Ты весь вечер сидишь за рабочим столом, и тебя уже тошнит от этого ярко красного очимидзу. Ты одновременно хочешь всё выкинуть, сжечь, вылить и убить имеющихся расетсу… а потом умереть самому. И хочешь сделать это достойно, красиво, и в голову приходит только сеппуку. И сделать это так, чтобы в последний раз похвалили за великолепие. Ведь ты можешь быть великолепным, ну хоть у кого-то в глазах… хоть раз в жизни должен. Ох, как же сегодня хотелось быть великолепным, но Ито-сан… он показал тебе, кто ты в отряде. А когда за тебя вступились — тебе показалось это смешным, и ты лишь остановил Хиджикату-куна. Ты знаешь, что он тобой восхищается, что считает старшим братом… и это льстит в какой-то степени.
«Тебя жалеет даже Юкимура-кун! До чего ты докатился, Саннан Кейске?» — ехидно замечает твое подсознание. Или это ты сам?
В итоге ты психуешь, убираешь все лишние вещи со стола и достаёшь из выдвижного ящичка чернила, кисть и тетрадь. Разводишь чернила медленно, потому что не желаешь торопиться. Окунаешь кончик кисти и замираешь над чистым листом. Нужно написать своё предсмертное стихотворение, как принято. И мешкаешь ты недолго, почти сразу начиная выводить своим каллиграфическим почерком ровные кандзи*. И получается в итоге неплохо, тебе нравится, и ты тихо зачитываешь строчки вслух:
С гордостью жертву кладу на небесный алтарь.
Путь мой на тысячу ри* простирается вдаль.
Верность и преданность в этом сокрыта клинке —
В дар его ныне прими от меня, государь!
Но потом ты раздраженно сводишь брови к переносице, фыркаешь и вырываешь лист из тетради, сжигая его в свече, что стоит рядом с твоим столом. В тебе разжигается гнев, и ты хочешь ударить кулаком по столу. Но ничего не получается, потому что ты пытаешься сжать в кулак левую руку. На смену гневу приходит отвращение. К самому себе. Год прошел, целый год, а ты так и не смог восстановиться. Тебе иногда кажется, что вина всему — твоё нетерпение в первые месяцы. И ты снова вспоминаешь, как тебя застала Юкимура-кун когда ты мылся после неудачной тренировки*. Тогда она испугалась по началу, потому что думала, что ты — это расетсу (это было видно по её лицу, и это было очевидно… но ты ей этого не сказал). А потом, даже не краснея, минут десять говорила с тобой, хоть ты был наполовину раздет… и замечал, что она разглядывает тебя. Когда она тебя разозлила, ты в итоге сказал ей, что она достаточно смелая. Тебя злило, и злит! Что эта девчонка относится к тебе так, будто ты больной, пациент, которых она видела целое множество в своём детстве…
«А ты он и есть» — снова ехидно замечает твоё сознание. Или это всё-таки ты?
И ты понимаешь, что злиться на кого-то, кроме себя — это глупо. Ты и только ты виноват в своих бедах. В том, что имея Мэнкё Кайдэн*, незаурядный ум, тактические и дипломатические навыки, ты — так ничего и не добился в жизни. А Шинсенгуми не твоя заслуга, а Кондо-сана, Хиджикаты-куна… но не твоя. Ты ничего для отряда сделать не смог. Ты виноват в том, что вице-командир только на бумаге, а не действиях, словах. С тобой просто никто не считается.
— Лучше я стану расетсу… — в итоге ты решаешь именно так. Ты решаешь, что тебе ещё не хочется умирать.
И для меня не будет больше света, не будет больше неба и земли…
***
В итоге Юкимура-кун пристает к тебе как банный лист. Носит тебе еду, вечно с тобой разговаривает, и снова пытается помочь… даже как-то раз ты идешь с ней на фестиваль* (и как только это допустили командиры?). Тогда на фестивале, ты впервые видишь её одетой в женскую юката*. Она нежно-розовая, расшитая цветами, с правильно завязанным оби*. И волосы у неё собраны в красивую и аккуратную прическу. Тогда ты видишь именно молодую девушку, а не девчонку-служку в мужской одежде. И признаешь себе, что она милая и… красивая.
Но ты неотесанный чурбан, думаешь ты сейчас, что тогда не понял своих настоящих чувств. Тоже мне, умудренный годами и опытом мужчина.
***
Юкимура-кун больше тебя не раздражает, а вызывает уже трепетное чувство. Ты понимаешь, что безоговорочно ей доверяешь, как не доверял никому, никогда. Что когда она теперь несёт какой-то вздор, ты лишь только улыбнешься ей, а её беспокойство не вызывает больше злобы или отторжения. Она всё больше кажется тебе милой, тебе всё больше хочется её не отпускать, тебе всё больше хочется ей обладать… но в итоге она тебя обходит.
То была твоя не первая жажда, но первая, что видит Юкимура-кун. Она начинает суетиться, нервничать… но потом соображает, что надо делать. Режет себе запястье и предлагает тебе свою кровь. Ты удивлен, но думать нечего, в последнее время жажды стали совсем невыносимы. И ты пьешь, упиваешься этой прекрасной кровью… тебя отпускает быстро, а рана на её руке настолько же быстро заживает. Ты понимаешь, что она тебя обошла. Что теперь она завладела тобой, хотя, конечно, об этом не подозревает.
Теперь твои мысли, в большой степени, заняты только ей. Она теперь в твоей голове, в твоём теле.
***
Всё Шинсенгуми переодевается в западную одежду. И ты тоже. И Юкимура-кун делает тебе комплимент, ты даже чуть смущаешься от этого, потому что это приятно. А потом ты снова злишься: отряду расетсу запретили сражаться. Вот так просто, Хиджиката-кун отдал приказ. Ты выходишь из комнаты, где были все командиры и за тобой выходит Юкимура-кун. Она тебе что-то говорит, всё как всегда, ты ей отвечаешь и в итоге уходишь. В тот день вы не видитесь до вечера, а потом… ты узнаешь правду о расетсу. И кажется, потерял всё доверие Хиджикаты-куна и Тодо-куна. И видя в её глазах страх, непонимания и… разочарования — ты полностью теряешься.
Проходит немного времени для того, чтобы тебе понять, что всё, что сказал тот демон — было правдой. И ты соглашаешься сотрудничать с Кодо-саном, потому что не видишь смысла оставаться в Шинсенгуми. Ты приходишь попрощаться только с Юкимурой-кун. Ночью. Когда она уже спит. Ты говоришь ей всю правду, всё, что чувствуешь, потому что знаешь: она не услышит, не вспомнит… не узнает. И на прощание легко целуешь её. Уходишь ты, в итоге, не оглядываясь.
И для меня не будет больше света, не будет больше неба и земли…
