***
— Больно, Чуя, — было первым, что слышит Накахара, выплывая из кровавой яростной тьмы, звеневшей в его голове каждый раз, когда рыжеволосый исполнитель ослабляет поводок своей способности. Арахабаки, беснующийся внутри, с ревом выплескивался на поверхность, рождая безумную ярость, жажду разрушения и убийства. Множа и множа их руками Чуи. Рыжеволосый мужчина смаргивает, удивленно рассматривая бледное лицо Осаму, стоящего перед ним. Мягкий свет способности Дазая опадает вокруг них, гася алый кровавый гул Смутной печали. Ладонь бывшего напарника невесомо касается щеки Накахары, загоняя Арахабаки обратно под светлую кожу мафиози. Дазай ухмыляется ему, подрагивающей острой улыбкой. — Знаешь, Чуя, я всегда подозревал, что это ты меня прикончишь. — Ч-что- — Только вот, я не люблю боль, а это очень больно, — Накахара испуганно распахивает глаза, опуская взгляд туда, где его кисть… …там, внизу. Это его рука, обтянутая черной тканью рубашки, по предплечье входит Дазаю аккурат под ребра. Кровь только начинает просачиваться, окрашивая одежду. Чуя кончиками пальцев ощущает, как заполошенно, панически бьется сердце Дазая. Он буквально держит его в своей ладони. Видно, Арахабаки пробился сквозь плоть, пытаясь его достать. «Нет, » — думает Накахара, чувствуя, как омерзительный лед ужаса проникает в его позвоночник. — «Этого не происходит.» «Нет.» «Нет.» «Пожалуйста…» Если Накахара сейчас вытащит руку, Дазай умрет. Если не вытащит — тоже. Никакого выхода. Из-за Чуи. По его вине. Чуя ругается сквозь сжатые зубы. Прохладные пальцы Дазая снова невесомо скользят по щеке и Чуя вскидывает на него взгляд. Осаму тянет бескровные губы в улыбке, почти вовсе не показывая боли. Только слегка дрожит, да сердце частит на пальцах. — Ну же, Чуя, что с лицом? Разве ты не хотел, чтобы я «подох в канаве», а? Дазай, болезненно усмехаясь, медленно наклоняется к рыжеволосому и прижимается лихорадочно горячим лбом к его, щекотя кожу пушистой челкой. Чуя пытается сглотнуть ледяной комок, мешающий говорить. Даже сейчас этот ублюдок не затыкается. «Если Бог есть, » — думает Чуя, не сводя глаз с лица Осаму. — «Если он есть, пожалуйста, пусть спасет его.» Картинка перед глазами дрожит и расплывается. Чуя смаргивает и снова смотрит. «Пусть спасет его.» — Да уж, — слова не идут, их приходится выталкивать из себя, сквозь застрявшее в горле паническое, больное «прости меня». Будто оно что-то исправит. Оно никогда не помогало, не работало. И уж сейчас… точно бы ничего не исправило. Но Чуе все равно. В этот момент Дазай как-то сдавленно всхлипывает, покачнувшись, и Чуе приходится подхватить его, медленно опускаясь вместе с ним на землю. Несмотря на аккуратность Накахары, рука, пронизывающая грудную клетку Дазая, не остается неподвижной и Осаму охает, зажмурившись на мгновение. — Блядь, — надтреснуто шепчет Чуя, смаргивая. Глаза жжет. Дазай тихо хмыкает, приподнимая брови. Не то, чтобы он что-то видел теперь, в подступающей темноте, но этот голос у Чуи был всегда, когда тот собирался расплакаться. — Что это… с тобой? Неужто, станешь по мне рыдать… как маленькая девочка, малыш Чу?.. — тихо выдыхает Дазай, старательно артикулируя немеющими губами. Как ни странно, боль, едва не заставившая его заорать в голос, куда-то исчезла. Сейчас ему было разве что холодно и немного неудобно лежать на разъебанном Накахарой асфальте. От его беснующегося напарника всегда оставались такие забавные кратеры. Осаму наугад тянет руку. Ему внезапно хочется еще раз почувствовать теплый, частящий пульс под сливочно-белой кожей Чуи. Еще один раз. Только бы дотянуться. — В конце концов… ты ведь… так и не вырос… Дазай с усилием вдыхает, наполняя легкие воздухом, запахом крови, острого одеколона Чуи, запахом близкого моря и большого города. Улыбается. Чуя ловит расслабленные пальцы Дазая у самого своего лица, бережно сжимая. Сердце Осаму дрожит в его ладони. Раз, другой… Чуя стискивает в пальцах запястье бывшего напарника и ждет. Минуту, потом две. Потом пять. Не бьется. Не бьется. Чуя горбится, крепче сжимая холодную кисть руки, прижимая к себе, будто надеясь, что просто не уловил. Будто бы не сидит в луже уже начавшей сворачиваться крови. Будто бы он не убил Дазая Осаму, человека, любившего его, спасавшего и прикрывавшего спину многие годы, чтобы потом предать. Алого вокруг них двоих было так много, но тьма Двойного Черного всегда сияла ярче, чем это. Чуя не замечает, как трескается земля. Он не замечает, как гудит воздух, как поднимаются в вверх огромные глыбы, вырванной с корнем земли, как сминает машины, как грохочет, разрушаясь, город вокруг него. Все, что видит Чуя Накахара — пустое лицо с острой, будто нарисованной улыбкой, черные пушистые волосы. Все, что он видит перед тем, как Порча снова сминает его оцепеневшее сознание — это тело Дазая Осаму.***
Чуя кричит.***