солнце мое

Паша точно не мог понять, когда именно упал в это с головой. Ну, в Юрку. Они почти не общались, так, пересекались пару раз на эвентах. У них, что удивительно, было примерно одно окружение, хотя Паше сложно было с ходу сказать, как он попал в круги блогеров, учитывая, что у него самого даже канала на ютубе не было. Однако он часто мелькал во влогах друзей, светился в сторис backstage tattoo, иногда помогал знакомым с их музыкой — в общем, он довольно сильно примелькался, из-за чего даже набрал небольшую аудиторию. Ну, а еще, он вертелся довольно плотно в кругах рэперов — Личадеев, неплохо разбиравшийся в музыке, сводил многим треки, помогая и направляя, за соответственную плату, конечно. Кушать хотелось всем. С Юрой они познакомились, скорее всего, через Ильича, но точно Паша не знал — он, как обычно это бывает, был в дрова. Общение с Музыченко как-то сразу не сложилось — тот был шумным, слегка безбашенным, бурлящим энергией, как бомбочка из Лаша. Личадеев отличался от него абсолютно — он был почти тихоней и, как бы не старался, не смог полностью побороть стеснение, когда камера кого-нибудь вроде Эльдара направлялась на него. Но, тут честно нужно признаться, существование какого-то Юрия Музыченко где-то на периферии сознания Пашу в тот момент вообще не волновало. Это уже сейчас он знал, какую часть его жизни он займет в недалеком будущем, а тогда Личадеев стоял где-то на пороге великой хандры и на всяких Юр ему было, откровенно говоря, плевать. Хотелось бросить все. Абсолютно. Его все настолько заебало, что ту неделю он почти полностью провел, слушая старые песни земфиры и the neighbourhood на повторе, и прокуривая свою небольшую квартирку. Иногда, конечно, он прерывался и на работу, сводя треки очередному «новому фараону», который больше бесконечного скандирования одной строчки ничего выдать не мог. Это дело заебало тоже, но деньги были нужны, а нормальную работу Паша не выдержит (или работа не выдержит Пашу, тут еще кто кого). Иногда он мог взять пару заказов на текста, благо его фамилия была на слуху у многих, но занимался этим только по настроению. Он пока был не на том уровне мастерства, чтобы писать их на автомате. Во всяком случае, это продолжалось до начала августа. К тому времени погода уже начала портиться, предрекая скорую осень, а Пашенька уже почти окончательно поставил на себе крест, но неожиданно и очень кстати пришедшее сообщение от Ванечки Рудбоя, звавшего его на очередное день рождения какого-то ни то блогера, ни то рэпера (один хуй, на самом деле), заставило его встать с кровати, нацепить какие-то даже нормальные вещи и вызвать такси на нужный адрес. Там у Паши было только одно намерение — напиться. Конкретно так, чтобы нихера не вспомнить завтра и наблюдать свое раскрасневшееся лицо в сторис всех знакомых. Ну, и если говорить совсем уж честно — у него это получилось. На утро, проснувшись в непонятном номере отеля в окружении малознакомых людей и под отвратительным вафельным одеялом, он проверяет наличие телефона и сохранности собственной задницы — трах по пьяни, это, конечно, неплохо, но только когда ты хотя бы в минимальном сознании. Все оказывается на месте и Личадеев выдыхает — быть бисексуалом та еще морока. Ладно хоть в кровати проснулся, многим здесь повезло не так сильно. Вспомнить хоть что-то сложно, голова разваливается на части, стоит только завалиться в слишком яркую ванную, на лице в зеркале можно увидеть все — от отпечатка жесткого одеяла, до золотистых блесток (Степу Карму, что ли, встретил?). Последнее воспоминание, которое Паша сумел выкопать в голове — кто-то со спины говорит «кажется, тебе уже хватит, Пашенька», а Пашка, долбоеб, тянется за очередным виски-кола. Хочется верить, что мужик за спиной (а голос точно был мужским) был не извращенцем-насильником, а его внезапно проснувшейся совестью. За окном зарядил противный дождь, ощутимо так стуча об подоконник, в темной комнате никто так и не проснулся, оставалось надеяться, что он не спал в одной комнате с трупами и все эти тела когда-нибудь проснутся. Быстро найдя свою джинсовку, Личадеев не собирался задерживаться в этом морге ни секундой дольше, поэтому вызывает такси до дома и уже в машине проверяет социальные сети. Все как обычно — пару отметок на сторис, кто-то знакомый уже успел выложить фотку с мероприятия, где Паша очень поэтично пьет что-то мутное из бокала на фоне. Охереть, он еще и градус понижал, похоже. Нарушил собственное правило пьянок, идущее сразу после «не трахайся с друзьями» (это самое важное, следуя опыту). Когда Паша уже хотел выключить телефон и развалиться на заднем сидении в компании с новым альбомом Пошлой — прости господи — Молли, как ему приходит сообщение.

+79xxxxxxxxx Ю.М.

Ну охуеть, Паша в Тетради Смерти. Не зная, что ответить, он игнорирует его и отключается от этого мира — зря что ли Кирюша Бледный надрывается в его ушах?

***

Это уже сейчас Пашенька знал, что это был Юра. Юрочка. Человек, с которым он проведет следующие пару месяцев почти наедине. Их первая полноценная встреча произошла на следующий день после попойки. На тот момент еще незнакомец решил окончательно превратить Пашу в параноика, начав засыпать его сообщениями под вечер.

+79xxxxxxxxx Паша. +79xxxxxxxxx Понятно, могу сделать вывод, что ты передумал.

Честно говоря, Паша тогда не на шутку охренел. Он и думать забыл о каком-то там незнакомом номере, написавшем ему вчера. Паша Личадеев Это кто?

+79xxxxxxxxx Ты что, реально все забыл? Лол. +79xxxxxxxxx Сможешь быстро собраться и выйти?

Паша Личадеев Куда?

+79xxxxxxxxx Бля, не тупи только. +79xxxxxxxxx Я у твоего дома стою, лично все объясню.

На улице действительно был Юрка. Ну, точнее, Личадеев тогда еще не понял, что это был он. Просто увидел парня в бомбере с рисунками, в черных очках на пол лица и с охуенно дорогой машиной за спиной. В них Паша не разбирался от слова совсем, но выглядела она действительно классно, в такой хоть на край света.  — Мы вчера официально познакомились, но, кажется, ты этого не помнишь, — парень протянул ему руку, — Юра Музыченко.  — Паша Личадеев, — он пожал ее. Вот как-то так и началось их знакомство. А дальше Паша и сам не понял, как так получилось, но вот он уже едет с Юрой в машине непонятно куда. Чем он вообще думал, как смог просто так согласится на длинную поездку куда глаза глядят с человеком, которого он видел от силы пару раз в этой жизни — хорошие вопросы, ответы на которые у Паши не было до сих пор. Можно списать все на неожиданно проснувшийся дух авантюризма, а можно посмотреть правде в глаза и признать — два заебавшихся человека нашли друг друга. Личадеев сейчас мог с легкостью назвать Юру почти родственной душой, второй частью чего-то целого, полного. Но Пашенька из прошлого этого не знал, поэтому первые пару часов он сидел на заднем сидении машины молчком, успевая что-то смотреть в телефоне, но боясь сильно тратить зарядку. Когда он потянулся за наушниками, Юра не выдержал:  — Чувак, я же не мамка твоя. Подрубай, послушаем прямо в машине, а то скучно, как будто я один еду, — это было правда — пейзаж за окнами не радовал совсем, лужи после нескольких дней почти не прекращающегося ливня, во время которого Паша собирал вещи, хотя все равно взял с собой только довольно вместительный рюкзак, еще не успели высохнуть, солнце выглядывало из-за туч редко. Признаваться, что его плейлист состоит из дикой смеси альтернативы и популярного вк, не хотелось, но делать нечего — слиться было бы глупее, чем спалить Бритни Спирс, поэтому Паша включает на рандом, чуть ли не перекрестившись.  — Та-а-ак, что это за депрессивная херня для подростков? — Низкий специфический голос разносится по автомобилю, Паша закатывает глаза, хотя в эту секунду радуется, что случайно не включилась какая-нибудь мэйби бэйби — хуй вспомнишь, что можно было найти в недрах его плейлиста.  — Это shit, дурак. Ну, где еще много раз буквы повторяются в названии. И сам ты депрессивная херня! — Паша дуется — это еще Музыченко старые треки Найтивыход не слышал. — Сам-то, небось, Фэйса слушаешь по ночам под одеялом.  — Ну да, делать мне больше ночью нечего, — усмехнулся Юра, почти не отрываясь от дороги. — Я просто тяжеляк в основном слушаю. Но это херня для грустных девочек, не отрицай.  — Да иди ты, — Паша со стороны наверное был точной копией красного рассерженного смайлика, — Могу выключить, если тебе так не нравится.  — Ну может хоть что-нибудь другое? Я же реально усну, пока этот пацан на свою фантазию додрочит, — Юра смеется, а Паша почему-то не может больше на него обижаться, даже в шутку. Природное обаяние, блять. Он ничего не отвечает и пролистывает на следующую песню. А там, собственно, Земфира, которую он слушал на репите несколько последних недель.  — Оставь, — Музыченко как-то сразу грустнеет, Паша даже не успевает заметить, как это произошло, — Моя жена любила эту песню. Бывшая жена, то есть.  — Ты был женат?  — Как видишь, — Юра грустнеет с каждым словом, голос его становится еще более хриплым, чем всегда, из речи пропадают постоянные искорки смеха. — Мы недавно совсем развелись, и года не прошло. Жили вместе лет семь, наверное. Может, восемь даже, не помню точно. Встретил Аньку еще когда совсем юным был, в универе учились оба. А месяца четыре назад зовет меня на кухню и честно говорит, что не любит больше, не хочет голову мне морочить.  — Сочувствую, — Юрина судьба его особо никогда не волновала, но сейчас в горле как ком застрял. Хотелось посочувствовать, но Паша никогда не умел этого делать.  — Да что там. Она умничка, как только это поняла — мне сказала. Не стала обманывать, — Юра смотрит вдаль дороги печально, машин, ни встречных, ни попутных, почти нет. Неба, даже какого-нибудь небольшого голубого кусочка, не видно совсем. Погода под стать такому разговору. — Зато у нее сейчас со Смирнухой конфетно-букетный, я рад за них. Анька вся прямо счастьем светится.  — Смирнухой? С девушкой что ли? — Паша не то, чтобы в шоке от существования лгбт в их кругах (тут каждый третий либо би, либо «натурал до первой стопки»), но такого продолжения истории точно не ожидал.  — Да, с Анечкой, — Юрка горько усмехается, от чего Личадееву становится не по себе — он всегда чувствовал себя некомфортно, когда видел вечно веселых людей с несвойственной им грустью. — Ну, всмысле, с другой Анечкой. Их обоих Анями зовут, только моя Никитина, а другая Смирнова. Рыжая такая, правда красивая. Не знал бы, что она по девочкам — подкатил бы. Ну, честно говоря, я и подкатил — сам же их и познакомил, дурак.  — Пиздец, чувак, реально, — оказывается, открывать людей с другой стороны так странно. — Стопануть бы где, курить хочется, пиздец.  — Куришь что ли? — Юра удивленно поднял брови. — А ты точно не грустная девочка-подросток? Скажи лучше сразу, а то мне с тобой еще жить.  — Да иди ты нахуй! — Была бы возможность — кинул бы в этого мудака чем-нибудь, но Музыченко, вроде как, еще отвечает за сохранность Пашиной задницы, поэтому пусть лучше везет. Песня, тем временем, меняется, Земфира пытается впихнуть кому-то апельсины, на которые у Личадеева стойкая такая аллергия. Машина затормаживает.  — Пошли, я тоже покурю и передохну хоть, — Музыченко хлопает по карманам скинутой на соседнее сидение куртки, достает оттуда пачку сигарет и зажигалку. Уже на улице выясняется, что зажигалка у Личадеева сломалась.  — Все у тебя через жопу, — Юра, видя немое мучение Паши, протягивает зажженный огонек своей зажигалки.  — Спасибо, — Пашка прикуривает, сразу же выдыхая дым. — Мы куда едем-то вообще?  — А хуй его знает. Сядешь на переднее? Как оказалось, Юрочка не шутил. Это Паша понял буквально через две ночи в малопонятных отелях, найденных на авось.

