Птичка

Рана Эльта все никак не заживает. Он уже неделю безвылазно лежит в своей спальне, изнемогая от бездействия. Не знаю, что же такого случилось. Финн ведь просто нанес удар мечом. Даже самый сильный и умелый замах не был бы в состоянии приковать человека к постели на такое долгое время. Технику бывшего напарника я помнила — уж чем-чем, а силой он не славился, скорее напором. Но не настолько же, чтобы заставить противника не подниматься на ноги! Я глубоко вздыхаю и скрещиваю руки на груди. Чувство вины до сих пор не отпускает. Беспомощность терзает меня больше всего — дважды на Эльта нападали и дважды я оказалась попросту бесполезной, ничем не смогла помешать. В первый раз все обошлось, но теперь… Теперь из-за моей некомпетентности господин ранен и не в состоянии работать, поддерживать мир. Ульрик говорил, сейчас творится хаос, и я уверена, что Валентин смог бы со всем справиться, как и всегда. Но, не имея возможности выйти наружу и приняться за дела, он лишь передает приказы, которые никто ни во что не ставит. Мне нужно извиниться перед Эльткридом. Я предала его доверие, не смогла выполнить собственные обязанности. Не вышло из меня хорошего защитника. Вряд ли я смогу что-то сделать сейчас, после всего произошедшего, но по крайней мере попытаюсь помочь ему. Наверняка такому общительному человеку тяжело постоянно находиться в одиночестве. Да и… Я отбрасываю последующие мысли за ненадобностью и легко стучу костяшками пальцев в дверь. Эльт отвечает моментально, разрешает войти, и я подчиняюсь, тихо проходя в комнату. Да, я тут бывала несколько раз и восхититься убранством уже успела, но от этой обстановки до сих пор перехватывает дыхание. Роскошь, так изящно вплетенная в стиль Верхнего мира, неизменно напоминает мне о доме, в который я больше никогда не смогу вернуться. Вспоминаются сразу вечера с родителями, патрули с Финном, смех с коллегами… Я мысленно запрещаю себе думать об этом.  — Как себя чувствуешь? — я сажусь на кушетку неподалеку от кровати и, чуть склонив голову, смотрю на Эльта. Выглядит он, конечно, не слишком хорошо. Рана все же влияет и на прочие участки тела, и на моральное состояние. Наверное, второе страдает сильнее. Валентин достаточно молод, чтобы быстро восстановиться, но сейчас у него связаны руки.  — Кирс! — с легкой смесью удивления и радости в глазах он поворачивается ко мне лицом, словно только что осознал мое появление, — Неплохо, но оставляет желать лучшего, — он криво улыбается и ложится на бок, перекладывая руки с груди под голову.  — Можно взглянуть на рану? — я потираю глаза, избавляясь от остатков сонливости, и, не дожидаясь ответа, пересаживаюсь на край кровати. Эльткрид хочет вновь пошутить, я вижу это по его лицу, но сдерживается и, расстегнув легкую рубашку, переворачивается на спину.  — Жуть, да ведь? — приглушенно комментирует уткнувшийся в подушку Эльт, и я невольно киваю, не осознавая, что он меня не видит. Спина и впрямь выглядит ужасно: полностью красные бинты, просачивающаяся сквозь них кровь… Отчаянно хочется отвернуться, но я беру себя в руки и осторожно, стараясь лишний раз не прикасаться, меняю повязки. Глаза прикованы к ране.  — Эльт, это яд. Он резко дергается, удивленный моим предположением, но я мягко кладу ладонь ему на плечо, и он успокаивается, лишь оборачивая голову.  — Мерзость. Надо искать лекарство, — непривычно серьезным тоном говорит Элькрид, и я согласно хмыкаю, завершая работу маленьким бантом, — Я попрошу своих людей.  — Не стоит, правда, — я качаю головой и возвращаюсь на кушетку, стараясь не заглядываться на обнаженный торс Эльта. Он накидывает рубашку и вновь переворачивается на спину, — Я сама разберусь.  — Нет уж, мой рыцарь, — строго заявляет он и слегка треплет меня по макушке, как ребенка, — Это опасно. Киваю головой. Я уже все решила.

