***
Осман смотрит в стену немигающим взглядом. Сон не идёт, от этой скуки и напряжения, Осман не может придумать ничего лучше, чем считать завитки на резной мебели, или повторяющегося орнамента на стенах, от которого начинает болеть голова. Внезапно взгляд Османа упал на Мехмеда. Тот уснул сидя, прямо с книгой в руках, лицо у него спокойное, расслабление — выражение, ставшее таким непривычным для Османа — глаза Мехмеда сейчас не горят ненавистью, не сверкают яростным огнём, не жалят ядом и не чернеют от злобы. Пальцы не сжимаются на переплёте книг до хруста. Губы не кривятся в едкой ухмылке и не поджимаются от злости. Сейчас он просто уснувший с книгой Мехмед. Бледный, уставший, в помятом кафтане. Почему-то сейчас Мехмед кажется Осману совсем беззащитным. Бледный синяк на чужой руке приковывает внимание — остался др сих пор, хоть и их драка была уже достаточно давно. Перед глазами проходит их драка, начавшаяся с сильного удара коленом в живот. Мехмед даже отойти на шаг не успел, как уже согнулся пополам, но почти тут же отвечает. Осман дерётся всё же получше, во всяком случае, на кулаках — Мехмед даже разогнуться не может,когда его валят на пол. Осман никогда не сдерживался. Всегда бил в полную силу. Собственные синяки внезапно заныли. Мехмед бил достаточно сильно,чтобы свалить с ног, но его удары, в основном, шли в лицо. Осман же бьёт больше в корпус. И теперь одно представление о том, какие теперь у Мехмеда на теле расцветают синяки, заставляет Османа дёрнутся — и как он мог его ударить? Он же покалечить его мог. А ведь он его брат. Мехмед словно чувствует на себе взгляд Османа и сонно открывает глаза, смотрит на него, скидываю сонливость очень, очень быстро. За недели сидения в кафесе — клетке — они привыкли просыпаться мгновенно, в ожидании людей, одетых в чёрное, за чьими поясами покоились шёлковые удавки. В первое время они не спали вообще — нервозность, усталость, постоянное напряжение и злость не давали уснуть. Осман боялся бездействие, он по натуре своей не мог сидеть без дела, особенно, когда с ним обращаются, будто с животным. Мехмет же боялся повторить участь своего дяди. И читал. Каждую секунду он не открывал глаз от книги. Просто чтобы не сойти с ума. Потом они стали спать поочерёдно : сначала один, потом второй. Каждый скрип, идущей от двери заставлял их вскакивать, моментально стряхивать с себя сон, хвататься за любой удобный для удара предмет. За одну ночь — не важно, кто спал, — они вскакивали раз по пять или десять, напряженно всматриваясь в двери. А потом научились спать так,чтобы просыпаться моментально. Довели это до рефлекса. Однако, также, как они напрягались при звуках из-за двери, так они и начали расслабляться рядом друг с другом. За последние две недели ни единой ссоры. Так, мелкие остроты. — Ты чего, Осман? Осман говорит просто почти в воздух, пересказывает день, который был совсем недавно, но последняя фраза осмысленная и он смотрит чётко на внимательно слушающего его Мехмеда. — Просто хочу, чтобы ты знал. Мы братья. Я никогда не отвернусь от тебя.***
— Повелитель. Мехмед явно пытается говорить спокойно, но напряжение из голоса убрать никак не может — Осман это видит,слышит. Одного замечания хватило с лихвой. Мехмед теперь обращается к нему с уважением, следит за каждым словом, но выглядит это так, будто ему сейчас в спину воткнут кинжал или уже держать холодное лезвие у его шеи. Напряжённый голос, опущенные вниз гордая голова и глаза, поджатые губы, а скрежет стискиваемых зубов почти слышно. Спина — идеально ровный шест, а тело — вечно натянута до предела тетива лука. — Повелитель...,— лишь после подбадривания начинает говорить, очень тщательно подбирая слова. — Я знаю, что вы весной отправляетесь в поход. Вам угодно будет взять меня с собой или оставить здесь? От того Мехмеда, которого знал Осман, почти ничего не осталось, будто тот стал своей тенью — не единого сходства в поведении : ни ехидства, ни саркастичного слова, ни единой усмешки. Вообще ни одного лишнего слова. Брат стал похож на затравленного зверя, некогда бывшего сильным. Осман смотрит на него с тоской,задумчиво — видеть младшего брата таким непривычно горько. Иногда ему хочется