***

На самом деле, их потеряли почти сразу. Первое время писали и звонили только самые близкие друзья, через неделю их хватилось пол интернета. А в это время сидеть в телефоне и молчать хотелось все меньше. О них вообще вспоминали только когда пользовались гугл картами или чтобы ответить очередное «жив, здоров».  — То есть, ты хочешь мне сказать, что Ларс Фон Триер не гений? Ты сейчас нахуй вылетишь из машины, я тебе серьезно говорю, — Юра оглядывается на собеседника с возмущением. — Выходи из машины, иначе я тебя сам выпихну.  — Пизди-пизди мне тут, — Паша развалился рядом, облизывая купленный на последней заправке чупа-чупс и смотря на Юру с усмешкой. — Говно твой Фон Триер. Грязь ради грязи, бессмысленное насилие, прикрытое «великим искусством».  — Да пиздец! Нет, тогда давай так — твой любимый фильм? — Юра не отвлекается от дороги, уже скоро вечер и они должны заехать в очередной город, переночевать и, в лучшем случае, даже нормально поесть. Хотя это вряд ли — у Паши внутри что-то чесалось, хотелось роллы до невозможности.  — Бойцовский клуб, — и смотрит на Музыченко с прищуром, ждет его реакцию.  — Пиздишь, братан, — Юре нравятся их бесконечные разговоры и он даже не старается это скрывать — улыбается, смеется даже. Паше это льстит.  — Ладно, да, вру. Но ты тогда опять начнешь говорить, что я маленькая девочка, а я не маленькая девочка! — Паша смеется и раскусывает леденец до жвачки внутри, кладет палочку в пакет. Пожалуйста, Мать-Природа, даже не в окно.  — Базарь уже.  — Ладно, но только не стебись! — Паша вздыхает, на пробу надувает пузырь из жвачки, лопает его и сам же смеется. — Лолита. Которая 1997-го. Кубриковская тоже норм, но эта лучше в тысячу раз. Много фильмов посмотрел, которые объективно должны были быть лучше, но Лолита навсегда в сердечке.  — Господи, ну что ты за Паш-Милаш, — Юра быстро кидает взгляд на Личадеева, надувающего розовые клубничные пузыри.  — Эй, я не милаш! Стой! Стой, Юра, блин! Музыченко! — Паша от неожиданности аж чуть не вскакивает, прилипая к окну. — Смотри! Ромашки! И правда, за окном на сотни метров расстилается дикое поле ромашек, создавая идеальное белое покрытие, почти как первый снег на траве. Юра аж выдохнул — Личадеев его напугал своими внезапными криками.  — Пошли, Юрочка! Пожалуйста, давай посмотрим! — Имеет ли Юра выбор? Кажется, нет. Паша, тем временем, уже отстегивается, вылетает из машины, пробегая метр даже не смотря по сторонам, дурак, и со всей дури плюхается задницей прямо в поле ромашек. Благо, он был не в своих кошмарных желтых брюках — Юра когда их первый раз увидел, чуть со смеху не умер. Еще свои желтые очки нацепит и ходит с видом, как будто он модель викториа сикрет, а на деле — ну максимум бешеный цыпленок.  — Бли-и-и-ин, Юра, сфоткай меня, а то меня уже мама хоронит, — Пашка немного заваливается назад, опираясь на руки, щурится от неожиданно вышедшего солнца. Выглядит красиво, правда, эстетично даже, но Музыченко этого никогда вслух не признает, поэтому выдает:  — Ну-ну, Девочка и Персики, — и достает свой телефон, чтобы щелкнуть пару кадров. Первый снимок так, на пробу. Получается чуть смазано, засвечено, но выглядит все равно неплохо. Паршивец, не зря нацепил с утра бордовую водолазку, идет ему безумно. Следующие несколько кадров более осмыслены — ракурс удачный, поля кажутся бесконечными, Паша на их фоне выгодно выделяется, волосы в вечном беспорядке, а лицо довольное, обласканное солнцем.  — Погоди, сиди так. Есть идея, — Юрка кидает ему в руки телефон, а сам отходит на метр в бок и срывает парочку цветков у самого бутончика. — А сейчас закрой глаза, буду тебе тут красоту мутить. Да не двигайся ты, долбоеб, я творец! Аккуратно, стараясь сильно не тревожить парня, Юра втыкает Паше в волосы несколько ромашек, затем отходит, оценивая свой труд. Ну все, теперь он почти фотограф, Ванечка Рудбой со своим неоном покуривает в сторонке.  — Можешь открывать глаза, но, боюсь, вся это композиция от ближайшего ветра развалится, так что давай сюда телефон, зафоткать успеть, — Паша, кажется, даже не дыша, протягивает телефон прямо в руки, улыбается, слегка позирует. Получается классно, эти фотографии у Юры теперь любимые — Пашка на них такой расслабленный, спокойный, как будто сразу родился с цветами в башке.  — Ну, что там? — Паша приоткрывает один глаз, подглядывая за Юркой. Тот настолько увлечен процессом, фотографируя с разных ракурсов, что не сразу воспринимает вопрос.  — А? Да-да, сейчас, — делая последний снимок, Музыченко отдает телефон. Все таки Паш-Милаш это диагноз и от этого не избавиться, с этим нужно смириться и жить дальше. Паша стряхивает цветы с волос и грязь с брюк, выбрасывает жвачку куда-то в траву, следом извиняясь перед мифической Гретой Тумберг. Они еще с минуты курят рядом с машиной, наблюдая несколько проезжающих мимо таких же, как они — искателей приключений на жопу.  — Я тебе вечером в телеге скину, окей? Сейчас лень смотреть, да и мы через часик уже будем в городе, — Юра снова садиться за руль. Небольшая остановка определенно пошла ему на пользу. — Паш-Милаш.  — Какой я тебе Паш-блять-Милаш?! — Паша тянется дать ему подзатыльник, но Юра уворачивается, смеясь. А вечером, лежа на очередной не особо приятной кровати в гостинице с одеялом-простыней, Паша просматривает фотографии и действительно удивляется — а ведь красиво вышло. Быстро накидывает пару фильтров в приложении, подкручивает экспозицию и баланс белого, создавая слегка розовое ретро освещение, Личадеев закидывает первую фотографию в инстаграм после почти недельного молчания. @lichadeev: потерялся где-то в россии на ромашковом поле. рано радуетесь, я не умер. цветы в волосах by @yra_muzichenko. Через час это уже становится его самой залайканной фотографией в инсте, а еще чуть позже ему приходит уведомление о новой подписке на инстаграм. @yra_muzichenko: паш-милаш :D @lichadeev: @yra_muzichenko КАТИСЬ ОТСЮДА.

