Ликорис

У Изуми красивые, по-учиховски темные глаза с густыми длинными ресницами и весёлыми чертятами. Только взгляд у неё не учиховский — слишком добрый, слишком мягкий, слишком понимающий. И на губах у неё тоже всегда тёплая и совсем лёгкая улыбка. Она никогда не обижается на чужую грубость, легко забывает ссоры и обиды и, кажется, видит людей насквозь. Даже сейчас. Изуми улыбается так понимающе, так всепрощающе, что у Итачи дыхание обрывается и в горле появляется тяжёлый комок, мешающий сделать новый вдох. Он отводит глаза, смотрит на тёмную воду в пруду и впервые в жизни так сильно о чем-то жалеет. О том, что Изуми — Учиха. О том, что у него, как и у неё, нет выбора. — Я понимаю, Итачи, — шепчет она на грани слышимости. И по её чуть дрожащему голосу Итачи осознает — она действительно понимает все это. — Я всё понимаю. Правда, Итачи. Просто сделай это, — она чуть сжимает его руку ледяными пальцами и так доверчиво вкладывает в неё кунай. От этого жеста обычно спокойный Итачи вздрагивает как от удара, стискивает зубы, сжимает побелевшие губы в тонкую линию, чтобы не нарычать на неё за это её… понимание. Доверие. П р о щ е н и е. Она должна ругаться, обвинять во всех грехах, кидаться на него и пытаться убить, а не давать ему в руки оружие и смиренно склонять голову в ожидании его удара. И от этого действительно больно — у него в груди сердце разрывается на мелкие рванные клочки. Изуми слишком сильно верит ему, в него… она, кажется, вообще не думает о том, что Итачи не всесилен и способен ошибаться. Слишком большое доверие. Итачи сглатывает тяжёлый комок и упрямо не смотрит на неё, по-детски мечтая оттянуть это как можно дальше. Изуми не заслуживала такого. Она, по правде говоря, и Учиха больше по фамилии и шарингану, а не по поведению и воспитанию, что каждый раз вводит его в ступор. Если бы она только не была Учихой и по фамилии… А через мгновение Изуми вдруг шагает ближе и быстро касается его твердо сжатых губ своими мягкими. Итачи невольно задерживает дыхание и резко переводит взгляд на неё, слишком ошарашенный её действиями и своими ощущениями от этого лёгкого прикосновения, оставившего после себя приятное покалывание. И его сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет наружу, прямо в её руки, и останется там навсегда. Оставив в его груди огромную дыру, которую ничем больше не закрыть. — Изуми, — еле слышно шепчет он, прикрыв глаза. Это странно. Изуми являлась одним из самых близких друзей Итачи и в то же время была влюблена в него с их глубокого детства, молча продолжая его любить все эти годы и никогда ни на что не претендуя. Не требуя. Не прося. Просто находясь рядом. Поддерживая. Заботясь. Спасая одним своим присутствием. Итачи упорно отгонял от себя все мысли о романтике, занятый больше тренировками и миссиями, пусть и признавал, что если бы он захотел любви и тепла, то наверняка влюбился бы в Изуми. Если еще не… В глазах же всего клана и даже Конохи они были давно помолвлены и практически женаты. Итачи не делал попыток предотвратить все эти слухи, потому что… где-то в глубине души он думал об этом. Представить себя с Изуми так легко. Даже слишком. Иногда Итачи искренне ненавидел то, как хороша была Изуми. Как хорошо было с ней. Тем не менее, это был их первый поцелуй. Вообще, первый. У обоих. Она вдруг смущается, вспыхивая румянцем, отводит глаза и пытается отстраниться, но Итачи не даёт ей этого сделать. — Изуми, — мягко повторяет ее имя с незнакомой для самого себя интонацией, чуть качает головой, а после ненадолго замирает и сам прижимается к её губам с каким-то отчаянием. Губы у Изуми мягкие, такие податливые и послушные, подчиняющиеся любому его желанию, и одновременно очень сладкие. Это открытие неожиданно приводит его в восторг. У Итачи идёт кругом голова, когда они жадно сталкиваются губами, чуть стукаются зубами и неловко задевают носы, отчаянно вжимаясь друг друга в глупой и наивной попытке утешения. Он с ужасом ждёт того момента, когда воздух кончится, их последний поцелуй прервется, и ему придется выполнить чужой приказ, однако сейчас они впервые по-настоящему целовались и это сильно отвлекало, заставляя не думать о серьёзном. У его первого поцелуя был солёный привкус слёз с тонкими оттенками горечи и нотами тоскливой обреченности. Это был лучший поцелуй… …а потом воздух закончился. Итачи, тяжело дыша, с зашкаливающим пульсом, прислонился своим лбом к её, встретился взглядом с её тёплыми, мокрыми глазами и, вновь ощутив тот самый противный комок в горле, активировал Мангеке. Наверное, именно это называлось лицемирем. Итачи сильно привязан к Изуми и ни за что бы не смог причинить ей боль, обагрить свои руки её кровью… и в то же время у него был приказ и долг наследника клана. Он не допустит того, что собирался сделать его клан, и заплатит за это. Сам. Глаза обожгло резкой болью, а в голове закрутились показываемые ей картины — он не мог убить её даже в иллюзии. Сжав зубы, Итачи смотрел, смотрел и смотрел, как сложилась бы их жизнь, если бы не… Шаринган подмечает множество разных мелочей, которые можно вспомнить в любой момент. Можно сказать, он выжигает их в памяти навсегда. Поэтому представить как сложилась вся их жизнь, если бы не заговор клана, было легко. Как и поверить в то, что это правда. Что так и было бы. А вот смотреть на это, наоборот, слишком тяжело. Признание Изуми через пару лет, почти испуганный