усыпить Мехмеда, чтобы тот расслабился хоть на секунду или разозлить, чтобы тот , наконец, стал прежним, да вот только любое оскорбление сейчас он проглотит, головы не поднимая. Поразительно. В кафесе, где им каждую секунду грозила смерть, он спокойно уснул, не опасаясь. А теперь он будто не спит вообще. Будто тогда он доверял Осману, а теперь — нет. Кажется, Осман и правда начинает скучать по их перепалкам. — А как бы ты сам предпочёл? — пытается подбодрить его Осман, но получается ровно наоборот. Мехмед замирает. Сказать, что хочет остаться — вызвать подозрения о захвате власти. Сказать,что хочет поехать – практически обрести себя на смерть от несчастного случая. Всё время боятся смерти. К тому же, могло показаться наглостью. Мехмед взвешивает это у себя в голове, но с губ слетают самые правильные слова, какие бы он сейчас мог сказать : — Как вам будет угодно, Повелитель. Осман всем телом чувствует : Мехмед его боится. Он боится его до смерти, боится того, что Осман может с ним сделать. Он в ужасе. Кажется, только в кафесе они были ближе друг к другу. Только в этой клетке, в заточении, на те три месяца, на ту страшную ночь они стали братьями, дрались плечом к плечу, защищая друг друга. — Не трогайте его! —Уберите от него руки! В ту ночь даже разногласия из-за Меликсимы между ними погасли,потеряли всякий смысл. В ту ночь они, стоя рядом с друг другом со сжатыми кулаками объединились без раздумий и обид. В ту ночь они смотрели друг на друга,стоя на коленях и простили всё. Это длилось до тех пор, пока всё не миновало. До тех пор, пока Осман не стал падишахом. После этого всё стало хуже, чем было до кафеса— теперь во взгляде брата только страх и напряжение, всякий раз, как они встречаются глазами.***
Мехмед сбегает из дворца. И когда он приходит к янычарам, видит лицо брата, понимает — тот от него не просто из дворца убежать готов. И даже когда Валиде подталкивает Мехмеда в спину, убеждает, что никто его не тронет и он в безопасности, тот смотрит так, что понятно сразу — он хотел бы остаться в корпусе, за спинами янычар, за их клинками. Он совершенно не хочет возвращаться с Османом. Во дворец, где чувствует на своей шее холодное прикосновение шёлковой верёвки Смерти каждое мгновение, где боится засыпать по ночам. Где красивая роскошь — издевательская компенсация за постоянный страх. Где его некому защитить. Аллах, он лишь юноша, боящийся смерти. Можно ли его за это винить? Кёсем кричит : "Шехзаде обманули! От моего имени сказали, что издан указ о его смерти, что ночью к нему придут палачи". Дело не в этом,Валиде — думает Осман, смотря в кипельно-белое лицо брата. — А в том, что он без сомнений в это поверил. Он ожидает от Османа зла. Не потому ли, что если бы он стал султаном, то сделал бы это с Османом? Или же потому, что ему есть из-за чего переживать? Если бы не было ничего дурного, стал бы он оглядываться на каждую тень? Боится, что раскроют? Осман задаёт эти вопросы, но ответ он знает, и ответ он этот понимать не хочет. Мехмед верит и знает, что Осман что-то с ним сделает. Что-то страшное. Чувствует это. И боится этого. А разве можно винить его за это? Разве у него нет повода боятся, Осман?***
— Зверь умер? Умер. Охотник будет наказан. Мехмед ещё даже не дослушал, но уже прекрасно понял, к чему ведёт Осман. На самом деле, понял гораздо раньше,просто надежда ещё не угасла. Хотя, была ли это надежда? Человек боится смерти, как и всякое живое создание. И даже если ожидаешь её, она кажется чем-то не реальным. Он просто отрицал, что она может наступить, а теперь чувствовал её дыхание на своём затылке В глазах Мехмеда собираются,блестят слезы, губы подрагивают. — Я не прощу того, кто посягает на мою собственность, — пересказывает историю Осман, а по щекам младшего брата катятся слёзы. — Повелитель, пожалуйста! — его голос трясёт от слёз. — Я никогда не посягал на вашу собственность! Никогда! Пожалуйста.... Его губы дрожат, каждые ходит ходуном и голос ломается — Мехмеду очень, очень страшно. И унижающие его мольбы не кажутся унижением — его жизнь вот-вот оборвётся. Так нечестно. Он не виновен. Он не виноват! Он просто ребёнок, боящийся смерти! Осман останавливает его