***

 — Пашка! — Юра влетает в их номер неожиданно, Личадеев аж вздрагивает и чуть не роняет телефон. Не хватало еще разбить. — Ты же говорил, что музыкалку закончил, так? На чем играешь?  — На аккордеоне. А что, собственно, случилось? — Паша уже понял, что если Юрка в таком взбалмошном настроении — жди беды. В прошлый раз он, восклицая что-то о контенте с точно такой же интонацией, побежал смотреть на коров где-то в полях, которые они проезжали. Коровам, правда, эта идея не особо зашла, пришлось улетать по разбитой дороге от целого стада под крики «Гони, Музыченко, нахуй!»  — Я в пятерочку ходил за пивчанским, — да-да, именно за этим он и вышел пятнадцать минут назад, но либо в магазине какие-то бешенные скидки на козел, либо там произошло еще что-то, поразившее и окрылившее Юрочку по-сильнее чувака из рекламы рэдбула, — а на кассе передо мной женщина стояла, по телефону базарила. Я ее, значит, подслушал, а она давай про свою школу музыкальную заливать, типа она сегодня пойдет проверять, в каком там она состоянии перед учебным годом. А я ее догнал, спросил — она, оказывается, директриса местной музыкалки. Я вспомнил, что ты мне говорил, что тоже играть любишь, решил напроситься, мол «я тут проездом, хочу с другом порепетировать, поиграть что-нибудь, можно совершить набег?», а она возьми, да согласись! Короче, она ждет нас через полчасика, в четыре примерно, у ворот школы, я вроде понял где это, тут буквально пару кварталов.  — Это, конечно, все дико интересно, — Паша смотрит с прищуром на лучащегося возбуждением Юрца. Ну ребенок-ребенком, ей богу! — Но с чего ты решил, что я соглашусь?  — А с чего ты решил, что я спрашиваю? Надевай свою шляпу, через пять минут выходим, — Юрка демонстративно разворачивается, не собираясь слушать даже минимальные отговорки. — Козел, кстати, в пакете, но отдам его тебе только после музыкалки!  — Да-да, пап! — Паша смеется и откидывает джинсовку — вроде, на улице не слишком холодно, да и дойти быстро, судя по всему, не замерзнет. Здание школы обшарпанное, окрашенное в светло-розовую краску, но ничего более от музыкалки в каком-то не особо большом областном городке никто из них и не ожидал. На пороге с крупными каменными ступенями стояла женщина средних лет в очках и платке, накинутом на плечи, и улыбчиво смотрела на Юру:  — Пришли все-таки, Юрий, — женщина улыбается, Музыченко галантно кланяется ей, чуть ли руку не целует. Ну конечно, как же, обольститель всех бабушек в округе. Женщина, кажется, покорена, но потом обращается именно к Паше. — Я Людмила, а вы, собственно, тот самый друг? Павел?  — Да-да, наверное, это я, — Паша неловко улыбается — общение с незнакомыми людьми всегда давалось ему трудно.  — Идите за мной, — Людмила поворачивается ко входу, и зовет рукой Пашу с Юрой за собой. — В школе почти никого не было все лето, поэтому у нас тут немного не прибрано, но, я думаю, это вам не помешает. Сейчас у нас инструменты не разложены по кабинетам, нужно будет еще поискать их. Вам, собственно, что нужно?  — Мне бы скрипку, пожалуйста, — Юрка говорит, и идет чуть впереди, а Паша оглядывается — вот вроде закончил музыкалку он уже лет десять назад, вообще в другом городе, а все кажется таким знакомым, что лишний раз доказывает, что все снг — это «копировать» — «вставить», — а Пашке аккордеон.  — Интересный выбор у вас, конечно, молодые люди, — Людмила глянула на них, ведя в глубь одноэтажного здания. — Кажется, это здесь. Вам же не нужен актовый зал? Туда специальные ключи искать надо, чтобы открыть, да и со светом там еще с того года проблемы. А на улице уже совсем темно, наверное, гроза скоро начнется. Ох уж этот август! В кабинете, любезно открытом женщиной, инструменты и впрямь лежали вперемешку, где кому придется. Паша быстро зацепился взглядом за аккордеон, лежащий прямо рядом со входом на стуле, берет его. В руках сразу чувствуется приятная знакомая тяжесть, пальцы автоматом ложатся на клавиши. С его собственным, конечно, не сравнится (тот был уже почти родным), но на безрыбье — и рак рыба. Личадеев осторожно пробует сыграть — небольшая комнатка наполняется знакомыми до боли звуками. Хорош! Все таки Паша был абсолютно и по уши влюблен в своей инструмент. Когда он оборачивается, Юра уже стоит со скрипкой и смычком в руках и о чем-то тихо переговаривается с женщиной.  — Ну раз вы все уже взяли, отведу вас в зал и оставлю часа на полтора — мне нужно разобраться с бухгалтерией в своем кабинете, а потом мы разойдемся, — Людмила закрывает кабинет на ключ и ведет Юру с Пашей дальше. — Только, очень прошу, если что — вас тут не было. Нам не очень-то разрешают водить в школу незнакомцев.  — Хорошо-хорошо, Людмила Михайловна, что вы переживаете? Мы тут только немного поиграем и никому не скажем! — Юрка со всем своим природным обаянием, а его, скажем так, немало, буквально нападает на бедную женщину, не оставляя ни возможности спастись.  — Верю-верю вам, Юрочка! — Они подходят к кабинету и женщина пускает их внутрь. — Тут немного не прибрано, но, надеюсь, вам это не помешает. Удачи! И уходит, прикрывая дверь. Парни остаются вдвоем, осматриваются — зал не крупный, но даже с небольшой сценой на возвышении. Стулья, в обычное время наверняка расставленные в аккуратные ряды, сейчас сдвинуты назад в большую черную кучу, некоторые рандомно раскиданы по помещению. Юрка включает свет, за окном и правда собирается ни то дождь, ни то гроза. Лампочки загораются с треском, светят неровным синеватым светом.  — Ну что, покажешь, как играешь? — Юрец смотрит с вызовом, Паша не может его не принять. Последнее, что он играл еще там, в Питере (по ощущениям, это было тысячу лет назад), была одна из самых стареньких песен little big, поэтому, не долго думая, Паша начинает играть именно ее. Юра внимательно слушает секунд десять, следит за каждым движением Личадеева, а затем неожиданно смеется:  — Это что, Everyday I'm Drinking? — Музыченко заливается хохотом, беря скрипку поудобнее, и ждет момента, уже начиная подпевать. — No future, no rich… this is Russia, bitch! И начинает играть. Паша от неожиданности аж по клавишам чуть не промазывает.  — Everyday I'm drinking! Everyday i'm drinking! Everyday i'm drinking, i'm drinking everyday, — Юра почти кричит слова, а Паша залипает на виртуозно играющего Музыченко — будь он девушкой, кончил бы в эту же секунду (хотя не то, чтобы пол всегда был большой проблемой для него). Паша быстро врубается, вставляет свой ломаный английский в нужные места, а Юрка, зараза, скачет, бегает по сцене, хрипло кричит, оглушая, и сам же над собой смеется, как будто и правда на концерте. Бешеная атмосфера, температура поднимается градусов на десять, по ощущениям. Еще чуть-чуть — и окна запотеют.  — Чувак, ты такой охуенный! Блядь, ты откуда вообще выпал такой пиздатый?! — Юрка не может успокоиться, как будто ему сделали укол адреналина. Хочется ебашить и ебашить, настолько атмосфера хаоса его вдохновляет.  — Взаимно, братан, — Паша дает себе полминуты на отдых с непривычки, подбирает свалившуюся куда-то шляпу, отбрасывает намокшие пряди от лица, и смотрит с вызовом. — Второй раунд осилишь?  — Еще спрашиваешь, ебашь! — И Паша ебашит, сразу же задавая какой-то бешенный ритм. Юрка подключается моментально, как будто они репетировали это несколько лет, а не придумывают мелодию на ходу. Они уже ничего не поют, Юрка и так прыгает как заведенный, Паша давно валяется где-то у него в ногах, пытаясь не сбиться со своего же ритма, еле успевая шевелить пальцами, нажимая на клавиши. Сам не понимает, когда Юркина скрипка начинает замедляться, теперь уже Личадеев подстраивается под более плавный ритм, но, в конечном итоге, все все равно скатывается в какое-то бешенное звучание.  — Бля, нужно будет запомнить, — Юрка не дает ему и секунду на передышку, начиная уже новый мотив, — Эй, не спи! И Паша слушается, валится прямо на пол сцены. Он не представляет, как пойдет после этого в номер и вообще — выживет ли, но попросить Юрку подождать не может даже на физическом уровне. Складывается чувство, что если он хоть на секунду остановится — вся царящая атмосфера безумия обвалится в ту же секунду. А пока прет — нужно этим пользоваться. Тем более, он варится в этом пеклище не один. В себя Пашка пришел, когда уже совсем потерялся во времени и пространстве, в глазах было мутно, а дышал он вообще через раз. Юрка уже скинул не только кофту, но и его белая майка, которых, вроде, у него было даже несколько, уже валялась где-то на стульях. Скрипка наконец-то замолкла, давая парням хотя бы вдохнуть.  — Слушай, Пашка, я тут когда-то давно накидал текст, но никак не мог нормальную аранжировку сделать, все хуйня какая-то получалась. А сейчас с тобой должно охуенно выйти, — Юра на пару секунд исчез из Пашиного поля зрения, но затем начал отсвечивать своими полностью забитыми руками снова. — Я начну, ты подключайся. И Паша подключается. Ритм более плавный, чем они играли раньше, но тут и понятно — Юрке еще и петь надо как-то.  — Наружу изнутри, наружу изнутри,  — Паша даже залипает на его голос — настолько он становится плавным, когда Юрочка не пытается рвать глотку и орать. — Песня о любви! Паша находит в себе силы сесть хотя бы на край сцены, играть так по-любому лучше, чем лежа, хотя сил осталось мало. Юра тем временем, после небольшой паузы, продолжает:  — Потерян покой, что ты делаешь со мной? — Скрипка замолкает, но Паша по инерции продолжает импровизировать и играть. — Это бесит, раздражает, вымораживает, все силы забирает.  — Что-то не могу спать, да надо что-то бы уже тебе сказать, да только вот что-то слов не подобрать, — Юрка, до этого покачивающийся из стороны в сторону где-то на грани поля зрения, сейчас подходит совсем близко к сидящему Пашке. Тот, словно со спины почувствовав его, откидывает голову назад, размахивая насквозь мокрыми волосами. Юра единым движением откидывает их назад и устанавливает зрительный контакт, держит Личадеева за подбородок, не давая отвести взгляда. Аккордеон в руках Паши надрывается, так же, как и Юрочкин голос. — Короче, сюда подойди, в мои очи загляни! Неужели ты не видишь? Я весь горю изнутри! Паша не в силе пошевелиться, буквально на автомате доигрывает, пока Юра его не отпускает и действительно выкрикивает следующие строчки, чтобы затем подключиться обратно к игре, и дуэт скрипки и аккордеона снова звучит, кажется, из всех углов и сторон.  — Наружу изнутри, наружу изнутри, — Паша ухватывает припев и уже сам начинает подпевать, дополняя Юркин голос. Наверное, его совсем не слышно, но он внезапно ловит взгляд Музыченко, в котором читается непонятно что, какая-то мешанина из всех возможных чувств. Личадеев может и задумался бы о значении этого взгляда, но сейчас он как под кайфом, в какой-то абсолютной агонии и нирване, ему даже моргать сложно, а тут еще догадываться о тайных смыслах. Да ну его нахуй. — Песня о любви! Ощущение, что Юра начинается просто баловаться, выдавая какую-то нереальную комбинацию, пытаясь замучать Пашу до смерти. Кричит что-то о любви и, наконец, окончательно заканчивает. Хотя, скорее, даже кончает. И слава богу, еще минута и Личадеева можно было бы увозить на скорой.  — Чувак, не будь ты мужиком, я бы тебя засосал, — Паша с особым злорадством замечает, что Музыченко тоже запыхался. Так ему и надо, а то вон что, скакал по сцене как резанный. Были бы силы — он даже ухмыльнулся бы.  — Как будто тебе только это мешает, — Паша наконец-то опускает аккордеон, ставит его рядом с собой, руки настолько устали, что он еле ими управляет.  — И то верно, — говорит Юрка, моментально оказывается рядом, резко вплетает пальцы в Пашины волосы и притягивает к себе, быстро и крепко прижимаясь губами к губам. Смеется в поцелуй, опрокидывает Пашу прямо на пол, держит скрипку высоко надо полом, чтобы чисто на рефлексах не уронить, и отрывается, только Паша начинает хоть чуть-чуть отвечать. — Не вырубайся только тут. Паша так и остается валяться на сцене с оглушающим шумом в ушах, не в силах ни подняться, ни осознать, что случилось.  — Ох, ну вы тут и устроили! Окна запотели! — Людмила чуть ли не в ладоши хлопает, Юрка смеется где-то в другом углу кабинета. — Я слышала уже конец — вы очень хорошо играете! Не подумала бы никогда, что скрипка так хорошо звучит с аккордеоном. А вы вместе играете, или как?  — Ну что вы, Людмила Михайловна, мы с Павлом знаем друг-друга меньше месяца! У нас Пашенька просто очень талантливый мальчик, сразу все схватывает! — Личадееву даже не нужно видеть лицо Музыченко, чтобы знать, что тот ржет. Мудак, мог бы и помочь. — Ты вставать-то собираешься?  — Иди к черту, — Паша прижимает руку к груди, хотя и так всем телом чувствует, что пульс у него зашкаливает. Футболка, которую он рандомно надел сегодня утром, была мокрая насквозь.  — Эй, Паш-Милаш, — Юрка нависает над ним, легонько бьет по щекам. Уже в майке. — В кровати вырубишься, пошли. На улице действительно началась гроза и, судя по количеству луж, идет она давно. Это плохо — они собирались уезжать завтра днем, а ехать по влажной дороге Юра не любит. Паша дрожит на ветру — уже совсем скоро должна была наступить полноценная, календарная осень, но погода испортиться решила заранее. Поведясь на температуру, джинсовку Личадеев решил не брать, о чем сейчас очень сильно жалел. Еще и шляпа, зараза, делала попытки улететь.  — Господи, держи уже, — Юра, который в принципе был не мерзлявым, накидывает Паше на плечи свой бомбер. Музыченко немного ниже его, но куртка была оверсайз, поэтому Пашке в самый раз, — а то заболеешь еще — и что мне с тобой делать?  — Мальчики, вы если захотите — еще приходите! Я вас пущу, обязательно! Вы только пойте, пойте! — Людмила резко вклинилась в их разговор, Паша забывший о ее существовании, решил не отвечать, только покрепче закутался в куртку, прячась туда аж с носом.  — Да мы бы с радостью, Люд-Михална, но завтра уже уезжаем, — Юра приближается к Паше, шарится в карманах бомбера и достает сигареты, прикуривает, пока крыша позволяет. — Путешествуем мы, понимаете? По России-Матушке.  — А, ну вы путешествуйте, путешествуйте! Добрым словом вспоминайте нашу школу! — Женщина, кажется, действительно расстроилась, Личадеев был даже признателен ей, что ли? Они с Юрой переглядываются. Да уж, забыть такое будет проблематично. Вечером, лежа в кровати и отпивая козел из бутылки, Паша обновляет ленту инстаграма и от неожиданности давится пивом. @yra_muzichenko: устроили жару с @lichadeev. когда-нибудь мы запишем эту песню прям на студии, но это произойдет еще очень не скоро.  — Музыченко, блять! На видео Паша видит самого себя, из последних сил играющего, и он хорошо представляет, как именно они выглядели со стороны немного попозже.

