, Арс, на телевидении! А еще ты тут каждый вечер бухаешь, и еще предъявляешь мне что-то! — на одном дыхании выразил Антон. Все, что накипело на душе, сейчас выплескивалось в телефонном разговоре. И знал ведь Шастун, что не раз будет жалеть о своих словах, но процесс было не остановить.  — Антон, я… Блять. Думал, что для тебя я всего лишь так, развлечение, и концерты все эти закатывал, надеялся на какие-то эмоции вывести, чтоб понять, кто я для тебя. Ты прекрасно знаешь причину моего недоверия, — кажется, говоря эти слова, Арс не врал. Выдавало мужчину лишь волнение в голосе, которое то никак не мог скрыть, хотя в начале пытался. В голове промелькнула мысль: Попов до сих пор не забыл предательства бывшей жены. Ему сложно вновь смотреть на мир с привычной легкостью, как тогда, при их первой встрече. Но сейчас Антон не мог никак прочувствовать эмоции Арсения: чувство гнева все-таки заняло свое главенствующее место в голове парня.  — Спасибо, блять, вывел. Из себя! А знаешь, если ты думаешь такое обо мне, что я тебя всего лишь за игрушку держу, то ебись ты конем. А мне все это надоело, — и, не услышав ответ, Антон сбросил. Телефон полетел на диван, да и парень туда же. Его колотило от злости. Хотелось выть. А еще — выпить. А что, Арсений же себе позволяет такое почти каждый вечер. Чем Шаст лучше? Так? Соглашаясь с мыслями, он поставил телефон на беззвучный. Смешивая виски с колой, Антон думал. Тот гнев, завладевший парнем на протяжении всего звонка, проходил, уступая место холодному разуму. А разум кричал: «Ты долбаеб». И только. Один стакан, второй, третий. Вскоре Шастун начал пить уже чистый виски. Назвать свое тело чистым храмом Антон не мог, поэтому и не особо заботился о состоянии организма, когда помимо алкоголя решил добить его и сигаретой. Сейчас, стоя перед окном, он мог бы назвать себя моделью для какой-нибудь рекламы а-ля «Курение убивает». Даже синяки под глазами не пришлось бы подрисовывать — они у Шаста теперь — неотъемлемая часть образа. Только вот их с Макаром гримеры так не считали, и хотя название у шоу было говорящее — «Не спать» — такие синяки никто не желал оставлять. А потом Антон даже не особо запомнил, что делал. Наверное, машинально пошел в душ, после расстелил диван и лег спать. Возможно, делал что-то еще — этого Шастун не вспомнил бы и под дулом пистолета. Он проснулся только в два часа дня. Подняв взгляд на часы, Антон понял: он безнадежно проспал. Огромное количество пропущенных звонков как от Макара, так и от администратора открыто говорили о том, какой Шаст уебан. Антон решил пойти на открытый и без всякого алиби обман: он отписался всем, что приболел. Объяснение было принято, но с явным подозрением. Придется за справкой сходить к Диме. Поз по старой дружбе обязательно поможет. Он же хороший. И с этой мыслью Антон искал билеты на самый ближайший Сапсан до Питера. Ну просто Антон же тоже хороший? Зачем просто так срываться на человека? Нужно же объяснить ему, да доходчиво, почему Шастун недоволен им. Так ведь? И не было вовсе других причин. Он умел пиздить даже самому себе. *** Шастун понимал: если бы к нему кто-то позвонил в дверь в пять утра, то он бы не открыл тому. Даже не пошевелился бы на диване. Как спал, так и спал бы. Все равно не услышал бы. А вот Арсений смог продрать глаза и сейчас недоуменно смотрел на стоявшего у порога квартиры Антона, не веря в происходящее.  — Антон? Я тебе звонил вчера. Ты сказал бы…  — Арс, блять, — парень ввалился в коридор, ставя почти пустой рюкзак на пол. Он быстро снимал куртку и обувь, пока Арсений все стоял и, очевидно, пытался прийти в себя. Но даже это не остановило Шастуна.  — Арс, если бы только знал, как… некрасиво ты поступил. Я понимаю, что ты вполне мог себе во мне сомневаться, но мы могли и просто поговорить. Не думаешь?  — И я искренне сожалею, Тош…  — Пойми и меня, я тоже не по-ангельски вел себя. Извиняюсь. Но вообще… Антон глубоко вздохнул. И начал медленно подходить все ближе к Попову.  — Мне начинает надоедать эта ситуация. Да и вообще! Слышал бы ты себя хоть раз со стороны! Живет он себе такой, граф этакий! Страдает он! А обо мне ты подумал? Как же это… некрасиво с твоей стороны, Арс. И вообще… Как ты мог до сих пор не забыть ее, я не понимаю! Сам говорил, что полностью утратил чувства к ней, а сейчас…  — Я понял все, — с улыбкой произнес Арсений. Антон заставил мужчину дойти до стены и прижаться к ней. Несмотря на довольно грозный взгляд Шастуна, Попову, кажется, было наоборот, весело.  — Да че ты ржешь? — Антон не выдержал и издал резкий смешок.  — Колись, Шаст, кто тебе этот монолог писал? Ты сам, да? — Арсений провел большим пальцем от щеки до подбородка парня. Антон тихо простонал.  — Да, я. Как ты…?  — У тебя не так много синонимов к матам. Некрасиво, говоришь? А если я сделаю так? И Арсений коснулся губами мочки уха, чуть кусая ее. Антон издал рваный вздох и закрыл глаза.  — Сука, как же ты это так делаешь? — Шастун не сдерживал себя, прекрасно понимая, что долго не сможет обижаться на любимого мужчину.  — Некрасиво, Шаст? — Арсений улыбнулся в поцелуй, в который его втянул сам Антон.  — Прекрасно. Я не могу долго на тебя дуться, пидорасина. Что ты делаешь? — парень вскликнул, получая укус в шею.  — Это тебе за пидорасину. Ты знал, что я тут скучаю без тебя?  — И поэтому мне нервы трепешь? Господи, Арс, какой же ты пиздун.  — Больше не буду, — протянул Попов, утыкаясь носом в ключицу парня. Антон прижал мужчину к себе, зарываясь носом в волосы. Запах, ставший таким любимым, был одновременно и тем, которого еще и не хватало.  — Наши отношения — сплошные эмоциональные качели, Арс.  — В этом наша фишка? — мужчина поднял глаза на парня, ловя улыбку последнего.  — Фишка, но давай от нее избавляться. Ладно? Арсений не ответил. Просто утянул Антона в поцелуй, на сей раз более жадный и требовательный. Он кусал губы парня, чувствуя, как тот полностью отдается ему. И это был крупный шаг Арсения обратно в тот мир, в котором его не было уже два года. Мир, где вновь обретается любовь и легкость, нежность и смех, доверие и свет.