жестом. — Потому что на месте зверя мог быть я, или вы, мои шехзаде. Мехмед плачет уже в открытую, смотрит на него умоляющими глазами, в глазах такая огромная боль и мольба, что на глаза нынешнего султана наворачиваются слёзы. — Вы хотите меня убить? — тихо спрашивает он, всхлипывая. Хотя, на вопрос это не похоже,лишь на утверждение. Осман буквально чувствует, как внутри брата обрушивается сердце, но тот всё ещё к нему взывает. — Повелитель,прошу! Осман! Ты же обещал, что не отвернёшься от меня!. Осман подлетает к нему, прижимает голову брата к себе, целует над виском. На что человек готов пойти, чтобы избежать смерти? — шепчет отравленеый врагами разум. — Что он может сделать, чтобы сохранить свою жизнь? Всё. Предать - не так уж сложно. — Я не отворачивается от тебя, я сдержал своё слово — говорит он, оглаживая заплаканное лицо ладонями,будто пытаясь запомнить, прижимает вновь и говорит на ухо. — А вот ты — нет. Осман скорее чувствует, чем слышит, как Мехмед пытается его догнать, но дорогу преграждают палачи. Мехмед отчаянно пытается спастись, проскочить мимо них, вырваться, сбежать. Он борется за свою жизнь, но безуспешно. Прошу тебя, Осман. Я не передавал тебя! Осман! Его крики эхом разносятся по коридорам дворца Топкапы. Тихого Ада. Полные горечи и страданий. Не трогайте! Нельзя! Осман! Осман! Пытается вырваться, бьётся, всем телом вскидывается, но может ли шестнадцатилетний юноша перебороть шестерых взрослых мужчин? Не выбраться. Отчаянный, пропитанный мольбой крик. Ты же обещал, что не отвернёшься от меня! Осман! Шёлковая петля туго затягивается на юношеской шее. И на место отчаяния приходит гнев. Злая, предсмертная ярость. Он знал, он говорил,что всё закончится так, но кто его слушал? Да будь ты проклят! Слышишь! Несчастное дитя. Бедный, несчастный, невиновный в обвиняемых грехах Мехмед. Я проклинаю твоё правление, Осман! Пусть твоя участь будет ещё более жестокой, чем та, на которую ты меня обрёк! Осман же стоит и слушает крики своего брата, умоляющие, а потом и злые. Он не имеет права уходить сейчас. Осман слышит его крики и чувствует себя монстром. Чудовищем. Отчаянный вопль матери, потерявшей дитя, и полные ужаса глаза маленького Мурада — тому подтверждение.***
Мехмед неделями преследовал его во сне. Не проклинал, нет. Его лицо было спокойным, расслабленным. Он просто смотрел на Османа. Стоял перед кафесами младших братьев, загораживая двери. Или же лежал рядом с ним с закрытыми глазами. А на его шее чернел след от верёвки, лешившей его жизни. Иногда он видел его и на яву — тот следил за ним взглядом в коридорах дворца. Призрак или видение, было не ясно. Но здесь многие слышали умерших. Тех, кто умер несправедливо. Просто никто не говорил. А потом Мехмед ушёл. Прямо во сне. Просто вышел за дверь и больше не появлялся. И это было хуже, чем его надуманное присутствие — тогда Осман начинал терзать себя сам, пусть и убеждал себя, что это было необходимостью, вынужденной мерой. Ходил к гробу брата, пытаясь обвинить всех в своём поступке. Но ему никто не отвечал — ни Кёсем, для которой он умер в качестве сына, ни гроб Мехмеда. Только могила отца оказалась печально наблюдала за ним, разочарованно шурша тканью на сквозняке, будто качая головой. Свои ошибки Осман осознаёт слишком поздно. Что же ты наделал, Султан Осман II хан Хазретлери? Прислушался к змеям и погубил собственную семью. Что же ты сотворил своими руками?***
Бедный, несчастный Мехмед. Казненный несправедливо, ужасной смертью отправившийся в мир иной. Мог ли он даже представить, что всё кончится так? Первый сын своей матери, любимец янычар, один из наследников, сын Падишаха,правителя Мира. Мог ли он подумать, что его конец жизни будет таким? Несчастный, пойманный в смертельную ловушку, чувствовавший перед смертью лишь страх и боль. Предательство родного брата, обещавшего свою преданность. Юноша, чьими последними словами стала ненависть. Осман всё это помнит. Маленький Мурад, с ужасом смотрящий на него. Сёстры. Глаза отца, с тоской смотрящие на него откуда-то из воспоминаний, отражаются в чёрных ярких глазах простившей его матери, которая уже никогда не станет прежней.Что же ты наделал, Осман? Что же ты наделал?