***

Юра заболел. Он и сам не понял, как это произошло, но в очередном отеле проснулся с першением в горле, жаром в теле и болью в покрасневших глазах. Паша, как только услышал его осипший голос, сразу же зашелся лекцией о «тупых мужиках, которые выходят покурить в плюс восемь в одной футболке», но затем быстренько сгонял в магазин, притащил оттуда корень имбиря, один лимон и целую коробку терафлю, закутал в купленный по дороге теплый свитер (у Юры были только футболки и легкие летние рубашки, он ходил в них круглогодично). Причитая, замутил ему чай с имбирем и цедрой лимона, заставляя выпить кружку чуть ли не залпом, и отправил спать (а на часах было, между прочим, двенадцать утра). Несмотря на это, Юрка быстро вырубился и проснулся только вечером. Паши в номере не оказалось, а Юра почувствовал себя потрепанным, но немного лучше. Они собирались сегодня ехать в соседний город, но раз такая ситуация, то, наверное, они останутся здесь на подольше. Заваривая себе розоватый порошок и гремя ложкой, он задумался, насколько же повезло ему наткнуться в тот вечер на Пашку. Они ведь не общались никогда, да и Юра не рассматривал вариант отправиться с кем-то в это почти спонтанное путешествие. Все знакомые и друзья неожиданно оказались неподходящей кандидатурой, чтобы провести с ними долгое время наедине. Музыченко случайно окружил себя абсолютно одинаковыми людьми, похожими на него самого, из-за чего оказалось, что двум гиперактивным друзьям выжить в одном путешествии будет сложновато, поэтому и не думал Юра о поиске попутчика. А оно вот как сложилось — Паша нашелся сам. Ну, а точнее — пьяное тело Паши буквально свалилось на него в тот вечер в клубе. Еще и пытался убедить Юрку, что «все на’мана, я в п’рядке», да-да, видим, проходили. В тишине пить противное розовое нечто с привкусом мела еще тоскливее, солнце за окном уже село, но Юра включает только подсветку у кухонного гарнитура и лампу около кровати. Как знали, решив шикануть и завалиться не в захудалый мотель, как обычно, а сняли нормальный такой номер. Вон, даже подобие кухни есть, почти как мини-квартирка. Юра берет телефон, ставит на зарядку, быстро пролистывает новости, но даже не вчитывается — в поездке они вообще почти перестали зацикливаться на гаджетах, предпочитая живое общение. Сейчас же Пашкá здесь не было, поговорить не с кем, поэтому Юрка включает на рандоме песню из плейлиста, кидает телефон на тумбочку, а сам ложиться на кровать. По всей комнате разносится голос солиста Аффинаж. С недавних пор его плейлист начал играть новыми красками, хотелось чего-то более лиричного, что ли. Почти романтичного, если такое вообще можно употреблять в контексте песен.  — Вода, к воде, текла, а я, — Юра тихонько подпевает голосу из динамика. Получается из рук вон плохо, для музыканта вообще любая болезнь подобна танцами с ведьмой из русалочки, но ничего поделать с собой он не может — слова рвутся прямо из души. — к тебе. Опять и вновь, в пути. Музыченко задумчиво смотрит в потолок. Думать, как сложилась бы поездка, будь он один — не хочется совсем. Сошел бы с ума, наверное, еще на первые пару дней. Да и не рискнул бы, все-таки. Это только на словах он готов был сорваться куда угодно, но на деле — сожрал бы себя с потрохами своими же мыслями. Через минуту, когда песня уже закончилась и Музыченко потянулся включить новую, по ту сторону двери завозились, и в номер ввалился раскрасневшийся Пашка.  — Юра? Ты проснулся уже? — Он скидывает у порога обувь и джинсовку с шляпой, быстро подходит к Музыченко, и, не думая ни секунду, садится на него верхом. Юра от неожиданности аж закашлял. Пашка трогает его лоб, проверяя температуру. Ладно хоть не губами, а то, похоже, чувство неловкости у него окончательно вырубилось, Юрка только не особо понял, когда именно это произошло и почему он этот исторический момент пропустил.  — Да все нормально, я русский, со мной бог, бля, — Юра ржет и спихивает Личадеева с себя. — Ты куда ходил-то?  — Ты уснул, а мне стало скучно, я вышел подышать свежим воздухом. Зож, хули! — Ну да, чувствует Юрка, какой у него зож — все руки сигаретами пропахли, по-любому опять пол пачки за раз выкурил, дурак.  — На завтра поздно вечером дождь обещают, нам бы выехать днем, чтобы уже успеть приехать, — Юра замечает кружку от лекарства на тумбочке, надо будет убрать.  — Погоди, а ты точно сможешь водить завтра? Ты типа за пару часов вылечился? — Пашка смотрит сверху вниз с недоверием, боится пускать его за руль.  — Все нормально, что ты нагнетаешь-то, — Юрка улыбается и идет ставить кружку в раковину. Все таки боялся Паша не зря. На утро следующего дня Музыченко чувствовал себя почти нормально. Ключевое слово — «почти» о котором Паше он решил не сообщать, для его же спокойствия. О чем, забегая вперед, сильно пожалел. Они задержались в городе чуть дольше, чем планировали, поэтому когда стартовали — на улице уже начало темнеть. Ехали как обычно — Паша о чем-то рассказывал, смеялся, Юра поддакивал, иногда вставляя шутейки. Но внезапно в глазах у Юры почернело, и он вцепился в руль с такой силой, что, казалось, полумесяцы от ногтей останутся там навсегда. Насколько он помнил, рядом машин не наблюдалось, поэтому он чисто на автомате резко сворачивает на обочину и бьет по тормозам.  — Юра? Что случилось? — Зрение постепенно восстанавливается, но голова внезапно начинает сдавливаться с такой силой, что Юра откидывается назад и стонет. Кажется вот-вот пойдет кровь из носа, в пространстве начинает кружить, дыхание сбивается.  — Все… все нормально, я сейчас, — Юра пытается сфокусироваться на дороге, но голова подводит, а руки наливаются свинцом. — Сейчас, секундочку, Пашенька, подожди.  — Блять, Музыченко! — Паша почти кричит на него, проверяет температуру — его ладонь кажется ледяной и неестественной. Любое прикосновение вызывает дискомфорт. — Выходи!  — Что? Что ты делаешь?.. — Юра смотрит на злющего Пашу, ничего не понимая. Куда выходить? Буквально минута, и все будет хорошо! Во всяком случае, Юра надеется.  — Видит бог, я не хотел, чтобы это случилось, — Личадеев выходит из машины, обходит ее и открывает Юрину дверь. — Вылазь, я сказал. Я умею водить.  — Правда, что ли? — Юра подчиняется, злить и без того рассерженного Пашу не хочется, еще ссоры им не хватало. Обойдя машину, Музыченко падает в соседнее сидение и мгновенно сворачивается, готовый уснуть. И только тут до него доходит смысл Пашиных слов. — Стоп, что?  — Что слышал, придурок. Я говорил тебе не ехать сегодня? Говорил?! «Нет, Пашенька, все хорошо, не паникуй!» — Паша садится на место водителя и это кажется таким странным, что Юра почти рот открывает. Личадеев осматривается, ощупывает руль руками, пристегивается. — У меня есть права, но я боюсь водить. Не спрашивай, как и зачем сдавал экзамены, я сам не понимаю, но я честно надеялся, что сейчас это не пригодится. Паша кидает быстрый взгляд на Юру, закутанного в теплый свитер, нагибается, чтобы взять свою джинсовку с заднего сиденья и накрывает Музыченко ей. На улице уже совсем темно, дорогу освещают только фары и почти полная луна, но скоро, если верить картам, они должны заехать на освещенную трассу. Юра закрывает глаза, и чувствует, что машина трогается с места. Усталость наваливается с невозможной силой, но в машине так неуютно от повисшей тишины, что приходится разодрать глаза. Он нащупывает Пашин телефон в кармане джинсовки с внутренней стороны, незаметно для напряженного Паши достает его, разблокирует (он совсем недавно подсмотрел пароль, немного подло, но да ладно) и заходит в Пашенькин плейлист. За окном становится немного светлее, значит, фонари уже близко. Юра уверенно жмет на трек, который он точно знает. Лишь бы доехать до дождя.  — Ох тыж блять! — Паша вздрагивает, когда первые гитарные аккорды разносятся по машине. — Юра, блять! Ложись и спи. Юра улыбается, блокирует телефон, ставя в очередь еще несколько более-менее спокойных треков the neighbourhood, которых он и сам иногда слушает. Все таки зря он тогда погнал на Пашку, некий вкус у него все же был. Ну, пока он не начинал слушать совсем херню.  — Да ты спи, я тебя разбужу, когда приедем, — Паша ведет даже более уверенно, чем Юра предполагал. Огни за окном начинают мигать на горизонте, значит ехать им еще полчаса или около того.  — Как же я тебя оставлю без присмотра, Пашенька, врежешься еще в фонарь какой-нибудь, — Юра поворачивается на бок, лицом к Паше, притягивая ноги к груди.  — Спасибо за поддержку, — Личадеев нервничает, смотрит по сторонам постоянно, с непривычки напрягается на повороте, аж руки (та часть, которая не скрыта рубашкой) каменеют. — Если разболеешься — я тебя сдам в больницу, скажу, что у тебя последняя стадия чего-нибудь там, пусть они с тобой ебутся. А я, так уж и быть, буду носить тебе в палату апельсины.  — Не люблю апельсины, — замечает Юра. Глаза слипаются, присутствие Паши рядом — успокаивает.  — Забавно, я тоже. У меня аллергия на этих рыжих пидоров, — Паша смеется, напряжение понемногу отступает.  — Чтож ты так на Поперечного, нехорошо, — Юра засыпает, сильнее закутываясь в джинсовку, как в плед. Несмотря на сентябрь, они всегда держали окна приоткрытыми, сойдясь в едином мнении, что кондиционеры в машинах — отстой.  — Дурак, — Паша ловит секунду и поправляет съехавшую с плеча ткань, — Спи. И Музыченко окончательно проваливается в забытие.