***

На столе — лишь чаша с водой. Жидкость подрагивает, запертая в деревянных стенках. Я гипнотизирую ее взглядом и никак не могу перебороть себя. Я не верю Финну. Как бы мне ни хотелось, как бы отчаянно я не желала просто перестать волноваться и позволить себе стать наивной, я не могу. Не сейчас, когда столько на кону. От меня зависит жизнь Эльта, возможно, и моя собственная. Я видела, что творит Финн. Как безжалостно сражался и в то же время признавался в любви. Он неадекватен, он совершенно потерял себя. Он словно сломался. И он уже не тот, кого я знала и кого считала близким другом. Финн говорит о чем-то с прежней своей улыбкой, что-то перебирает в углу — в том самом углу, где стояла кровать Мерло — и весь прямо лучится своим счастьем. Мне больно, по-настоящему больно и страшно. Я совершила огромную ошибку. Только сейчас осознала, насколько он опасен. Мы наедине, и Финн может вытворить что угодно. Но… Приоритет — противоядие. Я телохранитель. Моя главная цель — защитить нанимателя, пусть и ценой жизни. Если я смогу как-то выманить лекарство из Финна и убедиться, что оно дойдет до Эльткрида, все будет отлично. И даже если со мной что-то случится, я переживу. Я смогу сделать хоть что-то полезное. Я в последний раз бросаю косой взгляд в чашу и, собираясь с духом, опустошаю ее. Финн ожидаемо расплывается в еще большей улыбке, и я чувствую, как подступает сонливость. Все, на что хватает времени — начало молитвы Юне… и мир погружается во тьму.

***

Я просыпаюсь в до боли знакомой комнате. Дорогие ткани под потолком, отблеск солнца в зеркале слева. Мягкая постель и ощущение безмятежности. Я дома. Я у Эльта. Рывком пытаюсь подняться — уже давно утро, пора вставать — и усаживаюсь на край кровати. Приходится не двигаться какое-то время: пронзает резкая головная боль. Никак не могу выловить ни единой мысли. Что же вечером такого произошло, что мне память отшибло? Дверь без стука распахивается, и я вижу Эльта. Бодрый, веселый, он приближается своим обычным элегантным шагом и слегка приподнимает за подбородок. Я послушно смотрю ему в глаза, и он отвечает легким смешком.  — Вижу, ты чувствуешь себя не очень, моя нарушительница? — Эльткрид щелкает меня по носу и садится рядом, чуть заметно вздрагивая.  — А что вообще случилось? — задаю я самый насущный вопрос, что тревожит больше всего.  — Не помнишь, как блистательно была провернута вчерашняя операция? — он цокает с притворным недовольством, но все же объясняет, — Ты помчалась на встречу с Финном и чуть было там и не осталась. Благо, Ульрик шел следом и со всем разобрался.  — Это как? — я недоуменно моргаю пару раз, пытаясь переварить всю полученную информацию.  — Вырубил Финна сзади и, чертыхаясь через слово, притащил тебя обратно. И противоядие забрал, — отвечает он на мой безмолвный вопрос и в доказательство хлопает себя по спине тыльной стороной ладони. Я сразу же расслабляюсь. Да, Финн что-то подмешал в воду, снотворное, видимо, потому у меня так мутно в голове… Что же он со мной сделать хотел?! Я поднимаюсь на ноги и от резко накатившей усталости едва ли не падаю на вовремя вставшего Эльта.  — Ну же, знаю, что ты соскучилась, — он поддерживает меня и мягко целует в лоб, — но у нас полно времени. Я прячу лицо в его груди и слегка улыбаюсь. Все хорошо.

***

Все хорошо, все хорошо, все хорошо, все хорошо. Я бормочу это про себя, как нераскрытую молитву, как крик о помощи на последнем издыхании, который останется никем не услышанным. На руках гремят цепи, шея горит чужими настойчивыми поцелуями, от которых разрывается сердце. На губах стоит приторно-сладкий вкус лекарства вперемешку с моей болью. Финн водит своими холодными пальцами по моему горлу, щекам, губам. Спрашивает, переходя с шепота на крик, до боли кусает кожу, словно желает навсегда оставить свой след на мне. И продолжает говорить, говорить то, от чего я еще больше погружаюсь в собственное отчаяние. Он снова заставляет меня чувствовать себя виноватой, снова признается в любви, снова грубо целует…  — Я — твоя цель, твое прошлое, твое будущее, твоя жизнь, — он прикусывает мочку уха и жадно цепляется за подбородок, желая, чтобы я взглянула на него. Я опускаю веки и вновь предаюсь бессмысленным мечтаниям: вот Ульрик врывается в подвал и бросает мне меч, вот Эльт стреляет Финну в руку или ногу, чтобы отпугнуть, и мы все выбираемся отсюда, и никто не умирает.  — Кирс… — с придыханием шепчет Финн, и я смотрю в его холодные глаза с отблеском боли. Я вернулась домой.