отказ Итачи и долгие пропадания на миссиях, избегание давней подруги, кажется, даже взаимное, и ошеломляющая, сбивающая с ног ревность и ярость, когда видит её с каким-то другим парнем. Ещё более упорное избегание, изматывающие тренировки и короткие разговоры при редких встречах. Ехидство Шисуи, едкие шутки Саске, сыплющиеся на них обоих, добродушные и лукавые взгляды взрослых… а в груди у Итачи царит хаос. И, неудивительно, что с такой неразберихой в голове и эмоциях он впервые допустил ошибку на миссии и получил серьёзные, почти смертельные раны. Повезло, что работал тогда в паре и Какаши-семпай смог быстро вернуть его в деревню. Длинная череда операций, и первое, на что натыкается мутный взгляд при пробуждении — заснувшая Изуми в кресле рядом с кроватью. И что-то очень похожее на нежность растекается в его груди, когда замечает тени под глазами, беспокойное — даже во сне — выражение лица. А после смирение, долгое выздоравливание, помощь Изуми… смущенные переглядывания, витающее в воздухе «что-то», что неуловимо меняет все вокруг. Осторожные касания, скользящее в разговорах напряжение… Изуми не выдерживает первой, а Итачи… Итачи не находит в себе сил на сопротивление. Как и желания. Быть с Изуми вместе легко. Так приятно. Свободно. Они легко шутят, легко разговаривают и полушутя рассуждают о будущем. Общем будущем. Изуми готовит восхитительные данго, и Итачи, сидя на ее кухне, смотрит, не отрываясь за ее небрежными движениями пальцев, формирующими идеально ровные шарики, а после серьезно говорит, что только за них готов никогда с ней не расставаться. Итачи мягко указывает Изуми на ее ошибки, она притворно грозно щурит глаза и вызывает его на бой. Она всегда проигрывает, но на ее губах полная нежности улыбка, на которую Итачи не может не ответить своей. Изуми нравятся красные, резкие, опасные на вид ликорисы, что растут у могильных камней, но на кладбище она ходит только раз в год и Итачи всегда ходит с ней, молча стоит рядом, когда она раскладывает цветы на могиле отца и матери, а после срывает ей кроваво-алые цветы, у которых она всегда отрывает все лепестки. У нее совсем не получается в ирьениндзюцу, хотя она искренне старается и сильно расстраивается от неудачных попыток — Итачи всегда наливает ей ее любимый чай, садится рядом и молча поддерживает, выслушивая ее расстроенные всплески негодования на огненную чакру Учиха, а после обнимает за плечи, позволяя на себя опереться. И приносит ей очередной сборник лекарственных трав или свитки честно стащенных техник с миссий. А с какой-то из миссий он притаскивает ей пятнистого котенка. Страшненького, откровенно злобного, рассёкшего его руки в кровь и ярко-желтыми глазами. На удачу, говорит Итачи, вручая Изуми спасенного из мешка в ручье котенка, чей цвет так и не стал ясен — то ли черный, то ли рыжий, то ли белый или даже серый. Кот на руках Изуми становится мягкой шелковой тряпочкой, способной только жалобно мяукать и мурчать. Следом за котом в ее дом переезжает и сам Итачи, несмотря на все возражения то-сана и мягкие сетования ка-чан о приличиях. Вместе им жилось так легко, словно они никогда и не жили раздельно. Еще спустя полгода полусонный Итачи, готовя им завтрак, совершенно буднично спросил, выйдет ли она за него. Изуми, не отрываясь от своих записей, также буднично согласилась. Они не играли пышную свадьбу, нарушив этим, кажется, с десяток правил и традиций. Итачи не любил внимание, Изуми не хотела тратить на подготовку время. Саске ехидничал про двух психов-одиночек, Шисуи шутливо вытирал с сухих глаз слезы, его родители после долгих споров о самой свадьбе благословили их на счастливую жизнь, друзья Изуми смеялись о ее упорстве, сломившем столь же упрямого и помешанного на силе Учиху… Изуми счастливо улыбалась, качая головой и пряча порозовевшие щеки на его плече. Итачи мягко обнимал ее за плечи и чуть улыбался, ничего им не отвечая. Спустя несколько лет у них родилась дочь, а еще спустя два года сын. Итачи возглавил подразделение АНБУ, перестав постоянно сбегать на миссии и засев в деревне, оставив пост «главы Учиха» на Саске. Изуми все-таки продвинулась в ирьениндзюцу, сломав барьер категоричного: «Учихам не место в госпитале», и стала одним из лучших ирьенинов, что нашел применение даже их обжигающей чакре.. Их жизнь так и текла. Наполненная тихим счастьем и взаимным уважением, заботой, любовью. Их дети росли, взрослея и зарабатывая уважение, а после также женясь и рождая им внуков. А потом незаметно наступила старость. Первым ушел Итачи — дали знать о себе полученные когда-то на миссиях застарелые, недолеченные травмы, а вскоре следом за ним последовала и Изуми, постаревшая за несколько дней на несколько десятков лет… Из его руки выпал все ещё удерживаемый кунай, когда ноги Изуми внезапно подогнулись. Итачи поспешил подхватить её, не давая упасть и глядя в её теплые глаза, смотрящие стекленеющим взглядом сквозь слезы прямо на него. — Спасибо, — шепчет она одними губами, а после обмякает. И сердце в его груди останавливается. Итачи сжимает ее тело в объятиях, дрожит будто от холода и смотрит на ее расплывающееся перед глазами лицо. Лицо Изуми, которую он так легко и просто когда-то полюбил. Изуми, которую он убил своими собственными руками. С его губ срывается сдавленный всхлип, и он утыкается мокрым лицом в ее волосы. Спустя пару месяцев Итачи выкашливает первый ярко-алый лепесток.