***

Все началось с дружеской бутылки виски. Они опять остановились в дешевеньком мотеле, благо Юра окончательно выздоровел и больше не нуждался в порошках, горячем чае с имбирем и теплых пледах.  — Бля, ну ты нахуй со мной не спорь, Оксимирон — пиздец переоцененная хуйня, — Юра достает откуда-то бутылку вина.  — Согласен, братан, — Паша выпивает второй бокал почти залпом. А потом шла еще одна бутылка виски, немного пива, перерыв на пробежку к ближайшему красному&белому до одиннадцати, а затем еще несколько бутылок чего-то там на двоих, и вот сейчас Паша абсолютно с королевским видом пил голубую лагуну из местной разливайки, в которую они заскочили по пути, на полу рядом с кроватью. Там ковер классный, с длинными синими ворсинками, как в ванных.  — Ю-ю-юр, мне так херово, — ну да, допрыгался по градусам вверх-вниз, теперь получай по заслугам. — Это все ты виноват.  — Я?! — Юра от возмущения чуть не взрывается, опирается на локти, привставая со своей кровати, чтобы лучше видеть голову обвинителя. — А кто мне всю дорогу загонял, что хочет выпить? «Юрочка, самый лучший, давай выпьем сегодня? В честь нашей дружбы, ну давай, пожалуйста!» Это я, что ли, говорил?!  — Ладно, тушье, — Паша отправляет пустой бокал на пол, а сам ложится прямо на ковер. Похуй, он выглядит чистым.  — Туше, долбоеб, — Юра смеется.  — И это тоже. Они лежат несколько минут в тишине. Окно открыто, создавая прохладу, и, как некстати, аккурат под их окнами останавливается местная дискотека в машине с хитами а-ля «я живу в кальянной, здравствуйте».  — Ка-ка-как твое имя, и что ты тут забыла? — Паша, к своему стыду, знает эту песню и начинает подпевать, за что получает подушкой по ебалу от «ценителя».  — Я думал, хуже уже не может быть, а потом я вспомнил, что живу с Пашей Личадеевым, — Музыченко смеется, заглушая возмущенное «Эй!» с пола. Они молчат еще с пол минуты, вынужденные слушать популярное вк и пьяные крики с улицы.  — Пиздец скучно, — Юра переворачивается со спины на живот, смотрит на лежащего Пашу. — Мы молодые и пьяные, должны творить всякие непотребства, а мы сидим в мотеле в Екатеринбурге и скучаем.  — Ты по жизни творишь непотребства, Юрочка, — Паша не смотрит на него, тщательно изучая белый потолок. В машине, тем временем, кто-то, повизгивая, решил поставить эту же песню еще раз. — Ну да вы серьезно? Юрка смеется, смотрит на Личадеева, но чувствует — еще десять минут ничегонеделанья, и он отъедет далеко и надолго.  — Эй, Пашка, — на часах всего лишь одиннадцать тридцать, самое время для чего-то, о чем они пожалеют следующим утром, — правда или действие?  — Ты серьезно? — Паша смеется. — Это же я, вроде как, занимаю должность «девочки-подростка», давай еще в бутылочку поиграем, как школьники после выпускного, хули. «Правда», а то я тебя знаю.  — Ха, а был против! — Юра несколько секунд смотрит в стену, а затем переводит победный взгляд на него, что может значить вообще абсолютно все, кроме чего-то хорошего. Музыченко и так без комплексов, а пьяный Музыченко — это все, финита ля комедия. — Пашенька, а ты целовался с мужиками?  — Ну да, с тобой, — Паша с непониманием смотрит на Юрку. Он реально решил свой вопрос просрать на это?  — Бля-я-я-я, точно! — Музыченко бьет себя по лбу, Пашу разрывает — он заливается хохотом. — Вот я тупо-о-ой! А давай это не считается? Тот поцелуй, вообще, был одной из вещей, над которыми они шутили, но никогда серьезно не обсуждали. Как бывший брак Юры, например — он его упоминал, иногда вставлял в тему шуточки, но чтобы сесть и обсудить всех тараканов в его голове — нет, спасибо, он пас.  — Что не считается, поцелуй или вопрос? — Юра зависает, думая над Пашкиной фразой. Понятно, это слишком сложно для его пьяной головушки. — Ладно, чтобы тебе не было так обидно — да, я целовался с мужиками и до тебя. Чисто по секрету — я с ними еще и трахался. Ох, на утро он точно пожалеет о том, что сейчас выдал. Сто процентов. Безоговорочно.  — Правда что ли? — До Юры, похоже, только сейчас начала более-менее доходить информация, поэтому что такой ахуй на его лице Паша видел впервые. — И, какого оно? Нет, в смысле погоди, ты гей что ли? А раньше этого не мог сказать, ну знаешь, до того, когда я с тобой месяц в одной комнате ночевал?!  — Успокойся, господи, — Паша ржет. Вот уж не думал, что Музыченко реально не догадывался о его предпочтениях, он их, вроде как, даже не скрывал особо. — Я би, девушек люблю больше, с мужиками слишком много мороки. Ну и отвечая на другой вопрос — лично мне нравится, хотя, наверное, это чисто субъективно. Погоди, ты хочешь мне сказать, что ты типа ни разу не? Да не пизди, ты бухаешь каждый раз, как в последний, ни за что не поверю.  — Да не трахался я с мужиками! — Юра так неправдоподобно врет, когда пьян, что Паша смеется с этой картины. — Да хули ты ржешь, я правда никогда! Или погоди, а взаимная дрочка считается?  — Ой, если бы я считал, сколько раз мне дрочили, тогда бы я тебе про женщин вообще не втирал. В моем случае — нет, а в твоем… ну да, наверное, — Паша задумался, как они вообще пришли к этой теме. Слава богу хотя бы музыка в машине поменялась, сейчас там что-то про влюбленную в автора мадам. Вообще мимо кассы, конечно.  — Тогда да, было пару раз, давно еще, с Кикироном, чисто по-пьяни… Погоди, это значит я гей?! — Юра с такой паникой смотрит на Пашу, что тот не выдерживает, и снова взрывается смехом.  — Ты гей, только если при дрочке думал об этом парне, — Личадеев успокаивается и задумчиво смотрит в потолок — а как собственно он сам понял свою ориентацию? А вот хуй сейчас вспомнишь, честно говоря. Как будто всегда знал, на интуитивном уровне, — Давай проведем эксперимент, чисто в научных целях?  — Я тебе дрочить не буду! — Юра выглядит в крайней мере испуганно, а Паша кажется, что это не законно — так много смеяться, он скоро просто лопнет. Пьяный Музыченко для пьяного Личадеева — верх комедии.  — Да причем тут это? — Паша садится. Теперь их лица примерно на одном уровне, с учетом того, что Юра лежит на животе, приподнимаясь на локтях. — Нет, смотри. Я тебя целую, если у тебя встает — поздравляю, ты гей. Ну, би. На жену у тебя по-любому вставал. Все просто. Юра думает несколько секунд, на его лице отражаются буквально все существующие эмоции, и немного несуществующих тоже.  — Звучит убедительно, — Музыченко смотрит ему в глаза, быстро садится на кровати. Теперь он гораздо выше, это неудобно.  — Не, спускайся, — Личадеев отодвигается, освобождая немного места. Юра стекает с кровати на пол. — Ну что, погнали? Вот уж не думал Пашенька еще месяц назад, что будет сидеть на полу в отеле хуй пойми где, и целовать Юру Музыченко под какую-то максимально попсовую песню. Дожили, как говорится. Судьба, конечно, сука. Пашка аккуратно кладет ладонь Юре на заднюю сторону шеи, смотрит с секунду, не решаясь приблизиться.  — Да что ты морозишься-то, а? Мой мозг решит, что ты девка и мы так реально нихуя не узнаем, — возмущается Юра и сам притягивает Личадеева для поцелуя. Снова. Хотя в этот раз даже более осмысленно, несмотря на литры алкоголя в их организме. Паша углубляет поцелуй, на пробу касается языком Юркиных губ — все как обычно, но почему-то сейчас это кажется волнительным — все-таки помогает человеку узнать себя, почти мессия. Музыченко отрывается первым.  — Ну что? — Паша взволнован. Не каждый день, все же, на твои плечи кладется такое важное дело.  — Не понял, — Юра пару секунд думает, смотрит в сторону, потом переводит взгляд обратно на Пашины губы и снова соединяет их со своими в поцелуе. Сейчас он ведет с большей уверенностью, подавляя все попытки Паши перехватить хотя бы кусочек власти. Впутывает в его отросшие волосы пальцы, прижимается всем телом, второй рукой за подбородок придерживает, даже на колени встает, чтобы хотя бы немного возвышаться над Личадеевым. Тот в свою очередь перемещает ладонь на Юркино плечо, спускается немного ниже. Так, это надо прекращать, а то они реально потрахаются. Правило бухого Паши номер один — «не спи с друзьями, это почти всегда хуево заканчивается».  — Так все, стоп, — Паша отстраняется, убирает руку, Юра падает на ковер обратно, теперь их разделяет добрые сорок сантиметров. — Ну что?  — Бля, Паша, походу встал, — Юра прислушивается к себе. — Но, может быть, это из-за того, что вечер? Не помню, чтобы у меня хоть раз на мужика вставал раньше.  — Ну ты же дрочил с тем парнем, не помню, как ты его назвал, — до Паши, кажется, начинает доходить, что все, что они творят — вообще не нормально. До его члена происходящее доходит примерно в эту же секунду, тоже вполне очевидной реакцией, и Личадеев хочет сквозь землю провалиться. — О чем ты тогда думал?  — Ты реально думаешь, я помню?! Это еще до Аньки было, мы только школу закончили, хотелось экспериментов, — Юра заваливается на пол.  — Ну значит это не считается. Вот переспишь хоть раз со своим полом — тогда поговорим, гей ты, или нет, — Паша встает, разминая затекшие ноги.  — А тебе, типа, реально нравится? Когда ты трахаешь кого-то своего пола? С хуем там, все дела? — Юра лежит буквально также, как это делал Паша минут пять назад. Музыка за окном так и не замолкает, курить хочется неимоверно, но как только до Личадеева доходит смысл последней фразы, он давится воздухом.  — Ты сам догадаешься, или мне сказать? — У Паши сигареты закончились сегодня утром, поэтому он берет Юркины со стола, вместе с его же зажигалкой. Остается надеется, что компания снизу не заметит его, курящего, в окне.  — Погоди… то есть это тебя ебут?! — Юра аж вскакивает, Паша снова смеется. Как ребенку рассказывает, откуда берутся дети, так же забавно. — И тебе нравится? Пиздец.  — Да, Юра, мне нравится, — Паша затягивается и смотрит с прищуром. — И вообще, правда или действие, Юрочка?  — Бля, точно! Чувак, прошлая «правда» закончилась тем, что мы чуть не поебались, поэтому давай действие, — Юрка перемещается на кровать. Паша пару секунд думает, что бы сказать, а затем радостно выдает, почти в ладоши хлопает:  — Крикни этим пидорам внизу, чтобы они заткнули свое дерьмо и свалили нахуй отсюда! — Паша уже конкретно забрался слушать что-то там про секс и наркотики, он только что опытным путем доказал, что все эти песенки до добра не доводят. Юра смеется и идет выполнять.  — Не-не-не, погодь, я докурю, — в два затяга. Пашка тушит сигарету об подоконник и кидает вниз. — А вот теперь — ебашь. И Юра действительно кричит, не давая Паше даже спрятаться от злых взглядов толпы. Завтра утром им пиздец.

***

Паше пизда. Огромная и бесповоротная. Он понимает это стоя в ванной, со спущенными до колен штанами и с собственным членом в руках. Да, не очень поэтично, но главное не это — стóит ему закрыть глаза, как в голове моментально возникает образ Юры, старательно отсасывающего ему. Ну, то, что он с фантазией представлял последние минут пять. Каждую прядку волос продумал, даже как откинет их от лица, если понадобится. Личадеев только что подрочил на светлый образ Музыченко. Хорошо так, чуть в голос не застонал, сдержался только тем, что Юра за стенкой, а тут по-любому шумоподавление ни к черту. А Юрочка в голове и не думает прерываться, смотрит прямо в глаза, старательно головку обводит языком, широко лижет. Пашка стонет от обреченности ситуации — он, похоже, реально запал на друга, с которым проводит наедине все время. На лучшего друга, наверное даже.  — Эй чувак, заканчивай дрочить, мы так никогда не выйдем, — а, ну да, они же еще решили сходить прогуляться — погода для конца сентября была просто потрясающая, тепло, солнечно, им даже в августе так не везло. Их занесло в Тюмень — Личадеев этот город помнил с детства, там жила какая-то дальняя мамина сестра, Пашкина тетка. Он ездил к ней пару раз, еще совсем мелким, лет в двенадцать-тринадцать, поэтому ассоциации были самые наиприятнейшие. Ради этого даже разорились и сняли квартирку почти в центре — метров двести до цветного бульвара.  — Иди нахуй, — Юрка смеется за дверью, последний раз кричит поторапливаться и, кажется, уходит. Паша вздыхает, смывает свою же сперму с руки, благо она никуда больше не попала. Он влип просто пиздец как. И что делать с этим — хуй знает, плыть по течению, разве что. Личадеев выходит. Юра, залипавший в телефоне, восклицает «наконец-то!», хлопает его по плечу, мысленно говоря «я знаю, что ты там делал» и сваливает в ванную. Пиздец, пиздец, пиздец! Паша абсолютно не знает, что делать. Они же, блин, даже целовались уже, и не раз! Но подойти к Юрке с фразой «Слушай, давай мы сейчас поцелуемся, а вечером я чисто по-дружески подрочу на это, ок?» как-то не представлялась возможность. Они гуляли по набережной, и Музыченко, зараза, ни слова не сказал про алкоголь — а без него любой подкат выглядел бы странно. И ведь даже несмотря на внезапно обнаруженные чувства, погуляли они отлично. Народу много, теплый день на субботу выпал, грех не погулять. Паша вон в одной водолазке и шляпе не замерз, хотя завалились в квартиру они только в двенадцатом часу. Есть не хотелось совсем — они успели выпить несколько стаканчиков кофе, еще и закусывая их мороженым, и завершили все это действо под девизом «привет, гастрит!» завалившись в мак, резко вспомнив свое студенческое бедное прошлое, наелись там картошки фри и только потом пошли в сторону дома. Их с Юркой кровати, ради разнообразия чуть ли не впервые расположены друг напротив друга. Теперь, когда они лягут, Музыченко не сможет увидеть его лицо. Это, наверное, даже хорошо в сложившейся ситуации.  — Ты сегодня какой-то задумчивый, все нормально? — Они готовятся спать, Пашка как раз завязывает волосы в хвост перед зеркалом, когда обнаруживает Юру в дверном проеме.  — Не, все ок, чувак, — Личадеев, конечно, врет, сложно оставаться нормальным, когда в голове то и дело возникают сцены с участием соседа по квартире, но остается надеяться, что он звучит хоть немного убедительно. — Ностальгирую по детству просто, вспоминаю, как днями зависал в парке, сидя рядом с фонтаном.  — А-а-а, ну ладно, — Юра отступает, и Личадеев незаметно выдыхает — на этот раз пронесло. — Я спать. Спокойной ночи.  — Да, спокойной, — Музыченко уходит, а Паша хочет со всей силы ударить себя. Ведь все эти чувства не причина разрушать их дружбу, и так построенную непонятно на чем. Не факт даже, что когда они вернутся в Петербург, они продолжат общаться — да, сейчас они очень сдружились, стали почти родственными душами, но нужен ли Паша Юре там, где у него десятки и сотни более интересных друзей, где рутина захлестнет с еще большей силой? Личадеев не хотел знать ответа на этот вопрос, но понимал — нахуй он ему не дался. Когда их путешествие закончится, а оно медленно приближалось к завершению (и так пол-России объехали) закончится и их дружба. От этого знания хочется выть, Паша сжимает края раковины до побеления пальцев. Если они переспят сейчас, завтра или в любой другой день в других городах — конец придет еще быстрее, им просто станет неловко находится в одном пространстве, а Юрка станет дерганным и раздражительным (потому что шанс того, что именно он полезет первым — нулевой; это начнет Паша, и сам же испортит все к чертям). Взглянуть на себя в зеркало сложно — ему пиздец больно, но делать нечего, спать в ванной не вариант, в любом случае придеться выходить. Юрочка, кажется, спит, укрывшись одеялом с головой. Холодно, наверное, от окна, он близко лежит, на самом сквозняке. Зато каждый раз возмущается, мол «да не мерзну я, не мерзну», когда Паша пытается заставить его надеть теплый свитер вместо легенькой майки под бомбер. Паша улыбается через силу, ложится под одеяло, оглядывается по сторонам — не видеть Юрку было странно, непривычно, как будто он впервые за последнее время остался совсем один. Сон не идет, хотя Личадеев честно пытается, пролежав полчаса с закрытыми глазами. Зато память услужливо накинула ему очередную влажную сцену с участием Юрки — уже в машине, прямо на заднем сидении, где обычно лежали рюкзаки и какие-то вещи.  — Ну спасибо, блять, — прошептал Паша, мысленно матеря собственный разум — не раньше, не позже. Паша глянул влево — прямо рядом с его кроватью находилось кресло, куда он утром скинул наушники и телефон — ему нужно было отслушать и оценить новый трек знакомого утром. До эпизода с дрочкой. Несколько минут роется в плейлисте — делать все равно нечего, а так хоть музыку послушает, отвлечется чуть-чуть от порнухи, творящейся в голове. В итоге он забивает на поиски хер и включает рандомную песню. Плейлист подкидывает ему chase atlantic, как раз подходит для ночного прослушивания. Он надевает один наушник (на всякий случай, вдруг что, а он и не слышит) и растворяется в песне. Паша прикрывает глаза — их треки всегда действовали странно на него, расслабляли и… возбуждали, что ли? Хотя вот подумал о последнем слове он очень зря, ассоциация моментальная. Перед глазами тут же появляется образ Юрки, идеально вписывающийся в песню. Личадееву делать нечего, накидывает концепт — берет напрокат неоновую лампу у Рудбоя, надевает на Юру какую-то пошловатую цыганскую рубашку с крупными цветами, своими же руками растегивая верхние пуговицы, и кидает его на кровать (хотя в представлении Паши появился огромный такой траходром) в максимально расслабленную позу.  — Вот же черт, — Паша не выдерживает, вид, созданный буквально собственноручно, возбуждает мгновенно. Любые адекватные мысли быстро покидают его голову. Он ведет ладонью по груди, не открывая глаз и прикусывая губу. Паша же не собирается дрочить сейчас, или?.. В голове, тем временем, Юрочка тянет Пашу на себя, целуя жадно, напористо, и, видит бог, Личадеев готов был отсосать ему в ту же секунду. В реальности же Паша все-таки сдается, обхватывает ладонью член, слегка сжимая. Черт, лишь бы не разбудить, господи, он же нихера не объяснит. Телефон с наушниками падает на пол с глухим стуком, но уже плевать, музыка играет в его голове, он лишь скидывает телефон на тумбочку, но мыслями уже точно не здесь. Там Музыченко цепляется за него, расстегивая Пашкину рубашку и спускается с поцелуями на шею. Член ноет от недостатка внимания, Паша делает несколько движений на пробу — вроде, не слышно. Что же он творит?  — Что же я, блять, творю, — повторяет Личадеев в такт своим же мыслям. Одна лишь мысль, что Юра может проснуться и запросто увидеть, накрывает с головой. Теперь понятно, почему подростки ебутся в подъездах или когда мамка за стеной телек смотрит — адреналин вырабатывается с какой-то пиздецовой скоростью, только подталкивая к действиям. Паша обводит головку пальцем, сжимает слегка, и начинает все быстрее двигать рукой, пытаясь не выстанывать Юрочкино имя. Ох, блять, если бы Юра сейчас затеял игру в «правда или действие», Личадеев бы разыгрался, да. На первое же действие попросил разрешить отсосать ему. От одной этой мысли хочется застонать в голос, но нельзя, черт, приходится закрыть ладонь рукой, не дай, сука, бог. Кусает губы, как аниме-девочка из хентая, прогибается в пояснице. Черт, черт, черт, все бы отдал, чтобы рука была Юрочкиной. Оргазм уже близко, как вершина горы, которую уже видно своими глазами. Воздух резко становится обжигающе-холодным, кажется вот-вот, Паша додрачивает широкими нервными движениями.  — Юрочка-а-а, бля-я-ть, — Личадеев уже не уверен, что этого не было слышно, но кончать с именем на губах — это уже бесповоротно. Коленки подрагивают, дыхание сбилось и парочка прядок, выбившихся из хвостика, взмокли. Пиздец, днем же еще дрочил, а ощущения — как будто месяц на воздержании провел. Хотя с учетом того, что этот месяц он действительно находился плечом к плечу с Музыченко — правда не так уже далеко уехала. Салфеток под рукой нет, смазывать на простыню — мерзко, еще и Юрка увидеть может утром. Придется тащиться в ванную, хотя бы руки помыть и помолиться, чтобы одеяло не запачкалось. Дожили, как школьник под одеялом дрочит, кошмар. В ванной слишком яркий свет, поэтому он включает только синеватую подсветку рядом с зеркалом. Не практично, но зато глаза не режет. Включает воду чистой рукой, ловит дежавю и усмехается. Надо бы закругляться с дрочкой на друзей, а то реально до добра это не доведет.  — Что, Пашка, полтора месяца без секса сказываются? — Паша вздрагивает и переводит взгляд на дверь. Только, блять, не это. Нет. Нет. Ну нет же, блять! В проеме снова стоит Юра. Ебаное дежавю преследует его сегодня конкретно так. Он быстро представляет руку под струю.  — Да, пиздец вообще, — попытка перевести все в шутку не канает. Господи, за что ему это все?  — Ты бы, я там не знаю, завтра в бар сгонял хоть, нашел там девчонку какую, — Юра продолжает стоять за его спиной, а Паша не может вдохнуть, настолько грудную клетку сдавило. — Ох, извиняюсь, или парня, в твоем случае. Ты подумай, я же за тебя волнуюсь. Дрочить под одеялом в твоем возрасте и при твоих данных — не ок. Личадеев резко разворачивается, неверяще уставляется на него. Блять, он видел. Юра видел, как Паша дрочил и абсолютно точно слышал, что он стонал его имя. Блять, в какой же он жопе!  — Мы что, опять на стадии «строгая мамка и сын-долбоеб»? Паша, бля, хватит вести себя так, как будто не все в этом мире дрочат, — Юра говорит это так спокойно, но в голове у Личадеева сразу появляется картинка, как Музыченко сам кончает на кровати в очередном мотеле, пока Личадеев свалил покурить. Нет, простите, с него хватит. Пока. Паша не отвечает, почти краской заливается. Ну почему он всегда попадает в такие хуевые ситуации? Какая цыганка его прокляла в детстве? Как снять эту ебаную порчу?  — Да еб твою, — Юра не выдерживает, резко подается вперед и на секунду прижимается к его губам поцелуем. Снова, блять. Снова, сука.  — Тебя только так успокаивать надо? — Недовольный Юра смотрит еще секунду на его лицо, вздыхает и отходит. — Хватит загоняться из-за пустяков и иди спать. Завтра сгоняешь, подцепишь кого-нибудь, я прослежу. И Музыченко разворачивается, бормоча «ну подрочил и подрочил, что бубнить-то», и исчезает за дверью. Паша вздыхает. Это какой-то пиздец.

***

Как оказалось, Юра-то не шутил и реально отправил Пашу в бар искать развлечение на ночь. Проводил, значит, проследил, что Личадеев заказал бокал Маргариты, и ушел. А вместе с ними и единственное привлекающее «развлечение на ночь» во всем здании. Мда, насколько же Паша во френдзоне, что объект его воздыханий, увидев, как он дрочит, не предложил руку помощи, а повел его в бар? Классно вообще живешь, Личадеев, молодец, держи конфетку. Совсем рядом весело повизгивает девчонка в одной обтягивающей маечке, снимая в сторис себя со стаканом Пина Колады. Будь Паша здесь пару месяцев назад (он бы не оказался в Тюмени, но да ладно), он бы, может быть, и обратил внимание на нее, но сейчас в его голове обитал только Юрец. Тьфу бля, как будто вокруг него мир крутиться, ей богу. Личадеев решает допить бокал (о чем вообще думал, когда заказывал Маргариту? Терпеть ее не может, но хотелось выебнуться, перед кем только — не понятно), посидеть еще пару минут для верности и свалить в квартиру. Или, может быть, прогуляться — Юра мог и заподозрить что-то, вернись он рано. В любом случае его планам не суждено было сбыться, потому что совсем рядом, по левую руку, раздается знакомый голос.  — Один Джин тоник. — рядом с ним, каким-то невообразимым образом оказывается Даня Мустаев — его первый и единственный опыт отношений со своим полом. Продержались они, надо сказать, долго — почти два года, разошлись, не дожидаясь годовщины. Честно говоря, обошлось без скандала, даже осадочка не было — остались друзьями. Жизнь их, правда, развела, Паша не видел Даню полгода точно, но сейчас, каким-то магическим образом, они встретились тут.  — Даня? Мустаев, ты, что ли? — Даня вздрагивает, нервно оглядывается, пока не останавливается взглядом на Личадееве.  — Пашка? Охуеть! — Даня приобнимает его, постукивая по плечу. Совпадение, конечно, невозможное — встретиться в одном баре далеко не в самом популярном городе России. Кстати, об этом.  — Ты что тут забыл вообще? — Пашка все-таки отпивает немного из бокала, дожидается, когда Дане тоже замутят коктейль. Джин тоник, кстати, он всегда любил. Забавно, уже лет пять прошло, наверное, а его предпочтения так особо и не поменялись. В алкоголе точно.  — Встречный вопрос, чувак! У меня сюда родители переехали, я вот их навестить приехал. А вот какое у тебя оправдание — представить себе не могу, — они с Даней познакомились давно, Паша заканчивал одиннадцатый класс, а Мустаев гораздо старше (ну, по его меркам тогда) был — лет на пять, вроде, уже в университете доучивался.  — Да это длинная история, но если быстро — путешествую тут с парнем одним, Юра Музыченко, может знаешь? Питерский тоже, с кликклаком зависает, — Пашу тогда пригласили затусить с одной крутой компанией, где он почти ничего не знал. Там и встретил Даню, напился, переспал и, долбоеб, еще и чувства словил. Но, благо, Мустаев мудаком не был, не бросил Пашку, а там как-то все так закрутилось, что по итогу они и стали встречаться.  — Да кто ж Юрца не знает! Хотя лично я с ним не особо общаюсь, но он — лучший друг моего парня, так что пересекаемся иногда, — при упоминании этого самого парня Даня улыбается как дурак, и Паша действительно рад за него — Мустаев был классным чуваком, и заслуживал счастья точно. — Мне Сашка говорил, кстати, что-то об этом, вроде, но это аж летом было. До сих пор катаетесь?  — Как видишь. Что за парень-то? Я его знаю? Колись давай, вижу, что хочется, — со стороны, может быть, выглядит, как будто Личадеев ревнует, но это вообще не так — последние месяцы их отношений вообще походили больше на дружбу, поэтому и остались приятелями.  — Бля, Пашка, вляпался в него бесповоротно, сам аж испугался сначала. Да и ты его знаешь, наверное, Саша Кикир, — Даня аж светится, когда о нем говорит, даже смотреть приятно. Собственная жизненная драма почти мгновенно забывается. Паша пытается вспомнить — где-то он уже слышал это имя, причем совсем недавно. Хотя это и не удивительно, если они с Юркой лучшие друзья, упоминал наверное. Хотя погодите…  — Погоди, а это случайно не тот Кикирон, который Юрке дрочил по-пьяни в шальную молодость? — Паша с недоверием смотрит на Даню. Да ну не может быть.  — Серьезно? — Даня смеется на весь бар. — Я, конечно, такого не знал, но ебать иронично получается — наши с Саней бывшие сошлись! Охуеть просто, расскажешь — не поверит.  — Да ты погоди, мы с Юрой не вместе, — Мустаев, сученок, на больное прям!  — Что, реально? Да ты стебешься, чувак! — Даня отпивает сразу полстакана, и затем продолжает. — Я тебя знаю дохуя, да я только трахал тебя несколько лет! Мы с Музыченко не друзья, конечно, но он — твой тип, и не пизди мне тут! Так что ты либо мне втираешь сейчас хуйню, либо вляпался глубоко и невзаимно.  — Все-то ты, блять, знаешь, — за разговором даже Маргарита перестала казаться такой мерзкой, удивительно просто. — Второе. Это он меня сюда притащил. Спалил вчера, что я дрочил ночью, я тут типа должен найти развлечение на ночь.  — Чего? Тебе уже подрочить нельзя? Что за абьюз вообще? — Даня допивает Джин тоник и просит бармена повторить.  — Да если бы я просто так, он бы и слова не сказал. А мне приспичило ночью, пока он напротив спал, адреналин, блять! — Паша страдальчески бьет по барной стойке. — Еще и по-любому слышал, как я его имя выстанывал, пиздец.  — Ты до сих пор так делаешь? — Мустаев смеется. Ну да, он-то наверное до сих пор помнит, как Личадеев «Данечка» стонал, когда кончал. Что поделать, у каждого свои фетиши. — А вообще, ты лошара, чувак.  — Да я знаю, — Маргарита заканчивается, Пашка отставляет ее в сторону и делает заметочку, никогда больше эту хуйню не трогать.  — Я тебе помочь ничем не могу, даже переспать по старой дружбе — я Саню люблю пиздец, завтра уже обратно уезжаю, — Даня вздыхает, подглядывая на часы на руках. — Вы когда собираетесь-то домой? В Питере затусим, выпьем нормально, как в старые-добрые, с Кикиром познакомлю.  — Да хуй знает, скоро, наверно. Завтра собираемся уезжать, а там зима же скоро, холодно, лед, да и деньги не резиновые, и так половину запасов на картах просрали. Да и у меня заказов — дохуя, каждый день не по одному разу доебывают, когда смогу свести, — Паше даже взгрустнулось — реально ведь поездка к концу подходит.  — А, ну ты давай, шанс не просирай! Трахнись хоть с ним напоследок, все равно ведь скоро домой. Так уж и быть, пригрею на своей груди твое разбитое сердечко, — Даня хлопает по плечу, снова кидает взгляд на часы, отправляет второй выпитый бокал. — Блин, я так-то ненадолго забежал, чисто горло смочить, у меня встреча неподалеку через десять минут, я побежал уже. Ты давай тут, пиздуй к своему Юре, живем один раз, хули!  — Вали уже, — Паша кидает пренебрежительно, но затем смеется и добавляет, — был рад с тобой повидаться.  — Я тоже, чувак! Ладно, бай, — Мустаев оставляет деньги и уходит из бара, кидая последний приободряющий взгляд на Личадеева и сжимая за него кулачки. Мда, вот уже точно внезапная встреча, ничего не скажешь. Воспрявший духом и замотивированный, Пашка быстро расплачивается и идет к выходу из бара. Если уж даже его бывший говорит валить и трахать, то смысла не слушаться нет. В конечном итоге — ну даже если сломает он их странную дружбу (если дружба может включать в себя четыре поцелуя, конечно же) — прикатит к Дане, напьется с горяча, где наша не пропадала? В квартире никого не оказывается. Паша сразу напрягается — Юрка успел намекнуть, что может тоже с кем-нибудь весело провести вечер. Настроение мгновенно падает ниже плинтуса. Мда, похоже это именно то, почему он до сих пор не исполнил план «валить и трахать». Сейчас валить было просто некого. В квартире делать особо было нечего — за окном уже потемнело, убираться не надо (они уже привыкли оставлять вещи в рюкзаке и даже если доставали — позже сразу же убрали на место. Это экономило много времени на сборы). Найдя начатую уже бутылку виски (по-моему, они с Юрой что-то отмечали сразу после приезда в город вечером. Как еще успели в магаз — удивительно), Паша завалился на свою кровать с телефоном — может, хоть посмотрит что-нибудь, Поперечный, вроде, подкаст с кем-то из знакомых выпустил — можно было глянуть. За просмотром Личадеев немного потерялся во времени, а с учетом постепенно поступающего в его организм пива из найденных в рюкзаке запасов — тем более. Так что отвлечь его смогли только дерганные повороты ключа в двери — Юра пришел.  — Юр? Это ты? — Паша выходит в коридор. Юра открывший дверь, замер, слегка покачиваясь.  — Пашенька? Пашенька, ты уже приш’л? — Музыченко закрывает дверь, хлопая ей на всю лестничную клетку. Понятно, он в хлам. Причем конкретно так — язык заплетается.  — Ну да, а ты где был? — Паша не злится — сам ведь такой же, как в зеркало смотрит.  — Пашенька, ты же ушел развле… развлекаться? С девочкой красивой какой-нибудь, или мальчиком, — Юра как-то жалобно смотрит вниз, стягивает кеды с ног, наступая на пятки, — Я думал, тебя до утра не будет.  — На кого я тебя, алкаша, оставлю? — Паша смотрит, как мать на неразумное дитя, плевать что это дитятко старше его на пару лет, и что Личадеев ладони стирает по ночам, наяривая на него.  — Па-а-а-шенька, не уходи никуда больше, никогда, — пьяный Юра — уморительное, конечно, зрелище — виноватый, стоит — глазки в пол, носочки на ногах свел. Даром, что в обычное время только рот открывает — хоть стой, хоть падай, хоть трусы снимай, — Люблю я тебя, Пашка.  — Чего? — Паша смотрит удивленно. Ему показалось, или?..  — Ты ушел, а я как понял, что люблю тебя, так и охуел. Видишь, до сих пор не выхуел, — Музыченко глазехи свои поднимает, смотрит как дворняга побитая, носом шмыгает. Господи, за что Паше это?  — Давай ты проспишься, и мы поговорим, кого ты там любишь, — Личадеев аккуратненько снимает с него бомбер, ведет в комнату, на кровать пихает легонько, но Юре хватает, чтобы шмякнуться.  — Тебя люблю, — и вздыхает горько-горько, даже смешно становиться, ну как ребенок. Паша тянет его футболку наверх, тот подчиняется. Мда, дожили. Личадеев, вроде, успешно доказывал, что не особо претендует на активную роль, а тут вот тебе, держи дитя.  — Давай, сам раздевайся, не маленький, — Паша складывает руки на груди, смотрит с укором.  — Не-е-е-ет, ты меня раздень, — вот, значит, как. Настоящий Музыченко просыпается. — Я же тебе нра-а-авлюсь, не могу не нравится, Пашенька.  — Чсв ты, Юрка, — Паша отворачивается, направляясь в ванную. — Чтобы когда я пришел — уже спал без задних ног, понял? Утром разберемся, кто-кому нравится. И сваливает в уже такую родную ванную, прости господи, от греха подальше. Юра вообще один большой сгусток грехов, ну, похоть — точно его котлище. Паша поднимает глаза на себя в зеркале. Стоп. «Что у трезвого на уме, у пьяного на языке», так? Пиздец. Сам только что почти отшил предмет своих воздыханий. Вот тупо-о-ой. Паша разворачивается, чтобы удариться головой об голубую плитку на стене. Театрально, но зато отлично передает весь спектр его эмоций. Когда Личадеев решает рискнуть и выйти из ванной на разведку, он обнаруживает действительно уснувшего Юрку, завернувшегося в одеяло, косплея рулетик. Ну и пусть спит, алкаш недоделанный. Завтра утром со всем разберутся, а пока Паша сам пойдет спать — день был дикий на события, а он не железный, чтобы все это выдерживать без сна. Поспать ему, ожидаемо, не дали.  — Блин, Паша, — Личадеев еле продирает глаза. Что за нахер? — Пашка, прости меня, пожалуйста. Нихера не понимал, что творю. Над ним чертовым черным пятном с блестящими глазками нависал Юра, снова со своим виноватым голосом. Паша стонет в подушку — когда он так успел нагрешить? Судьба ему так мстит за украденный в пятерочке сырок в двенадцать лет?  — Нет, правда, прости.  — Юра, — Паша собирается с мыслями (скорее, конечно, с силами — глубокая ночь на дворе), садится на кровати — она жалобно кряхтит. В комнате прохладно, пахнет осенней сыростью — дождь будет, наверное. Или был. — Давай так — ты либо сейчас пиздуешь спать и завтра мы делаем вид, что ничего не было, ты просто пришел и лег спать; либо ты сейчас ложишься ко мне, мы спим до утра, а там уже по настроению — может, даже потрахаемся.  — Что? — Музыченко, определенно вообще не включился в ситуацию, хлопает глазами, смотрит на Пашу с непониманием. — Погоди, так ты тоже?.. Я же просто так сказал, из вредности, а ты… нет, постой… Ну что ж, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Паша резко привстает на колени, тянется к Юрке, притягивая к себе, и целует. Быстро, буквально пару влажных мазков губами и тут же отрывается, садится обратно.  — А почему тебе можно, а мне нет? — Паша усмехается — вот и использовал ту самую карточку уно в жизни. Пусть теперь Юрочка почувствует, какого это — быть поцелованным объектом влюбленности. Паша же был им, так? Верно? Юра, подумав секунду, опирается коленом о матрас, приближается к лицу Личадеева и с упоением целует, придерживая за щеку, мгновнно опрокидывая его назад на подушки. Кажется, это второй вариант?

***

 — Пашенька, мне правда нужно тебе сказать, — Юра пытается оторваться, но Пашка свое отдавать не любит — цепляется, снова для поцелуя тянется. Музыченко так и не научился ему отказывать — чертенок, уже затраханный донельзя, а все равно не отпускает. После той ночи, они с Пашкой проснулись в одной кровати, благо они позволяли уместиться двум здоровым мужикам. Впечатления были странные.  — И так, мы должны об этом поговорить? — Юра стоял уже на кухоньке, с огромной (самой большой, которую он только нашел) чашкой кофе из пакетика за семь рублей у кассы. Пашка более скромно попивал черный чай за столом.  — А мы должны? — Паша смотрит, щурится, и как-то все вопросы исчезают из головы мгновенно. Музыченко ему не говорил, но он планировал заехать еще в два города, и завернуть обратно — до Питера еще добраться надо было, а октябрь уже подходил к концу. Выпадет снег — вообще застрянут на Урале, без зимней шины и шмоток. Да и заждались их дома уже — декорации для очередного шоу на кликклаке достраивали, а ему в лс написывают даже больше, чем в первую неделю.  — Не думаю, — Юра откладывает кружку, тормошит Пашкины волосы, получая в ответ возмущений «эй!», приподнимает его подбородок и целует — с недавних пор это его любимое занятие. На одном уровне с игрой на скрипке, но Личадеев, надеюсь, ревновать к инструменту не будет. Юра же не ревнует его к аккордеону — а у них там секс похлеще будет. Так и получилось, что поездку они заканчивали как пара. Особо, на самом деле, это ничего не изменилось — то же общение, тот же «долбоеб» в ответ на какой-то тупой каламбур (угадайте, называется, от кого кому), разве что сейчас Юра в любой момент может потянуться к Пашке и тот ответит. А, ну и проверить заднее сиденье на пригодность к сексу — тоже приятный такой бонус их нового положения. Еще и Личадеев перестал обижаться на Паш-Милаш — жизнь кажется сказкой. Правда, уже направляясь в Питер, Паша стал даже тише обычного. Лежал под одеялом, смотрел в окно, включал грустные песни — и все это одновременно, Музыченко сразу напрягся.  — Что грустишь? — на фоне играет какая-то песня Пирокинезиса, вроде. Пашка продолжает смотреть на пейзажи лесов, как будто за почти три месяца не насмотрелся.  — Люблю тебя, Юрочка, — от неожиданности этот самый Юрочка аж чуть посреди дороги не остановился, — прикинь?  — Да я вроде и так это знаю, — Паша хотя бы смеется, и то ладно. Но Музыченко его конкретно так терял, поэтому на ближайшей заправке выпрыгивает из машины, подгоняемый «долбоеб, куда в одной рубашке в плюс два?». Ничего, это того стоит. Паша сидит в тишине с минуту, а потом дверь машины открывается, и в него летит сине-зеленое нечто.  — Держи, а то смотреть тошно, — окей, это кислые мармеладные червячки, за которые Паша натурально так мог отсосать. Без преувеличения, они — еда богов, а за амброзию можно и жопу подставить. И ведь запомнил, дурак, что именно их Личадеев любит. Ладно, теперь не дурак. На ближайшие полчаса.  — Спасибо, — скромно отзывается со своего сидения Пашка, все так же не смотря на Юру. То, что они встречались, до сих пор не укладывалось в голове. Что будет в Питере — да плевать. Доживем — там и увидим. А в Петербурге Паша непонятным образом почти сразу перебрался к Юре — жить вдвоем уже было настолько привычно, что собственная квартира угнетала тишиной и одиночеством. Личадееву, как оказалось, в жизни не нужны и большинство вещей, которыми была наполнена его квартира, поэтому спонтанный переезд был похож на очередную поездку в другой город (только теперь с аккордеоном). Эта поездка вообще довольно сильно изменила их обоих — и поняли они это только тут, в почти родном городе, наконец-то встретившись со всеми своими друзьями и по чуть-чуть вьезжая в обычную рутину.  — Пашка, слушай, мне Ильич написал, там у кого-то днюха намечается сегодня вечером, все наши будут, пойдешь? А то мне одному скучно, да и нужно же тебя в люди вывести, в конце-то концов, — Юрка все-таки успевает проговорить это между поцелуями. Ага, конечно, «одному скучно», по-любому он там сразу найдет миллион братанов, с которыми будет пить весь вечер и ищи его Паша потом по всему Питеру. Но он, конечно же, идет (после такого охуенного отсоса грех не пойти), Юра, ожидаемо, улетает к знакомым в ту же минуту, как они появились, но Пашка готов к этому и уже заприметил, где можно достать виски-колу, а значит жизнь уже налаживается.  — Пашка! — Его окликают откуда-то справа, Личадеев оглядываться, когда на него уже налетает слегка пьяный Мустаев с объятиями. — Ну что, приехал? Рассказывай, переспал таки с Юрцом своим?  — И тебе здравствуй, дорогой, — Пашка смеется — встретились таки в Питере. — Как видишь, я не лечу свое «разбитое сердечко» у тебя в квартире, так что все ок. Юрочка, вон, уже собирается перебрать, так что мне, похоже, самое время думать, как в конце вечера его дотаскивать до такси.  — Так вы вместе все-таки? — Дождавшись смущенного кивка, Даня расцветает улыбкой во все тридцать два, отпивает из стакана (джин тоник, по-любому). — Блин, чувак, рад за тебя — пиздец! Внезапно, его телефон в кармане звенит типично айфоновским рингтоном, Мустаев извиняется и отвечает, слушает несколько секунд, кидает быстрое «ок, я иду» и сбрасывает.  — Ты прости, там Саня приехал, встретить его хочу. Пересечемся тогда позже, если получится, — по-дружески крепко постучав по плечу, Даня уходит. Не успевает Личадеев полноценно расслабиться на диване с алкоголем в руках (лед уже успел растаять, чтоб его, только алкоголь разбавил), как вдалеке замечает Юрку с Ильичом. Лучше не выпускать его из виду, для своего же спокойствия, а то потом увидит еще что-нибудь интересное во влоге, дохера блогеров вокруг, все-таки. На фоне начинает играть какая-то популярная песня the weeknd, с неоном и прохладой от кондиционера в углу — атмосферно, эстетично даже.  — Ты же Паша? Личадеев? — С другой стороны дивана раздается приятный женский голос, Паша припоминает, что туда, вроде, присела незнакомая ему девушка. — Видела как ты играл на аккордеоне в инстаграме Юры. Это было круто.  — Ага, спасибо, — Паша утыкается в стакан с виски, не отрывает взгляда от Юрки, старается не смотреть на незнакомку рядом. Скромность так никуда и не исчезла, чтоб ее.  — Я Аня, кстати. Никитина, — знакомое имя, но Личадеев не может вспомнить — Музыченко много болтает, все запоминать — нереально. — Ты здесь с Юрой?  — Да, вроде того, — Музыченко где-то громко и надрывно пьяно смеется, так что вопрос вместе ли они пришли — довольно актуальный. Пашка не обижается — этого и стоило ожидать, он не видел всех несколько месяцев, Юре жизненно необходимо восполнить пробелы. Девушка легко встает и останавливается прямо перед Личадеевым, слегка наклоняется, лицо к лицу, заставляет его посмотреть прямо на нее. Она красивая, с длинными черными волосами с аккуратными волнами, красной помадой и небольшими стрелками на глазах. Не Пашин тип, но, объективно, эта Аня обладала особым притяжением.  — Удачи тебе с Юрцом, — Никитина смотрит на него со смешком, заправляет прядь своих волос за ухо, улыбается кокетливо, — чисто между нами — не пускай его на Думскую. Но если что — я тебе ничего не говорила. И подмигивает.  — Анечка! — Внезапно к ним подлетает рыжий ураган, чмокает Пашину новую знакомую в щеку и смотрит на него. — Зачем ты смущаешь Юркиного парня? Пошли уже, я хочу секс на пляже. Ну, в смысле, коктейль, ноябрь на дворе, все-таки. Может на море слетаем, кстати? Рыжая смеется, утягивая Аню в сторону, затем они скрываются в толпе. «Юркин парень» чувствуется так мягко и тепло, на душе как мед разливается. Или это алкоголь — кто его знает?  — Ты познакомился с моей бывшей женой? Мне уже стоит бояться? — Юрка пьяный, смеется громко, заливисто, падает на диван прямо рядом с Пашкой, жмется к нему всем телом.  — Это была твоя бывшая?! — Личадеев еле удерживается, чтобы не ударить себя по лбу. Мда, после такой богини Паша удивлен, как он вообще понравился Юре.  — Ну да, Анечка. С другой Анькой, вроде, — Музыченко и так довольно тактильный, а алкоголь вообще возводит это в абсолют — Юрочка тянется к нему, утыкается лбом в плечо, еще чуть-чуть — и потянется за поцелуем, прямо крича людям заснять их в сторис.  — Ты хочешь сказать, что я только что позорно молчал в разговоре с твоей бывшей женой, которая выглядит как русская Белла Хадид? Охуеть я лох, — Личадеев переосмысляет всю свою жизнь в эту секунду, Юрка смеется, алкоголь заканчивается.  — Фу, мне она никогда не нравились. Хадид, всмысле, — на фоне играет второй трек the weeknd за вечер. Вот так ирония получается. — Да и ты лучше. В помещении становится жарче, но прохладный воздух кондиционера спасает — гуляет под рубашкой, треплет волосы. Хочется отправить Музыченко за алкоголем, но тот так удобно устроился на его плече, залипая в инсте, что сгонять его с насижанного места пропадает всякое желание.  — Забавно, что мы познакомились именно в клубе, и сейчас сидим тут уже как пара, — Юра уже начинается пьяно что-то бормотать, кажется, ему точно хватит, и стакан светлого пива, стоящего на подлокотнике, самое время ликвидировать. — Кстати, а давай зимой снимем дом в Сибири? Огромный, пиздец, чтобы прям посреди леса. Бля, звучит охуенно! Можно Ань позвать, они готовят заебись. И у Кикирона вроде кто-то там появился, их тоже можно. Но только если нормальным окажется — нужно познакомиться. Вот это мы траходром устроим! Траходом даже! Юра смеется, Паша уже теряет нить разговора, но от его пьяного бреда, который он втирает на серьезных щах, так забавно, что Личадеев улыбается как дурак.  — Кстати, а поехали на Думскую? Ну начинается.

***

 — Кажется, тебе уже хватит, Пашенька, — Юра стоит за спиной Личадеева, вливающего в себя очередной стакан виски-кола.  — Иди нахуй! — Паша разворачивается на крутящемся барном стуле, громко ойкая. — Ой бля, ты же Музыченко? Ебать все крутится вокруг. Я в космосе?  — Тебе точно хватит, братан, — Юра осматривает его с головы до ног. Странная встреча, ничего не скажешь. — Ты чего так надрался-то, Личадеев? Даже для меня это ту мач.  — Ты пытаешься меня на что-то раскрутить, совесть? — Паша отвечает невпопад, прокручиваясь на стуле и разваливаясь на барной стойке, — Бля-я-я-я, вот это я зря сделал. Музыченко смеется, садится рядом. На фоне включается какая-то из песен arctic monkeys.  — Чува-а-а-ак, я так заебался, ты бы знал, — о, Юра знает. Лучше, чем Паша может себе представить. — Просто пиздец. Каждый день как один, и эта рутина меня просто душит, я либо сойду с ума к концу лета, либо окончательно сопьюсь, скурюсь и сземфирюсь. В любой последовательности. Музыченко смотрит перед собой несколько секунд, напряженно размышляя — он ведь тоже выпил, мысли медленные, хаотичные. Он думает с полминуты, а затем поднимает глаза на Личадеева:  — Слушай, есть у меня одна идея…

…как ты относишься к роуд трипам?